∾
— Не ворчи, Чонгук-и, — смеется Тэхён, идёт чуть ли не вприпрыжку, размахивая пакетом. — Ты наверняка знаешь, что когда девушки что-то хотят изменить в своей жизни, они либо отрезают волосы, либо перекрашиваются. Так вот, я и подумал, что раз нам отрезать нечего, значит ознаменуем новый отрезок жизни новыми шмотками. — Я бы поспорил насчёт того, что тебе отрезать нечего, — издевательски тянет Чонгук. — В твоих штанах волосы давно пора привести в порядок. У меня после твоего члена на ладонях появилось раздражение. — О, Чонгук-Нежные-Ручки, не преувеличивай. Ты видел мой член последний раз полгода назад, теперь там всё как надо, — бодро заявляет Тэхён и тянет друга в сторону «Baskin Robbins», намереваясь перекусить после нудного хождения по магазинам. Они, конечно, не мажоры, чтобы тратить баснословные деньги на фруктово-молочные шарики, но раз в год можно порадовать себя. Деньги пришлось потратить и на автобус до Сеула, потому что в их деревне нет крупных торговых центров или толковых магазинов с одеждой, только несколько секондов разбросано по окраинам. В этом огромном замке «Lotte Duty Free» Чонгук чувствует себя пещерным человеком, хотя и бывал тут не раз. Шум людской толпы перебивает оркестр традиционных корейских инструментов, играющий свою мелодию где-то неподалёку. Его огромные глаза становятся ещё больше, отражая множество цветастых вывесок и реклам, которыми пестрит торговый центр. Сотни голубых фонарей возвышались над головами людей, перекрывая тёмное небо, которое виднелось через стеклянный потолок последнего этажа. Чонгук останавливается на месте, изумленно вздыхая и заставляя Тэхёна тепло улыбнуться. Перед ним словно предстало огромное созвездие, спустилось из космоса на землю. Он всегда мечтал дотянуться до звезд и с какой-то печалью смотрел на звездное небо с крыш зданий, а теперь звезды светятся прямо перед ним. Застыв в самом центре арки, Чонгук захлебывается восторгом. Он стоит так ещё несколько секунд, и только потом говорит, что они могут идти дальше. Они проходят мимо брендовых магазинов, и Чонгук чувствует самый настоящий запах денег, вытекающий оттуда. Закупаться там Чонгук никогда не мечтал, никогда не смотрел со слюной изо рта на дорогущие бренды: ему и в своей толстовке за десять тысяч вон хорошо. Она чрезмерно большая, мягкая и уютная, а есть ли там маленькая вышивка с бегущей пумой или нет — не важно. Чонгук откусывает кусочек черничного мороженого и осматривается по сторонам. Он словно в параллельную вселенную попал, туда, где нет разочарования и непрерывной грусти. На головах маленьких детей и взрослых весело шевелятся светящиеся фигурки на проволоке. Тысячи фонарей и фонариков, расставленных в центре торгового центра освещают пространство и окрашивают серость в разные цвета. Красочные проекции на стенах в виде цветов и узоров делают это место еще ярче и наряднее. Множество красивых, очень красивых и стильных людей его окружает. Они пробегают мимо, а взгляд Чонгука за них цепляется. Сейчас, сидя за столиком вблизи магазина с мороженым, Чон чувствует себя человеком, которого нарисовали в стиле андеграунд и прилепили на светлую картину Клода Моне. То есть, ни к месту. Совсем. Жители столицы пахнут и цветут, а Чонгук… Обычный Чонгук, одетый в старенькую толстовку и потёртые джинсы. Даже Тэхён на его фоне выглядит симпатичнее. С каких пор он начал сравнивать себя с кем-то? — Слушай, — осторожно начинает Чонгук, когда Тэ присаживается напротив него с мороженым в руке. — Как думаешь, а какой стиль одежды понравился бы человеку, который… эм. Ну, который такой «весь из себя», строгий, носит классику и, эм… — Чонгук-и! — разражается смехом Тэхён и толкает Чона в плечо. — Ты же говорил, что никогда, даже под дулом пистолета не станешь работать в офисе. Думаю, что твоему начальнику, очевидно, нужно, чтобы его работники ходили при строгом параде, — говорит Тэ, слизывая мороженое с губ. — Нет, погоди, ты реально смог устроиться в офис? Разговоры о работе зашли между ними ещё неделю назад, когда Чонгук заикнулся о переезде. Деньги, скопленные матерью, не вечны, а значит, нужно срочно искать работу. В тот вечер они перелопатили огромное количество сайтов и вакансий, откидывая те, где нужно высшее образование или опыт работы. Выбор оказался невелик. В тот день Тэхён примерил на себя множество видов занятости: уборщик, официант, продавец, мойщик посуды; и тогда Чонгук сказал, что даже если бы у него было высшее образование, то работать в душном офисе он бы не стал ни за какие деньги. Неудивительно, что при упоминании мужчины, которому может понравится официальный стиль, Тэхён подумал о предполагаемом начальнике Чонгука. — Д-да, типа того, — тушуется Чон. Не может же он сказать, что на встречу с каким-то непонятным мужчиной, который, предположительно, будет его раздевать, хочет выглядеть чуточку лучше, чем обычно. И, прежде чем тратить деньги на одежду, он должен убедиться, что потратит их с умом. Боже, да у него даже трусы-семейники в горошек смешны до ужаса. Удобные заразы; правда, Чонгук бы и дальше покупал их, но… — Что посоветуешь? — А что советовать то? Всё просто: белый верх, чёрный низ, — говорит очевидное, даже не задумываясь, а потом осекается. — Или ты в курсе, что он гей, и хочешь покрасоваться? — в шутку предполагает Тэхён, помня, что гейские шуточки между ними уже давно стали чем-то обыденным. — Ты ебанутый? — тут же реагирует Чонгук, хмурясь, когда слышит, как громко друг ржёт гиеной. Идиот. — Ну, а что, — Тэхён утирает слёзы. — Быстро повысишься, не придется курсы йоги открывать. Чонгук бросает что-то в стиле «заткнись и жри свое мороженое» и снова погружается в думы. В этот раз ему хочется выглядеть стильно, хочется сменить свои старые тряпки на новые, в них он будет чувствовать себя увереннее. Обновить гардероб уже давно пора, и именно скорая встреча с Чимином поспособствовала тому, чтобы Чонгук наконец-то прошёлся по магазинам. И внезапно, именно в этот момент, его посещает странное желание действительно понравиться. Понравиться так, чтобы Чимин посмотрел на него не с презрением или жалостью, а с восхищением. Вау. У Чонгука по телу бегут мурашки, когда он представляет, что запомнится этому напыщенному индюку не как тот самый парень, потерявший контроль десять тысяч раз, а как приятный молодой человек, которого он никогда не удивит. Пусть локти кусает. Чонгук улыбается своим мыслям и говорит Тэхёну, что они должны зайти ещё кое-куда. На радостях он даже берёт себе ещё один шарик мороженого. Тэхён на изменившегося друга смотрит осторожно, не комментирует, а просто наблюдает за тем, как тот раскошеливается и покупает себе чёрные боксеры «Calvin Klein», хочет отпустить пошлую шуточку, но сдерживается. Охуевает. — А ты, я смотрю, серьёзно взялся за своего босса, — говорит Тэхён, когда они заходят в какой-то мужской