***
В глазах Микаса не было ни заинтересованности, ни каких-либо признаков эмпатии, только лишь малая доля недоумения: обычно, когда просыпались все разведчицы, Леонхарт была уже на ногах, совершенно готовая к тренировкам. Сегодня же, когда Микаса проснулась и привычно поздоровалась с Имир и Кристой, расположившихся на нижней койке их двухэтажной кровать, последняя почему-то зашикала на Аккерман, как-то странно посмотрев на кровать под Микасой, где спала Энни и которая в это время обычно уже пустовала. Аккуратно спустившись на пол, Аккерман поняла причину необычного поведения приятельницы- на кровати, немного запутавшись в лёгком одеяле, спала Энни Леонхарт. Видеть её такой было непривычно. Если обычно Энни была сосредоточенной и холодной, на её лице всегда была маска безразличия и скуки, а на лбу и переносице застывали хмурые морщины, то сейчас все её лицо было максимально расслаблено, розовые губы чуть приоткрыты из-за того, что девушка лежала щекой на собственной руке. Светлые распущенные волосы разбросаны по подушке, окружая непривычно безмятежное лицо чем-то наподобие ореола. Сейчас Энни не выглядела такой нелюдимой и пассивно-агрессивной, какой казалось во время бодрствования. Сейчас она показалась Микаса скорее милой, невинно нежной, спокойной, по-детски растерянной и наивной. Азиатка усмехнулась про себя. Наверное, за такую характеристику Леонхарт вызвала бы её на спарринг, не меньше. Но Энни не могла слышать этих мыслей, а потому, оставшись безнаказанной за своё дерзкое сравнение, Микаса, не сказав ни слова кивнула Кристе, аккуратно взяла с прикроватной тумбочки свои вещи и ушла в противоположный конец казармы- именно там располагалась ванная комната, где можно было привести себя в порядок и приготовиться к очередному дню на износ в разведке. Но удивление Микасы усилилось ещё больше, когда, выйдя на плац за двадцать минут до начала утренней разминки, она застала Сашу и Кристу, сердито спорящих о том, стоит ли идти и будить все ещё спавшую Леонхарт. Саша считала, что надо, ведь девушка может получить выговор от начальства, если опаздает, а ещё страшнее- не придёт на тренировку. Криста же была уверена, что Энни, как вторую по силе разведчицу, не будут сильно упрекать тем, что она не явилась на разминку. Добродушная малышка считала, что Энни стоит дать поспать, ведь она обычно и так встаёт ни свет, ни заря. Заметив подошедшую азиатку, Криста попыталась получить её поддержку в этом споре, но Микаса, взвесив все «за» и «против», всё же решила в этот раз занять позицию Саши. Тем более что капрал Леви сегодня был явно в плохом настроении. Об этом ей сообщил Эрен, с которым она встретилась по пути в конюшни. Оказывается, Йегер уже успел получить выволочку от капитана и теперь должен был присоединиться к группе, дежурящей сегодня в столовой. Аргументировав свой выбор, Микаса развернулась к казарме. Криста попыталась ещё раз разжалобить девушку и дать Энни отдохнуть, но Микаса только чуть обернувшись, мягко улыбнулась малышке, заверив, что она хочет сделать как лучше. И теперь, потрясая плечо блондинки, Микаса размышляла, почему именно сегодня произошло такое из ряда вон выходящее событие. Ведь все время их обучения в кадетском корпусе и службы здесь Ани вставала первой и была полностью готова к трудовому дню ещё тогда, когда та же Браус только открывала глаза. Наконец, после очередного особо сильного толчка, блондинка нехотя приоткрыла глаза. Оставшись удовлетворенной результатом, Микаса на последок несколько раз щёлкнула пальцами перед лицом соседки по комнате. — Вставай, Леонхарт. Не стоит сегодня опаздывать на тренировку, — это все, что Микаса посчитала нужным сказать. Она уже развернулась, собираясь уйти, и даже сделала несколько шагов в сторону двери, как вдруг сзади раздался шорох, потом на пару секунд- тишина, а затем прозвучал вопрос: «Микаса… Сколько сейчас времени.?» Это было произнесено таким голосом, что не оглянуться азиатка не смогла. Энни сидела на кровати, подогнув под себя ноги, её пальцы были запущены в пряди волос, но замерли, так и не успев сделать из чуть кудрявых после сна прядей привычный пучок. Казалось, что-то настолько поразило девушку, что она забыла о том, как ещё секунду назад приводила свой внешний вид в порядок. Неторопливо развернувшись, Микаса встретилась со взглядом серо-голубых глаз. Но сейчас эти глаза не выражали привычную апатию и безучастность. Сейчас Анни смотрела на неё с непониманием и недоверием, а в самой глубине её глаз можно было даже увидеть беспокойство. Такой набор чувств был крайне не характерен для этой девушки, Микасе ли не знать! Губы Энни были сжаты в тонкую полоску, брови по