***
— Вечно нас заносит в эту деревню, — Кисаме, как наиболее устрашающий шиноби, вообще-то не был особым любителем жаловаться. Не то чтобы он имел что-то против маленького тихого городка, где можно сыскать приют, скорее он считал, что здесь не найдётся интересного занятия. Впрочем, это не важно, потому что даже ему не хотелось спорить с Учихой Итачи по поводу того, куда идти и что делать. — В Коноху нам нельзя, — спокойный, ровный, негромкий ответ. Из-под козырька затеняющего головного убора по обыкновению ничего не выражающие глаза внимательно взирали на людную окрестность. Тени сместились, и длинный пучок света изловчился юркнуть под козырёк соломенной касы, частично осветив лицо. Глубокие борозды под парой пустых глаз придавали своему обладателю вид одновременно и устрашающий, и усталый. Его слова — чистая правда: им нельзя как ни в чём не бывало прогуляться до интересующей их деревни и взять необходимое. Это ещё было осуществимо после смерти Третьего Хокаге, в краткий период неразберихи, связанной с потерей лидера. Теперь же, когда главенство взяла на себя одна из троицы легендарных саннинов, связываться с ней не стали бы даже двое самых страшных преступников S-ранга. Что касается Итачи, то в прошлый раз для него всё существенно усложнилось. Меньше года назад они с напарником предприняли попытку схватить мальчишку, в котором запечатан девятихвостый демон-лис. И потерпели неудачу — отчасти виной вмешательства его младшего брата. Конечно, по-настоящему винить Саске за вспышку гнева нельзя. Итачи сомневался, что мальчик до конца познал суть убийства ради убийства, познал то неистовство, которое рождается шаринганом, когда ты смотришь в чужие глаза и видишь всё то, что можно получить. Саске был слишком юн для понимания экстаза, с которым что-то ломают просто ради того, чтобы сломать; превращают живого, дышащего и чувствующего человека в очередную вещь, которую можно разрушить. И всё же. Отвернувшись от наблюдаемого вида, Итачи вновь устремился взглядом в тень. Кисаме стоял рядом, так же как и всегда, хотя Итачи никогда об этом особенно не задумывался. По крайней мере сейчас. Когда предстояло обдумать многое другое. — Он придёт ко мне.***
— Это пустая трата времени. — Чья бы корова мычала. Саске проигнорировал этот слабый выпад в свой адрес. Надо сказать, очень немногие из его товарищей представляли для него какой-либо интерес в принципе, хотя и случались моменты, когда он проявлял какое-никакое участие. — Да промолчал бы ты хоть раз, Наруто! Сакуре, бросившейся на его защиту, Саске уделил не больше внимания, чем нападкам Наруто. Хотя он никогда этого не говорил, но она была наименее раздражающей из всех так называемых соперниц за его внимание. И даже так он с ней не считался, хотя, в теории, было бы неплохо иметь под рукой тёплое тело, чтобы иногда сбрасывать напряжение. А так, в сущности, никто не имел для него важности. — Саске-кун, даже если это и трата времени, пойти мы обязаны, — в её голосе сквозила та заискивающая мольба, с какой она всегда к нему обращалась. Но вообще-то правда за ней. Если станет известно, что он отказывается от миссий, уйти на исполнение своей мести будет крайне трудно даже под покровом темноты. В этот раз нельзя действовать топорно и выставлять напоказ свои намерения. И чёрта с два он снова даст крикливой девчонке перехватить себя по дороге. — Ладно. Несмотря на то, что команда номер семь выложилась на сто процентов, пройти экзамен на чуунина им так и не удалось. После истории с Орочимару и Песком его проводили лишь раз, и хотя все трое добрались до финала, их признали недостаточно хитрыми и пронырливыми для того, чтобы стать хотя бы середничками на поприще шиноби. Они остались генинами и выполняли самые низкопробные миссии. Сегодня от них требовалось доставить какие-то исторические бумажки в соседнюю деревню. — Ну ладно, я вообще-то тоже считаю, что мы зря время потратим… — пробурчал Наруто, как он обычно это делал в отношении миссий, в которых не подразумевалось участие летающих кунаев и эффектных дзюцу. Сакура тяжко вздохнула. С момента их последней крупной ссоры ей в обществе сотоварищей только и оставалось, что выслушивать их недовольство всем на свете