магазин и Чонгук начинает присматривать себе рубашки. — Ага, у меня завтра первый рабочий день, — врёт Чонгук, туповато улыбаясь себе под нос. — Лучше посоветуй что-нибудь, я же о твоем будущем забочусь. — Погоди, давай без шуток, — Тэхён хмурится. — Он реально гей? И вообще, какого хуя… Без обид, но тебя бы не взяли в офис, чувак. Или ты- — Потом расскажу, — отмахивается Чонгук, рассматривая шелковую рубашку мощного цвета индиго. На вешалке вместе с ней висит чёрно-синяя лента, играющая роль галстука. — Как тебе? — Сойдет, — выдыхает Тэхён, глядя на рубашку с приподнятой бровью. — Я всё жду, когда тебе снесёт крышу и ты кинешься покупать себе девчачьи вещи. Всё к этому идёт: сначала ты изменяешь своим принципам и устраиваешься в офис, а потом… — вполголоса бормочет он. — Хуйню несешь, — произносит Чонгук и идёт на кассу. — Я просто купил себе новую шмотку, не преувеличивай. — Слушай, если серьёзно, я никогда не думал, что мой Чонгук будет кому-то угождать, — продолжает говорить Тэхён, идя следом за Чоном. — Даже за деньги, — напирает. — Знаешь, сейчас ты покупаешь для своего босса красивые вещички, а потом сосёшь ему хуй. Чонгук смеется на эту реплику, а потом замечает, что Тэхён не выглядит так, будто он пошутил. — Блять, Тэ, — Чонгук закатывает глаза и останавливается. — Ладно, твоя взяла. Никуда я не устроился, просто хочу купить себе это. — Ах ты, маленькая хитрая сучка, я так и знал, что ты врешь, — бодро заявляет Тэхён, хлопая в ладоши. — Так кому ты там хотел понравиться на самом деле? — Господи, — воет белугой Чонгук и слёзно умоляет Тэхёна отъебаться. — Не Господи, а Тэхён, — улыбается он и вцепляется в друга мёртвой хваткой. Тому приходится выдумать историю про какого-то левого парня, с которым он познакомился в тиндере и завтра собирается идти на свидание. Отношениями со своим полом не гнушался ни Чонгук, ни Тэхён, поэтому прозвучавшее из уст младшего «парень» не вызвало в Тэхёне урагана чувств и удивлений. Он только спросил, как выглядит тот, кто смог завоевать сердце его прелестного Чонгука, и Чонгук от балды принялся описывать Чимина. Ну… Чисто теоретически, он же врёт? Со спокойной душой в красках описывая другу внешность мужчины, он совершенно не смущается собственной лжи. Они выходят из торгового центра ближе к вечеру под сопровождение каягыма. Чонгук и Тэхён, сами того не ведая, попали прямиком на фестиваль фонарей, который проходит раз в два года в центре Сеула. Множество танцоров, музыкантов и светящихся фигур передвигались по центральной дороге. Впереди шли красиво разодетые люди, играющие на бамбуковых флейтах, за ними кружащие девушки в ханбоках и с веерами в руках. Чонгук снова не смог сдержать удивленного вздоха, когда показалась огромная яркая фигура дракона, за которой на колесах передвигалось огромное множество мелких фигур. После демонстрации фонарей шли музыканты, играющие на струнных, а строго за ними шли люди с фонариками в руках. Они выбрались из толпы людей помятые и уставшие после долгой прогулки. Шли вдоль ночной трассы, где иногда мелькали фары машин. Громкая музыка и шум утихали с каждым шагом. У Чона улыбка не сходила с уст, он шел чуть ли не вприпрыжку, поедая желейных мишек. Он чувствовал себя таким вдохновленным, готовым совершить любую глупость, не боялся ничего, каждая проблема или преграда становилась преодолимой. Кажется, такое чувствуют в состоянии алкогольного опьянения. А чем, собственно, ощущение безграничного счастья отличается от опьянения?∾
— Блять, — воет Чонгук, проспав ни много ни мало двенадцать часов. Он потрепанный и пахнет не совсем хорошо, проснулся без будильника во второй половине дня. Вчера Тэхён на радостях предложил пропустить по бутылочке пива и продолжить кутить у него на квартире. Продолжили. Покутили. Потом Чонгук вернулся домой аки живой труп и упал на постель в верхней одежде, продрых на ней без задних ног так, что даже мать не смогла его разбудить. Сегодня, кстати, воскресенье. Чонгук вспоминает об этом, когда берёт телефон. Сон и похмелье снимает как рукой: он вскакивает на ноги, пошатнувшись, и бредёт в сторону ванной комнаты. На секунду даже мелькает мысль о том, что нахуй всё это нужно, но Чонгук упорно продолжает чистить свою воняющую перегаром пасть и судорожно думать, как сэкономить время и успеть собраться за три часа до встречи. До Сеула ему ехать чуть меньше часа, а башка трещит и, кажется, сейчас расколется, если он что-нибудь не предпримет. Первым делом Чонгук глотает таблетку и заполняет желудок матушкиной едой, хлебая воду чуть ли не через каждые пять минут. Сил на волнение не хватает, Чонгук чувствует себя перемолотым в труху помидором. Контрастный душ приводит мысли в порядок, освежая тело, пока он смотрит на свою бритву и думает: да или нет. Чонгук не хочет показаться угодливым, но… Нет. Он никогда не брился до гладкости и никогда не будет. И если ему нравилась бархатная кожа своего саба, лишённая волос в интимных местах, это не значит, что для Чимина он будет делать то же самое, даже если принял поражение. Слишком много чести. Конечно, хочется, чтобы человеку было с ним поприятнее, но с каких пор волосы являются признаком неухоженности? Он мужик в конце концов. Чонгук растирает тело гелем для душа, а под конец решает скупиться на какой-то скраб для тела, оставленный его бывшей девушкой здесь ещё полгода назад. Смеется с себя и не понимает, чем занимается, когда смывает пенистую вкусно пахнущую массу. Сожжённую осветлителем копну волос он не забывает побаловать бальзамом, чтобы она не торчала аки куст. Вот теперь, когда волосы высушены феном и лежат прилично, а Чонгук достаёт из пакета новую шёлковую рубашку, его начинает потряхивать. Все эти недели он жил в лёгком волнении, ожидая обоюдной встречи один на один с Чимином, на которой, вроде как, всё должно пройти стабильно и предсказуемо — обязательный разговор перед недосессией, сама «сессия», где мужчина покажет Чонгуку несколько обвязок и узлов, а также возьмёт полную ответственность за его физическое здоровье. Но от Чимина, блять, можно ожидать чего угодно, даже если он вызывает впечатление ответственного и надёжного человека посредством выступления, увиденном Чонгуком в клубе. Когда Чонгук думает о предстоящей сессии, он не воспринимает её всерьёз, потому что не готов полностью подчиниться, а более того, даже не собирается этого делать; и, вопреки сообщениям Чимина, он до сих пор считает, что на этой встрече «ты просто покажешь мне парочку узлов и мы разойдёмся». В любом случае, если что-то пойдет не так, он просто съебётся. Это его гениальный план. Чонгук наносит немного нюдовых теней на веки и оттенок потемнее в уголки глаз, увлажняет губы гигиеничкой и кладёт медицинскую карту в небольшую сумку через плечо с облупившейся кожей в некоторых местах. Погода для похода просто в рубашке не располагает, поэтому он накидывает поверх ветровку, застегнув молнию до горла. Вот и всё.∾
