Пугало

Чужие голоса высоко взвились в небо, после резко опустились до тяжёлых глубин и гомона совсем рядом. Какаши не понимал сбивчивые фразы, вдруг кто-то похлопал его по щекам, куда-то в сторону пронзительно крикнули: «Живой!». В нос резко забился запах гари, его тряхнули за плечи, и он приоткрыл глаз. Второй открыть не получалось, а ещё левую сторону саднило и жгло, в голове было мутно. Мир разъезжался неясным туманом и смотреть на всех было тяжело и неудобно. Он прерывисто втянул в себя воздух, качнулся и провалился в беспамятство. Снова совсем рядом послышался чей-то крик и обрывки фраз. Какаши прислушался. Рядом завыли собаки, кто-то крепко схватил его за талию и потащил, словно утопленника из мутного ила. Какаши с силой втолкнул воздух в грудь, послышался ещё чей-то голос, но было не разобрать: голова была тяжёлая и чугунная. Кто-то вновь крикнул. — Оби…то, — с силой прохрипел Какаши, прилагая огромные усилия, чтобы вытолкнуть простой звук. Было тяжело, хотелось спать, но чужие руки крепко держали его, чужой-знакомый голос вновь закричал, и Хатаке лишь силой остался в сознании. Он нашёл в себе силы повернуться, взглянуть на чужое растерянное лицо и пустую глазницу. Вой подхлестнул и придал сил, зашумела пшеница, где-то в небе сверкнуло, а после громыхнуло. Гроза была совсем близко. Какаши снял с себя платок, наспех соорудил повязку на глаз, чтобы в рану ничего не попало, а после схватил Обито за руку: крепко и с каким-то отчаяньем, чтобы после встать с сырой земли и побежать оттуда. Пугало вслед хрипло смеялось, и смех его путался в зарождающихся раскатах грома и вое верных псов. Это подхлёстывало сильнее, заставляло крепче сжимать чужую руку. Какаши не мог ни о чём думать, но сзади него Обито уже начинал спотыкаться и всё тяжелее дышать. — Ещё немного! — крикнул Какаши, перекрикивая неожиданный порыв ветра. Он уловил, как Обито за его спиной резко весь вытянулся в одном молниеносном движении, сжал сильнее его ладонь и продолжил бег. Они бежали полем, и пшеница хлестала их, подгоняя. Остановились они только в чаще, кроны деревьев плотно укрыли их, но Какаши не понял, как они здесь очутились. Бежали и бежали, куда глаза глядят. Обито сел на траву, а после лёг и уснул. Какаши упал на зад рядом, аккуратно потрогал веки: оба глаза были на месте. Старый шрам, пересекающий глаз, тоже был. Странно всё это было. Какаши посмотрел на Обито: тот хмурился и тяжело дышал, так и не успев отдышаться после бега. Он разгладил складку меж чужих бровей, после замер: рядом громыхнуло, словно кто-то в тяжёлом доспехе был. Он медленно повернул голову и замер. Лучи солнца не отражались на доспехе и проходили сквозь человека, лишь в черноте волос терялись. Тот вздохнул устало. — Глупые дети, — лишь произнёс он, взглянул вновь. Какаши успел заметить его глаза и внутри всё сжалось и сковало: таких чёрных глаз он ещё не видел. Не разобрать ни зрачка, ни радужки, и взгляд прямой и спокойный, знающий, пронизывающий на сквозь. Совсем рядом завыли псы, сверкнули в кустах папоротника глаза-угли. Псы хотели приблизиться ближе, но замерли, завидев не то духа, не то демона. Тот взглянул от них, ухмыльнулся недобро и те, заскулив, попятились назад. — В деревню вам надо, — стоя спиной к Какаши произнёс мужчина. — Но пускай он хоть в себя придёт. Долго он за тобой бежал. Откуда только знал. Какаши сжал ладонь друга, шумно выдохнул. Его руку сжали в ответ, он повернулся к Обито, что начал просыпаться, после обратно, но никого уже больше не было. Ни псов, ни мужчины. Какаши медленно перебирал пластинки, иногда посматривал на Мадару: тот выглядел странно без доспехов, чуть просвечивал и выглядел уснувшим. Странно это было. Призраки, или духи, или кем он там являлся, вроде, как и не спали. Хотя кто их знает. За столько лет он так это всё же и не смог понять. Что-то внутри неприятно скребло и тянуло. Беспокойное чувство никак не отпускало и всплывало неприятным гулким осадком, словно старая беда, отошедшая вроде как раз и навсегда, вновь вернулась. Мадара шевельнулся на диване, лениво зевнул. — Отдыхал? — Отдыхал, — он мазнул взглядом по Хатаке, тот поправил платок, потягивая его выше. Мадара лишь хмыкнул. Ребячество, да и только. Привыкли и притёрлись они уже друг к другу. Какаши не стремился о чём-то спрашивать, так же, как и Мадара — рассказывать. Мадара походил по комнате, размялся, скорее по привычке, нежели из надобности. Какаши особо не спрашивал, надо ли ему это всё или нет. Тоже как-то свыкся. Мадара остановился, напрягся, принюхался к воздуху, словно большой волк, нахмурился. Собаки Какаши тоже приподняли морды, вслед за Мадарой, принюхались к воздуху, зарычали зло, вставая и обходя его, вставая спиной к хозяину, словно образуя барьер. — Защищают, — хмыкнул Учиха. — Правильно делают, — он помолчал ещё немного, после вздохнул и мотнул головой. И без слов было ясно: беда была близко, почти у порога и готова была стучаться. Какаши взглянул на свои руки, нахмурился, после посмотрел на Мадару. Странный он был. Может, оттого, что древний, может, из-за чего-то ещё. Кто ж его поймёт. — И куда? — Какаши нахмурился. Воспоминания не отпускали, но всё же на душе было спокойно: ни злости, ни сожалений о