привычке чуть нахмурены, но в глазах этой хмурости не было. Нижние веки чуть поднялись, создавая такое впечатление, что в её глазах плещется испуг в перемешку с непонятным Микасе трепетом. — Без пятнадцати девять… Анни, с тобой все в порядке, может, обратиться в медотсек? Последней фразы блондинка явно не услышала. Она смотрела прямо перед собой, видимо осмысливая сказанное Микасой. Азиатка подошла к ней и ещё несколько раз щёлкнула пальцами возле лица девушки: «Приём! Стена Сина вызывает Энни Леонхарт. Как слышно?» Почему-то сейчас ей не хотелось зло одёргивать блондинку. Прошло по меньшей мере секунд десять, но вот Анни несколько раз хлопнула глазами, приходя в себя, и взглянула на азиатку. — Да, спасибо, Микаса. Я встала. Сейчас приду. Иди.***
Без пятнадцати девять… Без пятнадцати девять её, Энни, разбудила Микаса… Не в шесть, а то и пять часов утра, и не кошмар о смерти Марко… Это было чем-то из разряда фантастики, но это было… Девушка сидела на своей кровати, обдумывая случившееся. С того дня когда Эрен завалил пролом, сделанный Бертольдом, каждое утро начиналось для Энни с судорожного вдоха, капли пота на виске и дрожащих рук. И поэтому сейчас девушка спрашивала у себя только одно: «Почему?» Ведь если подумать, такое пробуждение уже вошло в привычку, да и благодаря ему девушка никогда не опаздывала на тренировки. Нет, ей определённо это не нравилось и каждый из прошедших после убийства дней она была готова отдать что угодно, чтобы это прекратилось. И вот сегодня, когда это наконец произошло, Энни к собственному удивлению не чувствовала ожидаемую радость, а ощущала только небольшое облегчение и настороженность, неразрывно связанную с опасениями. Да, ей было приятно чувствовать себя выспавшейся больше, чем обычно, но, как это всегда бывает, неизвестность пугает больше всего. А Анни не понимала причины подобных инверсий собственного подсознания.***
Старания Микаса оказались не напрасны- Энни не опоздала на разминку. Буквально за пару минут до начала она быстрым шагом покинула казарму, на ходу поправляя ремни УПМ, и присоединилась к солдатам, встав в последнюю шеренгу. Вечно добрый Несс только улыбнулся, кивнул девушке и велел начать упражнения. Разминка как всегда была скучной. Просто двадцать, а иногда и тридцать минут бойцы повторяли один и тот же изо дня в день комплекс упражнений для разогрева всех возможных групп мышц. Разговаривать во время занятий не разрешалось, и поэтому Энни оставалось только думать о чем-то, разминая тело на бессознательном уровне и на время уходя из реальности. А подумать было о чем. Мысли раз за разом возвращались к резкому и очень неожиданному изменению привычного распорядка дня. Что же сегодня случилось такого, что она не увидела в очередной раз то, как её руки обагряются кровью? А что такого случилось вчера? Вчера… Очередная изматывающая для всех, кроме нескольких сильнейших, в том числе и Анни, тренировка, очередная лекция от Несса о том, как важно знать наизусть каждую позицию строя дальнего обнаружения и заучивание этих самых позиций, очередные посиделки выпускников сто четвертого кадетского корпуса, на которых Леонхарт опять не присутствовала, очередное обсуждение их с Райнером и Бертольд плана… Секунду! Перед глазами Энни пролетели фрагменты вчерашнего вечера. Вот она стоит на коленях на своей кровати, сверху вниз смотря на Райнера с Бертольдом, а они в свою очередь глядят на неё горящими глазами, полными какого-то азартного предвкушения, вот она держит Берта за руку, оказывая дружескую поддержку. А затем, когда они уходят, Энни просто лежит и думает о том, как пройдет миссия. Как она останется в строю, как не будет искать возможности отдалился на безопасное для незамеченной трансформации расстояние, как будет следовать приказам своего непосредственного начальства, а не расплывчатым намёкам на действия от Эванса, в планах которого очень многое строится на «Делай как считаешь нужным, но помни- измена карается». И впервые за долгое время она чувствует слабое, но все же убеждение в своих действиях. И это не та солдатская отчётность, уверенность в которой определяется тем, как близко к формулировке боец выполнил поставленную задачу, а уверенность внутреннего голоса, внутреннего ребенка, который с самого начала всеми силами пытался поменять местами желания девушки и солдатскую решимость в необходимости выполнения миссии. И вчера эта внутренняя девочка одержала первую, маленькую, но такую важную победу. Выбор сделан. Наверное, Энни поступила, как самая настоящая эгоистка, выбрав крик собственной души, а не миссию, для которой появилась на свет. Комично. Её растили с мыслью о том, что главное- завершить