✲✲✲
Хосок застегнул запонки на рукавах пиджака, опустил в карман мобильный, а за пазуху — Вальтер, с которым по привычке никогда не расставался, обвил вокруг левого запястья часы и, посмотрев на себя в зеркало, спокойно задал вопрос: — Ты готов? Чимин, до этого неожиданно бодро передвигавшийся по комнате туда и обратно — от гардероба к туалетному столику — замедлил шаг и развернулся лицом к альфе, останавливаясь возле него. Он стряхнул невидимую пыль с пиджака Хосока и так же спокойно ответил: — Почти. — Поторопись, — альфа безэмоционально посмотрел на него, желая поскорее увидеть Джина на предстоящем показе, и взял с комода ключи от машины. — Можешь спускаться, я подойду через минуту. «Ага» — пробормотал Хосок и вышел прочь из спальни. Чимин проводил его спину тусклым взглядом и, когда тот скрылся из виду, присел на край кровати, закрывая лицо руками. «Господи прости, на что и на кого я пойти вздумал?» — спросил он сам у себя, пытаясь осознать принятое вчера дома у Джебома решение. Омеге было страшно — он никогда не убивал ни своими руками, ни чужими. Он мстил, подставлял, портил жизнь тех, кто его обижал, но до такого не доходил ни разу. Ещё омеге было больно, так ужасно больно, что это чувство то и дело перебивало страх, и всё, что Чимину оставалось делать теперь — это молиться, чтобы его непрекращающаяся боль пересилила и всё остальное, в нём собравшееся, чтобы жалкие остатки любви к альфе ни в коем случае не помешали задуманному, чтобы Чимин воздал за эту боль Хосоку так жестоко, как мог воздать только по-настоящему обиженный омега.✲✲✲
— Через десять минут начало, — сообщил один из организаторов показа, только что получивший информацию о том, что свет, зал и подиум были готовы к предстоящему мероприятию. Взволнованный Джин подошёл к кулисам и пробежался глазами по гостям, сидевшим в первом ряду, практически у самого подиума. Омега разглядел много знакомых лиц, но, остановившись на одном из них, почему-то захотел провалиться сквозь землю, да так глубоко, чтобы его никто и никогда больше не нашёл. Он был здесь. Пришёл, хоть лично и не звали. Дьяволов такое обычно не привлекает, а этот, видимо, особенным был. Хосок, стоявший подле Чимина, как ни в чём не бывало беседовал с кем-то из гостей, изредка растягивая губы в непринуждённой улыбке. А Джин, вопреки здравому смыслу, смотрел на него, вспоминая вчерашнюю ночь и не понимая, как альфа вообще мог улыбаться. Но затем омега вернулся в сегодняшнее раннее утро, которое провёл с Хосоком в самолёте. Практически весь перелёт они молчали, недолго альфа пытался как-то начать разговор, но видя, что Джин всё ещё не отошёл от происшествия в клубе, оставил все свои мысли при себе и позволил им обоим насладиться тишиной. Ещё раз взглянув на улыбающегося альфу из-за кулис, Джин, смущаясь, вдруг вспомнил, как уснул на его плече и как Хосок ему ни слова против не сказал, как Хосок помог ему с багажом, когда он только прилетел в Японию, как Тэхёна отыскал, когда его украл этот мерзкий Намджун, как Хосок всячески помогал Джину, сам того не подозревая. Но если бы любил, пришёл бы один — с неожиданной грустью подумал омега, стараясь не смотреть на Чимина, ни на секунду не отходящего от Хосока. Альфа, чувствуя на себе чей-то пристальный взгляд, но не понимая, кто его с таким любопытством рассматривал, начал крутить головой по сторонам и, встав лицом к закулисью, издалека увидел блестящие тёмные глаза омеги. — Привет! — одними губами проговорил он и помахал Джину рукой. Омега, паникуя и не зная, что ему делать, не придумал ничего лучше, как помахать в ответ. Хосок на это прищурился, тихо засмеялся и, качая головой, развернулся обратно к собеседникам. «Только не влюбляйся в него, только не влюбляйся, только не влюбляйся в него ни в коем случае» — закрыв глаза и сжав руки в кулаки, проговорил Джин сквозь зубы сам себе.✲✲✲
