Сокровище гоблина

Роббер задумчиво смотрел в окно кареты, едва ли замечая, что уже успело совершенно стемнеть. Пока они ещё были в городе, кое-где горели фонари, да и окна домов немного освещали улицы. Закрывались лавки, запоздалые прохожие спешили к домашнему очагу, для других же, напротив, активная жизнь в это время суток только начиналась. Но вот экипаж выехал на просёлочную дорогу, и рассматривать стало абсолютно нечего под накрывшим мир одеялом ночи. Из окна не видно было ни полей, ни даже деревьев у обочины, только кружащее по дороге жёлтое пятно света от каретного фонаря. Его мерное колыхание, перестук копыт да поскрипывание рессор мало помалу успокоили графа. Ровно настолько, чтобы попробовать разобраться в случившемся. Если вначале он парня просто убить был готов, то теперь задумался. Почему невольник, весь вечер обходительный по отношению к другим гостям, с ним повёл себя так вызывающе? Первая мысль была самой неприятной: возможно, юноша заметил его интерес и таким образом постарался отвадить от себя жуткого горбуна. Но, подумав немного, Роббер всё же отверг этот вариант. Речь о рабе. Такое не спустили бы с рук даже избалованному любимцу. А Карлон имя-то невольника не сразу вспомнил, да и расстался с ним легко, без сожалений. То есть, Клод на особом счету у прежнего хозяина не был. Нет, если только он не сумасшедший, при своём положении ни за что не стал бы умышленно насмехаться над аристократом. Значит, в самом деле, сглупил? Юноша сперва показался смышлёным и чутким, но, возможно, Роббер сильно его переоценил. Раб всего лишь хорошо вышколен, знает, где и как услужить, и повторяет то, чему его учили. Наверняка он всем на балу говорил похожие слова, просто обычно гостям это нравилось. А тут попал впросак. Меж тем они уже въезжали в ворота замка. Мегинрат был старинной резиденцией, построенной королём Кристофом II для матери своего наследника. Сам король по политическим причинам был женат мужским браком, родных братьев у него не имелось, а потому требовалось завести бастарда. Однако прелестная леди Элен, придворная дама, которой досталась почётная роль зачать и родить принца, так вскружила Кристофу голову, что его бедный младший супруг был совершенно забыт. Король тратил баснословные суммы на подарки своей любовнице, устраивал в её честь роскошные балы, часто прислушивался к её совету. Графиня Мегинрат, фактически, стала королевой, хотя и не носила этого титула. Одним ребёнком дело не ограничилось, и вскоре графиня подарила королю дочь. Хроники сообщали, что отвергнутый мужем принц-консорт приехал с поздравлениями в её замок и сбросил соперницу с крепостной стены вместе с новорождённым младенцем. После чего, понимая, что король не простит ему смерти возлюбленной, похитил все её драгоценности — а их стоимость была просто невероятной — и подался в бега. Сын леди Элен и Кристофа со временем унаследовал трон. А замок Мегинрат вместе с графским титулом передал своему младшему отпрыску. Всё это случилось триста лет назад. Карета остановилась. Раб спрыгнул с облучка, откинул подножку и замер у дверцы, склонив голову. Выходя, Роббер мельком удивился, что ступенька так хорошо освещена. А затем обнаружил, что Клод, помимо прочего, догадался снять с кронштейна каретный фонарь, чтобы светить своему господину. Значит, не придётся до дверей добираться в потёмках. Возможно, не стоит так уж строго наказывать его? Что возьмёшь с дурака? Вразумить немного и переходить к более приятным планам на остаток ночи. Если парень действительно ласковый и будет стараться на ложе, Роббер о нём тоже потом позаботится и создаст все условия. Тут, махая хвостами, подскочили два огромных сторожевых волкодава. Граф совсем забыл, что их на ночь спустили с цепи. — Место! — крикнул он, не желая, чтобы псы напугали юношу. Но тот так дёрнулся, что едва не выронил фонарь. Роббер обернулся к нему. — Что ты как ребёнок, Клод? При мне они тебя не тронут. Клод держал фонарь, оставаясь в тени, но даже так было видно, что лицо его сразу густо залила краска. — Простите, господин. — Идём. В доме все уже спали. Граф не стал будить слуг, сам открыл двери и провёл невольника в библиотеку, до сих пор толком не определившись, как с ним поступить. — Стой здесь, — приказал он, забрав у него фонарь, и отошёл, чтобы зажечь свечи в канделябре. Юноша тут же застыл на месте, как вкопанный, но при этом так нервно оглянулся, словно ожидал нападения сзади. Этот жест не ускользнул от графа. — В чём дело? — удивлённо спросил он. Клод стушевался, снова бросил взгляд через плечо, и, запинаясь, принялся объяснять: — Хозяин, этот стеллаж… тут очень дорогие книги. Я могу случайно упасть… врезаться в него во время… урока… а переплёты и так очень ветхие… развалятся…. или