Крылья и сладости

      Этот поединок с леди Камией облепило такое количество пафоса, и мы оба столько нагнетали с тем, что: «Все наконец разрешится!» — и что в итоге? Нет, оно, это таинственное «все», вроде, и впрямь как-то разрешилось. Только никто не понял, почему именно так и в чью же пользу. Ни у кого, включая меня, не повернулся бы язык сказать, что я справедливо выиграл сражение, пусть даже королю ничего не оставалось, кроме как принять «сдаюсь» от главы префектуры Юдзуки.       Я действительно понятия не имею, почему она поступила так, как поступила. Это была не моя над ней победа, а единственно победа Небесной Молнии над фамильным клинком Йору. Превосходство не воина над воительницей, а одного меча над другим, не больше: клинок рассек клинок. А вот добить меня ничего не стоило: даже если Камии самой было плохо, она по крайней мере стояла на ногах. Я не очень. И уж на один-то удар, на последний, ее нечеловеческой выносливости должно было хватить. Но зачем-то она это сделала, зачем-то сдалась, позволив мне условно победить.       Самое интересное, что намного позже, когда мы с ней пересеклись, я не увидел в ее глазах обещание неизбежного нового столкновения. То есть, можно было предположить, что она бросила мне очередную подачку в виде жизни, чтобы потом сойтись снова, — это было бы самым простым вариантом. Но это — надменный вызов, стремление к очередной битве, — оно обычно все равно как-то выражается. Во всех чертах, в осанке, да даже в ее холодном взгляде. Но нет.       Мы с ней банальным образом случайно встретились в коридоре, когда я оклемался настолько, чтобы вставать. Она разговаривала со своей юной племянницей, — и она даже улыбалась чуть мягче (из разряда, что гранит мягче базальта, если мы говорим об улыбке леди Камии), чем обычно. На ней был прекрасный бело-багровый наряд, и невозможно было предположить, что на ее бедре глубокая рана, из-за которой обычный человек не смог бы даже стоять. Свет путался в ее светлых волосах.       Она покосилась на меня совсем мимолетно, а потом почти сразу вернула внимание к молоденькой собеседнице, которая воодушевленно болтала какую-то чепуху.       Опять же, я бы понял, если бы меня окатило презрительным безразличием в духе: «Ты теперь не заслуживаешь даже моего интереса, ведь в сущности мы оба хорошо понимаем, что ты был куда ближе к поражению, чем я». Так ведь вовсе не окатило! Ее мимолётный взгляд был скорее похож на: «А, это ты». И все. И что это должно было означать?       Ладно, черт с ней. Я, в общем, о Камии далеко не первым делом задумался. Даже не вторым.       Всю эту дрянь наблюдали Эйми и Яра. Хотя по итогу все решилось благополучно, я обеспечил им несколько преотвратнейших дней. Мне даже искренне было стыдно. — Ничего, главное, что все позади, — глухо сказала Эйми следующим вечером, когда местные недотепы-целители пустили ее ко мне.       Она старалась держаться, но выглядела измученной и почти несчастной. Косметика скрывала следы нервного истощения, но вблизи они становились очевидными. Ее непринужденная красота была все равно что личико расписанной статуэтки, нарисованное кистью на хрупком фарфоре, который может пойти трещинами от неосторожного движения.       Я очень боялся за состояние ее разума, на который в любой момент могла наброситься болезнь. Я все еще хорошо помнил, как ее потрясла наша неудачная помолвка, — в какую тёмную пропасть столкнула и с каким трудом она выбиралась оттуда. — Теперь уж победу не оспорить, я полагаю, — тем временем продолжила она. Ее голос звучал достаточно ровно и уверено, но она будто убеждала себя. Я прямо кожей чувствовал, как она ступает по незримому канату, раскачивающемуся от холодного ветра жизненных перипетий. — Скоро мы все вернёмся в Кор. Все станет как раньше.       Я не стал с ней спорить. Не в этот опасный момент. Я кивал, шутил и успокаивал. Мне было за неё слишком страшно. Тем более, мои слова ложью не были: наиболее напряженный этап и впрямь миновал, и я правда мысленно пообещал ей и себе, что больше не доведу до чего-то такого. Я буду намного умнее и аккуратнее.       