Osmosis

Дазай лениво потягивал виски со льдом, разглядывая ряды бутылок позади барной стойки и ловко смешивающего коктейли бармена. Громкая музыка и оживленные разговоры сперва давили на уши, но со временем он абстрагировался от окружающей обстановки и перестал замечать их. Наверное, Осаму выпил уже примерно половину бутылки, но все равно делать это в баре казалось более естественным, чем в общежитии. Тем более, там его ждал Куникида, который осуществить задуманное и так бы не дал, забирая алкоголь чуть не с порога. Доппо всегда был таким правильным. Таким не похожим на самого Дазая. Может, это было и к лучшему. Его тяга к справедливости и бескомпромиссность в преследовании своих идеалов поражала. На него можно было равняться, к нему можно было тянуться, чтобы стать хорошим человеком. Чтобы просто стать лучше. Попытаться найти себя и смысл существования в этом, раз уж не вышло сделать подобное в Портовой мафии. Только вот иногда окружающая Осаму пустота казалась леденяще холодной, удушающей, а одиночество давило, словно толща воды во время попыток утопиться. Порой ему все равно хотелось поболтать с кем-то, кто во многом разделял его интересы (что уж точно являлось невозможным) или хоть в чем-то напоминал самого Дазая. Может быть, с тем, с кем у него было общее прошлое. Бесполезно. В конце концов, оставался лишь сам Дазай, наедине со своими мыслями. Собеседники, случайно встреченные в баре, не могли в полной мере удовлетворить его. Он не мог бы даже упомянуть, пусть и вскользь, о чем-то, что происходило до начала его работы в Агентстве. Разве что ему попался бы какой-нибудь отъявленный преступник. Кто-то, кто не осудил бы его и не сбежал, едва услышав о том, чем мужчине когда-то приходилось заниматься. Осаму также не мог бы позвонить кому-то из мафиози, ведь все еще считался предателем. Не с Акутагавой же ему болтать! А девушки, обычно посещавшие это место, умом не отличались; к тому же, к сожалению, они никогда не соглашались на двойное самоубийство. Дазай взболтал лёд в стакане. Был у него один кандидат на роль желательного слушателя. Только Чуя его и на порог не пустит. Он осушил стакан до дна и попросил еще. Наверное, после следующего придется уходить. Ночь была уже в самом разгаре, да и голову наполнила желанная лёгкость. Осаму задумался о том, как странно получилось, что Куникида каким-то образом подружился с Накахарой. Ходил к нему в гости, приглашал пообедать. Они вроде еще куда-то ходили вместе. Эти двое были такими разными — почти как сам Дазай с Доппо. О чем же они тогда разговаривали? Неужели о нем, Осаму? Мужчина улыбнулся. Сколько внимания к его скромной персоне. Он мог себе примерно представить, что о нем могли сказать, и какие ругательства использовал бы при этом Чуя. Удивительно, что Накахара вообще согласился бы обсуждать такую тему: порой его ненависть к Дазаю казалась слишком уж настоящей. Обжигающей. А сам Осаму не мог его ненавидеть. Пытаться уколоть — мог, выставлять идиотом — тоже, всячески издеваться — Господи, да сколько угодно, но не ненавидеть. Дазай даже начал забывать, сколько усилий раньше обычно шло на то, чтобы под всем этим скрывать свою привязанность к бывшему партнеру (а когда-то давно — и некое влечение), но тот прекрасно напомнил о себе, заявившись к ним в офис. Осаму улыбнулся, вспоминая заметно отросшие рыжие кудри, спадающие на лицо из-под неизменной шляпы, пронзительно смотрящие на него голубые глаза, самодовольную улыбку и сквозившее в поведении Накахары превосходство. Хорош ублюдок, знающий себе цену. И, к сожалению, совсем не нуждающийся в нем, Дазае. Впрочем, этому явно поспособствовал уход самого Осаму из мафии. Останься он и продолжай приручать Чую, будто одичавшего пса, может, к этому времени их отношения