и в том числе друг другом. Вернее, львиная доля недовольного ворчания исходила от Наруто, тогда как Саске стал ещё более замкнутым и ко всему равнодушным, чем раньше… Ей не нравилось об этом думать. Ужасающая история в Лесу Смерти, непонятная и неисчезающая метка у Саске на шее, его вернувшаяся привычка ходить во всём чёрном и чернота внутри, словно бы ещё сильнее потемневшая, чем раньше. Раньше, когда он хотя бы изредка, но улыбался. Но не теперь. Саске больше даже не утруждался отпускать колкости в адрес Наруто. Благо что лето всё ещё играло вовсю. Впрочем никто не придавал этому особого значения, все наслаждались лёгким ветерком с востока, в темпе шагая по пыльной дороге, соединяющей Коноху и ту деревню, которой страсть как понадобилась кипа древних полуистлевших свитков. Саске остановился на полушаге. Двое его товарищей тоже прервали шаг и обернулись на него. Учиха ни с того ни с сего нахмурился, изменив привычному равнодушному выражению лица, и подозрительно прищурил тёмные глаза. — Ну, а теперь-то что, придурок? Нам тут весь день проторчать, по-твоёму? Снова этот звон колокольчиков где-то в отдалении. Хотя уже не так далеко, как прежде. Слуху было почти щекотно от этого звука. Саске мельком бросил взгляд на товарищей, которые, по всей видимости, не слышали ничего вовсе. А теперь уже не слышал и Саске. Лишь ветерок живо ерошил многочисленные летние листочки у них над головами. Он снова вздохнул. — Ничего.***
— Это было так необходимо? — Вы против? Кисаме усмехнулся, потом развернулся. Плоские плавники Самехады топорщились, пока живое оружие напивалось чакрой, покидающей свежий труп. Наблюдая эту картину, Итачи ничего особенного не испытывал. Случайные убийства давно перестали его волновать, настолько давно, что он даже сомневался: а волновало ли его это вообще? В настоящий момент ему куда неприятнее был запах жареного лука, тянущийся от зачуханной лапшичной забегаловки в конце переулка. Глаза трупа застила тень блеклости и смерти. Вместе с тем, что могло быть как пожатием плеч, так и обыкновенным колыханием дорогой ткани плаща на ветру, Итачи отвернулся. — Он выполнил свою задачу. Ещё один сухой смешок. — Я, конечно, не философ, но быть может, слабые существуют только для нужд сильных. Этот — один из тех, кому не повезло, за это он и поплатился жизнью. — Возможно. Разумеется, было не так-то просто прийти и внести в список липовую миссию D-ранга. Да, им это удалось, однако оставался ещё риск, что задание поручат не Саске с его товарищами, а какой-нибудь другой тройке генинов. Но план всё же удался, поскольку нынешний покойник передал требуемые сведения и оплату именно тем, кому надо было. Что куда важнее, Итачи знал: Саске сейчас здесь. Либо уже прибыл, либо на подходе. Мёртвые тела, куча тел — ничего не значили раньше. Не значат и теперь. Ведь есть куда более приятные вещи для размышления. Если подумать, то пытка гораздо лучше быстрой смерти. Итачи почти улыбнулся под прикрытием высокого воротника. Почти.***
Господи боже, ну какой идиотизм. Его так и подмывало озвучить эту мысль вслух, но Саске сдержался. Остальные явно думали о том же самом, в особенности Сакура, наморщившая аккуратный носик, когда они ускорившимся шагом проходили мимо внушительной мусорной кучи. Наруто как обычно не парился и об этом. — Ну и куда нам сбагрить эти бумажки? Хочу заскочить в раменную, а потом свалить поскорее. Сакура вздохнула. — Боже, вечно ты со своим раменом. — Он по крайней мере всегда теплее тех, с кем я провожу время. — И как прикажешь это понимать? Позволив себе закатить глаза, Саске оторвался вперёд, предоставив двоим своим спутникам собачиться между собой. Или спихнуть Сакуру на Наруто, чтобы больше на него не вешалась. Да какая по большому счёту разница. Ему сейчас тоже прежде всего остального хотелось поскорей избавиться от свитков — и домой. В дороге особо не потренируешься, а тренировки у него стояли на первом месте. — Эй! Саске-кун, подожди! Он бросил взгляд через плечо. Сакура припустила трусцой, чтобы нагнать его. А вот ничего оранжевого или жёлтого, указывавшего бы на присутствие его второго товарища, Саске не заметил. — А Наруто где? Водянисто-зеленые глаза моргнули. — Да ну