✲✲✲
«Жду только тебя одного» — быстро написал опаздывавшему Тэхёну Намджун, которого отпустил Хосок, убедившись, что всё вокруг было безопасно, и, оставив мобильный в VIP-комнате, вышел на балкон, возвышавшийся над танцполом, облокачиваясь на него. Не прошло и пяти минут, как альфа почувствовал мягкую ладонь на своём плече, и, довольный, развернулся, чтобы обнять омегу. Но в это же мгновение завёл руку за пояс, ища там Кольт, потому что стоял перед ним не Тэхён, а Чимин. — Намджун? Какая встреча! — совершенно театрально воскликнул омега, кусая нижнюю губу и хлопая ресницами ужасно по-блядски. — Съебался отсюда быстро, — прошипел Намджун, вообще не понимая, каким образом Пака пропустили в Red Velvet. — Уже не любишь? Не хочешь? «Сука…» — альфа прикрыл веки. Да, возможно, когда-то давным-давно Чимин ему нравился, возможно, он даже на него какие-то виды и намерения имел, но вовремя оклемался, нутро и повадки его разгадав. — Единственное, что я сейчас хочу, чтобы ты съебался отсюда нахуй. Считаю до трёх, потом — стрелять буду. Омега продолжал ухмыляться, на рожон лезть. Намджун — выходить из себя. — Раз. Чимин даже глазом не повёл. Намджун уже представлял, как свинцом его головку красивую, но безмозглую начинит. — Два. Омега, игнорируя свирепеющего Намджуна, наоборот ближе подошёл, будто опасности смертельной не чувствуя, будто холодного дыхания в затылок не ощущая, вынуждая того ствол к его бедру вплотную приставить. — Три, — альфа снял Кольт с предохранителя. — Почему не стреляешь? Боишься? Или трахнуть хочешь до сих пор? — в самые губы его проговорил Чимин, чужой ладони дотронувшись. Намджун, рыча, впечатал омегу в себя, сильной ладонью хватая его за скулы, чуть не затрещавшие от такого давления, и, глядя ему в глаза, заговорил: — Ты, блять, исчезнуть должен был. Откуда такой смелый опять взялся? — Намджун, мрачнея, к его уху приблизился и на ужасно низкий шёпот перешёл: — Всегда помни, котёнок, что мне больше остальных о тебе известно. Всё, чего не замечает Хосок, замечаю я. Отстранившись, Намджун посмотрел на него ледяным взглядом, а Чимин, чья напускная уверенность моментально улетучилась, наконец всхлипнул не то от боли, сковавшей всё лицо и шею, не то от страха перед ним. Сейчас хотелось просто сжаться в маленький комочек и пропищать, чтобы его никто не трогал, но он, видимо, окончательно страх потеряв и головой совсем не подумав, сам в лапы хищника попал. — И то, что ты жив до сих пор — не твоя удача, а моя к тебе жалость. Вздумаешь Хосоку или омеге его что-то сделать, мне нагадить или Тэхёну навредить, я в тебя всю обойму выпущу, а тело сожгу, чтобы твой ебанутый папаша и дальше в одиночестве на кладбище валялся. Хотя бы один твой выпад, хотя бы одно поползновение в сторону клана Чон — и я твоим личным ночным кошмаром стану. Поэтому съебись отсюда, не выводи меня из себя. Чимин стоял всё так же молча, только взглядом, из стороны в сторону метавшимся и искавшим хоть какое-то спасение, состояние своё показывал. — В следующий раз, когда угрожать Хосоку посмеешь, я тебя в ту же минуту с землёй сровняю. Хочешь? — спросил Намджун, лицо омеги сжимать не прекращая. Чимин промычал отрицательный ответ, и Намджун, хоть и настрой его был совершенно кровожадным, оттолкнул омегу от себя, решив не вгонять его в смертельный ужас окончательно. Он, убрав пушку на место и не оглядываясь на ослабевшего Чимина, быстро отправился в свой VIP. Намджун Хосоку никогда не лгал, ни разу, а вот насчёт Чимина пришлось. Никто, кроме Намджуна, знать не знал, что омега к происшествию на показе Джина причастен