Прильнув щекой к холодному корпусу остановки, Чонгук смотрит на пыль, что плывёт в закат, за пределы его взгляда. Множество машин и автобусов проезжают мимо, оставляя за собой выхлопные газы и пыль. Чонгук пришёл сюда заранее, сидит, не шевелится, только и делает, что глупые выдумки фантазирует. Вдыхает грязь дорожную, ожидая чёрный лексус. Под ногами летают рекламы, а на остановочном стенде висит всякая дрянь и новости: убийства, грабежи, необратимые несчастные случаи, тренды, айдолы — заткнитесь уже. Подозрительного вида невинный простак слоняется с безразличным взглядом по улицам перед станцией. Трудно дышать сквозь ускорившийся пульс. Чонгуково сердце сходит с ума, и его хозяин, если честно, уже устал чувствовать волнение. Каждая чёрная машина, которую Чонгук ловит боковым зрением, заставляет почувствовать микроинфаркт. Где он шляется, блять? Чонгук проверяет время на телефоне, видит, что до семи осталось буквально несколько минут, и недоумевает, потому что Чимин казался ему человеком пунктуальным. Чон уважает себя и своё время, и, несмотря на то, что он никуда не торопится и дел-то, по сути, у него никаких нет, ждать больше пяти минут не будет. Буквально через несколько секунд начинает накрапывать дождь. С таким образом жизни, с увязшими в грязи ногами, дождь на вкус был словно алкоголь. Чонгук откидывает голову назад и приоткрывает рот, позволяя холодным каплям дождя ударить по языку. Дождь ещё не успел сильно намочить волосы Чонгука, когда какая-то милая женщина останавливается на остановке и делится с непутёвым парнем своим зонтом. Он ободряюще ей улыбается. Много ужасно усталых лиц в окнах автобусов видит. А за автобусом, как по расписанию, ровно в семь, останавливается чёрный лексус. Ох. Чонгук с силой сжимает рукава своей куртки и делает глубокий вдох, смотря за тем, как дворники на машине двигаются туда-сюда, чистя машинное стекло от капель. Он ещё раз благодарит женщину и встаёт, двинувшись в сторону лексуса походкой, которая выдаёт нервозность. Просто держи лицо. Не показывай, что прямо сейчас готов испустить дух или позорно сбежать. Чонгук дергает ручку автомобиля и садится в тёплый салон, сразу же слыша аккорды его самой любимой песни. Вау, какое совпадение. Хоть что-то хорошее будет сопровождать его в этой машине. «Goldfish» чувственная, но размеренная, с помощью хороших динамиков она раскрывается по-другому, и Чонгук тонет в её мягкости как в первый раз, хотя не раз включал песню и на улице, и дома. Удивление, перемешанное с радостью, не скрывается от глаз Чимина. — Нравится? — спрашивает мужчина и немного увеличивает громкость, отчего Чонгук наконец-то осмеливается повернуть голову в его сторону. Солнцезащитные очки никак не вяжутся с погодой, и Чонгук не понимает, зачем он надел их, пока не замечает уставший взгляд. Точнее, нет, не так. Он замечает откровенно заебанный взгляд, может быть, работой или ещё чем-то. Клетчатая оверсайз рубашка собралась у запястий, перетягивая внимание на руку, лежащую на руле. На ней Чонгук замечает блеснувшие в свете фонарей массивные часы. Дорогая побрякушка невольно ставит на место. Чонгук снова вспоминает, что сколько бы ни храбрился, сколько бы ни задирал голову, у него даже нет образования. Он, по сути своей, просто мальчишка, который не нашёл свое призвание, не имеет ни талантов, ни умений. Школу он закончил кое-как, прогуливал занятия и занимался на отъебись, потому что работал как проклятый, когда у матери отнялись ноги. Он хлебнул дерьма взрослой жизни в самом юном возрасте, знает, каково это, работать на дядю. И последняя его работа в автомойке была самой справедливой, там его не унижали так открыто, не вытирали ноги лишь потому, что он ребёнок. А может, дело в возрасте, и вытирать об него ноги уже не так легко — брыкнётся в ответ. Наверное, безликий мальчик из провинции никогда не сможет найти своё место под солнцем, и с человеком, сидящим рядом, ему не тягаться. — Да. Люблю эту песню, — бормочет Чонгук и отворачивается к окну. Кожа на щеках плавится под беспощадным взглядом Чимина, превращая теплоту салона в неприятную духоту. Лёгкого, едва уловимого запаха мужского парфюма не избежать, Чонгуку приходится пропускать его в лёгкие с каждым вдохом, а ещё чувствовать на себе чужое внимание. Чимин смотрит, наверняка замечает слегка размазанные в уголке глаза тени и чонгуково смущение. — Пристегнись, — бросает он, сосредоточившись на дороге, и мягко выезжает на проезжую часть. — Куда мы едем? — Чонгук задаёт логичный вопрос, не замечает, как начинает теребить краешек сумки. Он впервые находится в салоне лексуса, и, ведомый любопытством, оглядывается: в панель встроен сенсорный экран, через который можно принимать звонки, ибо он связан с телефоном; на самой панели сидит фигурка собачки с покачивающейся головой, возле неё лежит маленькая записная книжка и торчащие из неё визитки. — Я снял нам номер в отеле на всю ночь, — отвечает мужчина. — Зачем на всю ночь? — резко выпаливает Чонгук, испугавшись резкости в своем голосе. Чимин переводит на него усталый взгляд, останавливаясь на светофоре, и приподнимает бровь. — Насколько я знаю, автобус до твоего района прекращает ходить в восемь вечера. И мы, очевидно, за час не управимся. Или ты предлагаешь мне пожертвовать двумя часами своего сна на то, чтобы отвезти домой твою задницу? — Нет, — хмурится Чонгук. — Ладно, я понял. Но спать я с тобой в одной комнате не буду, поэтому на ночь поедешь домой. — Я так и планировал, — хмыкает мужчина и вновь срывается с места. Чонгуку нравится наблюдать за вечерним Сеулом. Сумерки уже спустились на город, рекламные вывески сияют и мигают, окрашивая серые здания разными цветами. Наблюдать за живым, шумным городом действительно очень интересно, потому что чонгуков маленький городочек напоминает собой застоявшуюся воду, в которой не происходит ровным счётом ничего. А тут люди занятые, всегда куда-то спешат, они знают, чего хотят от жизни, и знают, как эти желания реализовать. Так думает Чонгук. Совсем скоро он переедет сюда и будет крутиться в этом круговороте жизни. Эта мысль греет сердце. Он иногда поглядывает и на мужчину, делает это украдкой, скосив глаза. Смотрит на ярко выраженные скулы и маленький нос с небольшой горбинкой. На губы старается не смотреть — они несправедливо большие и чем-то очень сильно завлекают. Чонгуку это не нравится. Его не должна завлекать ни одна вещь, касающаяся этого человека. Рассматривая небрежно уложенные волосы пепельного цвета, Чонгук невольно вспоминает те самые фотографии, вызвавшие в душе бурю и крепкий стояк в трусах. Нет, только не это, думает Чонгук и отворачивается к окну, зардевшись. До отеля они доезжают в молчании. Музыка успевает смениться ещё три раза, и каждый раз попадает в