✲✲✲
Подписав соглашение на размещение лимитированной серии костюмов во всех столичных бутиках, Джин сидел за своим рабочим столом и копался в свежих эскизах, иногда отвлекаясь на пролистывание последнего выпуска глянцевого журнала, обложку которого в очередной раз украсил очаровательный Тэхён, только что уехавший из офиса с Намджуном на Порше последнего. Этот Намджун, как и раньше, у Джина никакого доверия не вызывал, но Тэхён его, кажется, действительно любил, поэтому пропускал странные предупреждения брата мимо ушей, запрещая ему лезть в свою личную жизнь. Хорошо, если Тэхён считал себя достаточно опытным и понимал, какая на нём лежала ответственность, Джин снимал с себя все полномочия. На экране мобильного высветилось уведомление о том, что им пришло приглашение на показ от модного дома «Lu». Джин, переслав его Тэхёну, поставил рядом с лампой свой остывший кофе и поправил постоянно сползавшие на кончик носа очки. Всё это почти раздражало, но Джин почему-то чувствовал себя приятно уставшим и счастливым. В дверь постучали, и после короткого «да-да» омеги, в кабинет зашёл лениво улыбающийся Хосок. Джин оторвал глаза от издания и, подперев щёку ладонью, заворожённо уставился на появившегося. — Я тебя скоро как Намджун Тэхёна выкраду, клянусь, — альфа подошёл ближе и навис над ним сзади, взглядом обводя всё, что лежало на столе. — Ты слишком много работаешь, — произнёс он, гладя его напряжённую спину. — Не больше, чем ты, — Джин поднял голову, чтобы посмотреть на Хосока, и получил мягкий поцелуй в лоб. — Может, домой? — спросил альфа, вроде ни на чём не настаивая, но сразу же получил согласие. Джин, сняв очки, поднялся из кресла только затем, чтобы присесть на собственный стол. Он, взглядом альфу изучая, ласково пробежался ладонями по его плечам и поправил его расслабившийся галстук. Животное внутри Хосока жалобно заскулило, от нежности и заботы с ума сходя и требуя, чтобы хозяин сейчас же на колени упал и омегу замуж позвал, потому что все вот эти его действия были для кровожадной души альфы слишком. Слишком тёплыми, слишком доверительными, слишком выворачивающими наизнанку. Джин не знал, с кем повёлся, Хосок, пожалуй, чтобы его рядом с собой удержать, мог всю жизнь молчать, врать, не собою прикидываться, постепенно ему открываться. Мог, но не особо хотел. Он прекрасно понимал, что омега, скорее всего, нахуй его пошлёт, когда правда наружу выйдет, но рано или поздно это всё равно случится. Да и Джин глупцом не являлся, если его припрёт — сам обо всём узнает. С одной стороны, Хосока такая перспектива пугала, с другой, никакого желания в вечной лжи существовать не было вот вообще. Каким бы страшным человеком он ни являлся, сколько бы жизней ни отнял, чем бы он там ни промышлял, всё, чего он по-настоящему хотел, — чтобы омега его, такого страшного и грешного, полностью принял. Хосок только недавно к осознанию всего этого пришёл. Он хотел Джина в семью ввести, защищать хотел всю жизнь, хотел в дела клана посвящать, советоваться с ним, хотел любить и не скрывать от него своих демонов. Хотел, чтобы Джин помог ему с этими демонами справиться, пока они всё живое вокруг себя не сожрали, чтобы, несмотря ни на что, любил в ответ, как сейчас, пока ничего не знал, чтобы любил вопреки страху, вопреки своим надуманным принципам, вопреки морали, вопреки пониманию того, кем являлся альфа на самом деле. — Ты меня довести решил? — поглаживая чужие бёдра, отшутился Хосок, когда омега за этот самый галстук его к себе ещё ближе притянул. — Если не хочешь, чтобы мы тут всё разнесли, немедленно