и изменились бы. Хотя кому Дазай врёт: поддразнивать друг друга они бы никогда не перестали. Годы проходили, Осаму поменял стороны негласного конфликта, а никого ближе Накахары у него по-прежнему не было. Агентство понемногу становилось для него родным местом, почти что семьей, но детективы все равно казались ему чужими. Абсолютно непохожими на него — будто с другой планеты. Дазай знал, что ничего в нем не изменится от того, что он начнет вести себя, как «хороший парень». Его ум гарантировал свободу действий и тогда, и сейчас, воплотить свои планы в жизнь не составляло проблем. А вот близости с кем-то Осаму так и не чувствовал. Вообще, ничего из того, что Дазай ощущал к Накахаре, не было присуще ему в отношении кого-то другого. Пока они не встретились, Осаму даже не знал, как это — иметь друга, а тем более — рисковать жизнью ради него. Мужчина безоговорочно доверял Чуе, и уже тот факт, что после его исчезновения на целых четыре года Накахара мог поступать так же, наполнял его щемящим теплым чувством, имя которого он подозревал, но не хотел называть. Как будто из-за того, что Дазай будет избегать этого, оно потеряет свою природу или силу. Перестанет сдавливать его сердце в клетке рёбер, заставляя его метаться и качать кровь всё быстрее и быстрее. Остановит сладкий яд, постепенно наполняющий его тело и дурманящий разум, кроша на мелкие кусочки его самообладание и выработанные годами маски. В какие-то моменты, в далеком прошлом, Осаму казалось, что он не выдержит, сдастся, позволит захватить себя неприемлемым эмоциям, что мгновенно нарушат его шаткое внутреннее равновесие. Что, возможно, приведут к катастрофе. Впрочем, подобные мысли давно остались позади. Чуя всё еще был человеком, на которого Осаму мог положиться, только и всего. Его главным соперником — да, но еще и другом. Таким, который может понять без слов, потому что во многом, через что прошел Дазай, Накахара был тогда вместе с ним. Осаму вдруг стало обидно. Почему Куникида, которого с Чуей ничего не связывает, имеет свободный доступ к нему и его квартире? В то время, как сам Дазай отброшен назад и забыт — неправильно, незаслуженно. Ему тоже часто хочется выговориться в соответствующей компании, и для этой цели подходил только бывший напарник. Решено. Он поедет к Чуе. Наиболее вероятно, тот его все-таки выгонит, но попытаться стоило. Дазай запахнул на себе плащ непослушными руками и соскользнул со стула.

* * *

Открывший ему дверь Накахара выглядел немного сонным и намного больше — удивленным. Осаму постарался соорудить на губах подобие обаятельной улыбки, но не был уверен, что получилось более-менее правдоподобно.  — Привет, Чуя, — радостно сказал он, словно сделал бывшему напарнику подарок уже самим своим присутствием.  — О, нет, — обреченно застонал Накахара. — Только не ты. Мне уже хватает того, что ко мне зачастил твой любовник, который вечно жалуется на тебя. Что с вами не так?  — Ну, наверное, что-то действительно не так, — задумчиво сказал Осаму. — Так впустишь?  — Нет, Дазай, и ты знаешь это, — Чуя выглядел непреклонным. Осаму бросил на него свой самый жалостливый взгляд, никогда не знающий поражения. Пару минут они молчали; радовало уже то, что Накахара так и не закрыл дверь прямо перед его носом. — Ты пришел пожаловаться на него? — наконец, устало спросил Чуя. — Потому что я… — Нет, — оборвал его Дазай. Накахара тяжело вздохнул и прошел вглубь квартиры, освобождая путь. Осаму в удивлении моргнул, после чего поспешил войти, пока его бывший партнер не передумал. Он разулся и послушно повесил плащ, прежде чем пойти искать Чую. Тот обнаружился на кухне. Включенный чайник шипел, оповещая о том, что вода скоро закипит, а Накахара, опершись плечом на стену, всматривался в темноту за