11:30 a.m.
— А на фоне не играла песня, в которой поётся про френдзону? — Хёнджин бесстыдно смеётся, находясь под тяжёлым взглядом Чанбина, и даёт пять Чану, который смеётся вместе с ним. — Вы заебали, — выдыхает Чанбин, откидывая рабочий фартук в сторону. — А ты, — тыча пальцем в грудь Чана, продолжает он, — вообще зря радуешься, зная, что босс надерёт тебе задницу. — Я не виноват, что он жмот, — Чан разводит руки в стороны и пожимает плечами. — Я давно говорил, что техника скоро полетит. Но он деньги зажал. Его вина — не моя. Чанбин точно не знает, кому говорить спасибо: богу или хозяину кафе, который не выделял деньги на полетевшую этим утром технику. Но он всё же очень благодарен. После прогулки с Джисоном он даже не пытался вновь ложиться спать, зная наверняка, что не уснёт: различные мысли упорно пытались взорвать его мозг. И сейчас из-за отсутствия нормального сна Чанбин выглядит, да и чувствует себя как чёртов зомби. Но к его счастью, рабочий день отменён, а это значит, что он может прямо сейчас отправиться домой и лечь спать. Может, ему повезёт. Хоть раз и хоть в чём-то. Джисон не появлялся в сети со своего последнего сообщения в пять утра. Он написал Чанбину довольно забавную для всей ситуации фразу «Спокойной ночи» и отправил милый эмоджи. И теперь, сгорая от стыда перед самим собой, Со каждые пять минут проверяет свой телефон на наличие новых сообщений. Если Хёнджин узнает и об этом, то разговоров о том, что Чанбин «ведёт себя, как маленький мальчик, которому мама наконец-то купила чупа-чупс с жевательной резинкой внутри» станет примерно в пять раз больше. И при всём своём уважении и любви к Хвану — Чанбин к этому не готов. За спиной Чанбина раздаётся бесячее до ужаса звяканье колокольчика, оповещающее сотрудников кафе о прибытии нового клиента. — Мы не работаем, — сухо и даже довольно агрессивно бросает Чан, выходя из-за стойки, — на двери вроде написано. — А я и не собираюсь делать заказ. Мне нужно поговорить с Чанбином. Ещё до того, как Минхо начал говорить, Чанбин понял, что это именно он. Во-первых, Чан никогда не огрызается на клиентов, даже находясь в стрессовой ситуации; во-вторых, эту ночь Чанбин провёл с Джисоном, гуляя с ним и смеясь, кажется, на весь Сеул. Так что было бы странно, если бы джисонов личный рыцарь в сияющем брендовом костюме не прискакал бы на своей дорогущей тачке разбираться со злодеем Чанбином. — Можешь поговорить со мной. Я давно хочу проехаться по твоему личику кулаком, — Чан по-актёрски улыбается и указывает пальцем на свой кулак, в ответ получая лишь лёгкий смешок от Минхо. В помещении зарождается напряжённость. Ею так и пахнет в воздухе. Минхо, наверное, хочет вновь подраться, Чан, как хороший друг, пытается заступиться, а Хёнджин уже ищет на полке какую-нибудь недорогую бутылку алкоголя, которую можно будет разбить о голову Ли. «Это как-то всё унизительно» — Всё нормально, хён, — вздыхая, словно очень устал (на самом деле просто не выспался), Чанбин разворачивается на барном стуле и спрыгивает на пол, сунув руки в карманы тесных джинсов. — Что ты хочешь, Минхо? Вопрос очевидный и очень глупый, потому что Чанбин знает ответ. Он смотрит на Минхо спокойно, никоим образом не показывая ему, что на самом деле очень хочет подбить его глаз как-нибудь на досуге. — Выйдем? — На улице стоят два твоих дружка? Мне жаль, но сегодня ты промахнулся, Минхо. Я не пьяный. — Я не собираюсь драться. На мне костюм от «Версаче», — Минхо разводит руки в стороны, демонстрируя свой внешний вид. — Всерьёз думаешь, что я буду его марать? — Пойдём. Минхо шаркает к выходу и открывает дверь, вновь заставляя дурацкий колокольчик звенеть. Чанбин делает глубокий вдох, а затем, выдохнув, идёт в сторону Ли, стараясь особо не думать о том, что хочет расквасить его голову об эту самую открытую дверь. — Чанбин, если что, зови. Чанбин еле сдерживает смех, наблюдая за тем, как ловко Хёнджин крутит в руке бутылку вина, приняв пугающее, по мнению одного лишь Хвана, выражение лица. Он бы с удовольствием кинул какую-нибудь тупую шутку в ответ, но вместо этого просто кивает головой и выходит из кафе вслед за Ли, не собираясь тянуть время. Минхо стоит к Чанбину лицом, сунув руки в карманы тёмно-синих отглаженных брюк. От его смазливого вида тошнит жутко. Он смотрит точно ему в глаза и выжидающе толкает язык в щёку. Только вот чего он ждёт — Чанбин не знает. Не позвал же он его только для того, чтобы помолчать и посмотреть друг на друга? У Чанбина, конечно, времени сегодня много из-за аварии на работе, но тратить его на игру в гляделки с Минхо он как-то не очень хочет. Вместо его наглой рожи он лучше увидит какой-нибудь очередной кошмар: они хоть не так раздражают его. — Помнишь, я рассказывал тебе историю о том, как взрослые мальчики обижали маленького Джисонни? — начинает Минхо. Вопрос скорее риторический, нежели дельный, поэтому он, не дожидаясь ответа от Чанбина, продолжает: — Я тогда тебе сказал, что Джисона обходили стороной после того, как я разобрался с проблемой. — У меня мало времени, — врёт Чанбин и мельком смотрит на наручные часы, всё же не цепляясь взглядом за время на экране. — К чему ты клонишь? — Я надеялся, что так же разобрался с проблемой в виде тебя. Но, как оказалось, этой ночью ты гулял с Джисоном. — Часики тикают, а я всё ещё не понимаю, зачем ты позвал меня на этот бессмысленный разговор. — Послушай, — Минхо делает ровно один шаг вперёд и упирается в грудь Чанбина собственной. — Ты сделал ему больно, сильно обидел его. Может, будет проще, если ты продолжишь делать то, что делал на протяжении трёх месяцев, м? А именно, не будешь трогать его? — Нет это ты меня послушай, Минхо, — Чанбин не выдерживает, срываясь пока только с одной невидимой цепи, что устала держать его, и хватая Ли за лацканы пиджака, — ты не его папочка, чтобы запрещать мне видеться с ним, усёк? Мне плевать на то, что ты там думаешь обо мне и об этой ситуации в целом. Мне плевать на твои слова и на тебя самого. Но мне не плевать на Джисона. И поэтому я не буду делать то, что делал на протяжении этих трёх месяцев, как бы упорно ты меня об этом ни просил. Ага? Чанбин со злостью отпускает Минхо, заставляя того отшатнуться. Он чувствует, как закипает. Внутри всё бурлит от