Окно Овертона

      Инфернальность полунощного свечения основных тонов простейшего спектра заполняла комнату. Над зеленым сукном ломберного столика свисающая с зеркального потолка лампа под ярко-желтым стеклянным абажуром отбрасывала свой хрустальный свет на жесткие парчовые обои сливового оттенка. Бильярдный стол в углу придавал помещению атмосферу таинственности и аристократического лоска, а мягкие кресла цвета мокко дарили ощущение покоя и умиротворенности.       Импозантный мужчина в пунцовой шелковой рубашке, попыхивая гаванской сигарой, с прищуром черного льва смотрел на своего противника, потягивавшего французский коньяк из пузатого бокала. В его тяжелом мрачном взгляде читались злоба и насмешка.       Изысканной красоты платиновый блондин с взъерошенными кудрявыми волосами, тугими пружинками, вьющимися по шее, мраморно-белой кожей и недобрым огоньком в голубых глазах, выгодно подчеркнутых расстегнутой до пупка густовасильковой сорочкой, всем своим видом напоминал романтического героя, будто сошедшего с книжной страницы, меланхоличного, но с откровенно читавшимся пороком на безупречном лице. На вид ему можно было дать года двадцать три — двадцать четыре, если бы не холодный точно горное озеро взгляд, не вязавшийся с внешностью юнца и внушавший людям благоговейный ужас. Но, оглядываясь на прожитые годы, он не хотел бы изменить ничего, особенно ради того, чтобы сейчас спокойно спать по ночам.       Первый же игрок внешне был полной ему противоположностью: темноволосый и кареглазый, с длинными по плечи, густыми волосами и чуть смугловатой кожей. Мужчина находился в том отрезке жизни, про который обычно говорят: «в самом соку», и матерая мужественность его была так же груба и непреложна, как основные законы мироздания. Он картинно смахнул с лица падающие на широкие скулы, чуть завивающиеся локоны, демонстрируя родинку на правой щеке, выгодно оттенявшую чувственные малиновые губы, словно это была драгоценная черная жемчужина на бронзовом песке океана.       На столе перед картежниками лежали яркие ломти арбуза, стояли бутылки из-под виски, стаканы и рассыпанный белый порошок, рядом с которым скрученные в трубочку помятые купюры выглядели жалким мусором. Гостиная была освещена довольно тускло, в две масти: лимонным от лампы над игровым полем и охровым, пробивающимся сквозь бархатную портьеру с улицы. Пока сдавали карты, хранили молчание. Покер походил на марафонский бег, ставки повышались, оба игрока стремились продемонстрировать свое превосходство. — Так что открылось, мой маленький извращенец? — поинтересовался брюнет, окутывая себя сизым дымом дорогой сигары. — Пара валетов. Чертов рабовладелец! — с вызовом ответил ему противник, с задумчивым видом покрутив «гвоздик» с черным бриллиантом, пронизывающий левую бровь. — Прикупаю две, — не раздумывая, фыркнул господин в красном. — Можно подумать, ты у нас невинная овечка и не живешь за счет этих убогих! — Одну — себе… Как скажешь, милый! — с издевкой произнес блондин. — Вышел? А, повелитель толпы?! — в глазах мужчины, напоминающих крепко заваренный чай, сверкнула молния, на миг сделав их черными. — Роял-флэш, — усмехнулся парень с белой словно снег гривой и, звякнув массивными кольцами, унизывающими его пальцы, веером разложил перед партнёром карты «королевской масти», после чего по- хозяйски вытряхнул из салатово-медовой пачки тонкие Marlboro Light Menthol & Сinnamon и, щелкнув зажигалкой, с удовольствием затянулся ароматизированным дымом. — Как ты можешь курить эту пропитанную химикатами дрянь?! От их запаха теперь не избавиться! Такое ощущение, будто бы уже наступило Рождество и поднесли глинтвейн! И сейчас сюда заскочит голый Санта! — поморщил нос смуглый игрок. — Five Of A Kind, — с видом собственного превосходства воскликнул он, предъявив сильнейшую комбинацию. — Джокер! — порыв ярости заставил «молодого человека» выронить сигарету и смахнуть со стола все, что на нем находилось. — Я так и знал, что не надо было играть с тобой в эту банковую игру! Покер с Джокером мне никогда не нравился! Потому что ты всегда в нем выигрываешь! — Правильно! Раз игра, на столе должны быть только карты, монета и виски! То есть главные мужские игрушки. Разве что револьвера не хватает, но обывателю оружия не положено. А мне