кровь попадёт. Простите, господин. Я не пытаюсь прекословить. Просто если вы прикажете мне встать вон там, вам ничто не будет мешать. Роббер почувствовал, как брови его ползут вверх. Он в любом случае не собирался так бить, чтобы кровь летела во все стороны, а раб уже не мог бы устоять на ногах. Откуда у него такие мысли? Решил, что попал в страшную сказку? В плен к злому гоблину? Но больше всего удивило даже не это. Книги, из-за которых так распереживался его новый невольник, действительно стоили немало. Однако определить это смог бы только эксперт, да и то, при внимательном осмотре. Где-то на страницах сохранились автографы или заметки знаменитых исторических личностей. Какие-то из книг представляли собой самые ранние или уникальные издания. Естественно, с первого взгляда это понять было никак нельзя. Если судить по их внешнему виду, книги годились разве что на растопку печи. — С чего ты решил, что они дорогие? — не сдержал он любопытства. Клод снова оглянулся, как бы проверяя, не совершил ли ошибку. Затем опустил глаза в пол и неуверенно произнёс: — Но, господин мой, никто не станет ведь ставить такие потрёпанные неказистые томики на видное место в стеллаж из орехового дерева, если только это не антикварная редкость. Граф так и замер. Простая логика этого ответа вдребезги разбила уже сложившийся в голове образ красивого и услужливого, но глуповатого невольника, к месту и не к месту повторяющего заученные фразы. А заодно и намерение быть с ним помягче. Что можно сказать о человеке, который, едва войдя в комнату, сходу, почти бессознательно делает такие наблюдения? Станет такой расписывать горбуну, как тот «привлекателен»? Разве только чтобы специально ударить по больному. — На приёме, значит, «сглупил», а тут решил поумничать? — сухо спросил граф. Подойдя к письменному столу, он достал из выдвижного ящика стек для верховой езды, забытый там с прошлой конной прогулки, когда ему внезапно захотелось бросить приятелей, вернуться домой и погрузиться в какую-нибудь книгу. Лицо Клода осталось спокойно, но взгляд буквально приморозился к хлысту, выдавая его страх. — Простите, я не хотел прогневить вас ещё сильнее, — тихо сказал он. — И очень сожалею о своём поведении на балу. Я виноват. Это было недопустимо. Мне правда жаль, что пришлось так поступить. Пришлось? Несмотря на весь туман в голове, Роббер не пропустил это слово. Мысль о том, что у раба могла быть какая-то особая причина, изумила его. В конечном итоге любопытство всё-таки пересилило злость и раздражение. — Что ж, у тебя есть последний шанс объясниться. Если и правда пришлось, возможно, я тебя пощажу. Клод поднял на него потрясённый взгляд. Он совершенно очевидно не ожидал никаких шансов. Ему даже понадобилось какое-то время, чтобы обрести дар речи. Но когда невольник, наконец, смог это сделать, его ответ оказался совсем не таким, какого ожидал граф Мегинрат. — Благодарю, господин. Вы очень добры и снисходительны ко мне. Я всё расскажу, клянусь. Если вам угодно будет выслушать меня завтра с утра. — Что значит, завтра? — возмутился Роббер. Клод упал на колени. — Господин, пожалуйста… — Да ты совсем обнаглел! Почему завтра? Клод так долго подыскивал слова для ответа, что Роббер даже успел вспомнить, кто тут хозяин. Вместо того, чтобы препираться с рабом, можно просто приказать, и он всё расскажет. Граф уже открыл было рот, как тут Клод произнёс с видом человека, решившегося прыгнуть со скалы: — Сегодня… в таком состоянии вы не отнесётесь серьёзно к моим словам. Или даже забудете их. Или поведёте себя непредсказуемо. Вы не очень трезвы сейчас, мой господин. А то, что я должен вам сообщить, слишком важно. Это была последняя капля. Роббер не мог поверить своим ушам. Вот верно же говорят, нельзя давать этим тварям поблажки. Да после того, что Клод учудил на приёме, любой другой хозяин сначала наказал бы его, а потом бы уже о чём-то расспрашивал. Если вообще стал бы разбираться. Роббер же дал ему шанс оправдаться, пусть даже соврать. И что же он слышит в ответ? Что-то вроде ты пьян, проспись, тогда и поговорим? От раба! Непреодолимо захотелось съездить ему по наглой физиономии. Пусть хоть несколько дней ему будет также противно смотреть на себя в зеркало, как Робберу. Не помня себя, граф шагнул к нему и замахнулся хлыстом. Где-то внутри он, конечно, ожидал, что Клод спрячет или хотя бы защитит голову. Но тот лишь в страхе уставился на него, сцепил руки, инстинктивно дёрнувшиеся было закрыть лицо, побледнел и постарался всё же незаметно отодвинуться от стеллажа. Опомнившийся Роббер едва успел остановить замах. Так ведь случайно можно оставить шрам на всю жизнь или, того хуже, выбить глаз. Он пьян, но раб-то трезвый. Почему он так себя ведёт? То