прошлом не было уже давно, лишь глухая тоска о потерянном времени. — Пока я да они здесь — не сунется, — отозвался Мадара спокойно и ровно, как всегда и умел. Какаши медленно кивнул, после опустился на колено и потрепал псов. — Ну, ну, всё хорошо, — он почесал их за ушами, погладил по мордам и улыбнулся, хоть этого особо видно и не было. Псы поддались под ласку и успокоились, разошлись по лежанкам, но Какаши видел их настороженность: те готовы были в любой момент защищать хозяина. Резко где-то проскребло когтями, псы насторожились, прислушались и принюхались, Мадара тоже весь ощерился, но ничего не произошло. Словно кто-то или что-то, хотело войти в квартиру, но так и не сумело. Какаши нахмурился и взглянул на спокойного Мадару, но спокойный тот был лишь со стороны. Он напряжённо смотрел куда-то вглубь, куда-то за пределы этой квартиры и волосы его и без того торчащие во все стороны казались сейчас вздыбленной волчьей шерстью. Стоило бы спросить, а не оборотень ли тот случаем, но толку от этого не было. Даже будь он им, какая сейчас-то разница уже? Мадара шумно выдохнул, тряхнул головой и поуспокоился: ощутимое напряжение, что исходило от него, заметно спало. Псы тоже чуть поуспокоились, хоть и держали ухо востро. Какаши встал с пола, отряхнулся и подошёл к Учиха совсем близко. — Близко? Тот промолчал, мотнул головой и увернулся от рук, не давая пощупать. Не то, чтобы прям пощупать, но запустить в него руку и почувствовать вибрацию от тяжёлого напряжения внутри было можно. Какаши лишь однажды чувствовал это, а забыть ощущение так и не смог: слишком уж сильно то впечаталось в память. Какаши потёр переносицу, сел на диван совсем рядом и замолчал. Молчали они долго. Не о чём было говорить, а может и было, да слов не было нужных. Странно это было. — Надо будет, — Какаши замолк. А нужна ли будет Обито его помочь? А не показалось ли ему? Он нахмурился, поймал взгляд Мадары и совсем притих. Странно всё было. Сколько лет прошло он уже и не помнил, а всё казалось, что только вчера разъехались по разным сторонам. Конечно, Какаши нашёл Обито, а встретиться с ним духу так и не хватило. То ли неподъёмная вина, то ли некий внутренний тормоз, что всё говорил, что у Обито теперь другая жизнь, без Какаши, зачем же вмешиваться. — Пошли, — грубо сказал Мадара. — всё равно псов пора выгуливать, — знал ведь, когда. Какаши кивнул, неловко натянул шлейки на радостных псов, пристегнул к поясу поводки, проверил квартиру. Мадара пошёл следом, недовольно щурился и тихо о чём-то говорил. Зашелестела на ветру листва, солнце заливало город и отражалось в окнах домов и проезжающих мимо машин. Какаши полностью расслабился отгоняя дурное ощущение. Это было недолго. Зашелестела вместо листвы пшеница, напряглись псы, а ноги утопли в поле. Пугало качнулось на ветру, стоя задом к нему, трепалась на ветру солома с волчьей шерстью в ней, вместо волос. Какаши замер, смотря на пугало во все глаза. То покачивалось от ветра, шелестело солома так же, как шелестели спелые колосья на ветру. Он вздохнул поглубже и направился к нему сначала шагом, а после и не заметил, как перешёл на бег. Его псов нигде не было, как и не было Мадары, лишь шуршали совсем рядом тени-псы с глазами-углями, бежали совсем близко. Он остановился рядом с пугалом, то повернулось от резкого порыва ветра и сверкнуло что-то алым в правой глазнице. Ветер забился под старую одежду и прошёлся словно между щелей в костях: странный, неприятный звук. Какаши смотрел на Пугало и видел перед собой чужой череп и кости вместо палок. Перчатка с одной руки съехала, оголяя белизну костей, и он силой заставил себя не трогать. Нельзя. — Вот ты и пришёл ко мне, — проговорило Пугало, лицо его было скрыто наполовину платком так же, как скрыто оно было у Какаши. Что-то свистнуло рядом, завыли псы-тени протяжно и тоскливо, Пугало словно отшатнулось и блеснул чей-то меч и доспех. Какаши вынырнул из омута, его псы поскуливали и тыкались носом в ладони, бок и ноги, от Мадары сзади ощущалось звенящее напряжение. Он дёрнул головой, сгоняя остатки морока, и нахмурился. Странно это всё было, муторно и непонятно. Хатаке потрепал псов по головам и слабо улыбнулся, но через платок особо этого видно не было. Он поднял взгляд и уловил знакомую чёрную макушку, встретился взглядом и внутри всё замерло. Обито. Обито был настолько близко, что почему-то захотелось развернуться и побежать от него как можно дальше, лишь бы Пугало больше его никогда не достало. Какаши знал, где Обито, а значит, и Пугало могло явиться в любой момент. А ведь тревога нарастала уже не первый день. Зря он не прислушался к себе. Пискнул противно светофор, он пошёл вместе с потоком людей и оказался к Обито настолько близко, что мог схватить за руку, но вместо этого предпочёл поправить платок, словно и не узнал. Привычный жест дался тяжело, но делать было нечего. Какаши считал почти что своим священным долгом оберегать его от прошлого и того, что случилось, а сейчас не знал, что делать, если то, от чего он оберегал само явится к Учиха. Сложно это было, непонятно. Он мотнул головой и продолжил свой путь, ощущая, как сильна необходимость что-то сделать, чтобы уберечь Обито от того, что вернулось спустя столько лет.