его. Как обычно куда-то смылся. Спорить готова, ищет сейчас ближайшую раменную. Сакура не признавалась в этом вслух, конечно, но она была совсем не прочь побыть с Саске наедине. Пускай это не делало его хоть капельку восприимчивее, ей нравилось находиться рядом и лелеять крохотный шанс на то, что ему захочется пообжиматься. И не важно, что у него никогда не возникало такого желания. Саске бросил взгляд на связку вверенных им свитков, на которых были написаны адреса и получатели. — Нам в сторону городской площади. Дешёвый отель. — Так можно всю эту деревушку назвать, как считаешь? Он подавил смешок. — Здесь написано, он называется «Оленья колыбель». На вывеске пара больших рогов. Хмурясь, Сакура окинула беглым взглядом людную территорию. Повсюду было навешано множество безвкусных бумажных фонарей, до вечера пока не зажжённых, уличные торговцы вовсю продавали дешёвые безделушки и фастфуд сомнительного в санитарном плане качества. Дешёвых отелей здесь пруд пруди. Который из них с рогами?.. — Вон там, — Саске приметил нужное здание боковым зрением, чья острота позволила сделать это гораздо быстрее любого другого человека, и это с учётом всей толкотни и шумихи вокруг. Изношенная вывеска венчалась массивными, откровенно бутафорскими на вид оленьими рогами в красной краске. Сакура проследила за его взглядом и опять моргнула. — Эм, да. Посмотреть на безвкусного владельца отеля — так и не удивительно, что сам отель оказался той ещё дырой. Расшатанные ставни на окнах свисали так, что даже шиноби было бы не по себе, доведись ему провести здесь ночь. Сакура порадовалась, что уж ей этого делать не придётся, пускай даже наедине с Саске. — Сто третий номер. — Сюда. Крупицы солнечного света, становясь горчично-желтыми, просачивавшиеся в коридор вместе со всякими неприятными запахами, оставались для них незамеченными, когда ребята проходили мимо. Сакура уже открыла было рот, собираясь прокомментировать отвратительность этого места, как вдруг заметила, что Саске вот уже второй раз за сегодня застыл на месте, словно вкопанный. Только теперь — не из-за перезвона загадочных колокольчиков. — Здравствуй, младший брат. Уже очень давно минуло то время, когда он был шокирован встречей с этим человеком. Пускай сегодня Саске тоже не был готов — по крайней мере в том смысле, как в прошлый раз — но это не в важно. Пусть даже сейчас он был настолько глуп и опрометчив, что не испугался, — всё не важно. Он ждал шесть лет. А затем ждал, кажется, целую вечность, восстанавливаясь после травм, проклиная себя за беспомощность и никчёмность перед лицом того, кого мечтал уничтожить. — Здравствуй, Итачи, — ярость никуда не девалась, мучительно выжирая его изнутри, чтобы затем излиться наружу с рёвом и потоком чакры. Чидори. Нет… он был спокоен, достаточно спокоен, чтобы подыграть в обмене любезностями. Он больше не выставит себя идиотом и — что куда значимее — в этот раз доведёт дело до конца. Не важно, какой ценой. У стоявшей рядом Сакуры отвисла челюсть. — Ты–… — у неё пропал голос, когда жуткие красные глаза с тремя томоэ, неподвижные до сих пор, встретились с её глазами. Они очень походили на шаринган её любимого человека, разве что имели большее количество томоэ. И лица братьев тоже обладали чрезвычайным сходством, и даже бесстрастность голоса была их общей чертой. — Второй раз пришёл убить меня? — глупый вопрос, и все трое прекрасно это понимали. Сокрытый в словах намёк Саске проигнорировал точно так же, как всё остальное. На сей раз Итачи будет достоин его пренебрежения, поскольку уже скоро станет трупом, всего лишь безжизненной вещью. А со всем злом, разрушениями и страданиями, которые он учинил, будет покончено раз и навсегда. Говоря откровенно, Саске не знает, что ему делать, когда Итачи будет мёртв. Смерть брата была единственным, чем Саске жил многие годы, не замечая ничего другого. Не то чтобы это так важно сейчас. Угольно-чёрные глаза преобразились, становясь кроваво-красными. Приобретая такой же рисунок, как у другой пары похожих глаз. Связки пальцев в забинтованной левой руке подёргивались, чакра рвалась наружу ещё раньше, чем он успел сложить печати. Он жаждал этого всем своим существом. Так же как Итачи. Это