яблочко, прямо в сердце, потому что она — любимая. Чонгук недоумевает, находясь в приятном шоке, и не понимает, как так случилось, что его плейлист значительно схож с плейлистом Чимина. У него нет никаких аккаунтов на саундклауде или где-то ещё, где чисто теоретически можно подглядеть треки. Значит, у мужчины просто очень хороший вкус. Чонгук мысленно ему респектует и прикрывает глаза, наслаждаясь песней группы «Miss Caffeina» последние секунды, прежде чем выйти из машины. Дождь уже закончился, чему Чонгук очень благодарен. Он выскакивает из машины быстрее мужчины, оглядываясь по сторонам: на парковке, заполонённой автомобилями, очень светло. Вся территория вблизи отеля освещена высокими фонарями, соединенными друг с другом протянутыми между ними проводами со светодиодными лампочками. Широкая дорога до отеля вымощена кирпичом, по которому идти одно удовольствие. Сам отель уникален по своей архитектуре — полукруглый с автоматическими прозрачными дверями, и Чонгук семенит к ним, желая держаться от Чимина подальше. Но на ресепшене им всё равно приходится столкнуться, когда Чимин обращается к девушкам, чтобы забрать ключ-карту. Чонгук не слушает его разговор с работниками отеля, предпочитая рассматривать внутреннее убранство. Здесь красиво настолько, что отвисает челюсть. Массивная люстра поражает своей детализацией, разглядывать её одно удовольствие, ведь с каждой секундой ты находишь что-то новое. Чонгук успевает высмотреть только витиеватую лестницу, ведущую на другие этажи, и балконы, расположенные по всему периметру главного зала, потому что Чимин просит следовать за ним. Они проходят в лифт с огромным зеркалом с одной стороны, и Чонгук не знает, куда деть руки, куда деть глаза, куда деть себя. Он случайно ловит чиминов взгляд в зеркале и тут же отворачивается с непринуждённым видом, чувствуя, как закипает внутри. Чимин складывает руки на груди и прислоняется к стене, прикрывает глаза. Чонгук, замечая это, начинает бесстыдно его разглядывать, сканирует от пят до кончиков ушей, и тут ему приходит осознание — чего-то не хватает. — Эм, а где… — осторожно начинает он, побуждая мужчину приоткрыть глаза. — Где что? — спрашивает Чимин, а Чонгук под его взглядом тушуется. Разве не понятно, что он имеет ввиду? — В смысле «что»? — взволнованно отвечает вопросом на вопрос он. — Ты знаешь, что. Веревки всякие, и… — Тише, не нервничай, — говорит мужчина совершенно не успокаивающим тоном, а с которым ведут на парапет, честное слово. — Всё уже в номере. Я позаботился об этом заранее. Чонгук в ответ пожимает плечами, мол, ладно. Он — самый большой паникер во Вселенной, и если что-то идет не так, он тут же реагирует, поэтому не осуждайте его. Ветровку Чон, кстати, ещё не снял, с ужасом осознавая, что растерял всю смелость, и снимать перед Чимином даже верхнюю одежду не особо хочется, что уж говорить о полном обнажении. Но, несмотря на то, что Чонгук, вроде как, успокоился, на деле это совсем не так. У него сбивается дыхание и начинают бегать глазки; вторую проблему он берёт под контроль и впивается взглядом в какую-то рекламу, пока Чимин наблюдает за ним. Этот дурацкий лифт едет слишком медленно, И Чонгук уже готов проклясть его, когда он наконец-то останавливается. Перед ними открывается длинный коридор, которому ни конца, ни края не видно, а потом они пересекают его быстрым шагом, прежде чем Чимин распахивает перед Чонгуком дверь лёгким прикосновением руки. — Прошу, — говорит он и улыбается, предлагая пройти внутрь.∾
Чонгук краснеет, как петуния, когда дверь с громким щелчком захлопывается за спиной. Перед ним предстаёт тёмная комната, свет в которой загорается, стоит мужчине щёлкнуть по выключателю. Чонгук времени не тратит, пытается вести себя максимально уверенно, снимает сначала обувь, а потом, замявшись, неспешно расстегивает куртку, надеясь, что Чимин разденется быстрее и оставит его в коридоре. Перед смертью, говорят, не надышишься, поэтому, хоть Чимин и прошел первым в комнату, Чону туда тоже нужно идти, не будет же он стоять в коридоре до бесконечности. Он критично разглядывает себя в круглом зеркале, принимает кажущийся ему ранее нормальным вырез на груди за огромный вырез и сжимает губы в тонкую полоску. Зайти в комнату приходится, когда Чимин окликает его, спрашивая, не умер ли. — М, симпатично, — оценивает расположившийся в кресле Чимин, на что Чонгук инстинктивно складывает руки на груди, желая прикрыться. Каким местом он думал, когда покупал шёлковую рубашку? И, если честно, в самых смелых мечтах Чонгук надеялся, что Чимин скажет ему что-то более приятное, чем простое «симпатично». Но мужчина сегодня на слова в принципе не распыляется, и Чонгук очень хочет верить, что причина этому — не их предпоследняя переписка. Чонгук присаживается на противоположное кресло, утопая в его мягкости, и начинает рассматривать комнату. Она не удивляет каким-то хитрым или уникальным дизайном: двуспальная кровать стоит спинкой к стене, на полу бежевого цвета ковер с длинным ворсом, и почти в середине комнаты стоит маленький журнальный столик, окружённый диваном и двумя креслами. — Я просил тебя захватить медицинскую карту, — напоминает Чимин, заставляя Чонгука вспомнить, что он оставил сумку с картой в коридоре и ретироваться туда. Чон протягивает её мужчине, на что тот говорит: — Я ознакомлюсь с ней, а ты пока можешь сходить в душ, если нужно. Чонгуку, на самом деле, не нужно. Но он кивает и скрывается в маленькой комнатке лишь для того, чтобы не быть жертвой неловкого молчания. А ещё, чтобы Чимин смотрел на него так поменьше. Чонгуку попросту некомфортно находиться под таким взглядом, ему не нравится, когда его так пристально разглядывают и словно хотят узнать, что скрывается под кожей. Не нравится ему. Тяжело ему. Перспектива провести рядом с мужчиной следующие несколько часов обрекает на появление новых трещин в уверенном образе Верхнего. Не свойственно ему быть принимающим. Ну не свойственно. На словах и в мыслях это казалось легко, но теперь, когда нужно перейти к делу… Чонгук чёртов трус. Переступить через собственный прижившийся образ жизни, который он вынашивал годами, сломать его, перейти на абсолютно противоположную сторону — серьёзный шаг. Страшно, что понравится, страшно, что чувства такие странные его преследуют. И дело не в Чимине. Он его не боится, не думает, что тот держит нож за пазухой и собирается его тело расчленить, а боится влияния. Влияния, чуждого Чонгуку. Его, на самом деле, смутить очень трудно, даже Тэхён со своими пошлыми шуточками остаётся проигнорирован чонгуковым каменным лицом, а тут… Тут какая-то хуйня происходит, кожа на лице плавится только так. — Что же ты делаешь, — бормочет Чонгук себе под нос, разглядывая взъерошенное отражение в зеркале. У человека в зеркале волосы лежат кое-как, словно он не укладывал их перед выходом