был. Скажи он об этом Хосоку, тот сразу же омеге артерию перерезал бы, а голову бы его в строну пнул, чтобы под ногами больше не мешалась. Намджун сам себе объяснить не мог, откуда в нём эта человечность взялась, да ещё так не вовремя и не к месту. По-хорошему, Чимин самой страшной смерти заслуживал, и похуй, что он омегой являлся. Намджун не понимал, почему омеге шанс дать решил, почему Хосока почти предавал, почему подумал, что жесткость лишней гостьей здесь была, почему ему руки кровью Чимина пачкать не хотелось. Намджун вообще надеялся на то, что омега испарится к чёртовой матери, что он на дно заляжет, из страны уедет или сам на себя руки наложит. Намджун считал, что у Чимина мозгов хватит больше на глаза ему не попадаться, поэтому и напугал, лишь бы только тот исчез и никогда больше в их поле зрения не появлялся. А Чимин то ли от глупости своей, то ли от смелости, никому нахрен не всравшейся, продолжал пред ним маячить. Теперь пусть даже на мягкость Намджуна не надеется, он свой шанс на более или менее нормальную жизнь только что проебал. Альфа ни разу не шутил, ему угрожая, у него терпение на таймере уже давно стояло, и если только Чимин что-нибудь новенькое в таком же духе выкинуть попытается, Намджун его просто раздавит. Сначала по кругу пустит, потом — в бетон и в море, или сожжёт дотла, как и обещал, в глаза ему глядя. А пока пусть Пак Чимин даже вздохнуть лишний раз боится, пусть знает, что Намджун его на мушке каждую секунду держит. Он своей головой, если что случится, за содеянное отвечать будет, он Хосоку солгал, тому, с чьей жестокостью не понаслышке был знаком, тому, кого всегда разочаровать боялся. Намджун Чимина прикончит рано или поздно, пусть омега даже не сомневается в этом, но сейчас уж очень на его мучения посмотреть хотелось. Было интересно, что этот клоун ещё покажет, если не струсит.✲✲✲
— Расскажи что-нибудь о себе, — попросил альфа, как только официант отошёл от их столика, словно забыв о том, что давным-давно всё про Джина разузнал. — Ты первый, — кивнул омега, интонацией показывая, что ни слова больше не произнесёт, пока Хосок ему хоть что-нибудь про работу, увлечения, пристрастия или про любую другую ерунду из своей жизни не расскажет. — Чем дышишь? Альфа, омегой, по правде говоря, дышавший, молчал. Джин не понимал, что за игру тот затеял. — У меня бизнес, — наконец выдал Хосок, страшась, что, если слово лишнее скажет, омега сбежит, испугавшись, проклянёт его и больше никогда добровольно к нему не вернётся, а силой его брать, конечно, не хотелось бы. — Какой? — с подлинным интересом спросил Джин, настойчивостью своей показывая, что точно никуда не уйдёт и не отступит. — Всякий. Сегодня я для тебя — владелец этого ресторана, — Хосок, в целом не соврав, сделал круговое движение пальцем, заставляя Джина по сторонам оглядеться. — Завтра, если захочешь, — владелец клуба. Послезавтра — владелец небоскрёба, в котором ты живёшь. И что-то Джину подсказывало, что альфе просто стоило поверить на слово, что копать глубже было делом гиблым. Поэтому он, выслушав Хосока, перевёл тему разговора. — Это ведь ты всё с «BS&T» уладил? Омега этот вопрос ему всю неделю задать хотел, не найдя в интернете ни одного неудачного снимка с показа, ни одной статьи, его честь оскверняющей, ни намёка на то, что вообще что-то необычное произошло. — Всё, что тебя касается, касается и меня тоже. Не хотел, чтобы ты расстраивался, читая всякие гадости про себя. Ещё пару таких жестов, заботу показывающих, пару слов, в самое сердце серьёзностью бьющих, пару взглядов огненных, догола