После того как все модели прошли по подиуму одной колонной к зрителям и обратно, из закулисья появился Джин, держащий под руку Тэхёна. Омеги прошествовали вместе, давая понять каждому присутствующему, что всё показанное было создано ими обоими в равной мере, что роднее и ближе их друг у друга никого не было, что любая работа была обязана завершаться вот такой победой. Хосок, до этого весь показ скучавший и залипавший на что-то в телефоне, заметил краем глаза, что остальные люди встают, кому-то аплодируя, и решил, наконец, поднять взгляд на подиум. Знал бы он только, чем это для него обернётся, и не подумал бы внимание какой-то ерунде уделять, но этой ерундой сейчас был Джин — красивый, в шёлковой рубашке, с блестящим чокером на лебединой шее и в узких чёрных брюках. А главное — Джин счастливый, с космически светящимися радостью глазами, с гордой улыбкой на алых губах, в которые, Хосок готов был поспорить на что угодно, не влюбиться было невозможно. Альфа, соображая на ходу, быстро опустил телефон во внутренний карман пиджака и поднялся с места, по-прежнему глядя сверху вниз на проходящего мимо омегу. Ему казалось, что Джин сиял, что он словно с небес до него, грешного, снизошёл, дабы мзду за верность и любовь воздать, но вместо этого — всего лишь рядом с ним прошагал и даже самым презрительным взглядом его не одарил, а альфе и то было в радость. Он сейчас вёл себя словно умалишённый, ударяя ладонью об ладонь, как и все остальные, и почему-то не смел усесться обратно, глаза отвести не мог от удаляющегося омеги. Зачем-то Хосок мельком взглянул и на стоявшего рядом Чимина, который показался ему страшно бледным и который почему-то выглядел так, словно кто-то сказал ему о гибели чуть ли не самого любимого человека на земле. Хосок такого Чимина однажды уже видел — аккурат в тот момент, когда омега узнал, что Джонсона убили. Но сейчас альфе было не до разгадывания причин чужой печали, и он вновь отвернулся от расстроенного чем-то Чимина. Когда же Джин и Тэхён, дойдя до конца подиума, поклонились гостям, развернулись и пошли обратно, Хосок, понимая, что через мгновение любовь — без малого всей его жизни — опять пройдёт мимо него, неожиданно вперился цепким взглядом в крохотную, неизвестно откуда взявшуюся, подвижную красную точку, хорошо выделявшуюся на серой рубашке омеги. От осознания того, чем это могло быть, альфа почувствовал, как изнутри его пробрал смертельный холод. Он кивнул Намджуну, стоявшему по другую сторону подиума, который, глядя на Хосока, тоже заметил что-то неладное и тут же стянул Тэхёна с высоты подиума к себе, вызывая волнение у окружающих его людей. «Ты с ума сошёл?!» — прошипел разъярённый Тэхён, но, заметив в правой ладони альфы оружие и то, как крепко он держал в другой, левой, его ладонь, растерянно огляделся по сторонам, чувствуя беспокойство Намджуна и начиная волноваться сам. — Хосок… — тихонько пискнул весь измученный внутренней дилеммой Чимин, сотню раз пожалевший о задуманном и в то же время сотню раз убедившийся в правильности своего решения. Хосок, всецело сосредоточенный на Джине, даже не услышал его, и Чимин быстро направился куда-то прочь из зала, не желая видеть смерть альфы. «Хосок» — одними губами проговорил ничего не понимающий, оставшийся без Тэхёна Джин, чувствуя свою беззащитность перед вплотную подошедшим к нему со спины стойким ощущением опасности, показывая альфе дикий страх, заполонивший его разум, и моля его о спасении блестящими от мгновенно нахлынувших слёз глазами. У растерянного же Хосока было две секунды: одна на то, чтобы стащить напуганного Джина вниз к себе, вторая — чтобы укрыть его своим телом от всех невзгод в мире. И ни единого мгновения на лишние раздумья. Альфа каким-то чудом почти успел совершить задуманное. Как только он вцепился в запястье омеги, дёргая его всего на себя, прогремел