***
— Какой у тебя беспорядок, — беззлобно проворчала я, пытаясь найти нужный мне документ в ворохе бумаг на рабочем столе Сина. — Вот эти обращения можно было бы сложить в одно место и расположить по датам… почему бы тебе не завести секретаря, который занимался бы подобными вещами? Ладно, давай хотя бы я сложу по порядку… — Эйми, нет! — немедленно вскинулся он, отвлекаясь от составляемого текста. — Нет, нет, нет!.. Я же потом ничего не сумею найти! От удивления я немедленно прекратила свои попытки и даже вскинула ладони, демонстрируя, что больше ничего не прибираю. Он выдохнул с таким облегчением, как будто я не предложила помощь, а попыталась уничтожить его документы. Очень интересно. Я красноречиво вскинула брови, обведя глазами творящийся вокруг него хаос. — И ты станешь утверждать, что при такой организации ты спокойно находишь то, что тебе нужно? — скептически уточнила я. — Это же… черти что, настоящий бардак. — Это мой бардак, коиши, — резонно отозвался Син. — Я прекрасно знаю, где в нем что лежит, и привык работать без секретаря. Я не имею желания перестраиваться. Я вспомнила о самом начале его пути к вершине, когда еще он сам занимался тем, что без конца перебирал дядины бумажки, угодливо поднося необходимые на подпись. Он всегда протягивал их главе клана из положения уничижительного поклона — касаясь лбом пола, как раб или слуга. И всегда в самый подходящий момент. Тогда я даже не задумывалась, но сейчас я видела и знала, что он горд, горд до болезненного. Интересно, что он чувствовал в те моменты?.. Я чуть дернула головой — нет, лучше даже не пытаться размышлять. В конце концов это давно в прошлом. Син усмехнулся на мой жест, и я подумала, что он легко догадался о ходе моих мыслей. Иногда от этого становилось не по себе. У меня не было тайн от него, но тем не менее не всегда приятно осознавать, что твои размышления не составляют для собеседника никакой тайны. — Очень хорошо, что ты зашла, — заговорил он, легко переводя тему. — Могу я спросить твоего мнения?.. Рабочий вопрос. Ты уже не занята? — Разумеется, можешь, — я осторожно присела рядом, расправив рукава кимоно. До этого я беседовала с одним высокородным господином из влиятельной семьи, поэтому на мне было довольно солидное фурисодэ***. — Я собиралась пойти переодеться и потренироваться, — мои вечера всегда были посвящены этому. — Но смысла торопиться нет. Что там? Он убрал в сторону руку, давая мне возможность прочесть написанное на листе. Я внимательно всмотрелась в ровные ряды иероглифов. Речь шла о запрете на ритуал «лотосовой ножки» — как раз та варварская традиция, что лишила абсолютное большинство местных женщин благородного происхождения возможности передвигаться самостоятельно. — Это… хорошая и благородная мысль, — осторожно заметила я. — Но после оглашения такого приказа будет страшный скандал. Мы настроим против себя весь местный двор; они сочтут это оскорблением. Они почти поклоняются своим традициям, даже жутким. В итоге все продолжат делать, как делали всегда, ведь никто не сможет проверить состояние ног всех девочек, а вот ненавидеть нас за пренебрежение к их идеалам красоты будут отменно. — Коиши, ты меня недооцениваешь, — усмехнулся он. — Конечно, я понимаю, что будет сильный скандал. Но самый лучший вариант уменьшить резонанс при оглашении не популярных решений — переключить внимание, перенаправить недовольство. Корцы или не корцы, это все равно люди. Люди как люди. У меня найдётся, чем их увлечь. Ох, и в самом деле, что это я? Столь очевидные вещи не ускользнули бы от его внимания. Я постоянно забывала о том, как циничны и сухи могут быть его рассуждения в том, что касалось составления стратегий. Наверное, я все ещё не до конца привыкла ко всем разительным переменам, произошедшем в нем за время нашей долгой разлуки. Уж конечно, девять лет назад с его губ никак не могли сорваться подобные формулировки. Впрочем, кто знает, как он рассуждал тогда? Тогда