ярости, а кулаки чешутся от желания проехаться костяшками по идеальным скулам Ли. Уши режет смех Минхо, и Чанбин стискивает зубы, прикрывая глаза. Ему нужно успокоиться, иначе все его попытки измениться полетят к чертям собачьим и кому-то придётся оттаскивать его от Минхо. Ли спокойно поправляет пиджак и смотрит на часы на руке, после чего цокает языком и всё же возвращает взгляд Чанбину. Это спокойствие бесит его ещё сильнее. Оно не заразительно и не передаётся воздушно-капельным путём, а лишь наоборот, заставляет атмосферу накалиться до предела. — Знаешь, Чанбин, хоть ты меня и бесишь, — Минхо вновь делает пару шагов навстречу Со и поправляет волосы ладонью так, словно несколько секунд назад Чанбин не встряхнул его как следует, — мне всё равно нравится твоё настырство. — Я должен сказать спасибо? — Это не комплимент, — Минхо с минуту молча смотрит в глаза Чанбину, а после продолжает: — Я бы мог позвонить своим друзьям и вместе с ними вновь сломать тебе пару костей, но… что-то меня останавливает. Наверное, желание посмотреть, правда ли всё то, что говорит о тебе Джисон. — И что же он обо мне говорит? — Не думаю, что эта информация предназначена для тебя, Чанбин, — Минхо криво улыбается, попутно доставая из кармана брюк ключи от машины. Он, всё ещё не спуская взгляда с чанбиновых глаз, нажимает на нужную кнопку на брелке и слышит, как сигнализация громко оповещает всех о том, что двери его авто разблокированы. — Джисон очень расстроился, когда узнал о нашем с тобой… разговоре. Не заставляй меня повторяться и огорчать его снова. Чанбин ничего не отвечает — лишь провожает Минхо до его машины взглядом. Тот уверенно открывает водительскую дверь чёрного авто и садится в салон, через окно ещё раз глянув на Со. Выражение лица Минхо удивляет своей серьёзностью, ведь ещё несколько минут назад он выделывался и смеялся, стоя перед Чанбином. Возможно всё то, что он сказал ему, имеет смысл, и Чанбину действительно стоит задуматься. Однако Минхо опоздал: Чанбин и без него обо всём подумал и предупредил себя тысячу раз. Плевать он хотел на слова Ли. Настроение вновь упало на дно, а по приходе домой Чанбин даже не станет пытаться лечь спать, потому что знает, что не уснёт. Голова целый день будет забита размышлениями о том, как ему жить дальше, потому что сейчас он понятия не имеет. Картина, на которой Джисон — лишь друг, никак не воспринимается всеми отделами мозга. А мысли о том, что когда-нибудь они будут встречаться с кем-то, но не друг с другом, вытесняются воспоминаниями об их сладких поцелуях. Чанбин правда пытается принять жестокую реальность, зная, что так надо. Но пока у него как-то туго с этим. В кармане джинсов вибрирует телефон, и Чанбин, потерев глаза пальцами, без всякого интереса тянется за смартфоном. Джисонни: Привет ♡ Во сколько ты сегодня освободишься? Чанбин никогда не думал, что он однолюб, но сейчас у него есть тысяча и одно доказательство того, что он им является.×××
11:30 p.m.
Чанбин, сунув руки в карманы кожанки, сидит на так называемой скамейке дружбы и ждёт, когда к нему наконец-то подойдёт Джисон. Его бесит, что Хан назначил местом встречи именно эту дурацкую, по мнению Со, скамейку, да ещё и сказал, что это очень символично. «Тошнит» В кармане лежит пачка сигарет, которую Чанбин сжимает ладонью. От желания закурить сводит челюсть, и Чанбин нервно сглатывает скопившуюся во рту слюну. Он, не доставая пачку из кармана, отодвигает крышку и оглаживает пальцами приятные на ощупь кончики фильтров. Осталось всего три сигареты, потому что сразу после разговора с Минхо, над словами которого он клялся себе не размышлять, Чанбин выкурил примерно четыре подряд, хотя надеялся, что начнёт отвыкать от этой пагубной привычки. Со делает глубокий вдох, ищет взглядом табличку с надписью «Зона для курения» и, найдя, вскакивает со своего места, попутно вытаскивая пачку «Мевиуса» из кармана. Джисон всегда был против курения, на дух не переносил запах табака и курящего Чанбина. И Со правда старался курить меньше по его просьбе, но как-то так получилось, что после их ссоры все его старания пошли, грубо говоря, по пизде. И поэтому прямо сейчас, стоя около той самой разрешающей курить таблички, Чанбин вытаскивает сигарету из пачки и, расположив её между губ, поджигает зажигалкой кончик. Дым обволакивает лёгкие, вкус никотина оседает на языке, а голова начинает слегка кружиться. Он действительно чувствует себя расслабленным в такие моменты. Вместе с серым сигаретным дымом в воздух уходят его переживания и дурные эмоции. А мешающие нормально жить мысли теряются в непонятном круговороте, образованном слабым ударом никотина в голову. Чанбин прикрывает глаза и закидывает голову назад, стряхивая пепел с сигареты в урну. Глоток свежего воздуха сразу после глубокой затяжки — чистый кайф для него, и он совершенно не хочет прощаться с этим чувством. Чанбин наслаждается двумя последними неглубокими затяжками и бросает окурок в урну. Дым тонкими струйками вытекает из носа, слегка обжигая слизистую, и Чанбин возвращается на своё место, попутно закидывая вишнёвую жвачку в рот. Джисон не дурак, поэтому поймёт всё сразу по запаху, исходящему от кожанки и волос Чанбина — он знает, но почему-то всё равно пытается скрыть все улики. Хану всё это явно не понравится, он будет вновь ворчать и обижаться на него, а Чанбин в ответ сможет лишь промямлить извинения. Хотя должен ли он вообще извиняться? Они просто друзья. — Чанбин-а! — радостно тянет Джисон, плюхаясь рядом с Чанбином на лавочке. — Привет. Прости, что я так долго. Я на такси ехал, а в городе жуткие пробки. — Да ладно, я сам недавно пришёл, — врёт, — всё нормально. Джисон мягко улыбается и двигается к Чанбину ближе, касаясь его бедра собственным. На нём вновь светлые джинсы и какая-то лёгкая кофта, которая явно не согревает в такую погоду. Чанбин собственным нутром чувствует, как холодно Джисону, и из-за этого во всём теле вдруг разгорается дикое желание прижать Хана к себе. Взять его ладони в свои, согревая тонкие длинные пальцы, целовать его в кончик носа и опалять дыханием кожу шеи и плеч. Хочется сделать много всего, как бы сказал Джисон, «ванильного», но они сидят на скамейке, на которой красивым почерком выведено «Дружба — это…». Знал