окном. — Садись, — закомандовал он, услышав шаги Осаму, и тот подчинился, устраиваясь на стуле за кухонным столом, покрытым яркой скатертью с цветами. Дазай решил это не комментировать. Не стоило настраивать Чую против себя с самого начала разговора. Если честно, он совсем не ожидал такого приёма. Думал, его выгонят или сразу, или немного выслушав, но без какого-либо чаепития или еще чего-то, что делали обычные люди. Их взаимоотношения никогда не были такими. Но Чую это, кажется, совсем не смущало. Он разливал по кружкам кипяток, и помещение быстро наполнилось тёрпким ароматом зеленого чая. Казалось, даже сам этот запах немного взбодрил Дазая, и мужчина снова вдохнул его полной грудью. Он ощущал странное спокойствие, так непохожее на испытанное когда-либо до этого; ему казалось, что он очутился в правильном месте в правильное время, и от подобной мысли у него быстрее забилось сердце, наполняя его неясной радостью. — Кофе не предлагаю, — снова нарушил молчание Накахара. — Тебе, конечно, все равно, когда его пить, зная твою бессонницу, но я действительно рассчитываю сегодня хоть немного поспать. Поэтому, надеюсь, твой визит продлится недолго. Осаму улыбнулся, услышав, какое ударение бывший напарник сделал на последнем слове. — Я не собирался торчать здесь до утра, — пожал плечами он. — Почему вообще ты припёрся среди ночи? — тяжело плюхнулся на стул Накахара, закончив расставлять на тарелке печенье. «Как мило», — подумал Дазай. Когда-то подобное посещение однозначно предполагало бы распитие какого-то вина из драгоценных запасов Чуи. А еще в старые времена в коллекции бывшего напарника присутствовала также бутылка виски — специально для Осаму, чтобы тот слишком не набрасывался на любимый напиток самого Накахары. Употребляли алкоголь они все-таки по-разному: Дазай мог влить в себя много, почти не пьянея, Чуе же хватало двух бокалов вина, чтобы ощутить заметный эффект от спиртного. — Захотелось поговорить, — равнодушно отозвался Осаму, с любопытством ожидая ответной реплики. — В баре, или где ты там сидел, не нашлось собеседника? — поднял брови Накахара. — Или хорошенькой девушки, которой можно было бы предложить двойной суицид? — Как хорошо ты меня знаешь, — надо же, от него все-таки настолько сильно несло алкоголем, что Чуя заметил. Хотя, может, его одежда пропахла и сигаретным дымом, так что тот действительно легко мог бы предположить, где до этого находился Дазай. — Или ты таким больше не занимаешься? — насмешливо поинтересовался Накахара. — То, что ты состоишь в отношениях, так тебя изменило? — Ну, не настолько же, — издал смешок Осаму. — Мы давно не общались, а Куникида в последнее время заходил к тебе довольно часто. — Ох, тебе стало обидно? — язвительно протянул Чуя. — Кстати, о нем: я бы советовал тебе побыстрее свалить, ведь он, наверное, зол, что ты еще не появился дома. — Представляя, какую выволочку мне устроят, не хочется возвращаться вообще до утра, — вздохнул Дазай, поставив локоть на стол и опершись на руку подбородком. — Но не переживай, напрашиваться к тебе я не собираюсь. — Ты и так знаешь, что это не прокатит, — Накахара взял свою кружку и поднес к лицу, вдыхая аромат напитка. — К тому же, целее будешь, если не попытаешься сделать что-то такое же безрассудное. — Я в курсе, — глухо сказал Осаму, наблюдая за тем, как двигался кадык, когда Чуя пил. Он поздно спохватился, что ему тоже надо бы сделать хоть один глоток. Чай был вкусным, насыщенным, совсем чуть-чуть горчил, но это только прибавляло ему какую-то изюминку. Дазаю показалось, что, кроме, собственно, чайных листьев, в нем было что-то еще — лепестки цветов, возможно. Ему вдруг захотелось выпить несколько литров такого. Чуя всегда знал толк в том, что для себя выбирал. — Тебе