Они считают бесчувственность за силу, считают чувствительность за слабость.
Освещаемые перегорающими фонарями мелькают вновь и вновь людские тени. Простирающиеся по обе стороны дороги грузовики пролетают мимо. Чонгук тащит в пакете продукты, преимущественно состоящие из холодных бутылок пива и вяленых колбасок, что так любят жевать друзья перед телевизором. Он до последнего откладывал поход в магазин из-за своей лени, но уже завтра вечером им придется идти на благотворительный вечер. Одна только мысль об этом заставляет Чонгука скривиться. Он не любит этих напыщенных дам и джентльменов, но что не сделаешь ради друга; даже вольёшься в их общество и будешь светить красивым личиком, притворишься человеком, которому всё нравится. Чонгука, на самом деле, больше интересует загадочный мэр, положивший глаз на его горячо любимого друга. Чон, как строгий отец, должен быть уверен, что с Тэхёном ничего плохого не случится. А если случится… Чонгук языкастый, не постесняется использовать слово «блять» вместо запятой даже при высокопоставленных леди. А если всё пройдёт гладко, никто и не узнает, что этот «светский денди» ещё вчера пил холодное пиво из горла, жевал дешёвые колбаски, смотрел тупую передачу и держал руку в трусах, разминая свои яйца. Намджун выделил деньги на одежду только Тэхёну, но сам Тэхён не мог оставить своего друга без красивой одежды, поэтому любезно поделился с ним половиной суммы. Когда несколько дней назад они ходили в торговый центр, Чонгук вдруг вспомнил, как же сильно ненавидит это делать. А Тэхён вспомнил, как сильно ненавидит классику. Ему по душе широкие штаны, винтажные футболки с потёртым принтом, купленные у левого дяди за копейки, и, конечно же, винил с песней «Connie Francis» на проигрывателе. Старые песни Конни олицетворяют его как-никак кстати, являют миру склонную к романтике, к чистой любви душу; к такой любви, к которой Высокопоставленный Господин Мэр не готов. Чонгук знает это. Чонгук в этом уверен. Тэхёновы глаза подёрнуты флёром любви, он за дымкой совсем себя теряет, как и любой другой влюблённый. Он не замечает, что Чонгук уже вернулся домой, кружится по комнате, как дурак, подпевает Конни Фрэнсис, соглашается с её словами, примеряет их на себя, носит на лице улыбку глупую. Чонгук с ухмылкой смотрит на дурака, прислонившись плечом к косяку, и понимает, что тот совсем пропал. За те дни, что они провели вдвоём, Тэхён без устали переписывался с мэром, подмечая, что хоть у них и было всего две встречи, он в мужчину по уши. Тэ описывает его как изысканно вежливого, чрезвычайно учтивого по отношению к людям из других слоёв общества. Чонгук свои сомнения при себе оставляет, с натяжкой поддакивает другу, ведь ему достаточно один раз увидеть, чем сто раз услышать. — Потому что когда-нибудь, любимый; когда-нибудь, дорогой, ты будешь скучать по мне, — негромко напевает Тэхён, стесняясь своего голоса, изображая из своей новой рубашки другого человека, с которым он кружит в танце. — Разве песня не должна быть другого содержания? — спрашивает Чонгук, прервав тэхёнову идиллию. — Мне казалось, такие песни поют только когда расстаются. — Тем не менее, именно эта песня мне нравится, — Тэхён закусывает губу, слегка покраснев. — Я так волнуюсь, чёрт. Очень хочу его увидеть, но… В то же время чувствую страх, — он ещё раз любовно оглядывает выглаженную рубашку и вешает её обратно в шкаф, дожидаться своего часа. — Ты так сильно изменился в последнее время, это пиздец. Где мой бадди? — задаёт риторический вопрос Чонгук. — Вот влюбишься и поймешь меня, — Тэхён пожимает плечами. — Ага, — хмыкает Чон и переводит тему: — Я тут пойло хорошее купил, вообще-то. Нашего пива не было, пришлось взять подороже. Или ты теперь слишком высок для плебейского напитка? — Ерунду не городи. — А раньше ты бы сказал «хуйню». — Намджуну не нравится мат. — О, вот оно как. Губы Чонгука складываются кругом. Он почёсывает затылок, пока Тэхён снова отвлекается на телефон. И правда влип. Сменил любимого Боба Марли на Кончетту Розу Марию Франконеро, женщину, поющую в основном о высоких чувствах, до которых Чонгуку с его образом жизни не допрыгнуть. Вот оно как получается. Чонгук его ни в чём не винит, просто как-то тоскливо. Хочется посмотреть на этого хвалёного Намджуна, понять, для кого его друг так старается, ради кого себе изменяет. Сегодняшним вечером, перед телевизором, Чонгук слишком тих, да и Тэхён не распыляется на фразочки. Понятно, что в белокурой голове творится. Он покусывает вяленую колбаску неохотно, хотя раньше жрал их тоннами. Неужто привык за две встречи к ресторанной амброзии? Ну и пусть, Чонгуку больше достанется.∾