На следующий день победу признали полноценно. Смертная казнь мне больше не грозила.       Меня, конечно, обязали выплатить большую сумму Сутон-но-Кэн. Если вы успели подзабыть за переживаниями и отступлениями, все это произошло из-за того, что я малость набедокурил в землях Сутон, когда мстил за учителя. Хорошо, не малость: сжёг там много храмов, осквернил святыни, все такое. И весь этот фарс с поединками был с единственной целью: спихнуть часть тяжести моей вины на клан Амэ, передававший мне инструкции. Якобы это они моими руками хотели поднасолить Сутон, ибо не жаловали их богов. По итогу, у меня получилось.       Не знаю, насколько оправдано сказать «вышел сухим из воды», когда последствия обещали остаться со мной до конца злодейских дней, но тем не менее вся эта ерунда решилась. Мне и впрямь удалось сохранить за собой земли в Коре и титул наместника — в тех прискорбных затруднениях, в которые я не в малой степени привёл себя сам (ну сам привёл — сам и расхлебывал, разве не карма?), это было большой победой.       Для начала мы поехали в столицу Канэ, чтобы утихомирить бунтующих лотар и наказать зачинщиков, то есть, «наказать «зачинщиков». Главное сокровище короля, его ненаглядную принцессу Аурелию, ему вернули в целости и сохранности. С ее головы даже волоса не упало. Считаю, что с моей стороны это было весьма благородно.       На некоторое время нас поглотили внутренние интриги Канэ-но-Дзин: старый паук не без моего участия серьезно болел, и это вызвало шевеление в разных углах сплетенной им паутины. Пауки и паучихи помладше сползались к умирающему, предчувствуя замаячившую впереди возможность урвать кусочек мертвичинки. Я, впрочем, вёл себя послушным молодцом. Не потому что не хотел лишний раз расстраивать Эйми (но вообще поэтому), а потому что я понимал: время ещё не пришло. Сцепимся по-настоящему чуть попозже. Я пока и сам немного отлежусь в полутени: для человеческого тела три боя подряд — это не то чтобы легко.       Да, я, признаться, наступал — прямо с размаха прыгал — на свои любимые грабли: снова чувствовал себя самым умным, самым хитрым. Успешно проведённая интрига таких масштабов не могла не подбросить дровишек в без того ярко полыхающий огонь, который у меня в голове складывался в: «Какой же я прекрасный игрок».       Справедливости ради, тогда это было уже чуть более оправдано, чем в начале истории, когда мне было пятнадцать. Можно сказать, что в Канэ я все более и более обосновано чувствовал себя хозяином положения. Я готовил почву: торговался, разрывал и заключал союзы, ввязывался в небольшие интрижки, разменивал фигуры, наблюдал… и, признаться, это было даже вполне увлекательно. Никаких новых страшных злодейств, мелкие грешки политических игр: там надавить грязным секретиком, здесь подбросить монет служке, чтобы смотрел внимательнее, цифры, пересчеты.       Эйми было не о чем переживать. Она меня прекрасно сдерживала.       В конце концов, не вечно же будет глава Канэ, эта вонючая старая жаба, коптить небеса. Положим, поболеет, может, даже выздоровеет, но вот только магией исцеляться тяжеловато будет. А годков-то ему много. Так что придётся ему все-таки рано или поздно отдать то, что природа у всех забирает. Это даже и не то чтобы «убийство», правда? Люди со старостью встречаются, когда приходит их срок, пусть и иной ее тоже встретит — ничего страшного не вижу. Это даже справедливо.       Так прошло некоторое время. Все чуть подзатихло. В Кор мы не вернулись, только ездили несколько раз по делам: или Эйми, или я, или кто-то ещё из наших союзников.       