раздевающих, и Джин поплывёт. Он, конечно, подозревал, что с Хосоком всё именно так и будет, но чтобы настолько оставшиеся стены между ними разрущающе, даже не догадывался. Альфа уверенностью своею говорил «на меня положись, я все твои проблемы решу, в ничто всех обидчиков твоих превращу, казнить и миловать по твоему приказу буду», и Джин, плечо его крепкое чётко ощущая, хотел телом обессиленным в его руки упасть, обо всех заботах в его объятиях позабыв. — Я даже не знаю, как тебя благодарить за это. Ты мне всё время помогаешь. «Это ты мне помогаешь, спасаешь просто присутствием своим, человека во мне будишь, если бы не ты — рехнулся бы давно» — усмехнулся Хосок про себя, действительно ужасаясь тому, как без омеги жил до сих пор. — Сочтёмся, не переживай, — подмигнул альфа, ничего приличного под этим «сочтёмся» не подразумевая. Джин на это, как специально, вина немного отпил, губы свои розовые в этот момент алыми делая, вздохнул прерывисто, знал, что Хосок, будто провод оголённый, от такого искриться мог начать, но всё равно на риск шёл, вызов принимал, азарт был не против показать. Омега видел, как альфа, на его действия глядя, зубы сжимал, как желваки под его кожей ходили, линию челюсти острой как лезвие делая, как каряя радужка медленно чёрной становилась. — Знаешь, у меня для тебя кое-что есть, — хрипло то ли от недостатка воздуха, то ли от возбуждения, наружу рвущегося, поведал Хосок Джину и достал из внутреннего кармана пиджака бархатную коробочку, которая вот-вот в руках его в пепел превратиться должна была, потому что Хосок полыхал внутри и снаружи, грозясь всё, до чего дотрагивался, поджечь. — Хватит меня баловать, — сказал омега, щедрости альфы поражаясь и с места своего приподнимаясь. — Я же привыкнуть могу. А Хосок, за секунду расстояние между ними преодолев, уже позади него стоял и вокруг шеи его холодную, камушками инкрустированную цепочку из белого золота оборачивал. Картина складывалась на миллион долларов, но ещё лучше смотрелось бы, если бы на омеге ничего, кроме тонкой цепочки, не было. Хосок от мысли этой слюной подавился. Джин, чувствуя чужие пальцы на седьмом шейном, мурашками покрылся, в который раз себя от нежности первородной теряя и понимая, что ни Хосок, ни он сам долго в таком темпе не протянут: им сейчас стоило на простыни упасть и целоваться до умопомрачения, а не доводить друг друга вздохами да взглядами. — И правильно, привыкай. — Спасибо, не стоило, — выдохнул омега и тут же розовыми лепестками по ветру разлетелся, когда улыбающийся Хосок, наконец расправившись с застёжкой, в ответ на благодарность поцелуй горячий на шее его оставил, шепча «стоило». Джину казалось, что этот ожог степени, как минимум, сотой ничем было не вылечить, он уже на сердце продублировался, свежим клеймом на нём горел. После такого не выживали, Джин и не хотел, если честно. А Хосок себе, похоже, цель на вечер поставил — довести омегу окончательно, поэтому обнял его со спины совершенно мягко, так, что Джину расплавиться впору было. Хосок этими побрякушками Джина засыпать готов был, лишь бы «спасибо» из его уст в свой адрес раз за разом слышать. Он сам себе поражался, не знал, почему рядом именно с этим омегой лавой раскалённой ему под ноги готов был стечь. Как так выходило, что руки сами к нему тянулись, стремясь к себе прижать посильнее? Отчего мысли здравые все разом смешивались и тут же пропадали куда-то, пустоту после себя чудовищную оставляя? Почему их место голос беспокойного сердца занимал? Хосок ни на один из вопросов ответить не мог. Просто у него однажды всё вдруг Джином