Третий глаз ещё закрыт, А нужен он сейчас. Но если у кого-то зрит, То что тому до нас?! *
***
После Третьей Мировой Войны мир изменился. Изменилось все: климат, люди, животные и растения. Земля превратилась в ядовитую выжженную пустыню, получившую название «Мертвая планета.» Часть населения погибла сразу, другим посчастливилось спрятаться в бомбоубежищах, однако и они не спасли от вырождения и деградации. После продолжительного воздействия радионуклидов проявились два типа мутаций: доминантная и рецессивная. Первая возникла сразу же после облучения. Вторая обнаружилась спустя большой промежуток времени не у пострадавшего, а у его последующего поколения. Нарушения, вызванные мутацией, приводили к отклонениям в развитии внутренних органов у плода, внешним уродствам и изменениям психики. Вначале мутанты первого и второго типов были в большинстве, но морфологически слишком отличались друг от друга, чтобы их можно было определить в один сложившийся вид. Затем, столкнувшись с наступившими засухой и голодом, новые обитатели суши стали поедать все, что могли поймать и убить. Это, в свою очередь, привело к возникновению морфов, организмов, получивших большое количество видоизмененных РНК и ДНК, делавших их совершенными хищниками, лишая при этом человеческого облика. Мутации, однако, были изучены достаточно слабо ввиду того, что обычно проявлялись не сразу, и сложно понять, что именно оказало главенствующее влияние на их возникновение. И вдруг, неожиданно для всех, наряду с врожденными и приобретенными уродствами и аномалиями, возникли довольно интересные генные модификации: люди со сверхспособностями, внешне при этом почти не отличавшиеся от Homo sapiens и обладающие не только уникальными для каждого талантами, но и привлекательной внешностью, за что очень ценились на легализованных рынках работорговли. Однако правительство, состоящее из неподвергшихся радиации представителей человеческой расы, приняло жесткие законы, благодаря которым мутантам было запрещено проживать рядом со «здоровым» населением и они были помещены в резервации для контроля популяции, а фактически массового уничтожения. Наряду с человеческой природой изменились флора и фауна. За пределами огражденных стенами городов среди редких переродившихся в колючки растений, выделяющих вместо кислорода токсичный газ, водились неведомые, жуткие существа, встретиться с которыми не захотелось бы ни живым, ни мертвым. Миллионы людей сконцентрировались в нескольких мегагородах, именуемых теперь «Urbs», ** с порядковыми трехзначными номерами, начинавшимися с цифры «3», где банды творили насилие, неподвластные системе правосудия, а повстанцы боролись за равноправие и справедливость, организовывая демонстрации и теракты на правительственных объектах. Закон в том виде, в котором его знали — рухнул. На смену старой системе пришел новый порядок. Обществом правила новая элитарная сила, наделенная властью казнить или миловать, исходя из собственной прихоти. Это была полиция, суд присяжных и палач в одном лице. И звали их «Superior.»***«Superior 315» Экстренное заседание.
— Мои коллеги, Tyrannus, **** неужели мы забыли уроки истории? — начал собрание самый пожилой Правитель с благородной сединой в волосах. — Как бы быстро подавлялись войны банд и повстанцев, совершенно очевидно, что они перерастают в эпидемию. Вот с чем мы сталкиваемся прямо сейчас! — мужчина нажал на кнопку панели управления, и перед глазами достопочтимой публики туманным облаком засветилось трехмерное изображение взрывов и пожаров, от которых в ушах стоял сплошной гул. Но вскоре эти голограммы расплылись радужными кругами, и вместо них замелькали какие-то жалкие халупы, вокруг которых сидели кучки мутантов, словно отары овец, все вокруг было загажено, а признаки цивилизации полностью отсутствовали. — Единственно правильное решение — ужесточить уголовный кодекс, — Сурков, являющийся одной из ключевых фигур в политической диктатуре страны, брезгливо скривил губы и наморщил нос. — И убери ради Супериора эту мерзость с глаз моих, Илья Борисыч, я все понимаю, но не с утра же! — он бросил недовольный взгляд на коллегу и тут же продолжил. — С каждым днем ситуация ухудшается. Семьдесят две вспышки гражданского неповиновения в четырнадцати секторах за последние два месяца. Каждый квартал уровень преступности поднимается минимум на пятнадцать процентов! — Если не увеличим силы, менее чем за два года они станут недееспособны, — констатировал полный, низкорослый Tyrannus, вытирая