нравится, — довольно заключил он, внимательно смотря в лицо Осаму. — Мои вкусы тебе хорошо известны, — Дазай осторожно отставил чашку. — Хотя, может, и не все. О, ты без перчаток. — Снял, пока принимал душ, — отмахнулся Чуя, и Осаму невольно представил это: как тот не спеша стягивает их — как перед применением Порчи, потом раздевается, залезая под струи воды, и та бежит вниз по его крепкому телу с хорошо очерченными, рельефными мышцами, что восхищали его еще несколько лет назад каждый раз, когда он их видел. Наверное, сейчас эффект еще внушительнее: Накахара уж точно не бросал свои тренировки, несмотря на достигнутую идеальную физическую форму. Его тело было настоящим совершенством. Нет, о таком Осаму точно не следовало сейчас думать. Странно, что в голову вообще полезли подобные мысли. Наверное, это алкоголь послужил их причиной. Чтобы отвлечься, он быстро сделал еще пару глотков и чуть не закашлялся: жидкость словно пошла не туда. — Непривычно слышать, что кто-то называет то, что между мной и Доппо, отношениями, — сказал мужчина, пытаясь переключиться на что-то другое. — Он это так называет, — фыркнул Чуя, всё так же пристально его разглядывая. — Мы просто спим вместе некоторое время, вот и всё, — Дазай наконец-то осушил свой напиток до дна и с сожалением уставился на опустевшую чашку. — Ты пришел поговорить о вас с Куникидой? — раздраженно спросил Накахара. — Потому что я предупредил тебя сразу: мне хватает уже бесед на эту тему не с тобой. — Ну, мы можем поговорить о наших отношениях тогда, — усмехнулся Осаму, скользя взглядом по лицу напротив. Чуя изогнул бровь, ухмыляясь. — На это не то, что ночи, а целой недели не хватит. — Ты прав, — выдохнул Осаму, машинально стуча пальцами по столу. Хотя, может, если бы они вдвоем во всем разобрались и заполнили все те пробелы, что вечно оставляли, не договаривая или переводя темы, непременно срываясь на оскорбления, стало бы немного легче? Ведь даже сейчас видеть Чую, взаимодействовать с ним было… непросто. — Ты со мной согласился? Дазай, что с тобой? — подозрительно прищурился Накахара. — Не знаю. Я, кажется, соскучился по общению с кем-то, кто меня хорошо понимает. Мы с Куникидой слишком разные. Порой — часто — это создаёт трудности, — Дазай поставил локоть на стол и оперся щекой на свою ладонь. — Как вы вообще начали встречаться? Или что там между вами происходит. Вы действительно полные противоположности, — задумчиво сказал Чуя. — Ты, правда, хочешь поговорить об этом? — весело осведомился Осаму. Ему ведь уже дали понять, что такой темы беседы следует избегать. — Ну, как бы то ни было, если тебе интересно, то всё произошло как бы само по себе. Сняли раздражение и напряжение однажды, потом повторили. Я его постоянно выбешивал, знаешь. — Очень хорошо знаю по себе, — вздохнул Накахара. — Нет, с тобой это было не так, — машинально протянул Дазай, переводя взгляд на ничем не закрытое окно. Правда, видно было мало что: он пришел к Чуе где-то около часа ночи — может, чуть позже — и уже некоторое время сидел у него. Из-за включенного на кухне света ничего не было видно с того места, где он находился. Возможно, если бы подойти ближе, упереться лбом в стекло, можно было бы разглядеть что-то в тусклом освещении уличных фонарей. Ночью всё казалось не таким, как днём. Обретало некий дополнительный смысл. — Ну да, конечно, — согласился Чуя. — Ведь в моем случае у тебя вовсе не было такого рода заинтересованности во мне. — Нет, всё было наоборот, — вырвалось у Осаму прежде, чем он успел себя остановить. Приехали. Снова его понесло не туда. Он заставил себя посмотреть на бывшего напарника снова. На лице напротив отобразилось замешательство. — В смысле? — непонимающе спросил Накахара. — Меня в таком ключе не интересовал как