Чёрная тонкая водолазка обхватывает торс как вторая кожа; непривычно, но терпимо, сдавливает горло. Чонгук видит в зеркале взрослого молодого человека, совсем непохожего на своего парня в доску, коим он был ещё несколько секунд назад, прежде чем облачился в all-black лук и украсил его серебряной цепочкой. Тэхён сказал, что так будет поинтереснее. Чонгук, на самом деле, совсем не хочет быть интересным, ему нравится быть чёрным пятном и не привлекать внимание, потому что он появится на благотворительном вечере только ради Тэхёна, как моральная поддержка и человек, оценивающий его нового хахаля. Сам Тэхён цепляет себе на ухо серьгу с дешевой стекляшкой вместо рубина, повязывает на шею чёрную ленту на манер чокера и расстёгивает рубашку на две пуговицы больше, чем следует. Перевоплощаться у него получается лучше, чем скрывать недовольство. Если бы Чонгук не был знаком с ним, то обязательно бы принял за солидного предпринимателя. Они собираются в полной тишине: Тэхён, будучи очень сильно увлечённым предстоящим вечером, не распаляется на бесполезные фразы, только спрашивает «а как лучше?»; Чонгук же, если откроет рот, то тут же начнет жаловаться на свою тяжёлую судьбинушку и выразит нежелание переть на другой конец города. Поэтому оба молчат. Молчат даже в такси. Чон очень хочет спросить, почему хвалёный мэр не выделил им машину с личным водителем, но не решается задавать столь провокационный вопрос. Тэхён, в любом случае, выглядит очень довольным, сжимает пальцы в нетерпении и постоянно одёргивает рубашку. Чонгуку одёргивать нечего. У него водолазка. Даже богатое убранство зала не заставляет двух друзей открыть рот. Чонгук первым делом обращает внимание на большую люстру. Такие богатые и до восторга красивые вещи всегда притягивают его взгляд. Пока Чон созерцает, Тэхён высматривает столик, за которым должен сидеть его мэр и ещё несколько людей, которые до сих пор остаются загадкой. В принципе, Тэхёна не так интересует другой люд, как интересует сам Намджун. Вчерашним вечером Тэ неустанно флиртовал с мужчиной, получая в ответ ещё более откровенный флирт и грязные обещания. Да, Тэхён любит романтику, а не беспочвенный секс, но этот человек действует на него совсем иначе. Перестраивает под себя, заставляет забыть последний разговор Тэхёна с Чонгуком и его слова, которые предостерегали. Намджуну нужен секс? Тэхёну, получается, тоже. Люди, говорят, взрослеют и умнеют, меняют свои жизненные кредо, как перчатки. И потом, когда перед ними открывается скользкая дорожка, ведущая к красивому образу жизни, о котором они когда-то только мечтали, и любовь до гроба, и романтика, как в фильмах, всё тут же забывается. Тэхён закусывает губу, когда его подкрашенные глаза наконец-то находят небольшой столик в углу, за которым сидит Намджун, какой-то мужчина спиной к Тэхёну, и незнакомая дама рядом с ним. Тэхён одёргивает Чонгука, разинувшего рот от удивления, и говорит: — Смотри, вон он. Сейчас подойдём к столику и ты вежливо со всеми поздороваешься, а потом… Короче, внимательно слушай меня. Со мной должен был придти владелец арт-студии, но, так как я ещё не нашёл нужного человека, им побудешь ты. Говорить не обязательно, мне просто нужно, чтобы ты был рядом со мной. — Погоди, блять, стой! Кем побуду? — Чонгук в панике хватает друга, который говорит о своих Наполеоновских планах за несколько минут до войны. — Блин, Чонгук-и, пожалуйста, подыграй. Намджун ещё неделю назад просил меня найти арт-студию, которая согласится выставить мои работы, но все отказывают, — Тэхён строит мученическое личико, складывает ладони вместе, лишь бы подействовать на чёрствого сухаря. — Я обязательно разберусь с этим позже, найду эту дурацкую студию, но сейчас мне нужно, чтобы ты сейчас подыграл мне. Умоляю, Чонгук-и. — Так значит твоё «и разрешил взять с собой кого-нибудь» просто предлог? — вздыхает Чон, едва сдерживая гримасу отчаяния. — Я знал, что ты не согласишься. Прости, пожалуйста, — Тэхён пытается казаться