можно ВСЁ! — привычным движением победитель вытащил из кармана пистолет, весело помахал им перед собой, передернул затвор и разрядил его в стену за спиной у негодующего оппонента. — Как там ты там любишь говорить? До свиданья, милый, милый?! Раздевайся, милый! — Ты чертов Джокер! — белокурый не испугался выстрела и пули, просвистевшей в сантиметре от его уха. Опасность, напротив, возбудила его. Чувствуя, как по телу разливается желание, он резко вскочил из-за стола и, взявшись за ремень своих джинсов, щелкнул застежкой. — Я знал, что ты урод, но что ты наебываешь еще и меня?! Грязная вонючая скотина! Твое место в хлеву! — он был возбужден, тонкие ноздри «юноши» дрожали с видом жадным и даже хищным. Сидевший за столом с нескрываемым удовольствием наблюдал за происходящим, губы его кривились в усмешке, а взор был прикован к кроваво-красной розе, искусно изображенной в нижней части живота его любовника. Откинув стул в сторону, высокий брюнет в два шага подошел к «молодому человеку», оставшемуся лишь в приспущенных штанах. Пальцами одной руки он стиснул горло, а другой приставил пистолет к выразительной татуировке цветка на его почти прозрачной коже и, засунув свою коленку между его бедер, заставил расставить ноги пошире, после чего медленно опустил револьвер в расстёгнутую ширинку, уперевшись холодным стволом оружия в твердую горячую плоть, от чего тот вздрогнул и глухо застонал. — Говори, говори еще, мой лунный мальчик! — стиснув зубы зашептал победитель. — Это так заводит, что даже не знаю, выдержу ли… Как же хороши эти невинные губы, испачканные грязью и кровью! — он схватился за растрепавшиеся кудри, с силой дёрнул их назад и, заглянув в холодный омут глаз любовника, которые как будто обладали неведомой колдовской властью, слизал арбузный сок, смешанный с героином с его подбородка, обведя кончиком языка по краю губ, жестко впился в них жадным поцелуем. — Снимай штаны, тварь! — приказал брюнет, проводя дулом по вытатуированному вокруг основания члена зеленому стеблю с шипами, останавливаясь на каждой иголке и вдавливая металл в кожу. Повинуясь, «его мальчик» дернул за обшлага голубых тонких с белой оторочкой джинсов с неприметной надписью Armani вниз: — Кстати, все хотел спросить… А где ты достал эту красоту? Сейчас довоенных дизайнерских шмоток днем с огнем не сыщешь. Только на подпольных торгах. И стоят, наверное, кучу бабла? — С каких пор тебя заботит, сколько я трачу на безделушки для тебя? И торги эти организовываю я, забыл? Или тебя волнуют твои голодающие сородичи? — ухмыльнулся темноволосый. — Гореть им всем в аду! Гребаные уроды! — Ну ты же сам урод, мутант замшелый, али пригрелся тут в тепле и забыл, каково это? — Я пригрелся? Да ты без меня никто! Жалкий комбинатор! Без меня ты бы так и остался теоретиком-неудачником!— обнаженный, он приблизился и опалил кожу на шее любовника горячим дыханием, а затем прикусил ее, оставляя следы по обеим сторонам от яремной вены. Тот за волосы оторвал его от себя и надавил на затылок, заставляя опуститься на колени.       Он знал, что нужно делать. Секс был той областью их жизни, в которой никогда не возникало разногласий и споров, и непримиримое первый взгляд противостояние было лишь частью изощренной игры. Медленно расстегнув ремень, блондин запустил тонкие изящные пальцы в ширинку и, сдернув брюки, схватил губами огромный набухший член. Медленно лаская, он ненадолго задерживался на головке, проталкивая в маленькую дырочку платиновый шарик, еще одно украшение на кончике языка. — Надо тебе такую хуйню в члене сделать, чтоб тоже можно было играть, — поднял он глаза на партнера, выпуская его естество изо рта и сжимая яички, наблюдая, как того трясет от возбуждения. — Сам сделай себе хуйню на хую! Я тебя плохо трахаю что ли? — приходя в себя отозвался тот. — А дашь себя трахать, если сделаю? — уголки его губ поплыли вверх, и он смотрел с приторной ехидцой. — Может и дам, — раздался приглушенный голос сверху. — Кстати об этом… Я сегодня припас для тебя нечто особенное, — взгляд холодных голубых глаз обещал многое, — тебе понравится! — он подошел к шкафу и достал из него серебристый пакет. Это должно было понравиться. Любовнику нравилось все, что он придумывал. Красивый и изобретательный в своих извращениях, он каждый раз