как смотреться в зеркало и видеть там собственное помолодевшее отражение, в котором пустота уступает место яростной огненной буре и восхитительному покалыванию от жажды убийства и крови — он знал, что Саске испытывает всё это каждым нервом своего тела. С шаринганом или без — Итачи чувствует все эти эмоции, словно свои собственные. Вот только для него они перевоплощаются в нечто иное, что волнуется под тканью плаща и дарит лёгкое головокружение. Нечто, чего он не испытывал очень давно. Даже в подростковом возрасте. Даже с самыми привлекательными мужчинами и женщинами в деревне, даже перед свиданиями и сексом втроём. Даже сейчас, когда он мог только пальцем поманить и заполучить любого или любую, кого только пожелает. Происходящее с ним сейчас было лучше. Гораздо лучше. Саске пошевелился и вдруг осознал, что не в состоянии двинуться с места. Это было словно дежавю, в каком-то смысле более чем предсказуемо: оказаться не в состоянии шевельнуть руками, потому что Итачи поймал их обе. Саске съёжился, на секунду испытав внезапный страх, что сейчас давление станет таким же сильным, как в прошлый раз, когда его запястье было переломлено с лёгкостью тростинки. Саске поднял взгляд и встретился с глазами, что пару мгновений взирали на него с бездушным пренебрежением. — Ты настоящий глупец, Саске. Итачи впервые за много лет назвал своего младшего брата по имени. «Саске» — имя для великого шиноби, которым младшему Учихе так и не удалось стать, однако он сумел перерасти статус «младшего брата» в глазах Итачи. Итачи спокойным, плавным движением прижал его к стене. Розововолосая куноичи, похоже, наконец-то вышла из ступора. Пускай руки тряслись, но она как-то смогла дотянуться до своего футляра с сюрикенами. Неуклюжие от страха, её пальцы нащупали три звезды. Конечно, она действовала осторожно, но, как оказалось, недостаточно. Итачи без труда уклонился от метко выпущенных орудий. При этом Саске оказался ещё сильнее втиснут в стену. Он поцарапался лбом о грубую древесину и обзавёлся неровной кровавой полосой поперёк бледной гладкой кожи. Никакие риски непредсказуемого взросления его не затронули. Он был всё так же хорош собой. У Итачи повлажнело во рту. — Какого чёр-… — Саске сжался от жаркого, мокрого ощущения, с которым чужой язык прошёлся по коже, осторожно слизывая кровь. Итачи упивался её вкусом, разбавленным слюной, но всё равно доставляющим чрезвычайное удовольствие. Теперь мальчик по-настоящему задёргался. Края плаща разошлись в стороны, так что теперь два тела были очень тесно прижаты друг к другу. Саске просто обязан был что-то почувствовать. Стена оставляла болезненные занозы на коже, однако это беспокоило Саске едва ли в той же степени, как явственная твёрдость, вжавшаяся ему промеж ягодиц, и два тонких слоя чёрной материи шортов и белья никоим образом не скрывали её неистовый жар и длину. Саске никогда и вообразить себе не мог, что нечто в этом роде будет иметь значение. Полагалось, что он придёт убить Итачи, а тот попытается ему помешать. Но уж точно не то, что происходило сейчас. — Какого чёрта, действительно, — Итачи не удержался от усмешки при виде возмущёния, смешанного с чистейшим, неподдельным страхом в глазах напротив. Бравый мститель, всегда готовый примчаться и убить его за содеянное, бесстрашный и гордый, сейчас дрожал, сильнее жмясь к стене в стремлении укрыться от зловещего смысла того, что эрекция брата оказалась в непосредственной близости от одного из уязвимых мест его тела. Между тем Итачи как ни в чём не бывало протянул руку и позволил ей скользнуть по его ноге под свободными шортами, и выше, по мускулистому бедру. Все годы ненависти, презрения и желания увидеть труп Итачи, павшего от его руки, внезапно оказались недостаточными. Саске никогда уже не возненавидит себя сильнее чем в тот момент, когда пальцы Итачи обхватили его пах через лёгкий материал белья и он отреагировал. Мгновенно. Каждый нерв протестующе полыхал от переживаемого отвращения, напевая издевательскую песенку, в то время как чувство одиночества растворилось в желании, немедленно накрывшем Саске с головой. Сакура с глубочайшим потрясением наблюдала за разворачивающейся сценой. Саске на вдохе и выдохе