из дома, и покрасневшие щёки. У него ладони стремительно потеют, стоит только подумать о том, кто находится в соседней комнате. Чонгук громко дышит и включает холодную воду, чтобы подставить под струю руки. Ему уже сейчас кажется, что когда Чимин прикажет ему опуститься на колени, панической атаки не избежать. И он опять всё испоганит. Когда в последний раз он делал что-нибудь нормально? Гонясь за круговоротом своих мыслей, Чонгук теряет счёт времени. Ладони, подставленные под воду, леденеют, а он этого даже не замечает. Стоит истуканом и отмирает только когда слышится короткий стук и голос. — У тебя всё в порядке? — Чимин тактичен и не заходит внутрь, предпочитая дождаться ответа стоя за дверью. — Д-да, — хрипит Чонгук и откашливается. — Да, — уже громче говорит он, выключает воду и сгибает окоченевшие пальцы. — Я жду тебя, — напоминает мужчина, вынуждая Чонгука хлопнуть себя по лбу. Заставлять кого-то ждать — последнее, чего хочет Чон. Он собирается с силами и дергает дверную ручку. Как только Чонгук минует коридор и заходит в комнату, Чимин сразу начинает говорить. Чон находит его сидящим на подлокотнике кресла. — В карте написано, что у тебя не особо хорошее кровообращение, — подбирает мягкие слова он и передаёт потрёпанную временем карту обратно. — Ну да, это мне не мешает, — пожимает плечами Чонгук. Кровообращение, если говорить грубо, у него откровенно хуевое. — В любом случае, сегодня я не буду трогать твои запястья и лодыжки, поэтому ограничимся обвязкой груди, хорошо? Может, ты даже успеешь домой, — прикидывает мужчина, взглянув на наручные часы. Эта реплика почему-то ударяет по Чонгуку очень сильно. Обижает. Вероятно, сейчас он слишком уязвим и открыт для плохих мыслей, но… Он настолько никчёмный? Он настолько нестабильный, что даже безобидные слова его задевают. Весь Чимин кажется Чонгуку сегодня каким-то не таким. В его глазах не плещется азарт, нет противной, но такой естественной для него насмешки, а есть целое ничего. Чимин сегодня никакой. Недовольный. Словно его заставляют куда-то тащиться вместе с Чонгуком. — Если ты передумал, то так и скажи, — спокойно говорит Чонгук, чувствуя подкатывающий к горлу ком. — Я не передумал, — в его голосе сквозит усталость. — Я просто с полной серьёзностью отношусь к твоему здоровью. Я, конечно, готов к сюрпризам, но сегодня мне хочется их избежать, веришь, нет. — Да к каким, блять, сюрпризам? Что ты такое говоришь? — оправдания Чонгук не любит больше всего. Он не дурак, которого можно ими кормить. Чувство грусти мешается со злостью, создавая целую мешанину чувств в груди Чонгука, и скрывать он их не может. Нахмуренное лицо и поблёскивающие глаза выдают его. — Послушай, Чонгук, — Чимин видит, как Чонгук стремительно теряет контроль, знает, что если попробует подойти и успокоить, его оттолкнут, поэтому делает ставку на слова. — Сделать тебе больно — последнее, чего я хочу, но, к сожалению, я не робот и тоже имею способность уставать. Сегодня — наша первая встреча, и пока что мне неизвестны твои хитрые анатомические способности или какая-нибудь другая хуйня. Ты, насколько я знаю, ещё не практиковал на себе связывание, но должен быть в курсе, что некоторые нервные окончания проходят не там и не так, и поэтому легко уязвимы. Давай сегодня обойдёмся без связывания этих зон? Да и к тому же… Я не могу оставить тебя надолго в одной и той же позе из-за плохого кровообращения, тем более в первую встречу, — перебарывая свою зверскую усталость, Чимин приподнимает уголки губ и встаёт на ноги, чтобы неспешно подойти к Чонгуку, чьё выражение лица немного посветлело. — Или я могу сделать для тебя что-нибудь поинтереснее, а? — с придыханием спрашивает Чимин, наклоняясь к лицу младшего. Тот сразу же отрицательно мотает головой и спешит отойти подальше. — Я понял, — резво соглашается Чонгук, стараясь игнорировать жар на щеках. — Предлагаю перейти к следующему пункту. — Вот такой подход к делу мне нравится, — усмехается Чимин и предлагает присесть. Прямо сейчас он мог бы спросить Чонгука, подвержен ли он паническим реакциям, истерикам, обморокам на почве нервных переживаний, если бы не знал, что да. Он и сам не редко становится свидетелем чужих срывов, поэтому головой понимал, что должен быть предельно осторожен, должен разговаривать с Чонгуком, должен касаться мягко-мягко, и исключить из лексикона разного рода грязные слова; слова, которые могут унизить, потому что Чонгук, очевидно, примет их за чистую монету, а если Чимин спросит о них заранее, то получит отказ. Также мужчина считает бесполезным узнавать, склонен ли Чонгук к сабспейсу, потому что он, очевидно, ответа на этот вопрос не знает. Из-за всего этого Чимин пропускает некоторые шаги и переходит к следующему: — Хорошо, теперь давай поговорим о коммуникации. Ты не хуже меня знаешь, как она важна, поэтому обозначу сразу: во время обвязки ты можешь говорить, но шевелиться, снимать верёвки и выпутываться из бандажа категорически запрещено, помогать снимать верёвку, когда я тебя буду развязывать, тоже. Открываешь рот ты только по делу: чтобы произнести стоп-слово или если тебе станет больно, поскольку отвлекать меня — последнее дело, и свежий анекдот ты можешь рассказать потом. Безопасный дискомфорт и чешущийся нос ты тоже можешь потерпеть. Сегодня я собираюсь поставить тебя на колени, поэтому, если они затекут или будет неприятно, сразу говори мне — поменяем позу. Сдерживаться, стесняться или зажиматься тоже не нужно. Хочется плакать — плачь, хочется стонать — да пожалуйста. Мне нужно видеть твои настоящие реакции, но сегодня, полагаю, они не будут особо яркими, поэтому что, как я сказал ранее, мы ограничимся обвязкой груди. Ты меня понял? — Да, — негромко отвечает Чонгук, заметно расслабившись под звук мягкого голоса. — Умница, — коротко улыбается мужчина. — Какое стоп-слово выберешь? — как правило, в встречах, где практикуется шибари, о стоп-слове даже разговор не ведется, потому что Верхний и сам всё видит; если эта встреча, конечно, не публичная. Но, дабы придать Чонгуку некой уверенности и чувства контроля над ситуацией, Чимин спрашивает о безопасном сигнале. Чон отвечает практически сразу, пожав плечами. — Мама. — Почему «мама»? — он спрашивает быстрее, чем успевает подумать. Это нетактично. — Разве это не символично? Она — единственный человек, которого я люблю, и я позову её, когда станет больно. Чимин теряется, не находит ответа, просто кивает и уходит от темы. — Раз мы всё решили, то можешь начинать раздеваться. До нижнего белья. Снимать одежду нужно всегда, и Чон знает это, ведь лучше всего композиция плетется на нагом теле. Подстёгиваемый мурашками по коже, Чонгук вскакивает с насиженного места вместе с Чимином, который уходит куда-то в другую сторону комнаты, чтобы подготовиться к сессии. После этого короткого экскурса о коммуникации Чонгук