искренним. Нет, ему не жаль. Он просто хочет его разжалобить, молит, чтобы не ушёл. Хотя, если подумать логически, Чонгук уже пришёл сюда, потратил время на покупку одежды и время на сборы, поэтому уходить не решится в любом случае. И Тэхён это прекрасно понимал. — Да больно мне нужны твои извинения, — Чонгук со злостью отмахивается от друга, хмуря брови, и выдавливает усталое «пошли уже». Тэхёну не нужно его одобрение, Тэхён срать хотел на чонгуковы предостережения, и друга он тащит с собой на этот вечер только ради выгоды. Чонгук понимает это в ту же секунду. Чон абсолютно не ебёт, как разговаривают важные персоны, этикету не был научен, профессиональному жаргону тоже. Он должен, вроде как, не оплошать, несмотря на то, что должен сыграть сложную роль, на подготовку к которой Тэхён любезно выделил ему пару секунд. Пиздец. Он видит, что за столиком сидит не один человек. Мужчина, сидящий напротив, кажется, Намджуна, одет в ярко-красный костюм, а женщина, сидящая рядом с ним, привлекает внимание открытой спиной, облачённой в рубашку из тончайшего кружева. Тэхён улыбается, но тоже нервничает, подмечает Чонгук, когда они подходят к столику. За квадратным столом свободно лишь два места: одно рядом с Намджуном, напротив пары, куда и садится Тэхён, и второе, расположенное «во главе» стола. Чонгук чувствует себя, чёрт побери, пятым лишним, когда осторожно присаживается на своё место. — О, здравствуйте, — щебечет Тэхён, и только тогда Чонгук соскребает свой взгляд с пола. Все эти секунды он судорожно думал, как правильно представиться, поэтому старался не смотреть в лица людям. — Разве мы с вами не встречались ранее? Чонгуку приходится растянуть губы в приветливой улыбке и повернуть голову влево, и лучше бы он этого никогда не делал. Сердце пропускает удар, когда Чонгук замечает, кому именно пожимает руку Тэхён. Он, кажется, очень рад неожиданной и приятной встрече, ведь сразу же после этого представляется и прекрасной даме, имя которой Паола. Целует её руку, как настоящий джентльмен, и только потом очередь доходит до Чонгука, который все предыдущие слова других людей пропустил мимо ушей, потому что лихорадочно подбирал нужные слова и складывал их в вычурные предложения. — Кхм, — Чон прочищает горло и протягивает ладонь Намджуну. — Здравствуйте, Намджун-щи, очень наслышан о вас. Для меня большая честь ужинать с вами за одним столом, — чонгукова рука предательски вспотела, и он просто надеется, что мэр не скривится, когда пожмёт его ладонь. Ну и кто теперь скажет, что просмотр сериалов — бестолковое дело? — Здравствуйте, рад видеть вас, — Чонгук протягивает руку Чимину, но смотрит на Тэхёна, который вдруг резко покраснел и вытаращил глаза, понимая, в какую хуйню они попали. Тэхён внезапно вспомнил, где именно они встречались. — Намджун рассказывал мне, что на ужин прибудет владелец арт-студии. Полагаю, это вы? Поздравляю с повышением, — Чимин растягивает пухлые губы в ухмылке, побуждая Чонгука ответить на свою реплику, а не обратить внимание на даму. — Уже больше года прошло, как никак. Времена меняются, — терпеливо объясняет он, обращаясь к женщине с ярко-рыжими волосами: — Здравствуйте, меня зовут Чон Чонгук. Приятно познакомиться. — Паола, — напыщенная женщина, очевидно, с европейскими корнями, позволяет поцеловать себя в тыльную сторону ладони. — Приятно знать, что вы помогаете продвигаться юным дарованиям. Предлагаю уладить все юридические вопросы наедине, пожалуйста, вот моя визитка, — Намджун достаёт из внутреннего кармана красный прямоугольник. — Свяжитесь со мной в четверг или пятницу, будьте добры. А пока предлагаю вернуться к ужину, скоро принесут горячее. Чонгук выдавливает из себя кривое «да, конечно», молясь, чтобы от него отстали. Его глаза постоянно косятся в сторону Тэ, который выглядит не лучше. Чонгук так и обещает свернуть ему голову после этого вечера, мысленно говорит «ты проебался, мазафака». Намджун что-то шепчет Тэхёну на ушко, заставляя его разорвать зрительный контакт с другом. Последняя нить спасения потеряна. Мэр выглядит очень солидно. Одет с иголочки. Но Чонгуку, верите или нет, на это сейчас абсолютно похуй, поэтому он не задерживается взглядом на мужчине дольше секунды. Глазки метаются из стороны в сторону, а левая сторона лица горит пуще прежнего. Её пилят долгим