шипел, словно взбешённая кошка, наполовину от возбуждения и наполовину от гнева. Итачи, наблюдая за ним, улыбался благожелательно, хотя уже не отрешённо теперь, когда его мучительно твёрдый член оказался так близко к желанной плоти. Уличная кошка, лоснящаяся и чёрная, готовая к схватке и в то же время готовая дать себя заласкать до умопомрачительного блаженства. Впрочем, для этого ещё будет время потом. — Итачи… вот уж не думал, что ты падёшь настолько низко. Его резкое осмеивание было встречено усмешкой. Она странно звучала для его ушей. Саске и не подозревал, что Итачи умеет смеяться, хотя бы саркастично, а этот смех определённо таковым не являлся. — Низко, младший брат? — напоминание, что Итачи на самом деле прекрасно осознаёт, кого сейчас ласкает, заставило Саске вздрогнуть. — Я кое-что понимаю в том, как работают наши гормоны. Ты ведь не ждёшь, будто я поверю, что тебе никогда не хотелось чего-то в этом роде с твоей маленькой куноичи? — он снова хмыкнул, потыкавшись носом в ухо Саске, жарким щекотным дыханием посылая волну мурашек по его позвоночнику и заставляя возбудиться ещё сильнее. И пускай Саске редко думал о том, чтобы с кем-то переспать, возникшая в голове картинка в ответ на слова Итачи сделала ситуацию ещё хуже. В горле неожиданно пересохло, когда он наконец-то заставил себя заговорить: — Кажется, здесь есть разница, ведь я ей не брат. Итачи поиграл с поясом его шорт, взвешивая свои возможности. Он мог бы взять его прямо здесь, на глазах у этой девчонки — пускай смотрит… девочкам-подросткам подобное нравится, и она наверняка не исключение. Итачи наклонился и уткнулся носом в стройную, но сильную шею, вдыхая землистый запах дорогого мыла. — Я перерезал целый клан, даже не прервавшись, чтобы протереть руки. С чего ты решил, будто твои моральные запреты на меня подействуют? Саске побелел от воспоминаний, а потом вздрогнул, когда острые зубы впились ему в боковую сторону шеи. Итачи вздохнул, ослабевая захват, но не отпуская. Повернулся к Сакуре. Он был уверен, что для него она никакой угрозы не представляла, как и все остальные. Но нельзя было позволить ей броситься сейчас в Коноху и привести сюда проблем на его голову. Всё же он здесь был не на прогулке. Сакура врезалась в стену. Красные глаза вновь перехватили её взгляд, обездвиживая. У неё осталась на удивление долгая секунда, чтобы заметить, до чего же он красив и до чего сильно что-то в усталой красоте его лица напоминает ей о Саске. А затем её сознание заволокло темнеющим кармазиновым цветом и дурманящим вращением томоэ. — Саске? Итачи остался стоять на прежнем месте. Она моргнула. Человек перед ней казался безликим, почти бесформенным — лишь очертания плаща и головы. Сакура, по-прежнему в недоумении, смотрела, как он протянул руку к расплывчатому плащу и достал что-то. Нечто, чему полагалось блестеть, но оно не блестело в тусклом свете. Грубый треугольник. Кунай. — Что ты… Ошеломляюще пронзительный крик, напомнивший ей о деревенских свиньях, ворвался в сознание. И Сакура тоже закричала, когда Итачи вонзил клинок в спину Саске, а затем ещё раз и ещё раз, медленно оттягивая его вниз, до чавканья и скрежета плоти и костей о металл, до истечения жидкости, бесцветной и нераспознаваемой в потустороннем тусклом свете. Сакура была не в силах оторвать взгляд от искаженного лица Саске, от его глаз, выпученных от запредельной боли. Она тоже кричала, падая ниц и в ужасе закрывая лицо руками, даже когда тёмная жидкость попала и на неё. — Нет! Крик прекратился. Она не знала, замолчала ли сама или это замолчал Саске, или она всё ещё кричала, или кричали они оба, а она просто оглохла от ужаса. Сакура надеялась, что это правда так. Иначе ей всего этого просто не вынести. Миг спустя она решилась поднять глаза, смаргивая что-то солёное и жгучее. Итачи с Саске вновь стояли перед ней, как прежде. Каким-то образом Саске вновь оказался цел, а ткань его чёрной рубашки — невредимой и ровной, не считая герба в виде броского красно-белого веера на спине. И тут Итачи вновь занёс кунай…***