выстрел. Тут же раздались вопли гостей, которые моментально попадали на пол, пытаясь как-то укрыться. Слетело испуганное «Джин» с губ Тэхёна, которого своей спиной защищал Намджун, откуда-то послышалось, как разбились несколько выпавших из чьих-то рук с испугу фужеров с шампанским. А Хосок прижимал к себе Джина, от которого густо и бархатно пахло недавно расцвётшими алыми розами, а руки Хосока почему-то были в адово горячей крови, струящейся из плеча полуживого омеги. И это был даже не ночной кошмар. Альфа уже готов был захохотать, принимая всю сюрреалистичность происходящего, но не мог, что-то не позволяло ему пустить всё на самотёк, он словно находился в тумане, вдыхал запах чужой крови, но не полностью понимал этого, стоял на ногах, удерживая в руках далеко не миниатюрного омегу, но совсем не чувствовал его веса, он не мог даже распознать, дышал тот или нет, не ведал, откуда у него вообще силы на всё это брались. Пожалуй, в этот момент Хосок впервые в жизни испугался, а не испугал. Думал, Джин сейчас испарится, исчезнет, а Хосоку, как ни крути, после этого тоже было не жить. Поэтому, заставив взять самого себя в руки, он зажал сочившееся кровью плечо омеги одной ладонью, второй — обхватил его под коленями и поднял на руки. Шатаясь, как в пьяном бреду, он вышел на парковку, с трудом открыл дверь ламбо и усадил Джина на переднее пассажирское сиденье, сам же залетел на водительское и тронулся с места, прожигая взглядом лобовое стекло и давя на газ как ненормальный. Он смотрел то на дорогу, то на скрючившегося рядом Джина, кажется, медленно приходящего в сознание. — Джин, слышишь меня? — бешено дыша, с надеждой в хриплом голосе спросил Хосок, окончательно понимая, что во всём был виноват он. И что пуля попала в омегу, хотя мишенью был не кто иной как Чон Хосок. И что позавчера он рыдающего, чуть не попавшего в перестрелку, инициатором которой был сам альфа, Джина до отеля подвозил. И что сегодня с утра омега в самолёте на его плече мирно спал, мягко щекой о ткань его пиджака потираясь, потому что из-за Хосока его вполне могли бы не за что грохнуть в аэропорту люди убитого давеча Шина. И что вообще Джин до встречи с Хосоком вёл совершенно спокойную адекватную жизнь, а если нет — то, по крайней мере, точно был жив и здоров. Альфа вообще признавать свою вину в чём-либо не умел, а искренне раскаиваться — уж тем более, но почему-то сейчас ему хотелось умереть от осознания того, что только он сам, именно он, а не кто-то другой, всегда подвергал омегу опасности. — Ты меня слышишь?! — не выдержав, прокричал Хосок, ударяя кулаком по рулю. Он хотел, но не мог себя контролировать. Сейчас он просто боялся. Боялся, что Джину было слишком больно, боялся, что не довезет его до больницы вовремя, боялся, в конце концов, за самого себя, осознавая, что, если с омегой что-нибудь случится, он просто этого не переживёт. Если Джина не станет, он умрёт от одиночества — от того, к чему вроде бы спустя столько лет привык. Хосок, насколько он помнил себя прежнего, всегда страстно желал находиться среди людей — просто разговаривать, путешествовать, любить, дружить, соревноваться с ними. В детстве ему нравились большие семейные праздники, много времени он проводил с младшими братьями и друзьями, старался как можно лучше вникнуть в суть функционирования клана и стремился помочь отцу, когда тот куда-либо отправлялся по важным делам. Но как только чуть ли не боготворимый Хосоком отец посчитал старшего сына достаточно взрослым — он отправил его одного в Сеул, чтобы тот взял на себя обязанности главы корейской части клана Чон, заменив не так давно погибшего дядю. Для Хосока это было настоящим потрясением, настолько сильным, что ему до сих пор не удалось оправиться. Он точно помнил день, когда возненавидел родного отца и когда ему пришлось начать довольствоваться