взглядом. Нет, блять, нет, какого чёрта этот придурок здесь делает? Чонгук сейчас сквозь землю провалится от стыда. Тело потеет неистово, сидеть в водолазке, сжимающей шею, подобно пытке. Чонгуку не хватает кислорода. Чонгуку не хватает решимости выйти из-за стола и уйти подышать свежим воздухом, потому что он сидит словно гвоздями приколотый к этому адскому стулу. Кажется, что прошёл час, а на деле всего лишь одна минута. Подошедший официант едва ли не ангел, спустившийся с небес: он разбавляет неловкое молчание, расставляя блюда по столу. Теперь Чонгук может ковыряться ложкой в супе, а не смотреть по сторонам, как неприкаянный. Он пялится в тарелку аки баран на новые ворота, переживая худший период в своей жизни. Честное слово. Ещё никогда он не испытывал такого стыда. От горячего супа становится ещё жарче, и Чонгук клянется, что прямо сейчас зажарится заживо — настолько ему жарко. Спина вся вспотела, отчего водолазка неприятно липнет к телу. — Вам нехорошо, Господин Чон? — слышится взволнованный голос Чимина. Чонгук в ответ только мотает головой и мурчит что-то себе под нос, не поднимает голову и не осмеливается взглянуть в его глаза, зная, что увидит там мерзкую насмешку. Пусть издевается сколько хочет. Чон на его провокации не поведется, лучше будет хлебать вкусный супчик и отмалчиваться. Мужчины о чём-то беседуют, иногда к разговору подключается Тэхён, которому намного легче справляться со стрессом. Он-то наверняка думает, что Чимин, которому ещё полтора года назад его друг намывал машину, действительно верит в их байку. Верит, что Чонгук смог от мойщика автомобилей подняться до владельца арт-студии. Ага, конечно. Вот только Чон знает, что Чимин не дурак и прекрасно всё понимает, посему сидит как в воду опущенный. Краска не сходит с щёк, потому что кто-то постоянно посматривает в сторону Чонгука. Интересно, о чём он думает? Удивляется чужому безрассудству? Или пытается сдержать смех, видя нелепую ситуацию насквозь? Чонгук уже на грани того, чтобы заплакать от отчаяния и стыда. — Кстати, ты мне так и не рассказал, что там с Ким Миной, — обращается Чимин к мэру после долгого молчания. Чонгук тут же настораживается, услышав знакомый голос. Ему, вроде как, плевать, о чём там разговаривают эти чеболи, но ничего с собой поделать не может. Чимин волнует его сердце. — А, та колоритная дамочка, — вспоминает Намджун, делая глоток вина. — Всполошила СМИ своим заявлением о том, что мы, как процветающая и цивилизованная страна, обязаны предоставить женщинам квоты на представительство. Говорит, мол, в партии демократического союза 30% мест должны занимать женщины. Уж не знаю, получит ли она что-то большее, чем бесполезный общественный резонанс, — он пожимает плечами. — Редкие попытки женщин вклиниться в стройные ряды мужчин-политиков настолько смешны. В настоящий момент политика — это та область, где мужчины доминируют, на кой-чёрт она лезет туда? Только Сокджина позорит, — грубо бросает Чимин. Чего блять? Чонгук поражается, услышав последнюю реплику мужчины. — О, Сокджи-ин, это вообще отдельная история. Помню, как-то раз пересёкся с ним в аэропорту… — «Позорит»? Почему вы относитесь к Мина-щи с таким пренебрежением? — чёрт его за за язык дёрнул. — Она всего навсего пытается добиться равноправия в нашей консервативной стране, а вы говорите такие вещи. Чонгук абсолютно точно понимает, о чём они говорят. Сейчас имя «Ким Мина» известно на всю Корею. Он сам прочитал бесчисленное количество статей, где фигурировало имя этой женщины, просмотрел, наверное, миллион комментариев против неё и в её защиту. Даже в споры вступал. Эта тема очень сильно его задевает, задевает настолько, что он посмел перебить Высокопоставленного Господина Мэра и не постеснялся перетянуть на себя внимание Чимина. — Я противник равноправия в этой сфере. Женщина — это источник вдохновения и сил для мужчины, — Чимин приподнимает бровь, поворачиваясь в сторону Чонгука. У него в глазах поблёскивает азарт. Ну, что ж. Чонгук что, зря по ночам срался в комментариях с диванными критиками, чтобы сейчас не выдать сто миллионов контраргументов? — А, так вы считаете женщину просто красивым приложением к мужчине? — с вызовом спрашивает Чонгук, отзеркалив позу Чимина. Стыд как рукой сняло, только Тэхён где-то вдалеке машет руками и умоляет Чонгука