слезай и бегом в машину. Джин спрыгнул со стола и получил шлепок по попе, тут же слыша лёгкий смех Хосока позади, заставивший его тоже улыбнуться. Альфа столько радости дарил, что у омеги порой глаза разбегались, руки ко всему сразу тянулись, жадность до счастья и всего, что с альфой связано, просыпалась. Джин буквально чувствовал, как с каждым мгновением всё более зависимым становился. А Хосок ему абсолютно всего себя предлагал: обожал целоваться по утрам, красиво курил, сосредоточенно по телефону с кем-то разговаривая, всегда их пальцы переплетал, когда кончал, уйму засосов на его шее оставляя, ходил по дому с голым торсом, в одних спортивках, зажимая пришедшего к нему в гости Джина то на кухне, то в ванной, и смеялся, носясь за ним по гостиной, чтобы завалить его на диван. Всё это было для Джина как доза, в которой он нуждался ежесекундно, даже не ведая, что Хосок ощущал ровно то же самое. Омега, чувствуя на плечах тяжесть чужого пиджака, пахнущего горьким шоколадом и Hugo Boss, взял альфу под руку, стремясь ещё больше его запахом себя окружить. Хосок с трудом проглотил нетерпеливый стон, полностью раздавленный тем, как по-родному к нему жался Джин. Господи, они были страшно влюблены.✲✲✲
Альфа завернул не совсем в тот район, в который ожидал Джин, поэтому он вопросительно посмотрел на него, не понимая, что тот задумал. — Это сюрприз, — уже стоя в лифте и разминая шею, поведал Хосок, сломавшись под чужим внимательным взглядом. — Какой? — омега надул губы, вообще не представляя, что альфа мог преподнести ему на этот раз. — Узнаешь, — прозвучало многообещающе. Когда двери лифта открылись, Хосок пропустил Джина перед собой и, стоя у единственной на этаже двери, вручил ему ключ-карту от квартиры. — Дарю. Джин застыл в шоке. — Нет. — Нет? — Хосок выгнул бровь. — Это уже слишком, — омега быстро вернул ключ ему обратно. — Чон Хосок, мы даже не женаты! — Серьёзно? Так давай поженимся, я хоть сейчас готов, — предложил альфа, к стене его своим телом прижимая и смотря на него сверху вниз самым тёплым взглядом. — Я всё равно не могу принять такой подарок. — Ладно, дело твоё, — Хосок пожал плечами, приложил карту сам и отворил дверь, тихо подталкивая омегу вперёд. — Но она уже оформлена на тебя. Делай с ней, что хочешь. Можешь продать, подарить, в аренду сдать, сжечь, стены снести, полностью под себя переделать. — Зачем? — осматриваясь, спросил Джин. — У меня и так замечательная квартира, мне ещё одна не нужна. Альфа хотел ответить, что за тем, чтобы у омеги подушка безопасности была гарантированная, если с ним что-нибудь случится, чтобы ему банально было куда вернуться, если что-то в их относительно спокойной жизни вдруг пойдёт не так. Хосок загадывать день своей смерти желанием не горел, и всё же ему хотелось, чтобы в тот момент, когда он восвояси, адским огнём охваченные, отправится, Джин, его оплакивая, не остался с пустыми руками. — Просто так, — ответил Хосок, вновь осторожно его в спину подталкивая. — Давай же, не стесняйся. — Но… — Возражения не принимаются. Порадуй меня, не строй из себя снежную королеву. Джин, не переставая сомневаться, излучал недовольную ауру. — Это подарок. Поэтому не отказывайся, прошу, — в мягком, но настойчивом тоне альфы не было и нотки мольбы, он уже озвучил, что каждый квадратный метр помещения принадлежал омеге, поэтому не так уж и важно было, согласится тот принять его сюрприз или нет. — Что, совсем не нравится? Джин, ещё немного покусав губы в нерешительности, всё-таки поблагодарил его. — Пойдём, я тебе всё здесь покажу, — засияв