мы о политике не говорили. — И на что же ты намерен перенаправить внимание людей? — уточнила я, отвлекаясь от мелькающих некстати посторонних рассуждений. — В выгодную для нас сторону, конечно же, — он абсолютно невозмутимо пожал плечами. — Посмотри, у меня есть громкое дело против одного ублюдка, местного священнослужителя, — он прервался, зло фыркнул и угрюмо бросил в сторону. — И почему среди святош вечно столько грязи?.. Так вот, этот совсем ненормальный: потрошил детей после молитв. Я лично все проверил, ошибки быть не может — он виновен. Ничего себе смирение и покорность судьбе, правда? Везде не без уродцев. Как отвратительно. Даже здесь, где люди и их помыслы проще и чище, находятся омерзительные примеры деформации человеческих душ. Неужели они есть везде, повсеместно? — Мерзко, Син, — признала я. — Но этого все равно ни разу не хватит, чтобы приглушить резонанс от запрета на «лотосовую ножку». — Не хватит, разумеется, но это для совсем другой цели, — а, двойная интрига. Снова в его духе. — В кругах управления религией никогда нет идиотов, коиши. Это дело можно выкрутить так, что урон их будет колоссальным. Им перестанут так безоговорочно доверять, им перестанут жертвовать деньги в таких количествах. Репутацию священнослужителей можно будет разнести по кирпичикам. Вполне в моей власти. Стало быть, у них будет отличный мотив выполнить любую мою просьбу. Понимаешь, Эйми? — он прищурился. — Это духовенство, а не глассердская власть развяжет новый скандал. Найдут какую-нибудь шокирующую ошибку в толковании своего священного писания; они тут над ним все так трясутся.... Я пока не решил, правда, какую именно: или касаемо запрета для неприкасаемых на использование общественных колодцев (колодцы-то окажутся общими!), или касательно убийств рабов (убивать-то их окажется нельзя!). Или и то, и то. И какое уж всем дело будет до «лотосовой ножки», когда земля содрогнулась до основания. Ошибка в понимании священного писания! Ни малейшего уважения к чужой религии. Впрочем, и к нашим богам у него, к сожалению, уважения не больше... — Ладно, Син, я согласна, это очень хорошо придумано, — наконец, долго выдохнув, подтвердила я после нескольких безуспешных попыток найти изъян в его плане. — Но сложно. Кроме того, как ты планируешь контролировать, соблюдается ли твой запрет хоть кем-нибудь? Какие будут наказания для тех, кто запрет нарушит?.. Думаю, ты понимаешь, что штрафы назначать не имеет никакого смысла, потому что каждый уважающий себя корец сочтёт, что этой денежной компенсацией он просто платит за красоту дочери, сестры или наложницы. — Как раз за этим мне и нужно твоё мнение, милая Эйми. У меня есть несколько вариантов…***
На неделе выдался невероятно жаркий день — раскалённый густой воздух вливался в лёгкие, словно вязкая патока. Работать становилось особенно сложно — к полудню, когда жара сделалась совсем невыносимой и прекратила отступать даже под напором лёгких чар, я сдалась, отложила кисть и вышла во внутренний двор, где среди деревьев слабо поблескивал искусственный пруд с кристально чистой водой. Время от полудня до двух часов вполне официально считалось в Коре часом отдыха — становилось слишком душно, пекло слишком сильно. В любое время года. Я обнаружила, что климат этот весьма тяжёл для постоянной жизни глассори — у нас было намного прохладнее. Во внутреннем дворе замка находиться было вполне терпимо. Деревья и легкие тенты создавали тень, вода — свежесть, а простые чары, закреплённые на нескольких замысловато сделанных амулетах, их удерживали, давая спасение от зноя. Вскоре должны были прибежать дети, у которых как раз в этот час значился перерыв в занятиях. Подходил, присоединяясь к нашему отдыху, и Син, обыкновенно только завершающий тренировки, — для него это было сменой работы над собственными навыками в кендзюцу на скучную и тяжёлую работу наместника. Кендзюцу стояло раньше, потому что ему предпочиталось отдавать