стало начинаться и заканчиваться, он с его изображением в голове засыпал и просыпался, жить с ним хотел и умереть тоже. — Ты только попроси и ко мне поедем, — всё так же шёпотом, как к греху подталкивая, произнёс он и повернул Джина лицом к себе. Хосок знал, что тот не устоит, по взгляду мутному угадал, что попросит. Джин, его догадки подтверждая, совершенно аккуратно подался вперёд и тут же ощутил ладони Хосока на своей пояснице. Стояли они так близко, что пути у омеги было всего два: первый — губами к губам прижаться, чтобы потом остановиться невозможно было, второй — по плечу альфу по-дружески похлопать и свалить отсюда к чёртовой матери, отобрав таким образом у него, воспринимающего сейчас остро абсолютно всё, его добычу. Джин ещё никого такого тактильного и открытого к проявлению чувств не встречал, поэтому, соблазнённый, взглядом подчиняющим раздавленный, руки на его плечи опустил, кисти за спиной широкой скрещивая, и улыбку — не оскал — Хосока своими губами поймал, ощущая, как в груди всё огнём диким в момент заполыхало. Хосок словно цунами был, всё живое с собой на дно уносящее, от которого и сам Джин пострадать мог, но он через страх последний сейчас переступал, на горячие поцелуи альфы отвечая, надышаться им не мог и впервые за долгое время от любви, душу переполняющей, хотел плакать. — Поехали, — омега не просил, требовал. И кто такой был Хосок, чтобы ему не подчиниться.✲✲✲
Намджун, не понимая, почему Тэхёна всё ещё не было в клубе, решил набрать его, но вместо извинений услышал страшное «не смей мне больше звонить» и «видеть тебя больше не хочу». Альфа замер, чуть мобильный на пол не роняя, не понимая, какая муха омегу укусила, и попытался поговорить с ним ещё раз. Тэхён, как и ожидалось, трубку не взял. Поэтому Намджун, сомнением снедаемый, бросив всё, прыгнул в Порше и минут через двадцать уже стоял перед дверью, ведущей в квартиру омеги. — Тэхён, открой, — пытаясь не поддаваться раздражению, попросил Намджун, твёрдо зная, что тот был дома. — Я ждал тебя два часа не для того, чтобы узнать, что ты даже выходить из дома сегодня не планировал. — Иди нахуй! — прозвучало совершенно по-истерически. — Ну уж нет, дружок, давай поговорим, — альфа, не понимая, где и когда успел проебаться, подпёр собой дверь, к омеге обращаясь. — Что произошло? — Не прикидывайся, я всё видел, — дрожащим от обиды голосом выдавил Тэхён. — И что же ты видел? — прощупывая почву, спросил Намджун, боясь, что омега в порыве гнева мог натворить что-нибудь неладное. — Тебя и Чимина, — Тэхён, совсем расклеившись, припал к двери всем телом, рыдая. — Вы там стояли… Я всё знаю. Всё-всё знаю. — Тише, не надо плакать, — постарался как можно спокойнее произнести Намджун, чтобы яростью своею омегу не пугать. Он Чимина убьёт, он его при первом же удобном случае прикончит, потому что из-за него Тэхён его сейчас отталкивал, за дверью один плача, потому что из-за него Тэхён сейчас не его, а щенка в утешение обнимал, потому что из-за него Тэхён в его верности усомниться посмел. — Намджун, просто уходи. Спасибо за то, что всё испортил. «И за пару недель больного счастья спасибо, и за любовь твою призрачную спасибо, и за преданность липовую, и за обещания, как оказалось, ничего не стоящие, тоже спасибо». Тэхён вытер слёзы рукавом свитера, щенка к лицу прижал, шатаясь, поднялся на ноги и, упустив момент, когда Намджун почти бесшумно дубликатом ключей дверь открыл, упал прямиком в его объятия, не найдя в себе сил удержать равновесие. А тот, ни секунды не думая, в себя омегу вжал, в плечо целуя. — Ты! Сволочь! Отпусти