одиночеством. Какое-то время Хосок, достаточно хорошо укрепившийся на своём новом месте, угрожал отцу, требуя переезда в Корею хотя бы одного из младших братьев — Чонгука или Кёнсу, первого из которых отец жёстко подавлял, не разрешая высказывать своё мнение по поводу жизни японской части клана, а второго — закрыл дома, закидывая дорогими безделушками, но запрещая свободно гулять и общаться с друзьями, подыскивая ему влиятельного жениха. Хосоку оставалось смириться с таким ходом событий и искать замену родным среди незнакомцев. Так он познакомился с Намджуном, который, будучи на службе, «случайно» убил слишком болтливого сына главного прокурора Сеула и которому приходилось в прямом смысле прятаться, чтобы сохранить свою жизнь. Намджун стал Хосоку как младший брат. Потом Хосок и сам не заметил, как втянулся во всё это. Он совершал сделки, зарабатывал деньги, кому-то помогал, кому-то наоборот, но всегда, как бы ни складывались обстоятельства, он ощущал себя совершенно одиноким. Он сотни раз расставался и сотни раз вступал в новые отношения, он дарил подарки, получая что-то в ответ, трахался — часто и со всеми, кто его хоть немного привлекал, но понимал, что, так скитаясь, он ни разу ни с кем не ощутил себя как дома. А Джин был весь как этот самый дом, который Хосок, сам того не осознавая, так стремился обрести вновь. Джин, альфа даже сам не мог себе этого ощущения объяснить, был, что ли, как семья?.. И Хосоку такая небольшая — всего из двух человек — семья нравилась. Джин для Хосока в одночасье стал самым родным и близким человеком на земле, а терять родных Хосок не любил. Поэтому и злился сейчас, крича и пытаясь привести омегу своим криком в чувства. — Хосок, больно… — всё-таки сдаваясь, негромко проговорил омега, глядя сквозь слёзную пелену на напряжённый профиль Хосока, стараясь не плакать от боли. Альфа, услышав мягкий голос Джина, проглотил ком, подкативший к горлу, и с настойчивостью проговорил: — Сейчас мы приедем в больницу, и всё будет хорошо. Ты только на меня смотри, ладно? И не вздумай закрывать глаза. Джин улыбнулся уголками губ и согласно кивнул. Быстро взглянув на мокрое от слёз лицо омеги, Хосок вдруг ясно осознал, что до встречи с ним и не жил вовсе. Жизнь симулировал. Но сейчас он чувствовал, что созрел к чему-то серьёзному, что всё, что между ним и Чимином было, являлось репетицией к предстоящему, не более того. Хосок, наконец-то, видел, что не просто хотел кем-то спасённым быть, он сам спасать хотел, неизвестно откуда зная, что Джин только об освобождении и грезил.✲✲✲
Чимин не помнил, как вернулся с показа в особняк Хосока, как залил в себя прямо из горла четверть бутылки виски, как вынюхал пару дорожек чего-то дорогого, но лёгкого, и как отворил дверь всё проебавшему Джебому. Омега, вяло пройдя из прихожей в гостиную, упал на диван и, не говоря ни слова, начал хохотать: сначала беззвучно, просто трясся, так сразу было и не понять — смеялся он или заходился в рыданиях, затем он запрокинул голову, и из его глотки вырвался звонкий, стремящийся перерасти в истерический, смех облегчения. Джебом упал перед Чимином на колени и обнял его за бёдра, чувствуя, как тот весь дрожал от непрерывного хохота. Ничего не различающий омега резко съехал со спинки дивана и упал на его сиденье, продолжая смеяться, а Джебом нежно гладил его голени так, будто прощался с ним навсегда. — Чимин, я промахнулся. Джебом прекрасно понимал, что люди Хосока уже узнали, что стрелял во время показа именно он, и выследили его, понимал, что ему после такого не жить, понимал, что ни за что не скажет, что сделал это по просьбе Чимина, что не сдаст его ни при каких обстоятельствах. Джебому по-хорошему стоило бы скрыться, залечь на дно, свалить в другую страну, но он выбрал его. Он выбрал увидеть омегу в последний час своей жизни, выбрал прикоснуться к нему, сумасшедшему, хотя бы ненадолго, выбрал ещё раз услышать его голос. А Чимину сейчас было абсолютно плевать и на Джебома, и на его жертву, и на то, что они больше не увидятся, он машинально поглаживал ладонью затылок глубоко дышащего альфы, всё так же обнимающего его за ноги, и чувствовал лишь то, как его покидали силы и как он постепенно засыпал, так и не осознав, что Хосок был жив и что любил омега его так же сильно, как и прежде.✲✲✲