Но, к сожалению, искреннему желанию моей дорогой коиши о мирной жизни не суждено было сбыться. Временный договор с Ями себя исчерпывал. Войну надо было закончить. Сколько бы мы ни работали, чтобы отсрочить ее или обойтись без неё, неразрешённое противоречие все равно уродливо выступало поверх все новых и новых слоев краски, где мы усердно писали «мир». Это было как назревающий нарыв, причиняющийся все больше и больше боли с каждым днем. Как славно было бы, если бы все вещи заканчивались мудрыми договорами! Счастливые и грустные мечты моей милой коиши, которые мне даже бывали симпатичны, хотя я и смотрел на это куда проще, чем она.       Но нет. Важнейшее противоречие сторон в том, что каждая из них считает себя ужасно могущественной. И они, конечно, снова встретились на этой узкой тропе и, не имея возможности разминуться, опять потянулись к оружию.       И это я тоже предвидел, увы. Надо было наконец завершить это.       Надо — завершим. На сей раз я повиновался даже не потому, что меня как-то заставили, а потому что внутренне для себя признал, что это необходимо. Я в будущем собираюсь править землями Канэ, и от затянувшейся войны эти земли страдали не меньше всех прочих. Это просто надо было решить.       Эйми теперь уже со мной не поехала. Она во всей этой истории не только драгоценная возлюбленная главного злодея-героя, но и одна из значимых политических фигур на внутренней арене Канэ. Ей нужно было поддерживать наши общие позиции здесь. Кроме этого, она вела некоторые свои дела и присматривала за Аки.       Яру я на сей раз тоже оставил, хотя она и рвалась со мной на войну. Но нет уж. Нет — потому что, честно сказать, меня стала слегка тревожить ее просыпающаяся кровожадность. Надо мной не воссияла светлая длань богини милосердия, но я вот только что кое-как разгреб все, что сам наворотил, когда мне снесло голову от гнева. Хватит с девочки сражений, она совсем юна и бесконечно обижена. Наверное, гораздо лучше, если у неё перед глазами почаще будут более благородные примеры, чем я. Это не из разряда, что моя мораль вдруг воскресла из мертвых, и я начал беспокоиться о воспитании чужой. Не-а. Я всего лишь хотел, чтобы Яра избежала ошибок и метаний, которые я прочувствовал во всей красе. Я хотел бы, чтобы ее жизнь была более мирной и ровной, без новых потрясений, без блужданий.       Ну а кроме этого, мне, признаюсь, банально было нужно, чтобы именно Яра следила за состоянием ауры Эйми и все описывала мне подробнейшим образом. Она разбиралась в этом лучше всех других. Мне надо было понимать, справляются ли лекарства, и очень быстро узнать, если что-то пойдёт не так.       Итак, мы попрощались. Не будем размениваться на очередные трогательные сцены. Я отправился на запад. Теперь ничто не могло ограничить обмен посланиями, и я старался писать так часто, как только мог. И надеялся от неё получать письма так же часто.       Две волны снова схлестнулись в бурном течении жизни. Война продолжилась.       Около десятилетия назад я сражался, защищая те же самые земли. Было немного неловко — даже мне — вернуться туда уже вместе с нападающими. Еще с теми же самыми нападающими, против которых я сражался с особенным ожесточением. Но я правда старался закончить это быстрее, без лишней крови и жестокости, насколько это было в моих силах.       И вот, в момент накала, умирает глава клана Ями-но-Шин. В этом, в общем, не было ничего странного: некроманты не жили долго. Его жена из-за слабого здоровья ушла еще раньше, двое младших братьев, второй принц Аято и третий принц Джузо, были убиты на войне, детей у него не было, племянница Изэнэми — взята в плен Амэ.       Эта смерть внесла некоторую, мягко говоря, сумятицу. А если откровенно, то все у них посыпалось. Что бы я ни хотел сказать про Акиру Ями-но-Шин, все-таки у него была несгибаемая воля. И воевать он, как ни плюйся, умел. При любых стечениях обстоятельств, с любым, даже самым безрадостным, раскладом. А немногие оставшиеся некроманты заметались, заметались испуганно и беспорядочно.       