улыбкой, Хосок включил приглушённый свет, встал чуть позади Джина и, опустив ладонь на его талию, повёл вглубь квартиры. Когда они зашли в спальню, из окон им открылась волшебная панорама ночного города, и Джин вздохнул так робко и восхитительно сладко, что Хосок, обвив его уже обеими руками, прилип сзади ещё сильнее, опустив подбородок на его острое плечо. — Красота какая! — восхищённо произнёс омега. Теперь подарок Хосока не казался ему таким плохим, как до этого, просто слишком дорогим и неожиданным. Жить он здесь, конечно, не станет, ему и у себя дома замечательно было, но обижать альфу отказом тоже не хотелось. — Хорошо, я беру свои слова обратно. Здесь на самом деле здорово. Хосок тихо засмеялся, опаляя горячим дыханием его щёку, и произнёс на ухо: — Я знал, что тебе понравится. Джин, глубоких вздохов альфы наслушавшись, осторожно выкрутился из его объятий и поднял глаза к потолку, затем перевёл их на пол и пошёл вдоль стены, проводя по ней рукой и задевая выключатель за выключателем, моментально гася в спальне весь свет. Хосок, всё ещё стоявший у окна, опустил руки в карманы брюк и над чем-то задумался, слыша, как позади Джин в этот момент осторожно присел на край кровати и скинул с себя жакет. Хосок затылком его взгляд прожигающий ощущал, чувствовал, как языки пламени, омегой пущенные, с ног до макушки его всего лизали, под кожу проникали, возбуждение по сосудам пуская, как с каждым вздохом в унисон с обеих сторон температура в комнате на градус выше поднималась. Альфа, с жаром не справляясь, расслабил затянутый омегой недавно с такой любовью галстук и развернулся к нему лицом. Джин, освещённый только огнями ночного Сеула, бликами просеивающимися через окна, глядел на него, наклонив тяжёлую голову вбок. Хосок, чужое настроение улавливая, направился к нему львиной походкой. Таких ласковых зверей, как этот, во всём мире было не сыскать, он со всеми остальными одичало себя держал — Джин же с ним как с котёнком домашним играл и даже не боялся, что тот поцарапать мог. Альфа ступал медленно, реально по-животному крался, приятную ухмылку на губах сохранял, будто из-под неё клыки, ядом сочащиеся, не виднелись, всё сильнее воротник рубашки оттягивал, пытаясь хоть как-то в сознание прийти, но всякая его попытка охладиться с треском проваливалась, блестящего взгляда космических глаз напротив не выдерживая. Хосок надвигался на него с расстановкой, в собственном ритме. С каждым его шагом омега, моргая томно, раздвигал свои колени всё шире, так, чтобы подпустить его к себе максимально близко. И, когда альфа подошёл вплотную, Джин, посмотрев на него снизу вверх, вынул края его рубашки из-под пояса брюк и запустил под неё свои горячие ладони, губами упираясь прямиком в чужую ширинку. Блять, Хосок думал, кончит от одного только вида, как омега губами его член обхватит, как на всю длину его возьмёт, как на вкус его попробует. Альфа почти шипел, предвкушая. Он даже через ткань горячие выдохи омеги чувствовал, по голове его гладил, себя раздевать позволял. Про то, как Джин в постели отдавался, легенды можно было слагать, но Хосок бы не сумел. Слов нужных не нашёл бы, даже пытаться не хотел, знал, что всё равно не выйдет. В такие моменты, находясь с омегой наедине, получалось только в поцелуях-объятиях теряться, касаться везде, сплетаться друг с другом телами, сгорать совместно, по обоюдному желанию, и возвращаться к началу, чтобы опять всё это повторить, чтобы снова друг друга до последней капли выпить, и так до бесконечности, пока силы не кончатся. Омега брал глубоко, низ живота