Разница была колоссальной. И хотя Саске уже заранее прекрасно это понимал, от замешательства это не уберегло. Крепко удерживая за оба запястья, Итачи мог управлять его движениями, точно Саске был верёвочной марионеткой. Но если раньше подобные захваты не сулили ничего хуже избиения или сломанных костей, то сейчас был совершенно иной случай. Отельный номер вполне ожидаемо оказался образцово мерзопакостным. Расхлябанная кровать с неотстиравшимся от пятен бельём, не менее расхлябанный стол и два стула. С таким движением, точно прихлопывает муху, Итачи швырнул брата на кровать. Саске выстрелил в него враждебным взглядом, тут же принимая сидячее положение. — Ни за что. Мы закончим здесь. — В самом деле? — Итачи снял головной протектор, на котором глубокая борозда поперёк символа деревни Листа выделялась чуть темнее на фоне неповреждённого металла. Он опять схватил Саске за запястья, туго связывая их при помощи протектора, так что металлическая пластина неприятно впилась в чувствительную кожу на внутренней поверхности рук. — Обсудим это после того, как я закончу. — В каком смысле закон-… — Саске не успел договорить, как его опять вздёрнули на ноги и со значительно превосходящей силой швырнули к стене, отчего в голове помутилось, а в глазах заплясали звёзды. Однако Саске быстро очухался, едва почувствовал уже знакомую твёрдость, вжавшуюся в него сзади; вот только на этот раз он понимал, что Итачи уже не будет отвлекаться на потенциальных свидетелей и не остановится. Саске сцепил зубы. — Ты омерзителен. — А у тебя по-прежнему стои́т, младший брат. Саске дёрнулся, щёки вспыхнули. Это правда, стояло у него будь здоров, и встало ещё крепче, когда рука, много лет упражнявшаяся только в убийстве, змеёй пробралась ему в шорты и пальцами окольцевала член, одновременно сжимая и лаская. Саске в этот момент мечтал умереть, но в то же время хотел большего, ошалев от пальцев, которые ощупывали его так, точно занимались этим ежедневно на протяжении многих лет. И снова этот бесцветный бархатный голос возле уха, снова покалывающее ощущение от которого хотелось толкнуться навстречу и пальцам, и твёрдости. Нет! — Тебе решать, Саске. Всё может быть или по-хорошему, или по-плохому. — Если ждёшь, чтобы я подчинился, то даже не мечтай, — огрызнулся Саске. Лёгкий смех, отозвавшийся в сознании с мощностью землетрясения. — О, ещё как подчинишься. Саске вдруг испытал краткое мгновение силы и частичного прояснения сознания. Сыпля проклятиями, он бился, вырывался — точно тигр в клетке — из рук своего мучителя, пуская в ход зубы, ногти и грязные приёмы тайдзюцу. Итачи позволил ему это, для проформы отражая удары, разрывая при этом черную ткань одежды и нанося посредством чакры неглубокие порезы, играясь с ним. Протектор на запястьях сполз и с лязгом ударился об пол, однако Саске всё ещё не был свободен. Его клыки вонзились в мускулистую плоть чужого предплечья. Итачи у него за спиной улыбнулся — недобро, хищнически. — Доволен своим маленьким бунтарством? А теперь сполна за него поплатишься. В глазах Итачи Саске теперь стал ещё аппетитнее. Во взгляде мальчишки и на красивом лице читался неприкрытый страх, в прорезях рубашки и шорт виднелись росчерки ещё теплой крови. Так даже лучше, схватка взбудоражила его ещё сильнее. И не его одного, как Итачи выяснил, скользнув рукой вниз. Дав голове с негромким звуком удариться в стену, Саске закрыл глаза. Ему просто необходимо было сосредоточиться, но это оказалось нереально — во-первых, потому что всё болело после схватки сначала в коридоре, а потом и здесь, а во-вторых, потому что возбуждение продолжало усиливаться. Длинные тёмные ресницы опустились поверх лихорадочных пятен на алебастровых щеках, дышалось часто и с трудом, каждый выдох теснее прижимал Саске к своему пленителю, между тем как отчаянно хотелось оказаться сейчас где угодно, только не здесь. Итачи выпустил его член, и Саске всех сил стоило не завыть в знак протеста. Может, старший брат сейчас прекратит, и Саске проснётся, обнаружив, что всё это было всего лишь самым долбанутым сновидением о мести, какое только возможно? Сильные пальцы взялись за край шортов на пояснице и стащили их вниз вместе с трусами. Саске отстранённо подумал об их однотонной чёрной материи, о том, какая она крепкая и скорее всего не порвётся. Даже сейчас. Итачи наклонился вперёд, и края плаща заслонили их