поставленную миссию, а за это её ждёт вознаграждение: личное душевное удовлетворение и всеобщее признание. Да, Анни с детства знала, что она одиночка. Она часто говорила себе, что обычные люди и их мнение о самой Анни для неё ничего не значат, и иногда это было так, но временами… Временами, обычно по ночам, девочка просто натягивала одеяло на голову, сворачивалась в комочек и, зажав рот руками чтобы, ни дай Бог, не услышал отец, давилась слезами, раз за разом повторяя про себя свои мысли, которые хотела сделать собственными догмами. И в этом заключался парадокс. Эти фразы должны были сделать девушку сильнее, сдержаннее и твёрже, «прочнее, чем мрамор», как она любила повторять, но приносили с собой только боль для и так истерзанной души. В какой-то степени это было мазохизмом. Она прекрасно осознавала, что уже в таком раннем возрасте у неё начали проявляться проблемы ментального характера. Но ничего не могла с этим поделать. Каждый раз она обещала самой себе, что сегодня она станет крепче, и её убеждения станут действительностью, а затем сжималась под одеялом, беззвучно рыдая и кусая до крови собственные кулаки. Да, ей было плевать на чужое мнение о ней самой, но иногда она просто сравнивала ту жизнь, о которой ей рассказывали, ту, в которую ей в будущем было необходимо влиться и ту жизни, которую она ведёт сейчас, которую ей пророчили как истинную, но тайную, которую необходимо было скрыть под другой, той, которой ей нужно будет жить на задании. И понимала, насколько же они отличаются. Как много она может узнать и заучить, но не может почувствовать. Одной из её так долго и усердно устанавливаемых «догм» было убеждение в том, что она сможет получить людскую благосклонность только тогда, когда завершит миссию. Своим маленьким детским сознанием она выводила на удивление точные расчеты и выводы, к примеру о том, что если она заслужит дружественность, она не будет одинока. В подавляющее большинство жизненных моментов Энни и не нужен был никто, но иногда она просто видела, как обычные городское жители «взаимодействуют друг с другом» (другого названия девочка подобрать не могла). Они смеялись, просто разговаривали, делились впечатлениями, выражали симпатию и просто жили. И Энни думала, что только получив милость выполнением задания она сможет почувствовать сама, что значит быть человеком: привязываться, любить и быть любимой. Так девушка думала до тех пор, пока не попала в Сто четвертый Кадетский Корпус. И пока не встретила Кристу… и Эрена. Хотя, по правде говоря, сомнения о истинности собственных умозаключения девушка получила ещё во время путешествия к стенам вместе с Райнером, Бертольдом и Марселем, ведь вся троица относилась к ней довольно дружелюбно даже тогда, когда они ещё толком не знали друг друга. Но это дружелюбие просто меркло по сравнению с тем отношение, что с самого первого дня проявляла к Энни маленькая Криста. Хотя она относилась так ко всем, Энни просто потрясли та открытость и доверчивость, с которой девочка относилась к ещё совершенно неизвестной и довольно закрытой Энни. А ещё был Эрен. Его отношение к Анни было другим, нежели отношение Кристы, но оно тоже было выходящим за рамки её понимания. Все, что он делал, шло от сердца. Его поведение отличала импульсивность и порой несдержанность, но так же в нём постоянно были открытость и искренно… — Леонхарт!***
Микаса перебрала в голове все, что знала о ней: «Зовут Энни Леонхарт. Примерный возраст- 16 лет. Место рождения и прежнее место жительства мне неизвестно, наличие семьи- тоже, хотя что-то про отца она определённо говорила. Особой социальной активности не проявляла, держится одиночкой.» Исходя из этих данных Микаса пришла к выводу, что Энни практически ничем не отличается от многих других кадеток, учившихся в сто четвертом корпусе. Но почему же тогда именно к этой девушке у Микаса на уровне подсознания сложились недоверие и предубеждённое сомнение? Микаса замерла прямо во время выполнения одного из заданий, давая себе ответ, но одновременно не веря в него. Причины не было! Ни одной! Эта девушка не раз проявляла решительность на тренировочном «поле боя», да и во время обороны Троста зарубила не одного гиганта. Была хорошим соратником: да, она сложно шла на контакт, но кадеты с лёгкостью могли положиться на неё и как на воина, и как на товарища. Единственное, что могло бы быть аргументом «против» неё: то, что она несколько раз клала Эрена на лопатки. Но и это не вариант: тогда он сам просил Энни научить его сражаться, она просто давала урок. Почему же тогда именно она вызывает у Микаса такие сомнения? Почему увидев именно её в непосредственной близости от себя, Эрена