меня! — опомнившись, завопил Тэхён, осознавая, что Намджун ему, возможно, изменил и вообще тварью и ублюдком в таком случае являлся. — Между мной и Чимином ничего нет, — с паузой через каждое слово проговорил альфа, омегу по спине поглаживая. — Не выдумывай. Тэхён продолжал вырываться из чужой хватки, пытался кусаться, драться, вертелся-крутился как уж на сковородке, а Намджуна от себя никак отодвинуть не мог. — Да что ты говоришь! — воскликнул он с таким ядом в голосе, что альфа, без вины виноватый, почти готов был сознаться в чём угодно. — А что это тогда по-твоему было? Мне всё рассказали. Намджун обнял его ещё сильнее, от гнева закипая, наверняка боль объятиями своими стальными причиняя, но контролировать себя сейчас не мог. Он того, кто Тэхёну про это всё напиздел, в порошок сотрёт, а потом по ветру развеет с балкона собственной квартиры, в которой омегу перед этим выебет за то, что тот моду взял слушать не пойми кого, а от альфы своего у себя дома запираться, нервы ему безжалостно мотая. — Так значит, тебе кто-то какую-то чепуху наплёл, и ты в это поверил? Тэхён, всё ещё себя правым считая, гордо замолчал, но вырваться из объятий альфы больше не пытался. — Ты ведь ничего не видел? — предположил Намджун, заведомо зная ответ. — Но мне друг сказал… — Нахуй таких друзей. Давай я ему язык отрежу, чтобы по пустякам больше не беспокоил, — альфа по голове омегу погладил. — Мне, конечно, приятно, что ты ревнуешь и всё такое. Но ещё хоть раз подобное выкинешь, я обижусь. — Ой, ну блять, — поражённо выдохнул Тэхён. — А ты поводов не давай, будь уж добр. — Не ведись на то, что не доказано, — отрезал Намджун и, взяв лицо омеги в ладони, добавил: — Ты мне, главное, верь, я не предам. И Тэхёну лучше было бы согласиться со словами альфы, иначе тот верность свою на крови подтверждать бы стал, хотелось того омеге или нет. Намджун, как он сам думал, по природе своей не особо обидчивым был — на самом деле очень — но острая жажда справедливости среди других его качеств явно сильнее выделялась. И если кто-то в чём-то его зазря обвинять думал, то с жизнью в тот момент прощался, когда рот свой открывал, чтобы Намджуна оклеветать. А Тэхёна Намджун, как ни крути, любил страшно, и если омега ему не доверял, от злых языков всякого наслушавшись, альфа ему преданность свою хоть сейчас доказывать бы бросился. Скажи ему омега под дождём на улице спать, сны его радужные и красненькую Феррари карауля, Намджун бы повиновался. Скажи омега ему яд выпить — Намджун бы его проглотил, ни секунды не раздумывая. Скажи омега ему убить кого-либо, плевать на статус — шлюху ли, президента ли — Намджун бы голову жертвы к ногам омеги на подушечке шёлковой через полчаса принёс. Тэхён, видимо, ошибку свою признав, виновато голову к плечу альфы склонил и «прости» пробубнил. Намджун не простить не мог.✲✲✲
Хосок целовал везде, Джин, на подушки спиной падая, не понимал, каким образом и в какой момент он вместо ресторана в постели альфы очутился. Ещё он не понимал, как докатился до того, что пальцами, дрожащими, рубашку Хосока сам расстёгивал, за пряжку его ремня заодно цепляясь, и с ума медленно, но верно сходил, наблюдая за тем, как Хосок, ту самую рубашку с себя стягивая, на него, лежащего под собой, глядел и губы облизывал, клыками сверкая. Если бы Джин смерть выбирал, то хотел бы, чтобы она именно так выглядела. Чон Хосок его персональной смертью являлся, и омега сам к нему в руки шёл, голову склонял, жизни побыстрее лишить умолял, словно знал, что дальше не хуже, а только лучше будет, дождаться собственной погибели не