дерзит и провоцирует, то даже глаза закрыть не смеет, глядя, как ему собираются изуродовать лицо. Ломает комедию, чтобы хозяин почувствовал себя зверем? Очередной приступ гнева овладел им. Придётся всё-таки ставить щенка на место. — Раздевайся, — отрывисто приказал он, заходя невольнику за спину. Клод дрожащими пальцами торопливо стал расстёгивать пуговицы и снимать одежду. Внимание графа невольно привлекло то, как аккуратно он свернул свой сюртук и постарался убрать его как можно дальше от себя. Сверху легла рубашка, также идеально сложенная. «У него какой-то пунктик беречь вещи», — мелькнуло в голове. Но додумать эту мысль он не успел, потому что вдруг заметил на рубашке пятна крови. — Что это? — удивился он, переводя взгляд на юношу. И мгновенно протрезвел. Спину раба исчерчивали вспухшие багровые рубцы. Кое-где на них или рядом кожа была разодрана до крови чем-то острым. Рваные раны уже начали воспаляться и наверняка доставляли ему сильную боль. — Что ты ещё сегодня успел натворить? — севшим голосом спросил граф. — На тебе живого места нет. Клод совершенно растерялся. — Нет, я… Хозяин, это не было наказанием… просто гости любят развлечься… у всех свои вкусы… Роббер теперь заметил, что помимо рубцов от недавней порки на теле раба было множество кровоподтёков, укусов и других следов насилия. Более того, под ними скрывались старые, уже побелевшие шрамы. Невольник явно был приучен к жестокому обращению. Это во многом объясняло его непроизвольные реакции, сильный скрытый страх и полную беззащитность перед угрозой. Но в то же время делало совершенно необъяснимым всё остальное поведение. Такие рабы, как правило, сломлены, у них отсутствует инициатива. Даже элементарно снять с кареты фонарь без прямого приказа господина он бы просто побоялся. Не говоря уже о том, чтобы вот так запросто нарываться на конфликт. Меж тем Клод, сумевший, наконец, взять себя в руки, виновато опустил голову. — Господин, простите меня, я не нашёл возможности вас предупредить, что мной уже несколько раз пользовались сегодня, и на теле много свежих следов. Это часто бывает на балах, но обычно уже под конец вечера, когда гости не знают, чем ещё заняться, а здесь так получилось, что… Он осёкся, почувствовав прикосновение к плечу. Не веря своим глазам, Роббер вытащил из раны застрявший там маленький твёрдый предмет, оказавшийся шипом розы. Вспомнив выражение лица юноши при получении «подарка», граф ощутил прилив дурноты. А он-то ему чуть ли не завидовал. Какой же мерзкой оказалась изнанка этого праздника. Ещё хуже, чем он себе представлял. Клод, видимо, почувствовал его состояние, но расценил по-своему. Сглотнув, он набрался духу и робко предложил: — Я могу после наказания снова надеть рубашку. И на ночь не раздеваться. Роббер, не в силах ответить, посмотрел на него, как на ненормального. После какого ещё наказания, он в своём уме? Его теперь нужно лечить, а не наказывать. Меж тем раб, крайне встревоженный его молчанием, начал, заикаясь, объяснять: — Я имел в виду… господин мой, мне жаль, что уже сейчас всё в таком виде. Вы хотели отдохнуть… когда закончите с воспитанием. Но если всё же вам будет угодно… если пожелаете воспользоваться… я мог бы, например, пока ублажать только ртом. Вы останетесь довольны, уверяю. Так я умею доставлять не меньше удовольствия, чем отдаваясь полностью. А потом, когда подживёт… то есть, когда тело будет выглядеть лучше… — Заткнись, — только и смог сказать Роббер. Клод сразу же замолк на полуслове, словно ему язык отрубили. Граф готов был провалиться под землю. Сам виноват. Приплюсовал себя к той публике, которая мучила парня ради удовлетворения своих низменных желаний. У того и сложилась в голове знакомая цепочка — сначала хлыст, затем постель. А раз господину неприятно видеть, что кто-то до него уже постарался, что ж, можно и по-другому. Роббер успел уже убедиться, что его новый невольник умён и наблюдателен. Однако в то, что кому-то может быть не наплевать на его самочувствие, он, похоже, просто не верил. — Одевайся, — сказал граф, вспомнив, что на днях уволил своего секретаря, и комнату его не надо готовить к проживанию. — Идём. Поселить раба в комнате личного помощника, возможно, некоторые сочли бы моветоном, но не в барак же его отправлять, да ещё в таком состоянии. По пути Клод, которому велели заткнуться, теперь не издавал ни единого звука, даже шагов его не было слышно. Роббера это тяготило, но он не знал, как заново завязать разговор. Кажется, он вообще растерял за сегодня весь свой словарный запас. Поэтому, когда они оказались на месте, сумел сказать только: — Располагайся тут. Я сейчас пришлю к тебе своего домашнего врача. И ушёл, оставив Клоду одну зажжённую свечу из своего подсвечника.