обоих, словно в подобной ситуации было место благопристойности. Саске с шипением втянул в себя воздух, когда сильные и почему-то очень холодные пальцы провели по чувствительной, ещё никем не тронутой коже ягодиц. Движения могли показаться почти неловкими, если бы не были такими проворными, и Саске догадывался, что Итачи делает. Он в жизни бы не подумал, что его первый раз произойдёт вот так, с таким человеком, насильно и без возможности избежать неизвестного. Я не стану умолять. Что бы ни произошло. В голове всплыло непрошеное воспоминание. …Он совсем ребёнок, ещё без протектора, который сейчас кажется частью собственного тела. От страха падает на пол, увидев своего старшего брата, сокрытого в полутьме, обрызганного кровью убитых Учих, людей, что были ему дороги. Несётся сперва на него, а потом прочь от него, в слезах, смертельно напуганный и страдающий от навеянного шаринганом гендзюцу… Годы одиночества, ненависти и планирования, риска собственной жизнью, наращивания своей силы и даже редких минут радости. И всё ради этого. Чтобы оказаться прижатым к стене в какой-то гниющей дыре за двадцать миль от дома и быть выебанным в зад человеком, которого поклялся убить, собственным старшим братом. — Итачи… Нет, он не станет умолять. Всё равно любые его мольбы останутся неуслышанными. Саске понимал это по взбудораженному напряжению у себя за спиной, по неумолимой твёрдости, упирающейся в него там, где ещё никто его не трогал и где даже сам он к себе по-настоящему не прикасался. Большая и твёрдая, длинная и мощная. Саске зажмурился, силясь прижаться ближе к стене, пытаясь сбежать в тот единственный промежуток пространства, не занятый одичавшим хищником в лице старшего брата. Одна рука поймала его за левое запястье, пришпилив к жёсткой древесине. Бо́льшие по размеру, более сильные руки, с чёрным лаком на ногтях. Саске зарычал, отчаянно желая, чтобы сила его страха — такого же чёрного, разносящегося по телу жаркими волнами — вылилась во что-нибудь, ну хоть что-нибудь полезное. Что-то голубое и искрящееся, что спасёт его от происходящего и от бесконечного напоминания о том, что он не только потерпел провал, но и стал жертвой. — Чидори! — Тысяча птиц, Клинок Молнии. Техника пробудилась к жизни зазубренными волнами энергии вокруг его правой руки, повязка на ней практически испепелилась и спала на пол. Саске дёрнулся назад, извернувшись в попытке ударить брата потоком чакры прямо в грудь. Или в любое другое место. Куда угодно. Он убьёт Итачи. Ведь именно за этим он здесь. Мягкий смешок. Саске понимал, что это просто самообман и безумие: хотя бы предположить, что Итачи можно победить такой простой техникой, как Чидори. Старшему брату никакого труда не составило поймать его руку меж их телами, обезвредив её, хотя чакра продолжала трещать и шипеть так же яростно, как прежде. — И это твой главный козырь, младший брат? Саске зарычал, всё ещё безуспешно сопротивляясь, но едва ли производя хоть какое-то движение в тисках превосходящей силы. — Ну что же. Ты слаб, значит я буду обращаться с тобой соответственно. Саске почувствовал, как промеж крепких половинок задницы втиснулось нечто куда более крепкое. Твёрдое и горячее, как раньше. И хотя Саске теперь чувствовал лишь самый конец, пристраивающийся к месту на его теле, которое он всегда считал личным, сокровенным, запретным — сковывающий ужас не отступал. Чидори всё ещё насвистывала свою песню тысячи бьющихся крыльев, насмехаясь над его беспомощностью. Он зажмурился от боли, которая хотя и была пока что неглубокой, но уже заставила забыть о дискомфорте, который причиняла его перекошенная поза у стены. Тяжёлый, тягостный воздух дешёвого отельного номера прорезал душераздирающий крик. Наверняка его услышали даже в Конохе, но Саске испытывал такую агонию от раскалённой пульсирующей плоти, раздирающей его на части, что даже не признал в этом крике свой собственный до тех пор, пока звук не прекратился и он не ощутил сорванность в горле. Когда крик затих, Саске дышал так тяжело, словно после изнурительной пробежки, и сильнее прежнего пытался слиться со стеной. Беспомощный. Это что-то куда более мощное, нежели Чидори. Пускай это не дзюцу, но ощущение было