Потери именно у их семейства без того были колоссальные: все наиболее могущественные маги либо совсем слегли с болезнями, либо погибли в сражениях. Новое поколение, которое тоже можно было пересчитать по пальцам одной руки, не успело вырасти и обучиться. Осталась всякая седьмая вода на киселе, бастарды, четверокровки. Они быстро избрали новую главу клана — по весьма глупому в сложившихся обстоятельствах принципу крови, то есть, ближайшую родственницу почившего, какую-то там двоюродную-троюродную кузину. Девчонка была чуть старше Яры.       Примерно в этот момент стало понятно, что их окончательное поражение — вопрос времени.       Так уж случилось, что судьба и хаос новых сражений привели меня к замку учителя. Он давно был занят королевскими войсками, хотя именно здесь, во время защиты этих земель от захватчиков, прогремела моя первая блестящая победа. Теперь я был одним из «захватчиков», да.       Принц Аято был похоронен здесь, а не в фамильном святилище Ями-но-Шин. Это было даже не потому что среди беспорядков войны было бы тяжело отвезти его туда, а потому что — я знал — таково было его желание.       И я не смог отказать себе в том, чтобы прийти и навестить его.       Эта одинокая могила была достаточно непримечательной, чтобы ей не грозило разорение — об этом учитель тоже говорил сам, хотя тогда это и казалось шуткой: «Только, богов ради, без статуй! В саду, под деревом, пожалуйста, рядом с Коюки», — он, правда, смеялся, да и «под деревом» из уст второго старшего принца и впрямь могло казаться шуткой, ничем больше. Однако по его взгляду было очевидно, что он над этим и впрямь размышлял и действительно хотел бы именно этого.       Что ж, недаром он так любил смотреть на падающие белые лепестки, легко подхватываемые порывами ветра.       Как назло, было тёплое солнечное лето. Честное слово, лучше уж холодная мерзкая зима. Может, не ударило бы по восприятию так безжалостно. Здесь многое осталось нетронутым, просто потому что и «тронуть»-то было почти нечего.       И я брёл среди шелестящих деревьев и чувствовал себя сопливым мальчишкой, который бежит к учителю плакаться о несправедливости мира и просить советов. И никого не находит.       Иллюзия возвращения в прошлое была так сильна, что мне твёрдо казалось, что я сейчас увижу его, склонившего голову над очередным трактатом. Вот здесь, или здесь, или за тем поворотом… Но лишь обманчивая глухая тишина обступала со всех сторон.       Никого не было.       И взгляд, по началу нетребовательный, затуманенный ностальгией, цеплялся за следы запустения: заросшие дорожки, несколько позеленевший пруд, неуклюже покосившуюся беседку. И я вынужден был признать, что годы все-таки прошли, — что прошло уже немало лет. Никто здесь не жил.       И какая страшная тоска меня охватила, когда я обошёл весь сад и наконец оказался у двух могил! Я впервые — очень своевременно, на третьем десятке, да — по-настоящему почувствовал себя одиноким сироткой, которому никуда не приткнуться. Горькое детское чувство.       Зачем же вы меня вот так бросили, учитель?.. Мне ведь без вас очень плохо, учитель.       Вам-то, наверное, там уже хорошо, с вашей драгоценной Коюки, да?       Я просидел там несколько часов, как будто ожидая, что вместо тишины мне все-таки ответит чужой голос. Но этого, разумеется, не произошло. И рука, тянущаяся к живому теплу, натыкалась только на холодную землю. Было ужасно горько. Я положил пальцы на эту землю, слегка в неё зарывшись, — сверху лились сияющие лучи солнца, и пахло здесь так же сладко, и ветер шумел так же, как когда он был жив.       Его рука всегда была такой мягкой.       Вернулся я мрачным и задумчивым. И Эйми далеко. И Яра с Аки тоже.       Тогда-то, уже ближе к ночи, когда в очередной раз мучила бессонница, меня и осенило: я ведь не закончил тот рассказ, который начал записывать! Даже близко к концу не подобрался, потому что настоящее меня увлекло.       И в тот момент я сообразил, что мне срочно нужно вернуться к этому делу. Прямо вот просто необходимо. И плевать на внешнюю обстановку. Уж ненадолго, в этот ночной час, я могу отвлечься на свои дела.       Я развёл чернила и зажег свечу.