бы об этом Хёнджин — точно выкинул бы какую-нибудь дурацкую шуточку, напоминая ему про френдзону, в которой он застрял на веки вечные. — Ты опять начал курить? — вдруг спрашивает Джисон, и Со поворачивает голову в его сторону. Он не смотрит на него — смотрит куда-то вперёд и дарит ему прекрасную возможность рассмотреть идеальный профиль, насладиться им. — Врач говорил, что это успокаивает нервы. — Врёшь. — Да. Джисон довольно громко вздыхает, всё же посмотрев Чанбину в глаза. — Чанбин, зачем? — Зачем вру или зачем курю? Усмехается, после чего качает головой. Он недоволен, но всё ещё не отодвигается, сидит очень близко и позволяет их коленкам соприкасаться. Чанбину крышу сносит от таких безобидных прикосновений, честно говоря. — Я не в праве запрещать тебе что-то, но меня бесит, что ты вновь начал курить. Просто знай это, — Джисон серьёзен, как и всегда, говоря на эту тему. Он не врёт, его действительно это раздражает — Чанбин понимает по тому, как играют желваки на лице Хана. Он уверен, Джисон хочет накричать, выплеснув злость, что точно загорелась в нём, но сдерживает себя, пытаясь не выходить за рамки, в которые они себя заключили прошлой ночью. — Но я обещал бросить, поэтому прости, что начал опять, — Чанбин старается сделать голос как можно мягче, дабы расслабить Джисона, который раньше всегда от этого таял. «Раньше. Это было раньше, идиот» Джисон справа снова слишком громко вздыхает и кивает головой, как бы принимая его извинения. На секунду Чанбину даже кажется, что ничего не менялось и они вовсе не ссорились, ведь Джисон сидит рядом и всё так же возмущается по поводу сигарет. Однако осознание того, что теперь даже его возмущения выглядят иначе, сильно бьёт по голове и приводит в чувства. Чанбин сильно жмурится и делает глубокий вдох, стараясь отогнать от себя подальше воспоминания, на которых Джисон аккуратно вытаскивает сигарету из рук Чанбина и глубоко целует, спрашивая его, что он выберет: сигареты или джисоновы губы. В тот же день он выкинул пачку, ни разу не задумываясь над выбором. И, если честно, прямо сейчас сделал бы точно так же. Но увы, таких вопросов в свой адрес он больше не слышит. — Может, пойдём? — Джисон своим вопросом вновь вырывает Чанбина из его мыслей и заодно переводит тему, чему, кажется, оба очень рады. — Мне уже холодно на тебя смотреть, — не ожидая от самого себя, выпаливает Чанбин, — надень мою куртку. — Ты бэтмена насмотрелся что ли? — Нет, я просто не хочу, чтобы ты заболел, — Чанбин стягивает с себя кожанку и аккуратно всовывает её в руки Хану. — Я где-то читал, что так и поступают настоящие друзья. — Вот оно что, — Джисон смеётся. — А что насчёт тебя? — А что я? Я в отличие от некоторых одеваюсь по погоде. — Ага, ты бы ещё пуховик надел. — А ты бы пляжные шорты. Джисон вновь смеётся, пихая Чанбина в плечо, и всё же сдаётся, надевая на себя нагретую Чанбином куртку. — Спасибо, — уже намного тише произносит Джисон. — Не за что. Чанбин улыбается, сунув руки в карманы джинсов, и чувствует себя немного лучше, чем несколько минут назад. Атмосфера нагрелась, стала более уютной. Его сознание не подкидывает ему мысли, что обычно въедаются в его мозг, а внутренний голос не шипит ядовитой змеёй о том, что ничего не изменить, потому что это не в его силах. На душе как-то легко, он расслаблен, и Чанбин знает, что дело не в сигаретах. «— Сигареты или мои губы, Чанбин? — Уже можно выбрасывать пачку?» Джисон суёт руки в карманы кожанки и делает пару незаметных шагов в сторону, пока Чанбин с улыбкой на лице начинает что-то рассказывать и не замечает, как его пачка «Мевиуса» вылетает из ладони Хана прямо в урну.1:50 a.m.
— Почему ты не взял зонт? — кричит Джисон, держа над головой чанбинову кожанку — пытается спастись от ливня, что накрыл весь город. — Откуда я знал, что будет дождь? Я тебе что, гугл? Чанбин промок весь до нитки. Его толстовку и джинсы можно уже выжимать. Он уверен, с его одежды наберётся целое ведро воды. Дрожа от холода и передёргиваясь из-за повышенной влажности, Чанбин бежит вслед за Джисоном. Возмущающийся больше всех Хан, кстати говоря, не выглядит таким уж и мокрым, потому что его спасает кожанка, которую он использует вместо зонта. Но он продолжает что-то бубнить о том, что они могут заболеть и им быстрее нужно добраться до его дома, а Чанбин, услышав фразу про дом Джисона, немного теряется. Чанбина на самом деле сложно назвать скромным или же неловким человеком, потому что он понятия не имеет о том, что такое стеснение. Но именно сейчас, после пойманной информации об их пункте назначения, ему становится не по себе. Если бы Джисон не передвигался так быстро и не был бы увлечён спасением от дождя, он бы по-любому заметил покрасневшие уши Чанбина. Серьёзно, им же нельзя оставаться наедине в закрытом помещении хотя бы потому, что Чанбин не сможет не вспоминать свои мокрые сны, в которых главная роль была отдана Хану. А если Джисон словит хотя бы один намёк на близость, уже явно далёкую от дружбы, будет не то чтобы неловко — будет, грубо говоря, пиздец. К такому Чанбин ещё не готов. Он так-то вообще к возвращению обычной дружбы не готов, но скрывать от Джисона своё желание точно не сможет. Однако за размышлениями о грядущей опасности Чанбин не замечает, как они оказываются у входа в подъезд Джисона. — Заходи быстрее, — открывая подъездную дверь, торопит Хан. — Ты и так насквозь мокрый. Чанбин не спорит — быстро ныряет в дверной проём и оказывается в светлом подъезде. Он мысленно благодарит Всевышнего за то, что Джисон живёт на втором этаже, потому лифтом пользоваться не обязательно. Поездки в этой душной коробке Чанбин бы точно не вынес. До квартиры Хана они добираются довольно быстро, и Чанбин надеется, что так же быстро он сможет уйти к себе домой. Инициатива сидеть в закрытой квартире рядом с Джисоном, который явно переоденется в свою домашнюю одежду и будет выглядеть безумно притягательно, всё ещё не кажется Чанбину хорошей. Он считает её ужасной. А Джисона, видимо, это совершенно не беспокоит: он очень даже спокойно проходит вглубь квартиры и откидывает куда-то в сторону мокрую кожанку. Чанбин даже завидует. — Благодаря твоему героическому поступку я не промок, — улыбается Джисон. — А вот тебе стоит