такое, словно его разом пронзали молния и огонь, охватывавшие каждый дюйм внушительной проникающей плоти. Тело Саске оказалось не в состоянии приспособиться к такому растяжению, поэтому из разрывов по внутренней поверхности бёдер заструилась тёплая кровь, попадая и на чужой пах. Боль была такая, точно задницу медленно кромсали дюжина кунаев сразу, и боль только усиливалась по мере того, как с каждым мощным толчком в незащищённую кожу впивались всё новые занозы от стены и крови становилось всё больше. Шелковистость плаща в контакте с обнажённой кожей предплечий отвлекла Саске на мгновение, а потом он вновь ощутил наполненность. И тогда, вместе с ощущением шёлковости пришло осознание кое-чего нового. Конечно, боль, эта кошмарная боль никуда не делась. Жёсткое, безжалостное вторжение на сухую оказалось более страшной пыткой, нежели та, которую он перенёс от Проклятой Печати. Но был в этом и какой-то подтон, подспудное ощущение от того, под каким углом Итачи входил в его тело… Саске не хотел этого. Во что бы то ни стало — не хотел. Чидори сошла на нет. Рука Итачи, теперь свободная от молниевидной угрозы, скользнула вниз, чтобы вновь приласкать его спереди. И Саске понял, что при всей чудовищной боли и лёгком удовольствии, которое раскручивалось в самой глубине его нутра от каждого поступательного движения каменного члена, грубые ласки Итачи были приятны. Слишком приятны. — Нет! Пожалуйста… — он не собирался плакать, хотя, быть может, это и не слёзы, а размазанная по лицу кровь стекала вниз алыми дорожками. — Пожалуйста, Итачи, хватит! Итачи очередной раз вломился в его тело, ещё жёстче втискивая в стену, упиваясь тем, насколько мальчишка под ним стройный и сильный, податливый и неподатливый одновременно. — Вряд ли ты хочешь, чтобы я остановился, — Итачи наклонился и так сильно прикусил его за краешек уха, что пошла кровь. Потом спустился к загривку в месте его перехода в плечо, вкушая кровь из порезов, присваивая Саске себе. — И я бы всё равно не остановился, потому что сейчас ты до конца поймёшь разницу между слабостью и силой. Заключительный рывок невероятной мощности впечатал Саске в стену, член брата вонзился в него настолько глубоко, что могло показаться, будто теперь он стал частью его собственного тела. Саске ощутил жар глубоко у себя внутри, и от раскалённого добела выплеска какой-то жидкости с новой силой защипало все внутренние разрывы и натёртости, несмотря на её успокаивающее тепло, а из глаз брызнули слёзы, мешаясь с кровью и скатываясь по лицу. Итачи больше не касался его ртом, ему вполне достаточно было трахать младшего брата без лишнего контакта, терзать его тело без капли сожаления. Вот только… Всё произошло настолько внезапно, что Саске и глазом не успел моргнуть. Между тем для Итачи это не было сюрпризом, ведь он помнил себя в этом же возрасте, помнил ощущение взлёта до небес и падения обратно на землю от каждого нового оргазма. Он хорошо знал, как нужно приласкать напоследок, как сжать, как не прекратить даже после того, как Саске издал хриплый крик чистейшего блаженства, эхом отозвавшийся в пустоте обеих их душ. И даже тогда Итачи его не отпустил, по-прежнему вдавливая в стену, по-прежнему лаская, массажными движениями размазывая сперму по всё ещё подёргивающемуся члену, заставляя негромко поскуливать. Буря эмоций постепенно утихла. Не имея сил больше ни на что, Саске привалился частично к стене и частично к брату. Он был измождён как никогда в жизни, в куда большем количестве смыслов, чем раньше мог себе представить. Позади и внутри него началось какое-то движение. Саске поморщился от странного ощущения, с которым ещё не до конца обмякший член выскользнул из его задницы. И как только опора в виде сильного тела исчезла, Саске рухнул на пол. Так он и пролежал долгую минуту, пялясь в пространство, ощущая густую остывающую жидкость, вытекавшую из него и подсыхающую на припухшей коже. Итачи отправился в душ и привёл себя в порядок, хотя отмыть всю кровь было не так просто. Когда он появился из ванной, Саске всё так и лежал на прежнем месте. С опустошённым видом. Испытывая такое же опустошение внутри. Не удостоив ни словом это воплощение сломленной гордости и красоты, Итачи ушёл.