✲✲✲
Чимин прибыл на место первым, но вся радость куда-то улетучилась ещё во время дороги. Идея рассказать Хосоку о письме казалась омеге сейчас не просто глупой, а по-настоящему идиотской. По факту, это же альфы напрямую никак не касалось, хоть омега и решил, что секретов между ними быть не должно. Может, это и вовсе был чей-то наёб, шутка — злая и бесчеловечная, а Чимин, счастливый, воодушевлённый, поверил всему и тут же решил поделиться этим с Хосоком. Кто он вообще был такой, чтобы вот так просто и бездумно выливать свои проблемы на и без того вечно занятого альфу. «Дурак» — обозвал себя Чимин, разрезая кончиком десертной ложки взбитые сливки на пирожном, съев перед этим вишенку с его верхушки. Сидевший в одиночестве уже десять минут, он совсем заскучал, поэтому тоскливо поднял глаза к окну, выходившему на парковку, изнутри терзаясь сомнениями: выложить Хосоку всё или промолчать насчёт главного. Пробежавшись взглядом вдоль горизонта, омега наткнулся на невероятно знакомый чёрный матовый ламборгини, сопровождаемый с обеих сторон двумя джипами охраны, а через мгновение увидел выходящего из него Хосока, улыбающегося и разговаривающего с кем-то по телефону. Альфа, заметив Чимина за стеклом, издалека осторожно помахал ему рукой, жестом показал, что вот-вот закончит диалог с наверняка очень важным человеком и зайдёт в ресторан. Но не успел Чимин отреагировать на это хотя бы ответной улыбкой, как альфа уже оказался сидящим напротив него и ожидающим чего-то. — Голодный как зверь, — сказал Хосок, с аппетитом рассматривая только что принесённое официантом меню. — Хосок, — произнёс Чимин не громко, но так, чтобы услышал альфа, — поклянись, что не откажешь в том, о чём я тебя сейчас попрошу. Альфа заметно напрягся и, хмурый, отбросив винную карту в сторону, посмотрел в уже высушенные от выплаканных слёз глаза омеги. Он чувствовал, что готов был сейчас положить к ногам Чимина весь белый свет, дать всё, что бы тот ни попросил, любую его прихоть согласен был выполнить, потому что то, о чём просил Чимин раньше, и рядом не стояло с теперешними его потребностями и желаниями, поэтому кивнул в ответ, поэтому слушал омегу с вниманием. — Клянусь, — тяжело упало с его губ. — Я знаю, что ты не любишь подобные мероприятия, — начал Чимин, и Хосока, ожидавшего до этого чего-то плохого, отпустило, — но я не могу появиться на показе Сокджина один. Альфа замер на долю секунды. Что это был за показ, его уже не интересовало. А вот то, что в словах Чимина фигурировало имя Джина, интересовало более чем. Хосок не знал кого благодарить за это, Чимина ли, судьбу ли, но понимал, что вот она, очередная возможность возродиться, взглянуть на собственный смысл существования. Минуту назад альфа был настроен лично пасть жертвой по просьбе Чимина, но стоило лишь услышать это имя, как Хосок тут же ощутил себя в другой вселенной, в которой не было ничего и никого, кроме Джина. Потому что Джин уже внутри Хосока сидел — вместо кислорода, вместо крови, вместо сердца. Его было ни изъять, ни вытащить, ни вытравить из альфы. Хосок не понимал, чем эта вещь являлась в действительности, не помнил, чтобы его так когда-нибудь клинило от чьего-либо имени, от воспоминаний о глазах, губах, коже, к которым он даже не прикасался ни разу. Он не мог разобраться с этим чувством, но ощущал связь, причём неразрывную, чёткую и убийственную. Сам Хосок был в Джине весь совершенно. — Для тебя всё что угодно, — ответил альфа с полуулыбкой на губах, уже предвкушая новую встречу, уже выстраивая точную картину того, что произойдёт, бережно собирая образ Джина в замыленном сознании вновь. — Спасибо, люблю тебя, — Чимин положил свою ладонь на чужую и погладил крупные костяшки пальцев альфы. Хосок, ощущая прохладные прикосновения, в эту секунду пытался реабилитировать в себе жалость, сострадание или хотя бы участие, осознавая, что должен был думать о Чимине и только о нём. Но не мог, не хотел, думать о Чимине не получалось, даже когда он сидел прямо перед носом. Хосоку всё сейчас казалось странным, однако он ни разу не почувствовал, что являлся самым ужасным человеком на земле. Чимин, находящийся совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, был красивым, приятным, умным, невозможно сексуальным, выглядел искренне любящим, а Хосок не испытывал к нему ровным счётом ничего и воспринимал его внимание как данность. Он убил отца омеги, он окончательно и бесповоротно влюбился в его врага, планировал в скором времени отнять у него часть «Park Building Group», и вины своей за это не ощущал никакой. Да, Хосок готов был дать Чимину всё, что бы тот не потребовал, но места ему в своей жизни уже не находил. Он честно пытался разворошить то, что осталось у него от души, однако и там всё было забито одним Джином: каждая рана, каждый пробел, даже самая незначительная трещина была прикрыта не Чимином. Хосок накладывал Джина на все пустоты как заживляющий пластырь от порезов, и это помогало лучше, чем проведённые с Чимином ночи. Хосок только боялся, что страшно ошибался всё это время и зря тратил казавшиеся теперь драгоценными годы, находясь возле того, с кем было просто удобно и хорошо, потому что это «просто удобно и хорошо» никаких эмоций в нём не вызывало совсем. Оно, возможно, и доставляло когда-то, но сейчас — нет. Хосок всё ещё ощущал ладонь Чимина на своей, смотрел на подаренные им же самим в качестве извинения кольца, которыми были украшены пальцы омеги, и думал: понимал ли Чимин, прикасаясь к нему с такой любовью и преданностью в глазах, что альфа ни сейчас, ни когда-либо раньше с ним не был, что их отношения для него всегда являлись одним только названием.✲✲✲