Отдав Джина в руки врачей, уставший и злой Хосок позвонил Намджуну, чтобы тот в ближайшее время приставил охрану к палате, где находился омега. Затем он обсудил с лечащим доктором состояние Джина и, удостоверившись, что его жизни ничего не угрожало, поехал домой. Стоило ему отворить входную дверь особняка, как на него накинулся с расспросами просунувшийся и пришедший в нормальное состояние за пару часов сна Чимин. — С тобой всё хорошо? Я так испугался, дорогой, любимый, я так испугался за тебя. Ты поранился? Это твоя кровь? — чуть ли не рыдая, проговорил Чимин, заметив, что всё плечо альфы было алым, но продолжил обнимать его и часто целовать в щёки. — Я думал, что ты умер, я просто очень, очень боюсь тебя потерять. Ты даже не представляешь, как сильно ты мне нужен. Чимин с совершенно безумным взглядом стал расстёгивать рубашку альфы, целуя его шею и повторяя раз за разом, что до смерти перепугался за него. — Хватит, — Хосок осторожно взял омегу за плечи и немного отодвинул от себя. — Чимин, нам нужно расстаться, — произнёс он медленно и негромко, глядя омеге в глаза. — Что? — омега раскрыл рот, не веря в услышанное. — Нет… Нет! Нет нет нет! — он стал мотать головой из стороны в сторону, пытаясь отрицать сказанные альфой слова. — Чимин, солнышко, послушай, — Хосок взял его лицо в свои ладони. — Я тебя не люблю. Мне очень жаль, что так вышло. Я тоже не хочу тебя терять, не хочу обрывать все связи и начинать вражду, мы оба взрослые люди, давай останемся друзьями. — Нет! — разом ответил омега на каждое сказанное альфой слово. — Хосок, нет! Давай… давай сделаем паузу? — цепляясь за какую-то невидимую надежду, предложил он. — Может, слетаем куда-нибудь? Или давай, я не знаю, ненадолго разъедемся, так, на пару дней, отдохнём друг от друга? Давай? — с отчаянной улыбкой спросил он, ища одобрения в глазах напротив. — Чимин, ты меня не слышишь, — по-прежнему держа в своих руках голову омеги, всё таким же спокойным тоном проговорил альфа. — А как же всё то, что между нами было? — обхватывая чужие ладони своими, спросил Чимин, словно взывая к разуму Хосока. — У нас же всё было просто прекрасно. — Прекрасно? — поражённо переспросил альфа. — Нет никаких нас, Чимин, и никогда не было. Мы встречались — но не больше. Услышав это, омега оттолкнул руки Хосока от себя и со злобой в голосе спросил: — Это всё из-за Джина? Альфа молчал. — Не надо, не отвечай, я сам всё вижу, — глядя на Хосока горящими глазами, выплюнул он с презрением, обо всём догадавшись. — Знаешь, было бы лучше, если бы ты тогда и вправду свернул ему шею. — Достаточно. Прекращай нести этот бред, — прервал его альфа, не желая затрагивать эту тему. Чимин, читая всё по его лицу, скрестил руки на груди. — Теперь молись, любимый… — Что ты задумал? — Хосок нахмурил брови, боясь того, что мог сделать с Джином обиженный Чимин. — Испугался? — омега холодно улыбнулся, а затем, выставив палец вперёд, продолжил с угрозой в голосе. — Молись, чтобы твоя новая сучка не перешла мне дорогу вновь. Иначе, — он будто призадумался, — я лишу его жизни собственными руками. — Чего ты добиваешься? — разом потемнев, низко спросил Хосок, грубо хватая омегу за запястье и сжимая его чуть ли не до треска. — Тебя добиваюсь. Чимин, словно не чувствуя боли, с усмешкой на лице не без усилий высвободил свою руку из чужой хватки, ещё раз гневно посмотрел на рассерженного альфу и ушёл прочь, хлопнув дверью на прощание.