переодеться. — Да не надо, Джисон, я в полном порядке, — Чанбин нервно чешет затылок и поджимает губы, пытаясь придумать любую отмазку, чтобы быстрее сбежать от Хана. — Я вызову такси и поеду домой. — Даже если ты вызовешь такси, я не выпущу тебя из дома в мокром, — скрывшись в своей комнате, кричит Джисон. — Иди в ванную. Я сейчас принесу тебе сухую одежду. У Чанбина есть два варианта: сбежать из квартиры Джисона, пользуясь его отвлечённостью, или же остаться и поступить так, как его попросили, а именно, переодеться в нормальную одежду. Ему, если честно, безумно не удобно и немного холодно стоять, не совершая ни единого движения. Намного разумнее будет зайти в ванную комнату и снять с себя мокрую одежду, которая приносит дискомфорт, дождаться там Джисона и спокойно переждать дождь вместе с ним. Однако спокойно переждать точно не получится: у Чанбина нервы начинают сдавать. Он уже видит картину, на которой они сидят друг напротив друга и задыхаются в неловкости, которая летает по всей квартире и насмехается над ними. Это не впечатляет. Как и тяжесть в низу живота, кстати говоря. Он прикрывает глаза, грубо трёт пальцами переносицу и всё же решает отправиться в ванную комнату. Ему стоит попытаться расслабиться и убедить себя в том, что всё пройдёт гладко. В конце концов, нужно привыкать к обыкновенной дружбе с Джисоном. Он ведь не сможет вечно бегать от него и таких ситуаций. Вздыхая, Чанбин хватается за подол чёрной толстовки и тянет её вверх, пытаясь стянуть с себя мокрую вещицу. Влажной кожи касается прохлада комнаты, и Со вздрагивает, чувствуя, как весь покрывается мурашками, а волосы на теле, кажется, дыбом встают. Он аккуратно кладёт толстовку на стиральную машинку и смотрит на свои джинсы, которые тоже стоило бы снять. Потянувшись к пряжке ремня, Чанбин останавливается на полпути, услышав шорох за спиной, и, не медля, поворачивается на звук. Он моментально теряет дар речи, успокаиваясь лишь тем, что Джисон тоже не может вымолвить ни слова. — Оу, — всё же выдавливает из себя Хан, слишком заметно пробежавшись взглядом по телу Со, — мне стоило постучаться, наверное. — Нет, нет… Это мне стоило закрыть дверь. Твоя квартира, ты не обязан стучаться. Джисон кивает головой и поджимает губы, стараясь задержать взгляд на глазах Чанбина и ни в коем случае не спускать его ниже. Он продолжает держать сухую одежду в руках, нервно сжимая её пальцами, и, кусая нижнюю губу, кажется, пытается скрыть всю свою растерянность. Но попытки тщетны, потому что Чанбин видит, как ему неловко, и думает, что всем будет намного легче, если он прикроется своей толстовкой или хотя бы просто отвернётся, прекратив наконец светиться перед Джисоном своим голым торсом. И всё же он не торопится освобождать Хана от неловкости, из-за которой у того уже щёки заметно пылают. Чанбину нравится видеть, как в глазах напротив плещется безумное желание, а джисоново дыхание тяжелеет с каждой секундой. Ему кажется, что Джисон вот-вот сорвётся с дружеских верёвок, которые уже начинают натирать запястья, и набросится с поцелуями. И, признаться честно, Чанбин бы с удовольствием на них ответил: усадил бы парня на стиральную машинку сбоку и ловил чужие губы своими. Из-за таких мыслей и возникшей моментально картины перед глазами низ живота начинает тянуть ещё сильнее, чем тогда, в коридоре, а от взгляда Джисона становится безумно жарко. Атмосфера кажется уже слишком не уютной. В ванной комнате настолько душно, что ещё немного и запотеет зеркало над раковиной. К счастью всех, Чанбин понимает, что с этим нужно что-то делать. — Джисон? — А? — Хан немного дёргается и наконец перестаёт кусать губу. — Я… Да, ладно. В общем, поставлю чайник и… Я у себя в комнате, если что. Чанбин быстро кивает головой и забирает из рук Джисона чистую одежду, случайно скользя кончиками пальцев по тыльной стороне его ладоней. От такого безобидного касания его будто током прошибает и он резко глотает ртом воздух, задерживая его в лёгких. Джисон шумно сглатывает слюну и, бросив кроткий взгляд на рельефные руки Чанбина, отходит назад, стараясь как можно скорее выйти из душной комнаты, стены которой начинают уже давить со всех сторон. Неловко. Чанбин не может сдержать улыбки, смотря на то, как неуклюже Джисон выбирается из помещения. Вся сложившаяся ситуация забавляет, а реакция Хана даже немного льстит, помогая Чанбину успокоиться, расслабиться и наконец почувствовать себя как дома в чужой квартире.×××
Чанбин останавливается в дверях, сунув руки в карманы свободных спортивных штанов тёмно-серого цвета, которые дал ему Джисон. Он около минуты наблюдает за тем, как Хан что-то печатает на своём ноутбуке, а после всё же решает подать голос: — Что делаешь? — Ох, — Джисон резко поднимает голову и вновь закусывает бедную нижнюю губу, осмотрев Чанбина с ног до головы, — тебе идёт. Хан мило улыбается и вскакивает с кровати, откладывая ноутбук в сторону. — Мне стоит повесить твою одежду, чтобы она высохла, — он хочет пройти мимо Со, но тот вовремя загораживает ему проход, встав прямо на его пути. — Я всё развесил. Чанбин говорит тихо, не напрягая голосовые связки, из-за чего голос выходит ниже, чем обычно. Джисон резко открывает рот, глотнув слишком много воздуха, и давится им же, чем доказывает Чанбину свою нервозность. Ему не комфортно, кажется, даже ещё более не комфортно, чем какое-то время назад в ванной комнате. Там Чанбин не стоял к нему так близко и не выдыхал горячий воздух прямо на щёку, как сейчас. Со не знает, что творит; думает, что ему нужно отойти и не заставлять Джисона нервничать. Но почему-то он не может пошевелиться, наслаждаясь опасной близостью, которую сам до безумия боится, но о которой так долго мечтал. При вдохе его грудь касается джисоновой, и Чанбин чувствует собственной кожей, как бешенно бьётся сердце Хана под рёбрами. Он готов поклясться, собственное сердце бьётся в разы быстрее. Сейчас бы сделать ещё один шаг вперёд, чтобы ещё ближе, теснее, без проблесков света, и коснуться губами губ Джисона. Взять его лицо в свои ладони и целовать так нежно и глубоко, как только они могут себе позволить. Чанбин думает, насколько приятно было бы перейти за эту грёбаную черту, которую провёл между ними Джисон, и сломать все понятия об их