белоснежным платочком пот с покрасневшего лба. — Два года? Наши силы ни на что не годны уже сейчас! — усмехнувшись, воскликнул Сурков. — Коллеги, наши проблемы растут вместе с городом. И рост этот приносит печальные плоды. Семьдесят пять миллионов человек живут на территории, рассчитанной на двадцать миллионов. Кроме того, они возложили на нас ответственность за пищу, одежду, воду, чистый воздух! — слова вылетали из его рта как шелуха от семечек. — Уважаемые Tyrannus, наш город в хаосе! Ради общественного порядка нам необходимо ужесточить правление. Лишение свободы больше не действует как сдерживающий фактор. Мы расширим список преступлений, подпадающих под смертную казнь, и временно перестанем выдавать лицензии на размножение! — Господа, я был совсем молодым, когда стал защитником справедливости. Когда придет мое время уйти, прошу, — седовласый мужчина осекся, почувствовав ставшую привычной уже щемящую боль в области сердца, — дайте это сделать с осознанием, что Superior защищает свободу, а не произвол! — Лица, покушающиеся на монополию власти, являются врагами народа! — годы практики по части ораторского искусства не прошли для Суркова даром. Он знал, как доходчиво изложить каждый пункт своего сообщения и на какие больные точки следует надавить. — Рано или поздно они сожрут вас вместе с вашим либерализмом! Пятьдесят два человека госпитализированы, двадцать Tyrannus убито повстанцами Самойлова при попытке предотвратить теракт на правительственном объекте! Сейчас нам требуется показать, какая судьба ждет любого, кто осмелится поднять голос против законов Superior! Ликвидации подлежит всякий, в том числе и рабочий, осмелившийся идти против Высших и невыполняющий наших требований. — Да, но простые люди здесь ни при чем! Мы не можем убивать всех без разбору, лишь бы только сохранить свою власть и место под солнцем! — мало кто из участников собрания решился бы поднять голос против авторитета Суркова или противостоять его лоббистскому давлению, но Илья Борисович не боялся высказывать свое мнение. — Место под солнцем, говоришь?! — поправляя свой дорогой пиджак, спокойно спросил Сурков. — Так оно на Urbs 357-м под куполом, если ты забыл. А у нас протонный шторм и повышенное альфа излучение не дают возможности наслаждаться проявлением солнечной активности! — он не стеснялся открыто пропагандировать политику власти. Более того, извращения и жестокость, массовые казни и зачистки, эксплуатация детского труда, проституция, и работорговля — все это было продавлено в закон и легализировано с его подачи. — А любое неповиновение — это как раковая опухоль в здоровом теле. Ее нужно вовремя иссечь, чтобы организм мог и дальше эффективно функционировать, иначе он будет отравлен метастазами и токсинами и в конце концов сгниет, уничтожив сам себя! Голосуем, коллеги Tyrannus, сразу по двум пунктам: «Ужесточение законов о смертной казни» и «Временное удержание лицензий на воспроизводство». Итак, почти единогласно! Один против. Борисыч, ты портишь нам статистику! — недовольно фыркнул он в сторону пожилого Правителя. — Господа, напоминаю, что вечером жду вас всех на моем концерте в клубе «Faex».********
— Говорят, что особенно сильную боль испытывают, когда слизняк добирается до своего деликатеса, спинного мозга, — сказал мужчина с изуродованным то ли болезнью, то ли катастрофой лицом и, улыбнувшись, посадил ему на позвоночник жирного красного моллюска. — Давай проверим?! По коже вдруг полыхнул обжигающий вихрь. Глеб застонал, вздрогнул и проснулся. — Что за!.. — он приподнялся, схватился за свою шею, сорвал с нее что-то липко-мерзкое и отшвырнул в сторону. — Гадость! — слегка отклонив голову назад, Глеб зажмурился. От резкого движения заболело плечо и ключица, к тому же, во рту пересохло так, что язык прилип к небу, а в добавок ко всему, очень хотелось в туалет. Протирая глаза, Самойлов встал с кровати и попытался выйти из комнаты, но в дверь с первого раза не попал то ли от того, что забыл, где она находится то ли от того, что его немного пошатывало. — Я не дома, блядь! — не обнаружив уборную в нужном месте, констатировал Глеб. — Ладно, это потом… а вот! — наконец найдя то, что искал, он подошел к писсуару и, взяв в руки свой приподнявшийся орган, вскрикнул от удивления: основание члена обвивал циркулярно вытатуированный стебель с шипами, который тянулся от красной розы внизу живота, увитой черными четками, по всему гладко выбритому лобку. — Твою ж мать! Когда я это успел совершить