стал более уверен в человеке, которому отдаётся. Он и раньше был уверен в навыках Чимина, только теперь смог прочувствовать его мастерство на себе. Его слова пестрят твёрдостью, решительностью и уверенностью, словно мужчина произносил их уже сто раз до этого. Чонгук тянется к импровизированному галстуку на шее и стягивает его, вместе с тем избавившись от последних сомнений, мозг кусающих. Расстёгивая крошечные перламутровые пуговицы, он старается смотреть в пол, а не копошащегося в тумбочке Чимина, который заранее положил туда все нужные вещи: верёвку, ножницы и аптечку на всякий случай, хранящую в себе преимущественно почти не использованные мази. Чонгук выскальзывает из рубашки, педантично складывает её, прежде чем положить на край стола. За щепетильной аккуратностью Чимин наблюдает с неприкрытым удовольствием, но возвращает всё внимание вещам в своих руках, когда Чонгук, прежде чем расстегнуть джинсы, мельком косится в его сторону. Крепкие бёдра Чонгука, говорящие о том, что их хозяин периодически занимается спортом, так и просятся быть обвязанными. Верёвки светлых оттенков, Чимин может поспорить, идеально бы смотрелись на его чуть смуглой коже, обласканной солнцем. Он очень удачно покрасил джутовые верёвки именно в светло-розовый цвет, будто уже заранее знал, что это будет выигрышно смотреться. Мужчина разворачивается с ножницами в руках и натыкается на очаровательную картину: Чонгук стоит в центре комнаты, скрестив руки на уровне паха, и выжидающе смотрит в его сторону, не имея возможности контролировать румянец, расползающийся от ушей до шеи. Выражение лица Чонгука смешало в себе напускную уверенность и лёгкое смущение, которое он отчаянно пытается скрыть под оценивающим взглядом чиминовых глаз. Он даже хмурится немного и отводит глаза в сторону, когда Чимин слишком засматривается. — Я тебя не съем, — не сдерживается мужчина. — А такое ощущение, что собираешься, — не остаётся в долгу Чонгук и затыкается, когда Чимин резко двигается с места. Он подходит к застывшему в центре комнаты парню, бросив ножницы на край заправленной кровати, и заходит ему за спину. Чонгук вопросов не задаёт, просто ждёт, когда же всё начнется. Прохладно без одежды было всего несколько секунд, а потом Чимин смерил его заинтересованным взглядом и Чонгук словно под землю провалился, попав прямиком на самый горячий круг Ада. Чонгук вздрагивает, когда по позвоночнику плавным движением проходится горячая ладонь, но сдерживает себя от того, чтобы развернуться или уйти от прикосновения. Тепло обманчиво-ласковой руки рассыпает по позвоночнику крупную дрожь, и Чонгук судорожно выдыхает, справляясь с накатывающей паникой. Чонгук не знает, как далеко находится мужчина, но чувствует едва уловимый запах одеколона. — Опускайся на колени, — негромко приказывает он, заставляя Чонгука вычленить из своего голоса нотки нетерпения. Чонгук не подчиняется сразу. Он часто-часто моргает, не видя перед собой никого, только пустую комнату, в которой не за что зацепиться взглядом. Чон не может знать, плещется ли в глазах Верхнего нетерпение, злость или скука. Мысленно умоляя Чимина подождать ещё немного и пользуясь тем, что он стоит позади, Чонгук позволяет себе зажмуриться и скорчить страдальческую мину, прежде чем подогнуть колени и коснуться ими мягкого ворса. С помощью недовольного выражения лица Чонгук имитирует мнимую защиту, помогающую жалко не сгорбиться и не зарыдать от осознания того, что его маленький мирок и правда, которой он жил всё это время — ошибка. Хочется обнять себя за плечи, потому что именно в этот момент внутри что-то обламывается. С громким треском разрушается его расплывчатый образ, привыкший подминать под себя всех и вся. Чонгук решился на эту встречу ради того, чтобы расслабиться и перестать насиловать свой мозг думами, а получилось наоборот. Сейчас он напряжён и думает, думает, думает. Чимин даёт ему несколько секунд на осмысление всего произошедшего, молчит, отчасти наслаждаясь войной, развернувшейся в груди Чонгука под его руководством. Улыбку скрыть не может, но не превращает её в громкий смешок, считая, что уязвимому парню ещё рано слышать что-либо, говорящее о чужом превосходстве. — Знаешь ли ты, хороший мальчик, что в первую очередь должен сделать сабмиссив, прежде чем отдаться мне в руки? — спрашивает Чимин, бесшумно опустившись на пол за чонгуковой спиной. — Э-эм, — неловко начинает Чонгук, но мужчина тут же прерывает его громким «тссс». — С этого момента ты можешь говорить только по делу, — чиминовы ладони находят себе место на чужих плечах, после чего он продолжает говорить, только уже ласково, тихо, растягивая буквы как жвачку: — Прежде всего они расслабляют шею и лицо, чтобы ум не участвовал в работе тела, а наблюдал за ним со стороны. Тогда я точно знаю, что им не остаётся ничего, кроме как принять происходящее. Чимин оказывается ближе, чем Чонгук ожидает, погрязнув в грудном тембре. Его мышцы окаменели вопреки неспешному ритму, в котором мужчина поглаживает его большим пальцем по позвонкам, желая расслабить. В таких условиях невозможно расслабиться, думает Чонгук, чувствуя каждое прикосновения безмерно ярко. Ему, кажется, без преувеличения, раскалённым скальпелем по позвонкам водят, а не подушечкой пальца. Тело напряжено и не поддаётся. — Выпрями спину, — ладонь скользит до самой талии и надавливает, заставляя Чонгука выгнуться и не горбиться. — И плечи расправь. Будь умницей, — этот приказ озадачивает. Чонгук не знает, как должен расслабиться, если обязан сосредоточиться на том, чтобы сидеть идеально. Чимин присаживается ещё ближе, разводит бёдра, чтобы коснуться грудью напряжённой спины и обхватить Чонгука поперёк живота, но младший не откидывается назад, даже когда его ненавязчиво тянут в сторону. Чон продолжает сидеть смирно, чувствуя кожей поощряющую улыбку, когда Чимин склоняется к острому плечу, чтобы вдохнуть запах человеческого тела. Пальцы, примостившиеся на животе, оглаживают чёрные лобковые волосы в опасной близости от паха. Мужчина начинает неспешно массировать литые мышцы свободной рукой, оплетая Чонгука со всех сторон своими конечностями как паук. Чон от ненавязчивых прикосновений убежать, отстраниться хоть на миллиметр не может. — Разреши мне позаботиться о твоем красивом теле, — выдыхает Чимин, смачивает губы слюной и бережно прикасается ими к загривку, продолжая нашёптывать. — Расслабляйся постепенно, покажи мне, только мне, каким ты можешь быть покорным, а я отблагодарю тебя сладко-сладко, потому что знаю, какого обращения ты заслуживаешь на самом деле. Я понимаю тебя так хорошо, Чонгук-и. Чонгук позволяет льстивой речи проскользнуть в свою голову, сам того не осознавая. Чимин обращается с ним ласково, не причиняет боли и не насмехается, а просто хочет… помочь. Ему с самого детства никто, кроме Тэхёна и матери, не помогал. Да