раз Куникида, — выдавил Дазай. — Понимаешь… — Постой, — оборвал его Чуя. — Прежде, чем ты продолжишь, мне нужно кое-что взять. Мы не сможем говорить о таком на трезвую голову. Я не смогу. — Оно и не обязательно, — Дазай снова уставился в окно. — Это было в прошлом. — Я хотел бы знать, если не возражаешь, — настоял Накахара. — Если уж это касается меня. — Ты имеешь право, — пожал плечами Осаму. — Я бы ни за что не признался тогда, но столько лет прошло, что, наверное, можно сказать. Чуя быстро вышел и не менее быстро вернулся, сжимая в руках бутылку вина. Пока тот хлопотал, открывая его и разливая по бокалам, Дазай пытался настроиться на откровенный разговор. Отчасти он жалел, что всё вылилось в это; с другой стороны, он был даже рад, подумав, что, может, раскрыв эту тайну, почувствует некое облегчение. Хотя рассказывать все еще было стыдно и неловко. И положение только усугублял тот факт, что в этот вечер Осаму порой ловил себя на мыслях, которые были не совсем совместимы с отношением к Чуе исключительно как к бывшему напарнику. Нельзя было дать ему понять это, независимо от того, происходило ли подобное под влиянием спиртного или же дело было в чем-то еще, в чем копаться, откровенно говоря, совсем не хотелось. Дазай набрал в грудь побольше воздуха и приготовился. Он расскажет всё сухо, не даст слабину, не покраснеет, и Накахара не получит даже намека. — Сегодня я пришел поговорить с тобой как с другом, — обронил Осаму. — Но раньше, несколько лет назад, я вовсе не хотел, чтобы мы были друзьями. — Отличное начало, — с сарказмом прокомментировал Чуя, отсалютовав ему бокалом. — Продолжай. — Если не будешь меня перебивать, — Дазай бросил на него красноречивый взгляд, и Накахара кивнул. — Как помнишь, наши отношения сложились не слишком удачно с самой первой встречи, и задали направление дальнейшему взаимодействию. И все-таки, я не могу сказать, что по-настоящему тебя ненавидел. Да, ты меня часто раздражал; к тому же, меня злили твои успехи в боевых искусствах. Нас вообще по-разному готовили: из меня делали, преимущественно, стратега, и я бы тебя никогда не догнал в умении владеть оружием или в навыках рукопашного боя. Но мы вечно соревновались, так что приходилось хитрить и быстро соображать, чтобы дурачить тебя и оставлять позади. Ты стремился жить и готов был выгрызать себе путь вперед, если бы понадобилось; я же больше плыл по течению, стремясь найти смысл своего появления в этом мире, и так ничего и не мог обнаружить. Мы были как из двух разных миров: ты не интересовался мной вне нашего сотрудничества как «Двойного черного», у меня тоже была другая компания, с которой я проводил время; и все-таки, когда мы были вместе, мне не хотелось расставаться. С тобой можно было не выбирать слова — и даже не в том плане, что не церемониться, а потому, что порой они были и вовсе не нужны. Ты мог понять меня, как никто другой. Ну, и, может, еще Одасаку. Это было комфортно, и общение не напрягало. Ты мгновенно реагировал на все мои насмешки и замечания, и с тобой было интересно. Я как-то и не заметил, как всё это захватило меня настолько, что я поймал себя на мысли, что мне безумно нравится такое взаимодействие. Нравится быть с тобой. Нравишься ты. Нравился, то есть. Осаму почувствовал, что в горле жутко пересохло, и выпил своё вино залпом. Чуя, не сводящий с него внимательного взгляда, налил ему еще. — Продолжай, — тихо попросил он. — Когда меня накрыло осознанием, я немного растерялся. В замешательстве от собственных ощущений, я не мог придумать ничего целесообразного для такой ситуации. У меня были тысячи мыслей и вариантов, что сделать, но ничего из этого не годилось. Поэтому ты, наверное, не заметил, но в итоге я только стал донимать тебя сильнее. Только теперь