дружбе. Её нет и быть не может; Чанбин понятия не имеет, как это ещё не дошло до мозга Хана. Неужели ему не хочется огладить ладонями шею Чанбина, после примыкая к ней губами? Чанбин не поверит, если тот скажет, что его это больше не интересует. Не поверит, потому что Джисон сжимает челюсти, глубоко дышит и прикрывает глаза, чтобы убрать плёнку возбуждения перед ними — Чанбин в этом уверен, потому что делает так же и чувствует то же. Он больше не может ждать и строить из себя хорошего друга, потому что для Джисона он таким никогда не будет. — Чайник, — выпаливает Джисон, услышав резкий щелчок с кухни, — вскипел. Хочешь чай? — Нет, — Чанбин не разрывает зрительный контакт. Плевать он хотел на этот чайник, чай, дружеские рамки. Его голос хрипит от возбуждения, чего он уже не скрывает в отличие от Джисона, который всеми способами пытается унять тряску в своём теле. — Я тоже, если честно, — Чанбин рискует: делает шаг навстречу Джисону, чтобы обнять и прижать к себе, но Хан резко отходит. — Я записал песню. Послушаешь? Чанбин прикрывает глаза и шумно выпускает воздух, раздувая ноздри. Злится бог знает на кого: то ли на себя, идиота, за то, что вечно тормозит, то ли на Джисона за то, что не может принять очевидное и отдаться чувствам. В паху до сих пор отдаёт пульсацией их недавняя и мимолётная близость. Чанбин не смог, затормозил и упустил свой шанс порвать верёвки, которые продолжают держать Джисона. Теперь находиться в одной комнате с ним будет ещё сложнее. — Конечно, послушаю. Чанбин присаживается на кровати рядом с Джисоном и чувствует, как Хан начинает двигаться к нему. Они вновь близко, и Джисон уже касается его плеча своим, даже не думая отдаляться. Чанбин ничерта не понимает, вконец запутавшись. Для Джисона эта вновь возникшая близость ничего не значит? Быть такого не может: пару минут назад он дрожал, находясь от Чанбина на расстоянии нескольких сантиметров. Он не замечает? Бред. Невозможно не заметить, как разом напряглось всё тело Со, как он задержал дыхание и сжал ладони в кулаки, дабы не наделать глупостей. Играется? Испытывает? Проверяет на прочность? Зачем, если совсем недавно он буквально отскочил от Чанбина, когда тот попытался сократить расстояние между ними до минимума? В голове куча вопросов и, как всегда, ни одного ответа. Все ответы кроются в мозге Джисона, а Чанбин, увы, в него никогда не залезет. — Чёрт, — ругается Джисон, — да где же она? Хан открывает папки, ищет mp3 файл, но не может найти, заметно нервничая и злясь на собственный ноутбук. Для него это так важно? Движения становятся более агрессивными, а тело — более напряжённым. Чанбин скользит взглядом по пальцам Джисона, которыми он то и дело клацает по кнопкам мыши. Тонкие, изящные, такие, какими их привык чувствовать Чанбин кожей. Он переводит взгляд на тонкие венки, что, подобно плющу, вьются по всей длине его не менее изящных рук. Чанбин улыбается; был бы он художником — обязательно бы подобрал все нужные оттенки, чтобы изобразить такую красоту на холсте. Он облизывает губы, шумно сглатывает, и смотрит на тонкие ключицы, вид на которые ему открывает широкий ворот домашней растянутой футболки. Острые, такие, что можно порезаться; Чанбин бы с удовольствием обрезался, скользя губами по нежной коже, натянутой на этих тонких косточках. Рельефная шея, которую до безумия хочется огладить ладонью. Скулы, которые хочется покрыть мелкими поцелуями. Покусанные из-за вечных нервов губы, которые хочется, подобно самому Джисону, укусить. Чанбин готов простонать от безысходности, потому что хочется безумно. Хотя бы коснуться губами. Обжечься о гладкую кожу, чтобы чувствовать на губах этот желанный отпечаток. Его пульс ускорился, температура явно поднялась вместе с давлением, дыхание учащается, каждый раз сбиваясь с ритма. Чанбин не выдерживает. Он прикрывает глаза и опускает голову. Сильно жмурится до звёзд перед глазами и делает вдох-выдох, чтобы прийти в чувства. «Чёрт бы тебя побрал, Джисон» — Нашёл! — оглушает Хан радостным тоном. — Надеюсь, тебе понравится. Джисон в очередной раз клацает кнопкой мыши и включает трек, который он так долго и упорно искал. Музыка Чанбину знакома: Джисон включал ему её уже очень давно, говоря, что она одна из любимых. Мелодия и правда очень интересна собой. Она заставляет концентрировать своё внимание и качать головой в такт. Джисон так и делает: дёргает головой, стучит ладонью по коленке и иногда хмурится, стараясь прочувствовать каждую секунду. А Чанбин не может оторвать от него взгляда, понимая, что какой бы необычной ни была эта музыка, Джисон интереснее в разы. Возможно он поступает неправильно, ведь вместо разглядывания должен вслушиваться в песню полностью, до мелких подробностей и оценивать не только текст, который ещё не звучал, но и музыку, демонстрируемую прямо сейчас. Ему стыдно, но он не может собраться и не ловить каждое движение Джисона. Наконец в колонках ноутбука раздаётся нежный голос Хана, и Чанбин как-то на автомате прикрывает глаза, делая глубокий вдох. Пытается насытиться не только кислородом, но и голосом, что так мелодично и очень вовремя вступил. Он слушает, вдумывается в смысл слов и в одно мгновение немеет всем телом. «Я хочу поговорить с тобой». Чанбин распахивает глаза и смотрит точно в экран. Он ловит каждую строчку и судорожно пытается понять, что тащит за собой текст, который слетал с уст Джисона в студии звукозаписи какое-то время назад. «Я больше не понимаю, что происходит с нами». Голос Хана в песне звучит резко и очень эмоционально. Настолько, что дыхание перехватывает с каждой секундой, с осознанием того, что слова имеют огромный смысл. И на самом деле этот смысл не придуман — его переживал сам Джисон. «Я хочу заставить тебя чувствовать то же самое, что и я. Ведь иногда я даже не могу дышать». И он заставил: Чанбин тоже не может дышать прямо сейчас, ведь то, о чём поёт Джисон, они переживали вместе. Чанбин помнит всё. Слова режут на кусочки, заставляя мозг воспроизвести всё, что было между ними. Те моменты, которые так упорно пытался забыть Чанбин, всплыли в памяти разом, снова делая больно. Они вспарывают только недавно начавшие заживать раны и пускают кровь, которая, кажется, вот-вот заполнит всего Чанбина. Он в ней