и им, если честно, частенько требовалась помощь, а тут Чимин предлагает её безвозмездно. Трение, разогревающее кожу и иногда переходящее в едва уловимые касания, делают своё дело. Чонгук головой понимает, что происходящее мало похоже на «ты просто покажешь мне парочку узлов и мы разойдёмся», но ничего с собой поделать не может. О нем заботятся. С ним возятся. Чонгук настолько одичал по ласке, настолько сильно её хотел… Но никогда не получал. Потому что он — мужчина, он — опора, и чувство слабости ему априори должно быть чуждо. Эта мысль въелась в его сознание до такой степени, что одна лишь крупица желания быть под чьим-то контролем сразу же искоренялась, потому что слабых высмеивают, над слабыми издеваются. Но Чимин не такой, решает Чонгук и прикрывает глаза. — Такой хороший, такой красивый, — продолжает напевать мужчина, отмечает, как вздернутые плечи постепенно опускаются, а Чон дышит ровнее. Только тогда он разрывает контакт и тянется за веревками, отчего Чонгук, потерявший тепло, тут же распахивает глаза, заставляя Чимина рассмеяться. — Тише, я здесь. Мужчина даёт ему подержать верёвки, сказав, что обрабатывает их маслом для придания им большей мягкости и гибкости. И правда — Чонгук пропускает розовые путы меж пальцев, а они не осыпаются и не колются, очень приятные на ощупь. Чимин ещё раз подчеркивает их безопасность и просит завести руки за спину. Чонгук, помня решение мужчины не трогать сегодня запястья и лодыжки, немного теряется, но приказ выполняет. — Мне в любом случае нужно зафиксировать твои руки, поэтому, — комментирует он и тянется в лежащей на диване рубашке, чтобы взять змейкой валяющийся на ней галстук. — Воспользуюсь этим. Чимин некрепко фиксирует сведенные вместе запястья мягкой лентой, закрепив узел бантом. Улыбается. Какая прелесть. От нехитрого движения внутренности Чонгука делают кульбит, почуяв толику беспомощности. Он на пробу двигает запястьями, но они не смещаются ни на миллиметр. Лента не сдавливает и никакого дискомфорта не приносит. — Закрывай глаза и слушай мой голос, — грянул над ухом Чимин. Всё начинается со скользящей петли, обхватывающей торс под грудью. Верёвка охватывает тело ползущим движением, немного щекочущим и очень непривычным. Чонгук чувствует тепло чиминовых рук, когда тот проводит ходовые концы через плечо вперед и отпускает до нижней обмотки. Мужчине приходится выйти из-за спины Чонгука и повернуться к нему лицом, чтобы закрепить обмотку элегантной петелькой. Чонгук, ожидаемо, в глаза ему не смотрит — отводит взгляд вправо, пытаясь переварить комментарии, которые Чимин даёт касательно этого узла, поскольку его нужно выполнять на манер «Эдвард руки-ножницы». Чонгук выхватывает это словосочетание из потока слов, но понимает мало чего. Он, если честно, сосредоточен целиком и полностью на себе. Наконец-то мужчина снова скрывается с глаз Чонгука за его спиной, и последнему очень бы хотелось опустить голову вниз и посмотреть, как хитро сплетаются верёвки на его груди, но из-за того, что осанку нужно держать прямо, такой прихоти он позволить себе не может. Чимин колдует за его спиной, тянет-потянет, особо сильно выделяя грудь. Чонгук чувствует, как грудная клетка стягивается, и это выбивает из него весь воздух. Чонгуков мозг взрывается новыми впечатлениями. Верёвки сдавливают сосуды, появляется непривычное онемение. Его нельзя назвать неприятным, его нельзя назвать приятным, оно… незнакомое. Мышцы вынуждены медленно застывать. Всё происходящее сродни ритуалу, где Чимин — Бог и Дьявол в одном лице, подчиняющий себе человеческую душу, вытравливающий из неё сознание. Он осматривает очерченное путами тело, подчёркнутое дыхание, выделенное сердцебиение. Чимин замечает, что нижний его совсем не слушает, а полностью уходит в себя, сосредотачиваясь на статичной обвязке, создающей ощущения обхвата и лёгкого давления, поэтому решает больше не отвлекаться на комментарии и советы, а просто продолжать делать свою работу. Иногда он невзначай поглаживает расслабленное тело пальцами, мягко потирает некоторые места, стимулируя. Через некоторое время Чимин приподнимает его руки и проводит верёвку под подмышками, снова возвращаясь за спину. Теперь уже грудная клетка сдавливается достаточно внушительно, чтобы Чонгук глухо выдохнул на очередном затянутом узле. Он чувствует некое удивление, потому что дискомфорт внезапно пропадает, напряжённый мышечный корсет расслабляется, возникает сладкая дрожь и странно-приятное чувство на грани между болью и удовольствием. Не важно, что правильно, а что неправильно, Чонгуку просто до мурашек по коже нравится осознание того, что он под чьим-то контролем. Приятно слушать мурчащие комплименты, подчёркивающие то, какой он хороший мальчик. Мужчина снова возвращается к чонгуковой груди, накладывает две верёвки по диагонали, образуя первый наконечник пентаграммы, и засматривается. Вгрызается взглядом в разморённое нежностью тело, в чуть приоткрытые губы и прикрытые глаза, вызывающие в Чимине что-то животное и совсем дикое. За верёвками, обнимающими торс связанного и как бы «связывающими» его с Мастером, следуют призрачные прикосновения рук. Щекочущие касания ярко контрастируют с грубым давлением, отчего чувствительное тело реагирует до возбуждения в штанах красиво: Чонгук мелко дёргается, не зная, поддаться удовольствию или уйти от него. Чон очень хочет опустить голову вниз и посмотреть на хитросплетение верёвок, но не может, поскольку вынужден сидеть ровно. С каждым новым узлом, затянутым мужчиной, на теле нижнего появляется всё больше пут, которые развязывают путы в голове, вытравляют все мысли. Чонгуку остаётся только принимать неспешные поглаживания, стимуляцию, которая достигается путём трения того или иного места, а иногда, кажется, и едва различимые поцелуи. Чимин удовлетворения не скрывает: ухмыляется сам себе, закусив губу, и с нажимом проводит по изгибу чуть влажноватой от пота талии. Иногда он косится куда-то в сторону с мало-мальским различимым оскалом. Обвязка груди пентаграммой набирает обороты: Мастер накладывает ещё две верёвки по диагонали, подчёркивающие мощную шею и кадык, который дергается, когда нижний сглатывает. Чимин будто бы невзначай проводит пальцами по соскам, когда протягивает конец под подмышкой, вырывая из уст Чонгука сладостный стон. Нижний тут же смущается, сжав губы в тонкую полоску, но Чимин не разрешает ему зажиматься. — Нет-нет, Чонгук-и, покажи мне, как тебе нравится быть в моих руках, — он дышит в затылок, как маньяк, массируя мышцы, прежде чем отстраниться и продолжить работу. Чонгук следует за мягким голосом, размякает в уверенных руках Верха. Через несколько узлов мужчина отвлекается на то, чтобы поласкать нижнего за ушком. Эрогенная зона отзывается на щекочущие прикосновения, Чонгук приглушённо мычит, а потом сдаётся и выдыхает, поддавшись