то время, когда голова болела не слишком сильно. И ни один целитель, независимо от пола, возраста, опыта, практикуемых практик, не мог назвать причины, по которой появились эти безжалостные головные боли. Все рекомендации были просты: воздержитесь от излишних нагрузок, чаще медитируйте, больше находитесь на свежем воздухе. Бесполезный бред. Я помню, меня в детстве тоже рекомендовали лечить подобным, разве что ещё советовали молиться. Бред, бред… но все равно, это хотя бы что-то. И вот, по моему настоянию мы целых два часа посреди рабочего дня просто отдыхаем на свежем воздухе, проводя время с детьми и друг другом, — немыслимо в том ритме жизни, к которому привык он и к которому уже стала привыкать я. Но особенного эффекта пока не наблюдалось. А не связаны ли головные боли с его нездоровым аппетитом, совершенно никак не сказывающемся на теле?.. Тревожно. Очень тревожно. — Госпожа, как всегда, задумчива, — заметил Син, появляясь рядом со мной. — Поделитесь, что же служит причиной задумчивости на сей раз? Мгновение я колебалась, поджав губы и ощутив во рту слабый привкус смазавшейся рисовой пудры. Сказать?.. Или не стоит? О, молчание уже однажды обходилось нам слишком дорого. — Ты, кои, — едва слышно отозвалась я, приблизившись и одновременно сложив печать против подслушивания. Я очень постаралась сделать свой голос мягким и ласковым, лишенным требовательности или обвинительных интонаций. — Я наблюдала за тобой… ты никогда не обращал внимание на то, что ты ешь гораздо больше любого из людей? И тот момент с мясом, которое вечно пережарено. Оно ведь кажется тебе таким только потому, что на самом деле тебе хочется… совсем сырого? Улыбка ушла с его губ — он сделался очень серьёзным. Его взгляд от меня ускользнул вниз, к лениво плещущейся воде. В ее нежной прохладе скользили гладкие спины нескольких императорских карпов. — Тебе неприятно? — тихо спросил Син. — Нет, нет, я всего лишь переживаю, — прошептала я, слабо прижавшись лбом к его плечу. — Ты сам знаешь, что происходит и почему? Я правда очень сильно волнуюсь. Если я могу что-нибудь сделать… — Это, — собравшись с мыслями после небольшой паузы, ответил он, вновь нащупав пальцами мою ладонь. — Это неприятный побочный эффект… — я вся напряглась, ощущая встающий в горле ком. Пальцы сжались практически против воли. — Прости, милая Эйми, я не сумею рассказать все, как бы мне ни хотелось. В плане сохранения стратегически важных секретов некроманты могут выдать кое-что поинтереснее, чем Канэ. Но это последствия изменения строения жизненного источника, — он дернулся и обернулся ко мне, возвращая ухмылку. — Ничего страшного, госпожа. Ущерб здесь разве что для продовольственных запасов. Все в порядке. Мне искренне хотелось бы верить. В конце концов ничего страшного в том, что он ест много, мы вполне можем позволить себе это. Но изменение жизненного источника — это весьма серьезно! Понять это очень легко даже имея столь общие представления, как у меня. Разомкнуть онемевшие губы и хоть немного расслабить сжавшиеся пальцы уже оказалось тяжёлым испытанием. Мы не успели закончить разговора, потому что рядом раздались весёлые голоса Яры и Аки — я поспешно развеяла печать и небольшим усилием воли убрала выражение тревоги со своего лица. Не время. Эти дети заслуживают того, чтобы чувствовать себя в безопасности и не бояться за будущее хотя бы крошечный остаток своего детства. — Защищайся!.. — немедленно воскликнул Аки, грозно наставляя на Сина деревянный меч. Его глаза, на солнце удивительно напоминающие мои, поблёскивали. По какой-то причине так вышло, что я очень мало говорила о них до этого. Но тем не менее я могу с уверенностью заявить, что эти дети были важной частью нашей жизни. Я была к ним очень привязана — Аки поразительным образом напоминал мне саму меня в таком возрасте. Искренний, честный, непосредственный — кажется, именно такой я и была. Разве что столько энергии, сколько обнаруживал он, ни