захлебнётся. «Я, вероятно, мог бы лучше относиться к тебе. Я думал об этом всю ночь. Но я всё ещё не знаю, что мне делать». * Чанбин одними губами произносит: «Зато я знаю». Он смотрит на Джисона и видит, как тот хмурится, но всё же продолжает качать головой в такт песне. Его губы двигаются, повторяя слова, которые раздаются в колонках. Он напряжён, сжимает руками ткань домашних шорт и иногда нервно кусает губу. Его щёки пылают красным, и он явно уже давно заметил взгляд карих глаз на себе, но не подаёт виду. Чанбин бы тоже не хотел показывать, что чувствует прямо сейчас; как его рвёт всего изнутри от эмоций и чувств, всплывших под действием песни. Но он не может это скрывать: тело предательски дрожит, а плечо Хана до сих пор касается его, чанбинова, плеча как назло. Звучат последние слова и песня замолкает. Джисон закрывает файл, а следом, и крышку ноутбука. В комнате повисает молчание. Сейчас Джисон спросит, понравилась ли Чанбину песня, а тот и понятия не имеет, что ему ответить. Музыка так и должна влиять на человека, он знает. Она должна быть именно такой: цепляющей, лишающей дара речи, заставляющей прочувствовать всё. Но Чанбин не просто лишён дара речи — он побит и лежит в нокауте. — Я не слышал эту лирику. — Я написал её после нашей ссоры. Почти сразу. Этими словами Джисон разбивает все сомнения Чанбина вдребезги. Разбивает, прыгает на них и в конечном итоге превращает их в пепел, чтобы у них точно не было возможности восстановиться. Джисон будто услышал мысли и мольбы Чанбина, включив эту песню. Ведь Чанбин буквально три минуты назад убеждал себя в том, что он не может залезть в голову Хана и понять, о чём тот думает и что он чувствует. Но прямо сейчас лирикой он открылся ему. Вывернул всю свою душу перед ним и позволил заглянуть в мысли. — Почему записал именно её? Было же много других, которые тебе нравились. — Эта мне ближе всего. Чанбину больше ничего не нужно говорить: он всё понял. Узнал всё, что так давно хотел узнать. Ему понятны чувства и мысли Джисона, потому что сам испытывал подобное. И испытывает до сих пор. Однако по-прежнему не знает, что ему делать. Не хочет давить, чтобы не испугать, но и не хочет вновь медлить, чтобы не упустить свой, кажется, последний шанс. Казалось бы, Джисон сидит рядом, протянешь руку и сможешь обнять его, прижаться всем телом, ощущая чужое (родное) тепло, и насладиться желанной близостью сполна. Но Чанбин боится. Серьёзно боится сделать что-то не так, что-то не то и таким образом разочаровать. Прежде всего самого Джисона. Тот молчит, видимо, ожидает оценку Чанбина или же какие-то другие действия от него. Он тяжело дышит и вновь кусает и так достаточно покусанную губу. Часто сглатывает слюну и стучит пальцами по коленке, отбивая какую-то непонятную дробь. Он нервничает, и Чанбин безумно хочет его успокоить, но ему бы самому наконец успокоиться и взять себя в руки, что сделать у него никак не выходит. — Так тебе, — начинает Джисон, растягивая гласные, а может, ещё и время заодно, — понравилось? — Да. Чанбин хрустит пальцами на руках, пытаясь отвлечь себя от мыслей, что заполнили его мозг, и места пустого не оставив. Внутренний голос кричит «Действуй!», эмоции и чувства щекочут где-то внутри, а в низу живота всё тянет и тянет. С каждой секундой становится тяжелее. Чанбину кажется, что ещё немного и он разорвёт эти цепи к чертям собачьим, а следом и майку, что мешком висит на напряжённом худом теле Джисона. — Это хорошо, потому что я боялся, что тебе не понравится. Ну знаешь, слишком сла… Договорить Джисону не дают тёплые губы, что резким поцелуем затыкают его рот. Чанбин не смог больше сдерживать себя и прямо сейчас не жалеет об этом. Он не торопится, не напирает, ставит поцелуй на паузу, слабо нажимая на губы Джисона собственными. Чанбин даёт ему время, чтобы тот решил всё для себя и показал, что им делать дальше. Он ждёт разрешения. Они оба не дышат, продолжая касаться друг друга губами, и, как бы банально это ни звучало, но время остановилось вместе с ними. Джисон не отвечает на поцелуй, что, признаться, расстраивает Чанбина. Кажется, он один все эти три месяца скучал по чужим губам. Он понимает, что ещё секунда и он должен будет отстраниться. Не должен же он заставлять. Но Джисон, к его счастью, медленно размыкает губы и отвечает на поцелуй, впуская чужой язык внутрь. Чанбин доволен. Он опирается ладонью на бедро Хана и целует глубоко, мокро, скользя языком по нёбу и сплетаясь с джисоновым. Слегка влажные из-за волнения ладони Хана сильно сжимают его плечи, медленно переходя к задней части шеи. И у Чанбина электрический разряд бежит по всему телу, когда короткие ногти слабо царапают нежную кожу. — Я рад, что ты записал именно её, Джисон, — хрипит в джисоновы губы и, получая улыбку в ответ, напирает сильнее. Осознание происходящего приходит медленно, но верно, и Чанбин словно улетает куда-то от резко нахлынувших новой волной чувств. Джисон не отталкивает — прижимает ближе к себе и делает поцелуй ещё более мокрым, облизывая языком чужие губы, а у Чанбина сердце ухает куда-то в желудок от этого всего. Ведь он безумно скучал и сейчас, словно изголодавшийся, старается насытиться Джисоном полностью, чтобы восполнить эти прошедшие три месяца. Чанбин продолжает напирать, ни на секунду не отрываясь от губ Джисона, о которых мечтал со дня их ссоры, которые видел во снах, когда удавалось поспать. Он укладывает его на спину, попутно кусая нижнюю губу, и, услышав звонкий стон, слетевший с уст Хана, будто пьянеет. В его голове пустота, сопровождаемая туманом. Он перестаёт что-либо понимать и действует на автомате, чувствуя, как мокрый язык скользит по его скуле, очерчивая контур, а горячее дыхание на щеке заставляет всё тело покрыться мурашками. Чанбин словно отключается, не осознаёт, как стягивает с Джисона майку, как сам остаётся без неё. Не осознаёт, что делает, но чувствует, как собственные губы впечатываются в дёргающийся кадык Хана, как язык обводит выпирающий хрящик, и слегка прикусывает её зубами. Новый стон оглушает и заставляет кровь с новой силой прилиться к паху. Разум Чанбина трезвеет в тот момент, когда джисоновы пальцы скользят под тугую резинку его спортивных штанов, стараясь стянуть их с ног. У него резко