заснуть язык в жопу. — Нет, почему? Я так не считаю, — мужчина пожимает плечами. — Вы сказали… — Я сказал, что слабому полу не место в политике. Это связано с разными причинами. Это и стремление мужчин оградить женщин от тягот активной политической жизни и вверить им важнейшие функции — воспитание детей и поддержание семейного очага. Да и к тому же, женщина силу психофизиологических особенностей меньше подходит к такой работе, — настаивает на своём Чимин. — Ага, ага. Слабый пол, гнилые доски. Что ещё скажете? — злобно тянет Чонгук, задрав подбородок. — В любом случае, присутствие женщин хорошо влияет и на развитие политики, и на мужчин, которые в этой области трудятся. — Говорите… их присутствие хорошо влияет? — Чимин приподнимает брови в искусственном изумлении. — Да, они хороши, когда дело касается ублажения. Чонгук давится супом. — Как вы смеете говорить такое при девушке? Это просто отвратительно, — он кидается защищать, казалось бы, оскорбленную деву, но «оскорбленная» дева и ухом не ведет, продолжая рассматривать свои колечки. — Когда вы говорите так, то унижаете и её тоже. — Успокойтесь, рыцарь без доспехов, моя женщина живёт так, как другие только мечтают, и абсолютно точно не чувствует себя униженной, ведь умеет молчать и не лезть туда, куда не надо. Нравится новое украшение, дорогая? — приторно улыбается Чимин, касаясь губами нежного ушка. Паола тут же смущается, закивав головой, и прикрывает накрашенные губки рукой. — И какой в этом толк? — с тоской спрашивает Чонгук, фыркая на слащавое слово «колечко». — Вы покупаете её молчание. И чувства тоже, — от такого сильного заявления даже Намджун, всё это время спокойно наблюдавший за перепалкой, приподнимает бровь. Тэхён уже давно откинулся от сердечного приступа где-то за горизонтом. — А вас, Чонгук-щи, можно купить за деньги? Я готов отдать целое состояние, лишь бы вы держали язык за зубами, — вкрадчиво интересуется Чимин, заставляя чонгуково сердце загнанно забиться в груди. — Очень печально, что вы привыкли решать проблемы деньгами, а не поступками, — уклончиво отвечает Чонгук, смачивая горло водой. Чону совершенно не нравится животный взгляд, что последовал после его ответа. Чимин окатывает парня диким, атипичным взглядом, таким, какого Чонгук ещё ни разу не добивался. Он частенько выводил Чимина из себя, но до такого выражения лица не ещё не видывал. Мужчина, кажется, прямо сейчас готов сорваться с места и сотворить… что-то. — Ну, что вы расшалились как дети малые, ей-богу, — вставляет свои пять копеек заметно опьяневший Тэхён, но его никто не слушает. — Что же в таком случае заставит вас замолчать, Чонгук-щи? — каждый раз, когда он обращается к Чонгуку так, последний чувствует себя до ужаса пристыженным. Чимин в очередной раз показывает ему своё место и напоминает, что он снова врёт. Чонгук уже собирается выдать что-то гениальное и с намёком, но его прерывает подошедший официант, который предлагает наполнить пустые бокалы вином. Сразу после его ухода в разговор включается Намджун: — Было очень интересно послушать вашу дискуссию, господа, но мне бы хотелось насладиться живой музыкой. Уж очень хорошо играет наш сегодняшний симфонический оркестр. Дискуссией их перепалку назвать можно с натяжкой. Но Чонгук, так или иначе, очень благодарен Намджуну, потому что их разговор катился в тартарары с космической скоростью. Чимин, однозначно, завелся, Чонгук видит по глазам. Всё закончилось, но взгляды, которые Чон ловит тут и там, ему совершенно не нравятся. Они какие-то… злые. Неприятные. Не хочется получать именно такие взгляды от Чимина. Пусть он насмехается, веселится, но не смотрит с откровенным осуждением. Воцаряется спокойствие. Слышны только стук ложек, жевательный звук и приятная мелодия, производимая оркестром. Несмотря на жару, аппетит у Чонгука превосходный и тарелка с горячим, как кипяток, супом очищается превосходно. Вкусная еда сильно радует чонгуков желудок, ведавший только копчёные колбаски. Склонный к быстрому опьянению Чонгук даже не отказывается от вина, хотя строго настрого запретил себе пить этим вечером. Этот странный диалог немного взбодрил потонувшего в стыде Чонгука, хотя, казалось бы, должен был подействовать наоборот. Раз уж Чимин принял его маленькую игру и даже соблюдает субординацию, то можно не волноваться о