в ком больше не находилось — он часто спрашивал, постоянно находится в движении, вертелся. И улыбался. Его истории я не знала — он сам ее не знал, а Син сообщил только то, что выкупил его у сиротского дома, когда искал людей с болезнями разума. Это был славный мальчик, хотя в обществе аристократов его простого нахальства ни за что не стерпели бы. — Дайте передохнуть этим старым костям, — немедленно принялся кривляться Син. — Ох, сил совсем нет… оставь меня, молодой воин! Ну конечно же, уже через минуту они оживлённо колошматили друг друга, носясь по двору, поднимая брызги и пугая карпов. Это было забавно — Аки самозабвенно пытался достать до Сина, а тот лишь защищался от него деревяшкой и только делал вид, что бьет. Яра присела было ко мне, но надолго ее терпения не хватило. — Давай с двух сторон! — коротко распорядилась она, выскакивая и туже затягивая завязки на брюках хакама****. — Понял, окружаем!.. — И откуда же у них столько энергии, спрашивается? — проворчала я, раскрывая веер. Если тут и был кто-то, чьи старые кости и впрямь требовалось пощадить, то это, конечно, я. Такие игры уже явно не для моего возраста. Я наблюдала за ходом поединка, отмечая, как дети продвинулись в кенандзюцу. Яра была сильна — физически сильна, в самом прямом смысле данного слова. Она далеко пойдёт, если продолжит учиться с тем же усердием. Да, конечно, тринадцать — это очень поздний срок для начала обучения, но у неё был хороший потенциал. А Аки… а он был просто человек, маленький человечек с неуклюжими быстрыми ударами и поблескивающими от восторга перед открывшейся ему жизнью глазами. Ками-сама, они такие славные. Я так счастлива, что они есть. — Вы меня убили! — с хохотом заявил Син, завалившись на спину. Его волосы, ещё влажные после следующего за тренировкой омовения, его совершенно чистые одежды, уже все были в земле и траве. Аки заверещал и попытался взобраться на него — Син бесцеремонно этим воспользовался, просто подхватив мальчишку на руки. Яра растерялась и ее сгребли тоже. — Попались! — коварным тоном провозгласил Син, бесцеремонно их покружив. Его сила вполне позволяла ему сделать это безболезненно. — Нечестно! Обманщик!.. — возмущался Аки, колотя там, где мог достать. Яра вывернулась, легко, как змея, перелезла к нему на плечо и, видимо, вполне удобно устроившись, засмеялась — она, в отличие от Аки, смеялась редко. Смех у неё был звонче, гораздо звонче, чем можно было ожидать, слыша ее грубоватую речь с рычащим лотарским акцентом, — смех был словно на несколько лет ее младше. Как у Сина. У него был смех совсем молодого юноши, а у Яры — маленькой девочки. Мой веер медленно двигался — я смотрела поверх его золотистого края. В детстве — совсем раннем детстве, когда с моей болезнью ещё не было ничего определено — я, как и многие девочки, мечтала о том, как выйду замуж и стану матерью. Я представляла, что у меня будет прелестная дочка, которую я буду наряжать, как куколку, учить танцевать и целовать в нежный фарфоровый лоб перед сном. Наверное, Син был бы прекрасным отцом. Он очень любит детей. Мой отец никогда не играл со мной так, никогда не позволял ударить и повалить себя на землю в шутливой схватке. Да, я почти уверена, что будь у Сина ребёнок, жизнь этого ребёнка была бы гораздо лучше, чем у меня, и уж подавно гораздо лучше, чем у него. Но время уже ушло, все мои иллюзии уже давно сгорели. Я никому не хотела бы передать то проклятие, что живет в моем больном рассудке. И… какие же нам сейчас — сейчас, когда все так зыбко, когда мы практически всегда заняты работой — маленькие дети? Маленькие, слабые дети, которые могут умереть только от того, что их уронили на пол? Яра, вопреки своим светлым волосам, довольно смуглая, на лбу у неё шрам (очень забавно — тоже практически как у Сина), а попытка нарядить ее в хоть что-то изысканнее брюк и юката была заведомо обречена на поражение. И она уже взрослая, конечно же, — ей исполнилось