закружилась голова, а в тесных боксёрах начинает изнывать требующий внимания орган. Чанбин не из пугливых. Он всегда считал себя смелым и самым бесстрашным. Влезал в драки, вступался за друзей и девушек, дерзил пьяному отцу, который, как ему казалось, мог и убить, нарушал законы и правила на глазах у полицейских. Одним словом — идиот. Он всегда шёл на риск. Возможно потому, что думал только после того, как что-то делал. Но сейчас, находясь в нескольких сантиметрах от желанного плода, который так долго являлся для него запретным, Чанбин боится. Дрожь пробивает всё тело и он нервно облизывает губы, пока Джисон, перевернув его на спину, покрывает поцелуями грудь, скользит языком и влажными губами по животу. «Вот же чёрт. Чанбин, соберись, блять!» Ему страшно от осознания того, что сейчас произойдёт. То, чего он ждал около года. То, что запрещали им дурацкие правила, возведённые Джисоном, словно барьер. Он боится и чувствует себя таким идиотом, потому что… «Мать твою, мы же не девственники» Джисон ёрзает на нём довольно вызывающе, но создаёт контраст нежным поцелуем, в который увлекает Чанбина очень медленно. Он держится на локтях, зарываясь ладонями в смоляные волосы и целует, целует, целует, не собираясь отрываться даже на одну секунду. В паху пульсирует и Чанбин не сдерживает стон, когда джисоновы зубы смыкаются на кончике его языка. Страшно. Опасно. Глупо. Но Чанбину плевать. Он слышит, как Джисон одной рукой выдвигает ящик и, не разрывая поцелуй, достаёт оттуда всё необходимое. От понимания того, что тот самый сладостный момент, которого они вместе ждали очень долго, свершится буквально через пару минут, у Чанбина трясутся все внутренние органы. Ощущение, будто они находятся в эпицентре землетрясения. Адреналин бьёт через край, влажная ткань боксёров причиняет боль, голова кружится, а воздуха в лёгких не хватает. Чанбин впервые в жизни так волнуется. Джисон медленно разрывает поцелуй, хлюпая общей слюной, и смотрит запыхавшемуся Чанбину точно в глаза. Зрачки Хана расширены от возбуждения, губы приоткрыты и блестят из-за слюны, покрывающей их тонким слоем. Башню сносит от такой картины. Цепи, верёвки рвутся при виде такого Джисона. Стены дружбы, что держали их в плену, рушатся на глазах, и Чанбин наконец переходит ту грань. Щелчок открывающейся крышки тюбика. Разорванная фольга. И глухой стон, слетевший с губ Джисона. К чёрту все правила.×××
9:40 a.m.
«Моим девизом по жизни всегда была фраза «Я никогда не сдамся без боя». И я всегда думал, что борюсь за тебя. И тогда с Феликсом, и тогда с Сынмином, и тогда с Минхо. Я думал, что борюсь за тебя, и злился, когда проигрывал. А проиграл я во всех трёх случаях, Джисон. Я винил всех трёх, ненавидел всех трёх за то, что они оказались лучше, чем я сам. Я злился на тебя за то, что ты постоянно выбирал других, а не меня. Но я понял: причина не в тебе или ком-то другом. Причина во мне. Оказалось, что я вовсе не боролся за тебя. Думал, что проигрываю в бою, в котором я даже и не участвовал, хах. Ты скажешь, мол, уже поздно, Чанбин, твой поезд уехал и ты уже его не догонишь. Но ты будешь не прав. Я начну бороться прямо сейчас. И пускай ты думаешь, что поздно или я не смогу. Я всё равно буду бороться. Ведь лучше поздно, чем никогда, да? Ты сам так говорил. А тот поезд, который уехал… он ведь делает остановки. А значит, я точно догоню его. Ведь я никогда не сдамся без боя, верно? Пора следовать своему девизу и ставить себя выше всех дурных эмоций. Моя ревность всегда была глупой, я это понял. Я и сам был глупым, Джисон. Ты был прав, всегда был прав, когда говорил, что я веду себя, как ребёнок. Ты всегда был прав, когда злился на меня и кидал в игнор. А я всегда был идиотом, который ничего кроме своей тупой ревности не видел. Но я готов измениться! Честно… Я изменюсь, если ты позволишь и дашь мне шанс. Я помню тот наш разговор, когда ты решил, что нам стоит попробовать вновь стать друзьями. Я тогда согласился, но… не стоит, Джисон. Правда. Ты только подумай: ну какие из нас друзья? После этой ночи уж точно. Кстати о ней… Ты был потрясающим. Я никогда не смогу этого забыть, вычеркнуть из памяти твой образ, твоё лицо и глаза. Даже если буду очень стараться, у меня всё равно не выйдет, так что не вздумай просить меня об этом. Мне стыдно оставлять тебя одного в постели. Чувствую себя мудаком, которому нужна была всего одна ночь. Но это не так: мне нужна тысяча таких ночей, мне нужны дни, мне нужен ты, Джисон. Я не сбегаю, хоть и веду себя подобно трусу. Но я просто хочу, чтобы ты ещё раз обо всём подумал. Надеюсь, ты ещё помнишь мой адрес… Я люблю тебя». Чанбин откладывает ручку в сторону и вырывает лист из блокнота, не перечитывая текст, потому что стыдно. Правда поступает, как трус. Он смотрит на спящего Джисона, натянувшего одеяло себе по плечи, и мягко улыбается. Ему бы сейчас выбросить этот исписанный лист бумаги в урну и, сняв с себя одежду, лечь рядом с Ханом, прижаться со спины, уткнуться носом в изгиб шеи, до сих пор пропитанной поцелуями Чанбина, и забыть обо всём на свете кроме этой прекрасной ночи, которая до сих пор стоит перед глазами во всех своих красках. Никаких неловких разговоров и выяснений произошедшего. Всё разрешится само собой, без их помощи. Ведь как-то люди живут, забивая на все проблемы, происходящие в их жизнях. Но нет, Чанбин не хочет откладывать разговоры на дальнюю полку. Не хочет молчать и жить в жгучей недосказанности, которая всякий раз будет доставлять дискомфорт. Возможно было бы намного правильнее, если бы Чанбин остался и поговорил с Джисоном сразу после его пробуждения. Но что, если Хан против? Что, если он хочет забыть о том, что произошло ночью, и больше никогда не вспоминать об этом, тем более говорить? Чанбин не собирается заставлять, решать что-то за него. Он подождёт сколько нужно. А если Джисон не придёт, то… Чанбин прикрывает глаза и трёт пальцами переносицу. Сложно. Очень и очень сложно. Он аккуратно складывает лист бумаги, написав на одной из сторон банальное «Прочти», и кладёт на тумбочку возле кровати. Вновь смотрит на спокойное лицо Джисона. Хан сопит, иногда причмокивая губами, и даже не думает просыпаться. Так даже лучше, думает Чанбин, покидая комнату, так даже лучше.11:20 a.m.