дарил новое, неизведанное удовольствие, перемежающееся с болью, удивляя, заставляя подчиняться и просить еще. А потом они снова менялись ролями. За своеволие непременно следовало наказывать. И его наказывали, вырывая из горла истошные крики и мольбы о пощаде. Наверное, поэтому два таких разных на первый взгляд человека, однажды встретившись, снова и снова искали успокоение в постели, воплощая там самые скверные и грязные желания. Они с такой легкостью вершили самосуд и за пределами спальни, упиваясь вседозволенностью и властью, потакая себе, что уже не существовало моральных границ и внутренних маяков, которые бы позволили даже им самим считать себя хоть немного людьми в философском смысле этого слова. — Сегодня ночь открытий, — шепот заставил тысячу мурашек расползтись от самого уха до кончиков пальцев. — Но для того, чтобы открыть, надо сначала закрыть, — он достал из пакета кожаную повязку и зафиксировал ее на глазах своей жертвы. — Закрыть все! — продолжая говорить, он подошел к бильярдному столу и извлек из сетки шар с цифрой «13». — Открой! — надавил на челюсть и засунул шар так глубоко, как мог, но поскольку полностью тот не проходил, пришлось зафиксировать кожаной лентой и его. — Руки я тебе связывать сегодня не буду. Хочу, чтобы ты трогал меня. Трогал себя. Чтобы ты царапал спинку кровати так, что ни одна шлифовальная машинка не смогла бы убрать эти борозды! — он толкнул его в дверь спальни и тот, потеряв равновесие, пролетел с полметра и с шумом рухнул на прогнувшийся под его весом матрас. — Это лишнее, сорвал он одним движением болтавшиеся в районе щиколоток брюки и белье и дернул полы рубашки, обнажая грудь. В следующую секунду он уже сидел сверху и выписывал дорожки вдоль рельефа шеи и грудных мышц все той же бусиной, украшавшей его длинный и проворный язык, сжимая пальцами соски, пока они не меняли цвет, отпуская и снова сжимая, заставляя стонать сквозь твердый кляп и до боли комкать черные шелковые простыни. — Сегодня я буду делать все, что захочу! И ты ничего не сможешь мне сказать, — он подобрался руками к паху и сильно сжал член у основания, — ах да, ты ведь действительно ничего не можешь сказать! Кто теперь чья сучка, а? — облизав ладонь и сложив кулак, он оттопырил согнутый указательный палец и начал массировать мышцы сфинктера сначала снаружи, затем, раздвигая, проталкиваться внутрь. Брюнет взвыл и приподнялся. — Лежать! — он вынул палец и пригвоздил того обратно к постели, зажимая до онемения запястья. — Сказал, сегодня мы попробуем нечто новое. Я обещания держу, ты же знаешь!       Он вернулся к прерванному сопротивлением занятию, снова сплюнув на палец и погружая его уже целиком, растягивая и постепенно добавляя средний и безымянный. — Тебе интересно, что я припас для тебя? — краем глаза было видно, что две темные полоски дергались вверх-вниз: жертва кивала. — Ты не даешь мне себя трахать, и мой член не окажется в тебе, пока ты сам не будешь умолять меня об этом! Я так решил. Но это не значит, что мы не сможем поиграть по-другому, милый! Да, и еще одно условие: ты можешь трогать все, но не свое хозяйство. Ослушаешься — я тебя накажу! — он достал из пакета длинный хлыст и ударил любовника по груди. Тот заревел. — Следующие удары будут сильнее! А теперь главный сюрприз! — он снова зашуршал пакетом и достал оттуда длинную продолговатую игрушку для взаимного анального проникновения, слегка загнутую для удобства обоих партнеров. Обильно смазав уже растянутый вход, он начал медленно вводить ее, совершая легкие толчки. В какой-то момент он надавил на игрушку, меняя угол, и брюнет заметался по постели, сцепляя пальцы и звучно дыша. — Хороший мальчик. Теперь я! — он смазал себя и другой конец фалоиммитатора, протянул ноги вперед, проводя партнеру по подбородку, опираясь сзади на руки, и, насадившись, зажал игрушку внутренними мышцами. Совершая фрикции, он гладил ступней грудь любовника, задевая набухшие соски, проводил по плечам, очерчивал пупок. Тот стонал и потянулся руками к изнывающему члену. — Я сказал: нельзя! — хлыст просвистел в воздухе и ударил по внешней стороне ладони. Брюнет взвыл, но руки убрал, перемещая их на чужие ноги, лаская, оглаживая, царапая. — А теперь сожми ты, я тоже хочу немного кайфануть! — потребовал он и огладил хлыстом