пятнадцать. Она, если говорить честно, и не ребёнок даже. И Аки почти одиннадцать. Но они славные — они очень, очень славные. Я надеюсь, что они будут счастливыми. — Мы победили! — пытался с непоколебимой настырной уверенностью убедить Аки, когда Син подтащил их ко мне и рухнул рядом. — Это была... техническая?... да, техническая, вот, победа!.. Яра легко спрыгнула с чужого плеча и все же села рядом со мной. Она улыбалась и вся была лохматая, растрепанная — моя мать поморщилась бы и выдала что-то очень резкое, если бы я рискнула показаться в таком виде. Я же не сумела не улыбнуться, выбирая травинки из густых кос Яры. — Ну у тебя и силищи! — весело сказала она. Яра уже давным-давно стала разговаривать с Сином на «ты», хотя первое время после своего появления в замке Канэ старалась остаться в роли служанки. Сейчас эта роль уже давно была отброшена. — Эйми-сан, простите, я опять… как это там… недостойно леди? — Ну почему же? — захихикала я, заново собрав растрёпанный хвост. Прически она не переносила, голова начинала болеть. — Вполне достойные леди удары. — На самом деле, — переведя дыхание, насмешливо сообщил Син. — Эйми-сан тоже легко подняла бы вас обоих. Она очень сильная. Она даже сильнее, чем я. Не судите по внешнему виду. — Не может быть! — поразился Аки, на мгновение отвлекаясь от безуспешных попыток отряхнуть брюки. — Ну, если я буду использовать магию, — задумалась я, с сомнением окинув взглядом возлюбленного. Я вспомнила, как легко он распоряжался Гасадокуро. Да, он действительно был силён, но тем не менее он оставался человеком. — Вполне возможно, что мои силы больше. — А давайте посмотрим, кто из вас сильнее! — моментально загорелся Аки. — Мне жутко любопытно!.. Кто кого пересилил бы!.. — Теперь и мне тоже любопытно, Эйми, — усмехнулся Син. — Попробуем? — Это глупо! — растерялась я. — Физическая сила не говорит ни о чем; все мы отлично знаем, что в прямом столкновении я бы непременно проиграла. Да и нечестно выйдет. Ведь я использую не мышцы, а главным образом колдовство, увеличивающее возможности тела, — поэтому руки мои оставались изящными тонкими руками юной женщины, которая казалась неспособной поднять что-нибудь тяжелее кисти для письма. — Вообще, если так подумать, — тихо пробормотала Яра. — Научиться распоряжаться своей магией так, чтобы она действительно помогала, не намного проще, чем натренировать своё тело. Поэтому мне кажется… все же будет справедливо? Кажется, исчерпывающая речь впечатлила всех. — Справедливо, — с умным видом покивал Аки. — Справедливо, — безжалостно подтвердил Син, взглянув на меня со смешливой ухмылкой. На пару мгновений повисла тишина — все взгляды устремились на меня. — Ну хорошо, давайте проверим, — обреченным примиряющим тоном согласилась я, принимаясь снимать с рук золотые браслеты и кольца. О, боги, что же за глупое ребячество… видела бы меня сейчас моя достопочтенная матушка — огрела бы веером, пожалуй. И отнюдь не незаслуженно. Какая леди в здравом уме поставила бы себя в столь нелепое положение? Но тем не менее мы с Сином сели друг напротив друга, чуть склонились вперёд и поставили локти на деревянную поверхность. Яра проверила, чтобы локти стояли ровно, и азартно махнула рукой. Я совсем не ожидала, что он действительно будет давить со всей силы!.. Моя рука дрогнула и преодолела почти половину расстояния до пола, а с губ сорвался выдох. Однако уже в следующий миг я усилила приток колдовской энергии — и положение выровнялось. Мне было не больно, потому что за меня почти все делала специально разработанная магия, а вот Син задышал тяжелее. Пару минут никто из нас не мог сдвинуться — даже я ощутила слабый дискомфорт от нарастающего в мышцах напряжения. Но во мне уже проснулся самый настоящий азарт — я тоже стала давить, прикладывая усилия. Рука Сина стала медленно-медленно, по миллиметру, клониться к полу. — Поднажмите, Эйми-сан! — увлечённо бросила Яра, стискивая пальцы. — Не-е-ет, не