уже вкладывал во все издевки двойной смысл. Провоцировал еще чаще. Мне казалось, что таким образом я владел твоим вниманием, что оно безраздельно принадлежало мне. Ну, много чего казалось, на самом деле. Подростковый возраст, гормоны, всё такое. Наверное, я выглядел, как школьник, дёргающий за косички понравившуюся девочку. — Сколько лет тебе тогда было? — поинтересовался Накахара. — Не знаю, может, шестнадцать или семнадцать. Не помню, — равнодушно ответил Дазай. Он мог бы назвать более точно, но не хотелось демонстрировать Чуе, что он держит в памяти подобные вещи. Чтобы тот не заподозрил, что Осаму до сих пор не все равно — так, чтоб целиком и полностью, и чтоб рассказывать об этом действительно можно было без усилий, а не лишь притворяться, что оно так. — Ну, продолжение ты знаешь. Я ушел из Портовой мафии, а когда мы встретились снова, то просто продолжили общаться так, как и раньше. Только сейчас это больше в силу привычки, — Дазай сделал еще пару глотков. — Может, и хорошо, что я пропал на четыре года. Всё прошло. А так — кто знает, чего бы я еще натворил в стремлении привлечь твое внимание? Он замолчал и просто посмотрел на Накахару. Сейчас тот либо наорёт на него, либо ударит, либо и то, и другое сразу. Дазай даже не мог представить, как поступил бы сам на его месте. Хотя нет, ему, наверное, было бы приятно. Только у него в этом деле был личный интерес. — Ты такой дурак, Осаму, — вздохнул Чуя, и Дазай, моргнув, широко распахнул глаза. — А что, у меня были шансы? — он попытался отшутиться, чтобы скрыть то, насколько потрясён такой спокойной реакцией. — Не было у тебя тогда шансов, — Накахара усмехнулся с еле заметной грустью. Может, сторонний наблюдатель и не углядел бы, но Осаму обратил внимание, что с одной стороны рта уголок его губ был опущен. — Но спасибо, что поделился. Не ожидал от тебя такой откровенности. Обычно ты всегда слишком скрытный. — Я — одиночка по натуре, — гордо заявил Дазай, допивая вторую порцию напитка. Чуя потянулся к его бокалу, невзначай прикасаясь к пальцам (и вызывая мурашки от контакта кожи с кожей, в чем Осаму ему никогда не признался бы), чтобы налить еще. Продолжение разговора Дазай помнил смутно. Кажется, они не обсуждали ничего важного. Ничего, связанного с рассказанным. Мужчина был даже рад, что Чуя проявил уважение к его чувствам, с легкостью переменив тему и не отпустив обидных комментариев на его слова. Пожалуй, у них действительно могло бы получиться подружиться. Хотя это и было бы не так уж и просто. Годы проходили один за другим, а Осаму, пересекаясь с Чуей, все еще ловил себя на мысли о том, что часть некого притяжения, что он ощущал к нему раньше, никуда не делась. Крохотная, почти что совсем не заметная, если специально не выискивать её, не сосредотачивать на этом внимание. Кто знает, возможно, какое-то время назад — когда у них с Доппо всё только закрутилось, — получи он возможность изменить свои с Чуей отношения в желательном еще когда-то давно для себя ключе, то немедленно так и поступил бы? Даже зная, что это непременно ранило бы Куникиду, а тот такого определенно не заслуживал. Сволочь он, Дазай. Всю жизнь Осаму чувствовал себя неполноценным, далеким от того, что объединяло других людей. Даже Чуя — можно сказать, государственный эксперимент, — был более человечным, чем он сам. Дазай мог только приносить страдания другим, отравлять им жизнь своими поступками и даже самим своим существованием. Он поражал, словно раковая опухоль. Все, кто его знал, заранее были прокляты. Ему не было места в этом мире. Подобные мысли терзали его каждый день, сводили с ума своей настойчивостью, звучали в его ушах набатом. Дазай давно забыл, когда впервые почувствовал себя не таким, как остальные; когда решил, что чем