целовал, языком тазовые косточки обводил, им же головку обнимал. Хосок глядел на всё это и диву давался, понимал — ещё немного и его нахрен по стенам спальни размажет. Поэтому он, взяв омегу за подбородок и вынув свой член из горячего рта, впился в его мокрые губы, на кровать вместе с ним падая. Вело от этого всего получше, чем от дорогущего порошка, яростно в дёсны втёртого после долгой завязки. От близости, от интимности, от раскалённых до предела чувств рвало на части, на такие мелкие кусочки кромсало, что их обоих было уже не склеить, не собрать воедино, они ко дну океана путь держали, к самой его низшей точке, прямиком туда, где вся боль, все страхи, все их опасения захоронены были. Они от света отдалялись, от касаний кожи к коже в собственной страсти захлёбывались, глохли от давления, слепли от ощущений, но вместе в темноте блуждать было не так страшно, как в одиночку. Хосок, перевернувшись, лежал на лопатках, омега его бёдра седлал, мощную шею гладил, целовал вязко, медленно вверх и вниз на члене двигался, удовольствие растягивал. Он ему весь и полностью принадлежал, подтверждением тому шрам на плече, от пули полученный, служил, который был всё равно что метка, который даже лучше метки напоминал, что Хосок всегда рядом будет, всегда защитит, собой прикроет, что своё сердце своими же руками из груди вырвет, если понадобится, но от Джина не откажется, в любом случае его выберет. Их клятва не у алтаря произнесена была, а в залитом кровью ламбо, и это связывало их навеки. Если Хосока завтра положат, он дух с улыбкой на губах испустит, потому что ему именно в этой жизни своего омегу встретить посчастливилось, потому что он смог испытать то, что далеко не всем удавалось. Он его нашёл, он его своим сделал, сам к нему дорогу проложил, столько эмоций с ним уже испытал, в таких разных видах его попробовал, что жалеть хоть о чём-то было бессмысленно. Наверное, так с ума и сходили: ночью, пьяными без алкоголя, в обнажённых горячих объятиях и с именами друг друга на устах. Хосок по бокам омеги руками проскользил, рёбра его все до единого пересчитал, на упругие половинки обе ладони уложил и сам в тело над собой вбиваться стал. Джина заштормило, он ногтями в его предплечья впился, губами — в губы, слова любви, с поцелуями смешанные, наружу стонами вырывались. Под кожей, где альфа касался, пекло, под кожей Чон Хосок было выведено, на сердце, на внутренней стороне век, на плече, где шрам красовался, — тоже. Так вот, что ощущают, когда всё по-настоящему, когда вот так крышесносяще нежно, когда хорошо до схлопывающихся вселенных перед глазами. Джин хотел бы в тайне всё то, что к Хосоку чувствовал, сохранить, хотел бы плакать блаженно и тихо молиться, бога за него благодаря, но вместо этого всё, что на душе было, в открытую альфе показывал, держать в себе мощнейший водопад из эмоций не мог, и его, о чудо, не отталкивали. Хосок с радостью всё, что омега взваливал на него, принимал, сжимал его голое тело в своих сильных руках, шею поцелуями покрывал, шептал о том, как внутри него было жарко. А Джин, ещё сильнее на член насаживаясь, чувствовал, как альфа под ним дрожал, своими пальцами с его сцепляясь, как кончал глубоко в него, как его язык своим ловил. Да, именно так с ума и сходили.✲✲✲