подтянутые яички. Брюнет сжался, и, расслабившись, «юноша» заерзал на искусственном члене с такой скоростью, что реальность расплывалась в смутные пятна. Доведя себя почти до кульминации, он снова сжался, приказав любовнику отпустить себя, и с силой толкался игрушкой внутри него. Мужчина ревел и метался по кровати, будто его било током. Через мгновение он кончил, не дотронувшись до себя и пальцем. Блондин обхватил свою плоть ладонью и парой смазанных движений довел себя до оргазма. — Ну как тебе мой сюрприз? — спросил он, снимая повязки с глаз и нижней части лица. Брюнет тихо выдохнул и огладил волосы на его груди, зажимая их между пальцами и оттягивая: — Я всегда жду твои игры с нетерпением, ты же знаешь! — добавил он и провел большим пальцем по влажной татуировке внизу живота. — Я хочу добавки! Повернись на живот! — вдруг выпалил «юноша». — Ты долбанулся?! Я живым не дамся больше! — густые брови сошлись на переносице. — Да не буду я в тебя больше ничего засовывать. Сегодня. Расслабься! — засмеялся тот и, скрывшись в дверях, через секунду вернулся с белым пакетиком в руках. — Тебе и этого тоже хватит. Сегодня. Ты не перегибаешь ли? Даже для твоего тренированного организма это дохера! — брюнет лежал без движения, широко разметав свои сильные руки и ноги, не стесняясь демонстрируя свою обнаженную мужскую красоту. — Да, мамочка! Переворачивайся! — «лунный мальчик» опрокинул его на живот, вытерев одеялом испарину, рассыпал дорожку вдоль позвоночника вплотную к ложбинке между ягодиц и, опустившись, вдохнул, ведя носом по горячей коже. — Заканчивай! Тормози, я сказал! Слышишь?! — взмахом головы отбросив темные волосы с лица, мужчина обернулся в сторону замолчавшего вдруг блондина. — Твою ж мать! Сука! — абсолютно голый, парень лежал на полу подле кровати, не подавая признаков жизни. Вскочив на ноги, брюнет подошел к любовнику и ступней повернул его лицо к себе. И без того светлая кожа молодого человека приобрела землистый оттенок, губы и носогубный треугольник стали синими, а зрачки остекленелых глаз сузились до размера булавочной головки. — Тварь! — мужчина пнул бездыханное тело босой ногой и нехотя опустился на колени, приложил ухо сначала к груди, а потом ко рту, но ни дыхания, ни сердцебиения не услышал. Сложив руки в замок, он стал делать непрямой массаж сердца и искусственное дыхание рот в рот, однако эффекта это не принесло. — Дыши! Дыши гнида! Пидор гнойный! — Поднявшись с ковра, он вышел из комнаты и побрел на кухню в поисках аптечки. Открыв ампулу с адреналином, развел его на глаз с физраствором и вернулся в спальню. Проковырявшись в поисках локтевых вен, которые уже давно спались, нащупал на передней поверхности шеи нужный хрящик и, проколов маленькое «окошечко» конической мембраны, ввел туда приготовленный раствор, что делал уже не раз при передозах незнающего меры наркомана, и тут же со всей силы ударил кулаком чуть левее грудины. — Дыши, я сказал, сволочь! Падла белобрысая!

***

      Глеб открыл глаза. Изумрудного цвета лоскуты, словно от лопнувшего воздушного шара, разлетались хороводом вокруг огненной сферы. Золотые, рыжие и бордовые цветы кружились вокруг него в хороводе и корчили гадкие рожи, смеясь и улюлюкая.   — Живой, подонок? — показав безупречной белизны зубы, сказало одно из оживших соцветий, сразу же приобретая облик тошнотворного мужика, сверкающего перед ним голым торсом с густой черной растительностью на груди. — Ты такой лакомый сейчас, — облизываясь, отозвался ненавистный до боли в деснах политик. А то, что это был именно он, теперь не вызвало сомнений, — а я очень охочий до роскошной пищи и разных сластей! — с этими словами он наклонился к лежавшему перед ним мужчине и, дав волю рукам, бесстыдно облапал беззащитное тело, а затем слизал запекшуюся вперемешку с героином кровь с его ноздрей. — Моя маленькая сучка! — Какого черта?!.. — собрав все силы, прошипел Глеб, не понимая, что делает перед ним этот гнусный душегуб, да еще и абсолютно нагой, и почему ему так холодно, как будто на нем самом нет одежды. Он попытался встать или хотя бы чем-нибудь прикрыться, но не смог. На его красивом лице отразилось выражение полного непонимания, гримаса омерзения и негодования исказила его тонкие пересохшие губы, прежде чем он снова впал в забытье.