скорее закончит своё существование, тем лучше будет для всех. Осаму вытянул телефон и проверил, который час. Было почти пол пятого утра. Наверное, для очередной попытки самоубийства он мог бы найти время получше. Поэтому он просто поплелся в общежитие для членов Агентства, мысленно настраиваясь на встречу с Куникидой. С Чуей всё прошло не так и плохо; может, ему повезет и в этот раз? Дазай как можно тише открыл ключом дверь и зашел внутрь, разуваясь и раздеваясь. Надежда, что Доппо наверняка спит, умерла, как только он повернул из коридора и увидел мужчину сидящим за столом и что-то записывающим в свой извечный блокнот. Куникида бросил на него уничижительный взгляд. — Я даже не хочу выслушивать оправдания тому, где и почему ты до этого времени шлялся, — хмуро заявил он. — Я был у Чуи, — сказал половину правды Дазай. Не говорить же, что остальную часть вечера и ночи он просидел в баре за выпивкой? — Что? — Доппо, кажется, был искренне поражен. — А почему ты так удивлен? Он не только твой друг! — Осаму развалился в ближайшем к нему кресле. — В первую очередь, он, вообще-то, мой друг. — Ты никогда так его не называл, — фыркнул Куникида, — только говорил что-то насчет врага и извечного соперника. — Это трудно объяснить словами, — пожал плечами Дазай. — Наши отношения слишком сложные для всех этих определений. Но он несомненно показал себя как настоящий друг, за всё то время, что мы знакомы. Куникида фыркнул, сложив руки на груди. — Странно думать о том, что у тебя могут быть друзья, — вставил он. Осаму горько ухмыльнулся. — Я и сам старался никогда не использовать это слово. Даже когда общался с Одасаку, — он нахмурился. — Не то, чтобы я никогда не жалел. Но дружба с ним тоже отличалась от тех отношений, которые у нас были с Чуей. Мы друг друга на дух не переносили, но в бою рвали глотки друг за друга и рисковали жизнью. Чтобы потом снова разругаться, на чем свет стоит. — А ты сегодня разговорчивый, — Куникида развернулся лицом к нему и сел, закинув ногу на ногу. — Никогда же не говоришь о прошлом. — Да и нечего там рассказывать, — хмыкнул Осаму, сильнее опираясь на спинку кресла. — Кроме того, мы немного повспоминали старые времена за бутылкой вина. Это, наверное, часть проводимой им терапии. Доппо снова раскрыл свой блокнот, листая страницы, будто в поисках чего-то. — Кажется, он неплохо помогает нам в отношениях, — улыбнулся Дазай. — Сохранить их, чтобы те не треснули по швам. — Он прекрасно тебя изучил, — произнес Куникида, все так же не отрываясь от блокнота. — Верно, — подтвердил Осаму. — Хотя все равно недостаточно. Мы выяснили это сегодня, — он минуту помолчал. — Чуя вообще хороший человек. Готовый прийти на помощь, вытянуть из трудной ситуации — осыпая ругательствами при этом, но все-таки. Он всегда думал о своих подчиненных, подсчитывал раненных и убитых, даже пушечное мясо. Меня подобное никогда не заботило. — А ты был тем еще подонком, — невозмутимо сказал Доппо. — Это уж точно, — Дазай, вопреки всему, ощутил некую гордость. — Не знаю, как он со мной справлялся. Терпения, конечно, не хватало, но что тут поделаешь. У меня сложный характер. Принимая во внимание всё, что я сотворил по отношению к нему, он относился ко мне по-божески. И всегда был готов доверить мне свою жизнь, — Осаму вздохнул, растягивая губы в легкой улыбке. — Я совсем не ценил этого. Смысл жизни вообще был мне неведом. Я не видел причины, почему он делал подобное и никогда не отступался от своей позиции. Думаю, я вообще не заслужил такого, как он. Куникида громко захлопнул записную книжку. — Знаешь, ты говоришь о нем… даже не совсем как о друге, — тихо сказал он. Осаму улыбнулся. Доппо попал в яблочко. И хотя Дазай сказал Чуе, что всё это было в далеком прошлом, он