мог. Вот сумасшедший, сказали бы другие, — Джину плевать было, убивая, Хосок воскрешал моментально. Альфа, его от блузки освобождая, целовал глубоко и мокро, от мучений избавлял, обнимал крепко, членом, брюками обтянутым, о бедро точёное тёрся. Джин, на поцелуи отвечая, тёк, пах от этого просто умопомрачительно, заставляя Хосока себя забыть, в мареве из самых алых роз, в королевских садах выращенных, потеряться. Да, Джин тёк, а альфа, одурманенный, перед выбором стоял: либо последнюю одежду с омеги сейчас же стянуть и трахать его всю оставшуюся ночь, либо всё бросить, остановиться во времени и запахом этим так затянуться, чтобы лёгкие от мгновенно выросших в них розовых шипов в решето превратились. Хосок выбирал первое, ко второму обещал себе чуть позже вернуться. Омега под альфой обнажённый лежал, ужасно горячий воздух с ним один на двоих делил и, мозг совсем отключив, только на чувства решил положиться, ноги на его пояснице скрещивая и шею свою позволяя вылизывать. Хосок точно из ада сбежал, такой раскалённой его кожа Джину казалась, но он, всего себя обжигая, трогать альфу не прекращал, это отныне для него самой главной потребностью являлось, он его не трогать, казалось, разучился. Он вообще от многого отвык, с альфой связавшись. Не доверять, не чувствовать, не любить теперь просто не мог. Хосок ко всему, чего Джин избегал и боялся, уверенно «не» приписал, надеялся, что это навсегда. Джин стонами, твёрдого альфу в себе ощущая, это подтверждал. У Хосока силы было немерено, власти и денег ещё больше, слабостей он, казалось, не имел в принципе. Пока омегу не встретил. Джин его будто ладонью своей худою за шею держал, и стоило ему только слегка её сжать, альфа бы в крошку пред ним тут же рассыпался, потому что рядом с омегой стальным быть не получалось. Самая главная слабость Хосока сейчас под ним лежала, его в себя полностью принимая, за плечи его цепляясь, пальцами в шоколадные волосы зарываясь. Хосок себя таким уязвимым ещё никогда не ощущал, и ему стоило бы задуматься, а ради чего он вообще на такой риск шёл, зачем было необходимо себя опасности лишний раз подвергать, другим свою ахиллесову пяту показывать? Альфа готов был объясниться: Джин ещё большую силу давал, чем кто-либо представить мог. Хосок рядом с ним себя живым ощущал, да, уязвимым, но живым. И он ни на что другое бы это чувство не променял. Омега к его лбу своим прижался, шепча «люблю, кажется». Хосок после этих слов простыни, на которых омега лежал, согласен был как чокнутый выцеловывать. Он хотел Джину Вальтер в руки дать и попросить прямо сейчас его пристрелить — бешено стучавшее сердце грозилось ещё одного такого пожара не выдержать, заставить альфу в мучениях подыхать — поэтому пуля в висок лучшим решением в данном случае являлась. Хосок по своей воле на этот аттракцион пошёл, билет купил на самое лучшее место, а ремень безопасности пристегнуть забыл. Любил в ответ, хоть и думал, что любить кого-то так не способен был по природе своей. Альфа одну ногу омеги себе на плечо опустил, лодыжку его часто целуя, и нежности своей поражался. Джин на это голову назад запрокинул, руки вдоль неё красиво укладывая. Хосок, в него вбиваясь, помимо реального, оргазм эстетический ловил. Наблюдал, как на коже совершенно фарфоровой места поцелуев розовели, как сквозь губы приоткрытые из омеги тонким паром душа выходила вместе с оставшимися силами, как он из-под век тяжёлых на него глядел, как в себе его сжимать продолжал, ко второму кругу приглашая. Хосок с ним все девять готов был пройти, а утром ещё и завтрак выпросить попытаться.