с собой такое?! Вчера?! Нет, я не мог… и что за квартира?! Нет, нет! Валить! Домой! Домой! — наспех сделав свои дела, он выбежал из туалета, вернулся в спальню, чтобы одеться, но, проскочив мимо зеркальной стены, замер спиной к ней, не решаясь повернуться — то, что он успел увидеть краем глаза, заставило панически содрогнулся. Медленно развернувшись, Глеб поднял глаза и взглянул на свое отражение: абсолютно голое, подтянутое тело, светлые, отливающие серебром волосы, гладкая кожа, словно он только что выкупался в молоке или крови девственницы. Перед глазами все поплыло. Он открыл рот как для крика, но не смог издать ни звука. Колени подкосились. Он начал падать, но, в последнее мгновенье успев схватиться за стоящую у кровати тумбочку, учащенно дыша, оперся об нее руками. Немного восстановив дыхание, Глеб подошел ближе к стене. Искристый блеск холодной поверхности усиливался от искусственного освещения помещения, белоснежные пылинки кружились вокруг. Он снова увидел себя в чужом обличии. На сей раз отчетливо. Человеческий разум безуспешно пытался соотнести несоответствие изображения и истинного положения вещей. — Что это?! Что со мной?! Это не я! — нет, конечно, в этом молодом красавце можно было узнать черты сорокавосьмилетнего потрепанного жизнью Глеба Самойлова, но только таким он мог быть лет эдак двадцать пять назад. — И пирсинг! В брови?! — ошеломленный, он дотронулся до предательского стекла ладонью, пытаясь найти подвох, и стал корчить рожи, стараясь найти различия между тем, что делает он, и копирующим его действия чужаком, но в ответ на все усмешки и ужимки незнакомец дергался и гримасничал, точь-в-точь повторяя действия растерянного мужчины, вместо того, чтобы мгновенно оплыть кривыми мокрыми дорожками и, заплакав, исчезнуть, вернув Глебу его привычный облик. — Скройся! Уйди! Верни все как было! — он высунул язык и показал его неизвестному парню, но тот передразнил его в ответ, демонстрируя аккуратную платиновую бусину на кончике, словно жемчужину в ракушке. — Бляяяядь! Сука! Это сон! Мираж! Проснись, проснись, проснись! Таня!.. Нет откуда здесь Таня?! — он поднес запястье ко рту и, закрыв глаза, с силой впился в него зубами в надежде, что когда он снова увидит мир, все это растает как жуткая кошмарная иллюзия. Но чуда не произошло. — Это белочка. И не простая, а чернобыльская! Что я вчера пил?! Кто это все со мной сделал?! — даже когда он был слаб, безумен и неуправляем, под дозой, и в голову лезли устрашающие в своей нелогичности картины, одним лишь усилием воли можно было разрушить их как песочный замок и выстроить новые, а сейчас все было до сумасшествия реальным и неподвластным его желаниям.***
Глеб сидел на кухне все так же в неглиже и пил холодный лимонад из запотевшего стеклянного кувшина, в котором весело позвякивали кусочки льда. Минут двадцать он пытался смыть с «лживого» себя ту «грязь», что появилась за ночь, но лишь оцарапал кожу на животе и мошонке, да вырвал несколько прядей волос с макушки. Теперь же рокер время от времени боязливо поднимал голову вверх с надеждой увидеть себя прежним в бесстыдно воссоздающем все предметы, находящиеся на кухне, в их истинном обличии глянцевом потолке и, не обнаруживая желаемых изменений, принимался терзать свой ни в чем не повинный язык, стараясь избавиться от платиновой сережки, неизвестно как попавшей ему в рот и страшно мешающей, но, не справившись и с этой задачей, вновь только отплевывался и ругался. — Надо домой! Точно! Дома все будет хорошо! Это затмение чертово какое-то! Может, тут ртуть в стенах или полу или в этой дряни… Вот мне и чудится, что я попал в ад! — Глеб с подозрением посмотрел на прозрачно-салатовую плещущуюся в сосуде субстанцию, в которой кружились ледышки, словно исполняя танец, больше похожий на пляску диких племен. — И правда, странный вкус! Вскочив с мягкого стула, он опрометью бросился в комнату, где проснулся полтора часа назад, в поисках одного из своих телефонов или планшетов, чтобы вызвать такси, но, не найдя даже одежды, продолжил изыскания в гостиной. Обессиленно опустившись на диван, со злостью опрокинул черный журнальный столик с бумажками, закрыл лицо руками и лег, свернувшись в позу эмбриона, судорожно соображая, что делать дальше. Никогда и ничего подобного, кроме безумных снов, мыслей, в которые он проваливался как в параллельную реальность, с ним не происходило. Как будто его духовная суть подключилась к особой сети миров и теперь функционировала лишь в больном