подозревал, знал, не мог не замечать, что что-то здесь было не так, что его — возможно — все еще тянуло к бывшему напарнику. И сегодня тоже. Отрицать подобное было бессмысленно. После своего откровения ему в один момент захотелось потянуться, вжаться в мягкое тело в непосредственной близости от себя, уткнуться губами в чужую шею и больше никогда не уходить, никогда не отрываться от того, кто сидел рядом. Он даже подумал, что, возможно, существовала все-таки малейшая вероятность, что Чуя позволил бы сделать это. Принял бы Осаму таким, каким он был: потерянным и жутко одиноким, отчаянно жаждущим его тепла. Но это было невозможно. Обстоятельства сложились так, как сложились, и до недавнего времени его почти всё устраивало. Он не позволял себе копать глубже, желать большего: не в этой жизни, не в его случае. Осаму никогда не стать таким, как другие люди. Никогда не получить того, на что имел право каждый. Он не позволил вымученной улыбке исчезнуть со своего лица и снова обратил всё свое внимание на Куникиду. — А ты что, ревнуешь меня к нему? — легко протянул Дазай, будто заигрывая. — Не сказал бы, — фыркнул тот. — А ты меня? — К Чуе-то? — заливисто рассмеялся Дазай. — Не хочется тебя огорчать, но ты вовсе не в его вкусе. Он, конечно, хороший парень, но ты слишком… правильный, что ли. Зная Чую, я бы скорее предположил, что он тот тип, которому вечно не везёт втрескаться в какого-то ублюдка. Улыбка застыла на губах, как приклеенная, а сам Дазай словно оцепенел. Хорошо, что Доппо не обратил внимания: мужчина как раз, отвернувшись, откладывал записную книжку в сторону, на гладкую деревянную поверхность. Да, это, конечно, догадки и сложившееся впечатление, а Осаму ни разу не психолог, но вот… под такое описание жутко подходил он сам. Тогда, тем более, странно, что он никогда не замечал в поведении Чуи ничего, что могло бы подтвердить подобные мысли. Накахара вел себя, как всегда: и тогда, в прошлом, и сейчас. Формат их общения нисколько не изменился. В нем ни за что нельзя было бы уловить какое-то особое расположение к Дазаю или же симпатию. Только вот Чуя и сам выглядел жутко удивленным тем фактом, что как раз Осаму питал к нему что-то. Словно… тоже не замечал. В принципе, это трудно было бы сделать. Дазай неплохо шифровался. Нет, не может того быть, чтобы заслепило их обоих. Осаму всегда слишком большое внимание уделял деталям, а уж умение читать Чую по лицу или жестам мужчина отточил в совершенстве и мог бы поклясться: напарник ничего к нему не чувствовал. Правда, он никогда не проверял. Никогда не создавал такую ситуацию, где это бы проявилось отчетливее всего. Осаму даже никогда не приставал к нему откровенно, чтобы посмотреть на реакцию. Он сглупил? Вероятно. Хотя, зная Накахару, за такое тот мог бы его отправить в реанимацию не на дни, а на недели. И был бы, в каком-то смысле, прав. Нарываться всегда было чревато последствиями, что никогда не останавливало Дазая и, собственно, только подогревало его интерес лезть к Чуе. И тем не менее, даже в этом у них были определены некие невидимые границы. Никогда не обсуждаемые вслух и ни за что не нарушаемые. Из размышлений его вытянул голос напарника. — Ты идешь спать? — невозмутимо поинтересовался Куникида. — Благодаря тебе, большая часть ночи уже прошла. — Тебе не обязательно было ждать меня, — машинально ответил Осаму, все еще зацикленный на своих мыслях. — Я не жалею, — отмахнулся Доппо. — Узнал много нового. «Я тоже», — подумал Дазай. Всё это следовало хорошенько обмозговать, а он не был уверен, что сможет это сделать после кучи выпитого спиртного и почти сутки не спав. Завтра и в последующие дни он сделает выводы и решит, как поступить. Даже целый план составит. Осаму медленно поднялся и зашагал вслед за Куникидой.