ласке. — Вот так, вот так… — шепчет мужчина. — Замечательный мальчик. Лишь под самый конец обвязки Чонгук расслабляется и избавляется от комплексов, страхов настолько, чтобы испытать возбуждение. Чимин уже завершает пентаграмму, закрепляя её контрольными узлами, когда Чон чувствует проклёвывающееся в животе тепло. Мужчина крепко держит его за талию, второй рукой затягивая узел, заставляя Чонгука почувствовать себя совсем маленьким и беспомощным. От этой мысли его внутренности скручивает крутым спазмом, вынуждающим член дёрнуться. Чонгук не знает, хочет ли, чтобы Мастер заметил его проблему и помог, или заметил и проигнорировал. Он неистово краснеет, когда Чимин объявляет, что закончил. — Хочешь взглянуть на себя, прелесть? — с придыханием спрашивает Чимин, бросив взгляд к натянувшему ткань боксеров члену. Чонгук кивает. — Используй слова, — вполголоса говорит он. — Да, — шелестит Чон и осторожно поднимается с колен под руководством мужчины, который придерживает его за плечи. Колени ноют, а затёкшие ноги предают, заставляя хозяина пошатнуться. Чонгук сгорает, нет, Чонгук плавится от стыда, думает только о своём члене с текущей головкой. Но к Чимину он настолько прикипел за этот короткий промежуток времени, что хочет не прикрыться, а кончить. Жизненно необходимо получить разрядку, томившуюся в обласканном теле так долго, ведь он искренне уверен, что мужчине это понравится не меньше. Он начинает двигаться, координируемый мужчиной, который направляет в нужную сторону. Чонгук выглядит таким зависимым от него. Свет в ванной слишком яркий, глаза слепящий. По сравнению с приглушённым светом в комнате, этот кажется режущим и чересчур белым. Чимин подводит нуждающегося мальчика к широкому зеркалу, показывающему всё самое важное — розовую звезду на смуглом торсе, которая красиво выделяет грудь, и его отчаянное лицо, окрашенное румянцем. Чонгук любуется собой и не может отвести взгляд, пока Мастер оценивает проделанную работу, рассматривает остроту наконечников звезды, упругость узлов и картину в целом. Тепло чужого тела за спиной кажется Чонгуку таким правильным, давление верёвок кажется таким правильным, томный взгляд мужчины, который, очевидно, ловит кайф от увиденного, кажется таким правильным. Ладони Чимина находят себе место на чонгуковой талии, а сам устраивает подбородок на его плече, прежде чем с улыбкой спросить: — Мм-м, а что это тут у нас? — мужчина льнёт ближе, прямо намекает на возбужденный орган, спустив руку ниже, на низ живота, приямком к кромке боксеров. Чонгук заливается краской; от наглого прикосновения не уйти, только вжаться в Чимина задницей можно, чтобы дать себе время на осознание произошедшего, в котором его бесстыже трогают. Мужчина кусает извивающегося Чонгука в шею, откровенно наслаждаясь чужими противоречиями. Он на секунду отрывается от терзания тёплой кожи, чтобы посмотреть в зеркало. Вид там открывается просто замечательный: Чонгук таращится на него оленьими глазами, безмолвно прося подтолкнуть себя к краю. А Чимин и не прочь сделать приятно этой взрослой малышке, для которой каждое слово отдаётся ощутимым спазмом внизу живота. — Аа-ах, — рвано выдыхает Чонгук, когда мужчина начинает ласкать его сквозь тонкую ткань трусов. На них уже образовалось небольшое пятно предэякулята, разрушающее его липовый образ Верхнего. Ему до чёрных кругов перед глазами нравится то, как чужая ладонь грубо сжимает пах и сдавливает головку. Настолько нравится, что он несдержанно стонет и наконец-то сдаётся. — Пожалуйста, — Чонгук зажмуривается, лишь бы не смотреть на довольное лицо в зеркале. В любом случае он чувствует кожей растянутые в улыбке губы, довольный смешок и скользнувшую под боксёры руку. Чонгук дышит загнанно, приподнимается на носочки, инстинктивно стараясь убежать от интенсивной стимуляции, но Чимин держит крепко, даже хватает его поперёк живота, чтобы не дёргался. Он трёт влажную от смазки головку пальцами, делает так, как ему нравится, и получает отзывчивый стон. — Нравится, нравится, да? Мастер делает тебе хорошо? — скалится Чимин, чувствуя, как Чонгук пальчиками старается ухватиться за его рубашку. — К-коснитесь уретры, пожалуйста, — едва уловимо выдыхает Чон, но мужчина слышит просьбу. — Уретры коснуться? — издевательски тянет он, на что Чонгук кивает и протяжно стонет. Чимин не мудак, просьбы всегда выполняет. Особенно, если они такие отчаянные. Мужчина давит указательным пальцев на крошечную дырочку, заставляя Чонгука выгнуться и захныкать. Он бьётся в крепких руках, как птица, глаза закатывает от того, как приятно чувствуется широкая ладонь на члене и палец, раздразнивающий уретру. Большой палец дополнительно поглаживает уздечку, а у Чонгука от нехитрых действий оргазм неумолимо приближается, тело горит синим пламенем, вынуждая хватать воздух открытым ртом. Он сейчас в самом деле распадётся на части, поломается, потому что выгибается в сильных руках неестественно, но, как считает Чимин, ужасно сексуально. Мужчина перестаёт терзать уретру и начинает ритмично надрачивать покрасневший член с мокрым звуком. Чонгук снова дёргается, но тут же замирает, стоит Чимину сомкнуть зубы на его загривке, призывая громкую суку заткнуться. Сильная стимуляция раздувает удовольствие до размера чёрной дыры, в которую проваливается вся чонгукова непокорность, когда он наконец-то кончает. Кончает с беззвучным стоном, затихнув. Чимину очень нравится, что этот мальчик становится очень тихим во время оргазма. Чонгуку срочно требуется мягкая поверхность, на которую можно повалиться, потому что оргазм высосал из него все силы, но не тут то было. Чимин всё ещё стоит сзади, всё ещё держит руку на члене, всё ещё смотрит так, словно хочет, чёрт побери, сожрать с потрохами. — Ты испачкал мою руку, — говорит он. «Да что ты, блять, говоришь», — думает Чонгук, но не говорит ничего. Что ему с этой информацией делать? Чимин даёт ответ. Он вынимает перепачканную спермой ладонь из трусов и, дёрнув Чона за волосы назад, прижимает её ко лбу, проводит до самого подбородка, размазывая чонгуково семя по его же лицу. Чонгук чувствует себя ебучим бьюти-блоггером с белковой маской на лице. — Ты ебанутый? — ощетинивается Чон. — Тсс, прелесть, мне тебя ещё развязывать, — смеется Чимин, грубо толкнув его к раковине, чтобы снять все узлы со спины. Руки он освобождает в последнюю очередь. Чонгук так и стоит, оперевшись на раковину, и терпеливо ждёт, когда его развяжут. Лицо постепенно стягивает остывающая сперма. Мысли прыгают туда сюда, изводят голову, а глаза слипаются. Он думает, что пересмотрит своё мнение касательно Чимина, но… Совсем забывает о том, что людям свойственно воспринимать достигнутое как должное. В тот день Чимин уходит из отеля, предварительно забрав с собой маленький глазик, который всё это время наблюдал за ними со стороны, и оставляет Чонгука одного.