сдавайся! — верещал Аки. — Ещё есть шанс! Положение снова ненадолго выровнялось, но уже спустя минуту его рука просто безвольно упала, уступая. Я победила. — Да ты поддался! — с негодованием укорила я, пытаясь отдышаться. Перетруженные мышцы возмущённо пульсировала, посылая бегать под кожей колкие искры. — Ни капли, — слегка возмутился Син, весьма показательно потирая предплечье и сжимая и разжимая пальцы. — Ни в моих правилах поддаваться. Это была совершенно честная победа, моя госпожа. Я же говорил, что Эйми-сан окажется сильнее меня, — смешливо констатировал он. — Она сильная. Она очень сильная. Находящиеся под впечатлением дети согласно закивали. Я смогла только коротко улыбнуться.***
— Второй? — Нет. — Четвёртый? — Нет. — Плохо, плохо… может быть, пятый? — Неа. — Вот дерьмо, — выругался Син, раздражённым жестом потрогав шрам у себя на лбу. — А мне ты говорил, что не стоит выражаться так, — заметила Яра, не отводя глаз от рабочего стола. — И правильно говорил, Яра, выражаться так можно только невоспитанным старым ублюдкам, — он вздохнул и вновь склонился над каким-то стеклянными посудинами. — Так, продолжим. Шестой? — И снова нет. — Прискорбно. — Дерьмо, да?.. — И ведь никак не поспоришь… Так вот значит откуда Яре в таком количестве известны непристойные глассердские выражения. — Простите, могу ли я на секунду вас отвлечь? — постучавшись, вежливо осведомилась я, тщетно сдерживая ухмылку. — Конечно, можете, драгоценная госпожа, — тепло отозвался Син, тут же поднимаясь мне навстречу. Был уже поздний вечер — и Син был уже очень уставшим. Усталость было отлично заметно по не такому цепкому взгляду, по красным прожилкам в глазах, по голосу, звучащему тише, чем с утра или днём. Но тем не менее он коснулся губами моих пальцев — в присутствии Яры, разумеется, очень деликатно, через ткань рукава — с явным воодушевлением. Неужели успел соскучиться, хах? — У нас все равно ни хрена не получилось, — с оглушающей откровенностью констатировала Яра, горестно вздохнув. И в на ответ красноречивый взгляд лишь недоуменно вскинула брови. — Что?.. Ах да… то есть, хотела сказать, Эйми-сан, что все равно нет никаких положительных результатов. — А можно узнать, чем вы заняты? — с искренним любопытством уточнила я, заглядывая на стол, безоговорочно владевший их вниманием до этого. Син махнул рукой, предоставляя Яре право ответить. — Пытаемся понять, как сделать так, чтобы энергетическое воздействие одной магической штуки не снижалось из-за солей лития в лекарстве, — серьезно объяснила та, устало потерев глаза. — Пытаемся сделать лекарство сбалансированным… это так сложно… почему мы раньше не подумали об этом? — Потому что не проверяли, как это работает с динамичной энергетической структурой, — слегка угрюмо отозвался Син, поморщившись. — Ладно, до минимальной концентрации доходим без искажений магической составляющей, так что ничего фатального в этом нет. Будет не тот эффект, которого мы ждали, но все равно… хоть какой-то результат препараты дают. — Вот как, — кивнула я. — Теперь понятно. Надо ли говорить, что решительно ничего не стало для меня понятно? Я даже не представляла, что такое литий и почему из него могут быть соли. Мне стало интересно, ведь, если говорить откровенно, я даже не знала механизма, самого общего принципа, по которому работал созданный Сином препарат. Ну вернее созданные препараты, их было несколько. Но сейчас время точно не подходило для расспросов. Син перевёл взгляд на девочку и покачал головой. — В любом случае, Яра, я вижу, что ты совсем сонная, — тихо заметил он. — Ты и в самом деле можешь идти. — Не сонная, — попыталась было запротестовать она. Но потом осеклась, видимо, здраво оценив собственное состояние, и послушно удалилась, лишь на пороге вспомнив про пожелание доброй ночи. Мы остались вдвоём. Этот покой, огромный и светлый, был полностью отведён Сином под исследования — и он, несмотря на наличие большого количества