том, что его раскроют. Какое ему вообще дело до их с Тэхёном игр? Никакого, думается Чонгуку. Тэхён, кстати, выглядит значительно лучше. Более расслабленно. Он сидел как на иголках, когда младший без устали открывал рот, краснел, боялся, что Чона спалит его поганый язык, но Чонгук держался молодцом — даже мат не проскочил меж зубов. Они с Намджуном заняты друг другом, и Чонгук не смеет осуждать их маленькую шалость. Он замечает, что Тэ одаривает мужчину игривыми касаниями, а тот держит руку на тэхёновом бедре, наверное. Отсюда не видно. Всё катится в пизду, когда Намджун вместе с Тэхёном поднимаются из-за стола, на что Чимин только понимающе улыбается мужчине. А вот Чонгук ни черта не понимает. Куда это они намылились? Куда намылился его Тэхён? Неужто трахаться? Нет! — Тэхён, — беззвучно нервничает он, привлекая внимание охмелевшего друга. Друг на чужую панику не ведется, отмахивается только, жестом показывает «всё ок» и позволяет Намджуну обнять себя за талию и увести бог весть куда. Но, прежде чем они окончательно уходят, мужчина оборачивается через плечо и обращается к Чимину: — Не забудь, ты должен мне кое-что отдать. Лучше перед уходом забеги в мой номер. В ответ на реплику Чимин только кивает, кажется, будучи абсолютно равнодушным к просьбе, и продолжает разрезать спаржу на маленькие брусочки. Тишина снова накрывает их столик. Под воздействием отличного аппетита тарелки с яствами значительно пустеют. Красное вино девяносто девятого года лишь распаляет потребность в твёрдых сырах и мясных закусках. Через некоторое время Паола, сука такая, тоже смывается под предлогом «носик попудрить». Чонгук, между прочим, защищал её женское достоинство, а она оставляет рыцаря один на один с этим драконом. Как жаль, что всё так сложилось. Пожалуйста. Чонгук ужасно не хочет сидеть с Чимином наедине. Он с грустью смотрит вслед уходящей девушке, когда… — Напрашиваешься на хорошую порку, Чонгук-и, — с присущим ему холодом заставляет Чимин, отправляя кусочек шампиньона в рот. — Что за цирк ты тут устроил со своим дружком? Теперь румянец не задерживается только на щеках, а перетекает на уши и шею. Чонгук проклинает свою чувствительность. Уставившись взглядом в тарелку, он пытается успокоить колотящееся сердце и так неудачно кольнувшее где-то внизу возбуждение. Чонгук на секунду представляет, как тяжёлая ладонь проходится по его ягодицам, и… Лучше бы не представлял. Эти картинки переворачивают с ног на голову все его убеждения и необъятную жизнь. Так не должно быть. — Что ты мелешь? Пристереги эти грязные реплики для своей дамы, — огрызается Чонгук и делает глоток вина. — Она в них не нуждается, а вот ты очень даже, — елейным голосом произносит мужчина, откинувшись на спинку стула. — И не стыдно тебе? Она хоть знает, где и с кем ты проводишь свои вечера? — его лицо темнеет. — Я, в отличии от тебя, ни от кого не скрываю свою Тематическую жизнь. И моя дамочка не скрывает от меня тот факт, что шляется по хуям. У нас замечательные свободные отношения. Завидуешь? — спрашивает Чимин и, заметив, что Чон хмурится, спешит продолжить: — Ты завидуешь мне, потому что не можешь так же спокойно говорить о другой стороне своей жизни. Тэхён же до сих пор не знает о твоих грязных увлечениях, м? Неужели ты настолько закомплексован, что боишься того, что он бросит тебя и ты останешься один? Совсем разочаруется в тебе, да, Чонгук-и? Слова ранят. Слова, обличающие позорную истину, ранят ещё больнее. За увядающую молодость Чон себя не корит, а вот за двойную жизнь, которую ведёт за спинами матери и Тэхёна, иногда становится совестно. Ему не просто совестно, ему стыдно. И стыдно не за свои увлечения, а за слабость. Чонгук всегда боялся поделиться матерью экзотичным способом заработка, потому что она разочаруется. Подумает, что вырастила какого-то извращенца, с отвращением взглянет на сыночка и разлюбит его. А Тэхён просто… найдёт себе друзей получше. Или, может быть, Чонгук всего навсего не любит себя? — Хватит нести чушь, — тяжело ворочая языком, говорит он. Вопреки дерзким словам, Чонгук совсем расклеился. Ему больше не нравится здесь находиться. Даже вкусная еда и музыка не спасают. Хочется выплакаться. Как тогда. — Хватит отрицать очевидное. Только не передо мной. Чонгук головой понимает, что Чимин — единственный человек, который