подсознании и фантазиях. И тут заработал включившийся по таймеру телевизор. — …Которые, в свою очередь, погибли от руки повстанца Вадима Самойлова. Я по-прежнему буду держать вас в курсе событий из Резиденции Правительства Urbs 315, — улыбаясь, вещала симпатичная девушка-корреспондент на фоне разрушенных зданий, — где дают тревожную оценку последней вспышке насилия и войнам кварталов. Простое ли стечение обстоятельств или заранее спланированная акция?.. — Что Вадик?! Ебаное твое очко!.. — это было настолько неожиданно, что Глеб сначала не поверил своим ушам, подумал, что ослышался или не понял. Отняв ладони от лица и поднявшись, он даже подошел ближе к плазме, чтобы удостовериться, что на экране действительно показывали его брата и объявление о том, что за него, живого или мертвого назначена награда — не плод его воспаленного подсознания. — Вот это нихуя себе, доигрался, политикан хренов! Ну нет… Вадик и вот… вот это?! — искренне недоумевал Глеб. — Это все игра! Представление уродов! Как ее… передачу эту… Розыгрыш! Меня вместо концерта привезли на это порно-шоу и сейчас веселятся! Может, Вадик и подстроил весь это цирк! А я тут голый перед ними как обезьянка прыгаю! Суки! В гроб вам ведро помоев! — озверевший мужчина начал показывать фак невидимым камерам, по его мнению, установленным в квартире. После чего схватил валявшиеся на полу голубые джинсы и, не успел он застегнуть ширинку, как в квартиру кто-то вошел, звякнув ключами. В коридоре послышались громкие уверенные шаг, Глеб, кинув перепуганный взгляд назад, схватил с пола пустую бутылку из-под коньяка — первое, что попалось под руки — и приготовился к атаке. — Все чудишь?! Ну пошли! Пошли! — заглянув в зал, бросил Сурков, выглядевший весьма эффектно: стильный пиджак цвета мокрого асфальта, распущенные волосы до плеч, серьга в ухе и очаровательная белозубая улыбка. Он на миг задержался в дверях, окинув Глеба оценивающим взглядом. Бурная эмоциональность и чувствительность натуры этого «мальчика» могли перехлестнуть через край в желании привлечь внимание. Это всегда вызывало у Владислава двойственную потребность обладать им и причинять страдания. — Одевайся! — и не дождавшись ответа, тут же направился в сторону спальни, на ходу скидывая одежду. Минуту Самойлов стоял опешив, от неожиданности выронив из рук свое стеклянное «оружие», настолько пораженный такой нелепицей, что практически потерял дар речи. «Может я умер и попал в свое собственное чистилище?! И в этом царстве теней вокруг меня шныряют только Сурковы и Вадики?!— промелькнула нелепая мысль в его лихорадочно соображающем мозгу. — Хотя нет, с чего вдруг мне умирать?! Я живучий!» Задохнувшись от негодования, он лишь смотрел в опустевший дверной проем словно завороженный, не веря в происходящее. Уж кого-кого, а помощника президента он никак не ожидал увидеть, да еще в таком виде и при таких обстоятельствах. И сам не предполагал предстать перед ним ни в старом, ни в новом «новом» обличии. — Вы… Ты?! Охуеть! Я поражен! — наконец вымолвил Глеб. — Так это ТЫ все подстроил?! С Вадиком, да?! Пиздоболы недотраханные! — Че ты там бормочешь, швабра с бигудями?! Одевайся, говорю! — выкрикнул Слава из соседней комнаты. — Опаздываем уже! — переодевшись в темно синюю куртку с замками и цепями и темные джинсы, он вернулся ко все так же неподвижно стоящему посреди комнаты Глебу и швырнул ему белую футболку прям в лицо. — На! К этим «рейтузам» подойдет! Представляешь, что мне сейчас журналюга один заявил? Эта гнида сказала, что некоторые считают, что события на улице «дадут эффект против человечности»! Псина сутулая! Дерьмоед косноязычный! Ну я ему устрою обратный эффект, кишками сраться будет! Глеб, ну одевайся уже! Поехали! — Я никуда с ва… тобой, пидорасом с мандатом, не поеду! Обрызгал руки кровью, а потом омыл их священной водой и думаешь, что очистился?! Нет, это не работает нифига! Так не бывает! — заявил Глеб и с омерзением, отразившимся на его красивом лице, отбросил в сторону футболку, которую кинул ему Правитель, как будто эта вещь принадлежала прокаженному. — Судя по твоим выпученным глазам и растрепанному виду, настроен ты весьма воинственно! — прыснул со смеха Владислав. — Опять унюхался, ящерица горбатая?! — уже серьезно поинтересовался он. — Ты у меня еще тут повыебываться решил? Цену себе набиваешь? Так на меня это не действует! Я быстро таким как ты головы откручиваю! Не хочешь одеваться — езжай голый! Устроим представление для слабонервных! На выход, я сказал!