или Армина азиатка интуитивно включает пассивно-агресивный защитный режим? Стоп! Так вот что показалось Микасе странным! Сегодня подсознание никак не отреагировало на девушку, не дало никаких сигналов об опасности. Ни когда Микаса смотрела на спящую Анни, ни когда будила её, ни сейчас, на разминке, хоть она стоит всего в паре метров от азиатки. Из-за чего сегодня Микаса не отреагировала на девушку так же, как раньше? Почему изменилась её интуиция относительно все той же, как и всегда Леонхарт? Или это Леонхарт изменилась так, что теперь подсознание Микасы не воспринимает её как опасность? Это вариант показался девушке одновременно и наиболее вероятным, если смотреть со стороны Микасы, у которой в жизни относительно взаимоотношений с окружающими уже давно ничего не меняется, но и невозможным одновременно, если задуматься о том, что это Леонхарт, у которой с самого их знакомства не то что душа, типичное выражение лица не изменилось. Или изменилось? Перед глазами Микасы снова промелькнуло её утреннее видение. Связано ли то, сколько эмоций азиатка увидела на лице Леонхарт с тем, что Аккерман застала девушку ещё сонной и не пришедшей в себя, или в девушке и вправду начинает что-то меняться? Ответа не было. Но и других вариантов тоже. Себя Микаса знала и понимала, что с ней за последние дни никаких настолько глобальных психологических или моральных изменений не произошло, а значит изменения в Анни- единственное возможное решение. И тут в голове вспыхнул новый вопрос, на мгновение оттеснив все предыдущие размышления: «А почему меня это вообще волнует?» Лгать самой себе девушка не привыкла и в её голове никогда не звучало фальши, которой многие оправдывают перед самими собой свои поступки, мысли, чувства. И поэтому ответ на неожиданный вопрос она тоже дала искренне, без подвоха и лицемерия: «Потому что она всегда была мне интересна.» Это была чистая правда. Нет, девушка не испытывала к Леонхарт романтического влечения, но заинтересованность абсолютно точно была. С первого дня знакомства Микасе было интересно узнать об этой странной, нелюдимой, но по-своему уникальной девушке побольше. Но рациональный склад ума всегда заверял, что это невозможно. Её всегда закрытые позы, хмурое, неприветливое лицо, сухой тон, выражающие только смертельную усталость глаза- все как будто кричало о необходимости держаться подальше, как будто девушка сама пыталась отгородиться от всего мира, не подпуская к себе ни одну живую душу. Но зачем так истязать в первую очередь себя? Микаса не знала. Не знала, что творится в голове у этой загадочной и одновременно с этим очень односложной в своём поведении девушки. Но очень хотела узнать.***
Девушка перевела взгляд из пустоты перед собой на Несса. Он, как обычно, улыбался, привычно выводя девушку из «транса» после окончания разминки- такая задумчивая отстранённость была для девушки не редкостью. Убедившись, что девушка вернулась в реальность, командир махнул рукой, отпуская солдат. Те привычно отдали честь, прижимая кулаки к сердцу. Нарушив ровные шеренги и колонны, бойцы сложившимися группами, смеясь и шутливо переругиваясь двинулись в столовую. Леонхарт как обычно шла чуть позади, держа руки в карманах и хмуро глядя прямо перед собой. Девушка уже была готова переступить порог, как вдруг на её плечо опустилась широкая ладонь.***
На ощупь плечо Анни было тонким и хрупким, «чуть сожми- сломается». Но это первое впечатление уже давно не могло одурачить Райнера. И все же причинять девушке дискомфорт он не собирался, а потому, положив ладонь, он просто дважды чуть сжал его, чтобы Энни поняла, кто её зовёт, ведь среди «Воинов» незаметное двойное сжатие было распространено как сигнал лояльности, поддержки. Медленно и чуть заторможенно девушка развернулась. Её глаза, как обычно, выражали полную апатию и безразличие к окружающим. И вот как раз об это Бертольд с Райнером и хотели поговорить с Энни. Ещё вчера, по дороге из комнаты Энни до сеновала, где в этот раз расположились их товарищи, Бертольд поделился с лучшим другом своими мыслями в отношении девушки. Честно признаться, до этого Райнер даже не задумывался так глубоко об Энни, её будущем, поведении, взаимоотношении с окружающими и последствиях для неё же в первую очередь, но рассудительный Бертольд был действительно обеспокоен и, немного обдумав услышанное, Браун полностью согласился с другом. Анни едва заметно приподняла бровь, но Райнер уже давно научился различать такие крохотные изменения в её мимике. Поэтому, отведя девушку чуть в сторону от дверей, ведущих в замок, бойцы переглянулись, Бертольд кивнул товарищу и великан заговорил. — Анни, мы волнуемся за тебя.