знает его как облупленного. Знает все его слабости, в курсе всех подробностей его жизни. Он — тот, кто когда-то заставил Чонгука почувствовать облегчение. Тогда, какой смысл перед ним храбриться? Уже поздно на себя доспехи напяливать, поздно строить из себя чёрт знает что и оставаться сильным. Чонгук совсем выдохся. Слишком уж тяжела эта истина. Да и жизнь тоже слишком тяжела, чтобы нести её в одиночку. Наверное, всё дело в алкоголе, недавнем шоке испытанном, стоило узнать про страшную болезнь матери, да и в их отношениях с Тэхёном, что подпортились немного. Чонгук не знает. Не знает, но чувствует горячие слезы. Не впадает в истерику, не строит гримасы, а горячие капли продолжают стекать по щекам. Хочется, чтобы хоть кто-нибудь его наконец-то понял, как тогда, не тыкал мордой в собственные проебы, а приласкал. Чонгук оголодал по этим чувствам. Вопреки законам всей Галактики, человеческий мозг в очередной раз забывает всё плохое, оставляет только хорошее. И на Земле, никто не вёл себя со мной так, как ты вёл. Слышится, как шаркают ножки стула по кафелю, а потом, через мгновение, на предплечье смыкаются чужие пальцы с кольцом на безымянном. Чимин негромко говорит «пойдём», и кто такой Чонгук, чтобы ему отказать? Он допивает оставшееся в бокале дорогое вино, едва не подавившись, и спешит нагнать мужчину. Сердце, дурацкое сердце не обманешь. Да, Чимин нравится ему как возлюбленный, нравится его внешность и отсутствие чувства такта. В отличие от других зеленых людей, с которыми Чон контактировал в своё время, Чимин кажется настоящим мужчиной. Чонгук мечтал стать именно таким когда-то, мечтал взять все трудности жизни в свои крепкие руки, разобраться с финансовыми вопросами и вытащить мать из глубинки в лучший мир. А оказалось, что настоящее место Чонгука не во главе, а рядом. Истина в том, что слаб он, сколько бы масок на себя не нацепил. Как существуют воинственные женщины с огнем в глазах и бесстрашием в сердце, в битву рвущиеся, так существуют и нуждающиеся в крепкой руке мужчины, коим не стыдно признать свою слабость. И раздражает каждое слово Чимина лишь потому, что оно правдиво. Чонгук из раза в раз засыпает свою хрупкую личину землей, избавиться от нее хочет, потому что он — сильный пол, а Чимин добродушно ворочает могилу, руками слабака созданную. Вечерний воздух страшно холодит вспотевшую кожу. Ему хватило лишь двух бокалов, чтобы охмелеть и прочувствовать до костей пробирающую прохладу улицы. Хочется выпить и согреться. — Купи мне бутылочку пива, — просит озябший Чонгук. Он плетется за мужчиной и не понимает, куда тот так торопится. — И забери моего Тэхёна. — Я тебя в реку выкину, если не протрезвеешь в течении двух минут, — угрожает Чимин, но, вопреки себе, вопреки своим словам и обещаниям открывает дверь лексуса перед пьяным балбесом. Придётся садиться за руль с двумя бокалами вина в желудке. — Не протрезвею, — усмехается Чонгук. — Тогда готовься познакомиться с пираньями. — В реке Хан не водятся пираньи, — глубокомысленно замечает он, добродушно позволяя пристегнуть себя ремнем безопасности. — Да что ты? — театрально удивляется Чимин и, прежде чем Чон успевает вставить слово, захлопывает дверь автомобиля. Взявшись за сигарету в минуту тяжёлой хандры и чувства легкого раздражения, Чимин делает один важный звоночек, курит на протяжении всего разговора, а затем с искренней радостью замечает, что сигарета помогла успокоиться. Теперь и сидящий в его машине Чонгук не давит на голову так сильно, а даже немного радует. Пьянчужке нужно проветрить мозги, чтобы потом с ним можно было спокойно поговорить. В мыслях то и дело вертятся последние слова Намджуна, его тонкий намек. Обещания не являются обещаниями, пока ты их не сдержишь, верно? Говорят, что когда ты не можешь решиться, не можешь выбрать из двух роковых решений одно — подкинь монетку, и пока она будет лететь, ты поймешь, чего хочешь на самом деле. Чимину монетка не нужна, он и так осознаёт, что проебался и действует наперекор своим же словам, как маленький мальчишка, который эгоистично выбирает то, что ему по душе, а не то, что нужно. Флешка, лежащая во внутреннем кармане пиджака, неизменно давит на совесть. На этот раз, когда Чимин садится в машину, его разговорчивый пассажир помалкивает. Может, он и хочет что-то сказать, но, стушевавшись