Тэхён, проснувшийся не так давно, но внутренне еще не до конца пробудившийся, сверлил взглядом болезненно знакомый потолок, чувствуя, что в шею ему тепло и размеренно дышало что-то живое, оно же обнимало его, буквально вдавливая в себя, и пахло ментолом и терпким сигаретным дымом. Тэхён опустил глаза, которые, чуть съехавшись в кучу, заметили белые пряди чужих волос, и тихо сглотнул, боясь пошевелиться. Намджун почти лежал на нём всем телом, намертво припечатав к матрасу, а омега всё ещё не верил в происходящее. Сейчас он был здесь полностью по своей воле, ощущал, что вот так и никак иначе должно было начинаться каждое его утро, не понимал, почему раньше избегал этого, почему отталкивал альфу, не давая шанса ни себе, ни ему. Он, розовея, кусал губы, думал, будить ему Намджуна или нет, и смотрел на свои запястья. В этот раз альфа не приковал его к изголовью кровати, видимо, надеясь на совесть омеги, а Тэхён думал, что согласился бы сейчас и на связывание, и на порку, лишь бы быть здесь, рядом с Намджуном, лишь бы не оставлять его больше добровольно. Тэхён слышал, как сердце пропускало удар за ударом, чувствовал Намджуна всем своим неприкрытым естеством и умолял всех существующих Всемогущих, чтобы альфа не отпускал его ни на секунду, чтобы держал в своих объятиях и любил. Тэхён бы частью себя пожертвовал, если не всем собой, ради ощущения Намджуна так близко. Потому что от альфы кожу пекло, внутри казавшиеся заснувшими из-за напускной внешней холодности вулканы взрывались, заливая лавой все органы и полости омеги, прожигая его насквозь. Без Намджуна все казалось уже невозможным, и Тэхёну, если честно, ничего другого и не хотелось. — Тэхён, — прозвучало умиротворённо, но так, что омега рефлекторно, как от испуга, сжал чужое предплечье ладонью. Намджун, чувствуя горячую руку на собственной коже, осторожно, как большой, бывший когда-то диким, а теперь полностью одомашненный снежный барс, сильнее обвил рукой талию омеги, окончательно выстраивая новую для них обоих траекторию полёта. — Тэхён, — позвал он его ещё раз, задыхаясь в нетерпении от молчания. «О, господи» — омега прикрыл веки, наконец чётко осознавая, что в третий раз очнулся в квартире Намджуна, в постели Намджуна и рядом с самим Намджуном. От прежней похоти, сопровождающей их первые две встречи, не осталось и следа. Намджун всё ещё был одержим, всё ещё не представлял себя без Тэхёна, всё ещё хотел его, но в этот раз инстинкты свои сдерживал, терпел, показывал, что можно и без драк, без криков, чутко и нежно, что он — защита, он — поддержка, не враг. И Тэхён, чувствуя всё: каждый вздох альфы, его силу и власть, направленную не против него, — сказал жалобно, одним выдохом: — Намджун… — С добрым утром, — получивший ответ альфа приподнялся на локтях, улыбнулся, вновь играя ямочкой, и Тэхён, порозовев сильнее, почти разлетелся пеплом, оставшимся после свежего пожарища. — Ты же не уйдёшь сейчас? — он, нахмурившись, провёл ладонью по щеке омеги, как специально повторяя и предотвращая то, что они уже проходили не единожды. И Тэхён, почему-то смущённый, спрятал лицо на груди альфы, так ничего и не ответив. Намджун запустил ладонь в чужие, разливающиеся по подушке голубым морем волосы, осторожно прижал голову омеги к своему плечу и поцеловал его в висок, прикрывая глаза. Тэхён же, понимая, что назад дороги уже нет, что они сами её подорвали, предварительно заминировав, ластился к альфе, всю скопившуюся внутри сердца нежность на него направлял, свою потребность в нём открыто показывал, шептал, что не уйдёт, никогда порог этой спальни не переступит, а если и решится, то точно не сейчас. Намджун на это улыбался, счастливо жмурясь, потому что рядом с Тэхёном не улыбаться не получалось. В альфе скопилось слишком много всего, что он испытывал к омеге, ему хотелось поделиться с ним ощущениями, вылить на него весь этот океан нерастраченных ещё, первоклассных — потому что искренних — чувств, и он делился, выливал, объятиями показывая себя настоящего, а Тэхён со встречным желанием всё это принимал. Без лишних слов, без резких движений, одним телом говорил, что скучал, что без альфы было пусто, что до этого он любви настоящей не знал и не видел, поэтому и тёрся алой щекой о чужое тёплое плечо, поэтому и подставлялся под лёгкие поцелуи. — Может, попробуем? — смотря на впадинку между ключиц омеги, проговорил Намджун. Попробуем ли отношения, просто ли встречаться, любовь ли, дружбу ли — Тэхён был согласен на любой из вариантов. Намджун чуть отстранился, чтобы заглянуть в глаза омеги, в которых от услышанного одни эмоции сменялись другими с интервалом в секунду, в которых сейчас такие фейерверки взрывались, что сомнений насчёт ответа не оставалось. Тэхён промычал что-то типа «ага, размечтался», вновь уткнувшись лицом в широкую грудь альфы, а Намджун, усмехнувшись на вредность омеги, расценил это как безоговорочное «да».