— И сколько времени прошло? — хрипит в трубку Хёнджин. — Почти два часа. — Может… — Я не буду ему звонить, Хёнджин. — Ладно, ладно. Упёртый баран, — Хван громко зевает, из-за чего Чанбин даже улыбается. Он знает, что разбудил его своим звонком, хоть тот и отнекивался, говоря, что всё ждал, когда же он ему позвонит. — Будешь сидеть дома и ждать Джисона, как девушка своего парня из армии? Чанбин закатывает глаза на очередную идиотскую шутку. — Я найду тех ребят Минхо и натравлю их на тебя. Серьёзно, — но Хёнджин лишь смеётся. — Погуляю с Бутом. — Правильно, развейся. Но не упусти своего принца на белом коне. А то он прискачет, а принцессы дома нет, — вновь гадкий смех. — Абонент занёс вас в чёрный список, — Чанбин завершает звонок, пропуская мимо ушей ответные вопли Хёнджина. Настроения как-то совсем нет и приколы друга не помогают. Нервы ни к чёрту уже, волнение и паника завладели всем телом. Его вновь трясёт или Чанбину уже кажется — он точно не знает, потому что устал. Устал уже нервничать и жить с этим нервным зудом в животе. Поскорее бы всё это кончилось и жизнь хоть чуточку стала легче. Хоть не придётся глотать столько успокоительного в день. Врач говорил, что таблетки будут действовать 24 часа. Кажется, он соврал, потому что таблетки не действуют вообще и это бесит. Злит ещё сильнее, чем всё остальное. Чанбин вновь смотрит на часы: время, как назло, течёт безумно медленно. А Джисон всё не идёт и не идёт. Пойти на улицу с Бутом Чанбин планирует уже примерно час, но всё никак не может выйти из дома: боится упустить Джисона. При этой мысли Чанбин горько усмехается и трёт глаза. Наивный, проносится в голове, может, он вообще не придёт. Может, он уже давно прочитал то, что написал Чанбин, и выкинул бумажку в мусорное ведро, даже не думая давать ему хоть какой-то шанс. Пора перестать жить какими-то мечтами и надеждами. Уже давно стоило принять чёртову реальность и стараться жить новой, пускай и дерьмовой жизнью. А Чанбин всё продолжает ждать какого-то чуда, несмотря на слова Джисона о дружбе. Если бы он хотел всё вернуть, то вернул бы непременно, да? Поговорил бы об этом с Чанбином, сделал бы что-то другое, но точно не предложил бы дружбу, верно? А то, что было между ними этой ночью, — просто эмоции и долгое отсутствие секса в джисоновой жизни, ведь так? Сложно. Опять в голове Чанбина куча вопросов, но ни на один из них у него нет ответа. Наверное, чтобы стало проще и хотя бы немного понятнее, нужно перестать ждать. Чанбин в последний раз бросает взгляд на часы и подзывает к себе Бута. Надевает на него ошейник, цепляет за колечко поводок и идёт к двери. Свежий воздух и небольшая прогулка помогут ему остудить мозг, который, кажется, уже вскипел от переизбытка мыслей и предположений. Он залезает в кроссовки, накидывает на себя кофту, специально не замечая ту самую ночную кожанку, и, немного помедлив, открывает дверь. За ней никого нет, что логично: Чанбин же не в дурацкой мелодраме живёт, где всё банально, предсказуемо и выполнимо щелчком пальцев. Но, если быть откровенным хотя бы с самим собой, он надеялся увидеть запыхавшегося Джисона, который сказал бы что-то про такси и пробки, или про толпу людей в метро. Чанбин нажимает на кнопку лифта, надеясь, что тот приедет быстро, поможет, так сказать, наконец-то выйти из плена ожиданий и несбыточных надежд. Но он, как назло, долго не едет к нему. Спускается вниз и только потом поднимается на 8 этаж, где ждёт его Чанбин. Сегодня вообще день какой-то ужасный. Или это просто жизнь такая. Железные двери распахиваются, и Чанбин, смотря себе под ноги, делает шаг вперёд. Он, если честно, терпеть этот лифт не может: как бы банально это ни выглядело, но именно здесь Джисон подарил ему их первый поцелуй. Чанбин этот момент с замиранием сердца вспоминает каждый раз, когда заходит в этот чёртов лифт. В попытках откинуть воспоминания в сторону он трясёт головой и сильно жмурится, а после признаётся себе в том, что нихрена это не помогает. Звук, доносящийся из динамиков лифта, оповещает о его прибытии на нужный этаж, и Чанбин спокойно ждёт, когда двери вновь распахнутся перед ним. И они делают так буквально через пять секунд. Вот только Чанбин не торопится выходить из ненавистной (или всё же теперь снова любимой) коробки. — Фух, — Джисон улыбается и падает спиной на стену позади себя. — Значит, я всё-таки не забыл твой адрес. Чанбин, как идиот, не издаёт ни звука, не двигается совсем и, кажется, вообще перестаёт дышать. Джисон здесь? «Он здесь…» — Позавтракаем где-нибудь? А то я не успел, — тем временем продолжает Хан. — Я готов купить нам хот-доги. С Бутом тоже поделюсь. Обещаю. Он вновь дарит Чанбину свою улыбку, и тот наконец делает шаг вперёд, навстречу Джисону. Лифт за спиной с громким звуком закрывается и уезжает, показывая Чанбину, что обратной дороги нет. А она ему и не нужна вовсе, он не собирается идти назад. Джисон ведь впереди.