пространства, уже был весь забит. Шкафы с книгами, ящики со свитками (огромное количество — не меньше пятнадцати!.. мне было страшно подумать, что изрядная часть была исписана собственной рукой Сина), соседствовали с висящими отовсюду зарисовками энергетических структур, которые Яра выполняла цветными углями, тушью и киноварью, с многочисленными склянками, банками, кувшинами очень странного вида и чем-то ещё, чему я даже названия не знала. Для меня все это было таинственным королевством, лежащим на грани иного мира. Сейчас, в темноте — фонарь горел лишь у рабочего стола — все казалось ещё более чуждым и непонятным, чем при свете дня. Было очень тяжело воспринять, что именно эти горы записей, эти таинственные предметы каким-то образом спасают меня от того ужаса в моей голове, что преследовал меня с рождения. Хотя… хотя честнее будет сказать, что спасали меня те, кто знал, как всем этим пользоваться. И спасение стоило им дорого. Син собрался закурить, устало привалившись к стене. Трубка всегда появлялась в его руках так стремительно, что оставалось лишь диву даваться. — Боги, как же голова трещит, невыносимо, — хрипловато пробормотал он, неловкими движениями поспешно набивая табак. — Сил терпеть нет… Мое сердце болезненно сжалось. Почему бы тебе было не подумать о собственном спасении? Работает лекарство — и отлично, и с нас с Аки этого вполне достаточно!.. Впрочем, причины его головной боли в ауре не могла различить даже зоркая Яра. Как и проблемы с жизненным источником. Кто-то сильно заботился о сохранности тайны. Син наконец закурил — выдох блаженного, но слабого облегчения донёсся до моего слуха. — Так по какому ты делу, коиши? — уже бодрее осведомился он. — Я лишь пришла напомнить, что вы пропустили ужин, — наконец мстительно сообщила я. Такое случалось, даже несмотря на аппетит Сина. — Мы с Аки сидели и грустили… — я осеклась и поджала губы, неуверенно находя пальцами чужое плечо. — У вас что-то не получается? — уже гораздо мягче продолжила я. — Может, хотя бы в общих чертах скажешь, что именно? Я очень хотела бы помочь, но я боюсь, что у меня никаких знаний в этой области. Но по крайней мере если нужны деньги… — Нет-нет, сейчас не нужны, — отозвался он, ненадолго опустив веки на глаза. Мне мимолетно померещилась очень странная нота в его голосе. Досада? — Понимаешь, милая Эйми, это лекарство частично построено на работе с энергией, а частично на медицине, на физиологии. По отдельности эти два аспекта недостаточно эффективны, а вместе они не хотят работать. В моих тысячу раз перепроверяемых расчётах все было хорошо, но даже самые точные расчеты не дают безоговорочной гарантии, что все будет гладко, — он втянул дым и долго выдохнул. — Суммарный эффект намного слабее, чем я рассчитывал. — Поверь, этот эффект уже очень хорош, — тихо отозвалась я. Мне почему-то стало невыносимо стыдно, что я не могу выздороветь окончательно даже с лекарством. — Мне правда гораздо лучше. Ты же видишь, я живу… совсем как здоровый человек и это даже не невыносимый спектакль для меня. Какое-то время он жадно курил в тишине, а я молча гладила его по волосам, не зная, как могу убрать боль. Наконец он закончил с трубкой и, раскрыв объятия, устало попросил: — Пожалуйста, иди ко мне. И я забралась к нему на колени, крепко прижавшись к груди. Было тепло и очень приятно. — Ведь ты будешь любить меня, даже если болезнь никогда не отступит окончательно? — шёпотом спросила я. Мне было страшно задать этот вопрос. Мне был известен ответ, но я хотела его услышать. И все равно боялась, очень боялась. — Ну конечно, — в тон отозвался он. И в этом скользнуло что-то надрывное и искреннее, что я никогда не видела при свете дня. — Конечно, буду. Ты ведь не хуже от этого, нисколько не хуже, моя милая, любимая Эйми. Но я хочу… я хочу подарить тебе жизнь, в которой тебе не придётся сражаться с собой. Это меньшее, что я могу для тебя сделать, после всего, что сделала для меня ты.