— Вау, какой горячий, — протянул Тэхён, наблюдая за тем, как Намджун оборачивал вокруг бёдер полотенце, и облизнул распухшие от недавних поцелуев губы. — Можно без комментариев? — альфа, весь смущённый, отправился к мини-бару, себе наливая виски, омеге — вино. Тэхён, отдыхавший в ворохе одеял и подушек, с чувственным «спасибо» принял бокал из рук Намджуна и, когда альфа расслабленно уселся на кровать, повис на нём сзади, часто-часто чмокая у самого роста волос, собирая ещё не испарившиеся после душа капельки воды с его бронзовой шеи. Намджун, весь обласканный, сделал последний глоток, поставил бокал на прикроватную тумбочку и развернулся лицом к омеге: тот выглядел совершенно затраханным и дико красивым. Альфа медленно опустился на кровать всем телом, подкладывая руки под голову, и уставился на Тэхёна, уже наслаждавшегося вином. — Ну давай, ещё съешь меня, — ответил омега на полный обожания взгляд альфы. Не прошло и мгновения, как Намджун, воспринявший чужие слова всерьёз, набросился на него с щекоткой, так что Тэхён, благополучно расплескав добрую половину красного полусладкого на белоснежное постельное бельё, свалился на спину, хохоча и желая увернуться от разрезвившегося альфы. — Малыш, хватит! — пыхтел омега, пытаясь спрятаться от него под одеялом. — Кто тут ещё малыш? — альфа сгрёб его в объятия, возмущённый новым прозвищем, прижимая к себе так сильно, что выбраться омеге даже пробовать не стоило. — Ты младше меня на два года, — гордо отпарировал Тэхён с улыбкой на губах, утопая пальцем в глубокой ямочке на щеке альфы. — Ладно-ладно, твоя взяла, — он вскинул руки, сдаваясь на милость победителю и позволяя защекотать себя до полусмерти. — Давай сходим куда-нибудь на следующей неделе? Где ты ещё не бывал? — наконец успокоившись, проговорил альфа, уютно устраиваясь рядом с омегой. — Не, не получится. У меня несколько съёмок, ещё и Чимин пригласил нас с Джином на свой — боже, мои молитвы были услышаны — последний показ, — Тэхён, лёжа на плече альфы, держал их ладони вместе, поочерёдно изучая то его, то свою. — Хочешь, я с тобой пойду? — предложил Намджун, шаря носом в пахнущих клубникой голубых растрёпанных волосах омеги. Отпускать Тэхёна, да ещё и с Джином на пару, одних, без охраны, вот так просто к Чимину было нисколько не безопасно. Мало ли что могло произойти. Этой бешеной суке выкинуть какую-нибудь хуйню вообще ничего не стоило, хоть Намджун и надеялся на его благоразумность. — Ни за что! — омега быстро поднялся, опираясь на одну руку, и угрожающе выставил указательный палец другой вперёд. — Я тут поразмышлял, и знаешь что? Ты — мой, и я имею полное право ревновать. Поэтому пойду без тебя, не хватало вам ещё пересечься с этим придурком. Намджун только вздохнул и подмял омегу под себя, в душе не чая, почему Тэхён так ко всему этому прицепился. Они вроде бы всё обсудили, точку поставили в этой теме, договорились не придумывать себе что попало. Но омега, кажется, не собирался прекращать вспоминать об этом, хотя месяц прошёл, если не больше, и прецедентов подобных больше не было. Намджун хотел сказать, чтобы омега себя поедом есть заканчивал, хотел настоять на том, чтобы он прекратил накручивать себя, из-за того, чего сам лично даже не видел, но в случае с Тэхёном всё это было бессмысленно. Его было не переубедить, не перестроить, он всё всегда на максимум делал: если ненавидел, то ненавидел люто, если любил, то без остатка, если ревновал, то на все сто, а порой и двести процентов. Альфе казалось, что это закончится только тогда, когда один из них троих этот мир покинет — либо Чимин, либо Тэхён, либо сам Намджун. Другого выхода не было. — Ты невыносимый, — заключил альфа со вздохом. — Но ты всё равно меня любишь, — констатировал Тэхён и нежно взял его лицо в свои тёплые ладони. — Да, поэтому будь осторожен. Омега кивнул, утягивая Намджуна в сладкий поцелуй.