lost paradise

      Хёнгу мало что помнит о своей жизни до встречи с Хонсоком. Если можно назвать "жизнью" бесконечные годы пустоты и одиночества. Он не всегда был один, но бремя бессмертного существования посреди рассыпавшегося в прах мира стёрло большую часть его человечности, а воспоминания стали казаться сном, чужим и далёким. Сила, поддерживавшая искусственную энергию внутри него, уничтожила всё, что было ему когда-то дорого.       Крепко спит подземный город, сон его глубже, чем смерть. Суровый климат и безжалостно выжигающее всё живое солнце заставили людей уходить всё глубже, создавая новые и новые лабиринты в сухой каменистой почве. Там было в разы безопаснее, а подземные реки приносили не только необходимую в пустыне влагу – в них при большой удаче можно было найти драгоценные минералы, которые вскоре стали основным источником дохода для жителей. Вероятно, что-то пошло неправильно именно тогда, когда город начал богатеть. Пока кто-то наиболее влиятельный наслаждался раем на земле, кто-то менее удачливый умирал, раздавленный очередным обвалом в поисках новых месторождений. Немногие могли позволить себе покинуть пещерное царство, несмотря на тяжелые условия, болезни от недостатка солнечного света, рано или поздно наступающее на пятки горе. Солнце новые поколения переносили ещё хуже, чем вечную темноту подземелий.       В то время среди господствовавшего вокруг отчаяния нашлись несколько человек, которые начали создавать кукол: совершенных, прекрасных, удивительно похожих на людей. Куклы умели петь, танцевать и быстро стали одним из немногих развлечений в городе. Мастеров, которые их делали, возвели в статус буквально волшебников. Хёнгу очень смутно помнит своего прошлого хозяина – кукольника, который посвятил всю жизнь попыткам превратить мёртвую материю в живых существ, которые могли бы заменить ему потерянную семью. У него практически получилось – найденный в глубинах земли сиреневатый осколок неизвестной породы сиял так ярко в полой груди Хёнгу, что у того заслезились глаза. Конечности неуверенно задвигались без помощи чужой воли, а изо рта вырвался громкий вздох, не предусмотренный хитрыми механизмами искусственного тела.       Хёнгу не любил своего создателя, но и не желал ему смерти. Он нарочито искусственно двигался при посторонних людях, пел, когда от него этого хотели, и молчал, даже если к нему обращались. Однако его хозяин был всего лишь человеком – слабым, недальновидным и довольно-таки тщеславным. Это и погубило его.       Каждый хотел ухватить себе кусочек "божественной" силы, злосчастное месторождение приватизировали и раскопали до огромных масштабов. Пока не случился взрыв. Ядовитый газ от горения желанного всеми камня распространился по подземным ходам, как кровь по сообщающимся сосудам. Строго охранявшиеся выходы на поверхность оказались закрыты для тех, кто пытался сбежать. В любом случае, было поздно – яд убивал за пару минут, стоило хоть маленькой частичке попасть в организм. Очень скоро город накрыла вечная тишина, среди которой то и дело можно было услышать механическое пение брошенных кукол. Своеобразный реквием, продолжавшийся, пока у последней из них не кончился завод.       Без людей было невыносимо скучно. Хёнгу перечитал все книги, которые сумел найти, выучил сотни песен, которые некому было слушать, кроме ветра, гуляющего по наземным развалинам города. Случайные путники, изредка забредавшие в эти забытые земли, боялись его, как какого-то призрака. Либо бежали, либо пытались уничтожить. Последних Хёнгу разрывал на куски. Он совсем одичал, как внешне, так и внутренне, но с отчаянной надеждой продолжал просить любое живое существо послушать его пение. А потом в его владениях появился Хонсок. Измученный, с горящими от голода и любопытства глазами. И попросил спеть ему.       Монстр, убивавший крепких здоровых мужчин, не устоял перед маленьким слабым ребёнком.

***

– Что тебе снилось, хён? – Хёнгу встревоженно гладит мокрый от пота лоб, убирая с него слипшуюся чёлку. – Не помню, – Хонсок морщится от прямых солнечных лучей, скользящих по подушке – скоро вставать и открывать булочную, но хочется поваляться ещё, и чтобы Хёнгу не убирал свои нежные руки с его лица, – интересно, а тебе что-нибудь снится? – Иногда. Это скорее то, что называют воспоминаниями.       Куклы не видят снов, однако Хёнгу почти как живой. Он смеётся и гладит Хонсока по щеке, вызывая невольную улыбку на его привычно хмуром по утрам лице.