под недовольным взглядом, решает держать язык за зубами. Только спустя несколько минут или даже через полчаса Чонгук спрашивает, куда они едут, на что получает короткое «поговорить». Сидеть в теплом салоне автомобиля рядом с мужчиной один на один нравится Чонгуку намного больше, чем сидеть с ним за одним столом в окружении других людей, несмотря на то, что ещё совсем недавно трясся от одного только грозного взгляда. И хоть на ужине говорили они, спорили они, именно сейчас особенное внимание Чимина к нему вызывает короткую улыбку. Когда Чонгук видит знакомый отель с сияющей вывеской, его настроение значительно ухудшается. Где-то в душе теплилась надежда, что он сможет побывать в квартире Чимина или в каком-то другом интересном месте, а не в отеле, навевающем воспоминания. С другой стороны, пьяной головой Чон оценивает своё поведение как плохое и понимает, почему его привезли именно сюда. Лучшего он не заслуживает. Хотя. Всю поездку Чон обдумывал слова мужчины, изучал их чуть ли не под микроскопом и нашёл одну несостыковку, которая тут же испортила ему игривое настроение. Теперь, когда они едут на лифте, одно большое «но» не даёт Чонгуку покоя, и понять, почему это «но» так беспокоит, он не может. Собственно, нарастающую с каждой секундой претензию Чонгук высказывает, стоит двери номера захлопнуться со знакомым звуком. Он даже позволяет себе перебить Чимина, который о чём-то начинает толковать. — Почему ты водишь меня сюда? Почему не к себе домой? — Чонгук трезвеет так же быстро, как и пьянеет. Он не может сказать, что не ведает, что творит. Он ведает. Просто слова матери всплыли в голове так некстати и стало немного обидно. «Нам повезло встретиться в Сеульской больнице, он там, вроде, навещал дочку, не знаю точно». — Извини? — мужчина застывает на месте, удивленный абсурдной претензией. — А я должен? — Сначала ты пилишь меня, обвиняя во лжи, а потом… Сам-то ты чем лучше? Говоришь, что ваши отношения с Паолой несерьёзны, а сам имеешь от неё ребенка. Или это не её дочь? У тебя есть ещё одна женщина? Ты кобель, а не… Как ты там сказал? «У нас замечательные свободные отношения». Что за хуйня? Кто в свободных отношениях заделывает ребёнка? Чимин слушает его тираду, слушает, а потом незаметно закатывает глаза. Башка и так раскалывается из-за моральных дилемм, некритичного, но заводящего с пол-оборота количества алкоголя, а теперь ко всему этому прибавляется чужое нытьё. Чимин не настроен на выяснение отношений, поэтому на притенении кидает лаконичное «пойдем-ка со мной» и хватает Чонгука за рукав пиджака. — Да куда ты меня опять тащишь… Чонгук даже не успевает вырваться, всё происходит слишком быстро: вот Чимин заталкивает его в ванную, вот выкручивает кран с холодной водой на полную, вот берёт распылитель в руку, и теперь Чон стоит, наклонившись над раковиной, и орёт во всю глотку, потому что ледяная вода обжигает не хуже лавы. Мужчина держит за волосы крепко, наклоняет его голову как можно ниже, игнорируя проклятья, вылетающие из нахального рта. Чонгук раздражает до зубного скрежета. Чон взбесил его ещё когда посмел вклиниться в разговор, но Чимин добродушно закрыл на выходку глаза. Но доброта не была оценена по достоинству. Вода — прекрасное лекарство против алкоголя, помогающее прочистить мозги. — Ты совсем из ума выжил, мудак! Что ты- Блять! Отъебись от меня, — Чонгук отчаянно пытается вцепиться в чужое запястье ногтями и убрать руку, вырывающую волосы чуть ли не с корнями, как ему кажется. Боль просто адская, Чон больше не может её выносить, но вода продолжает литься и литься, а Чимин равнодушно наблюдать за жалкими попытками отстраниться. Проклятья сыпятся из чонгуковых уст, словно грязные тараканы. Вода попадает в глаза и уши, смачивает рот и стекает вместе со слюной по подбородку. Потерявшись во времени, Чонгук и сам не замечает, как начинает просить остановиться. Злостное «иди нахуй» превращается в смехотворное «хватит», вызывая у Чимина улыбку. В какой-то момент он дёргает потяжелевшую голову назад и говорит: — У меня больше нет дочери, Чонгук-и, так что двери моего дома всегда открыты для тебя. Внутри всё переворачивается. Переворачивается оттого, с какой легкостью мужчина сообщает столь страшную новость. Страшную ли? Может, для него это сродни облегчению, или он своего ребенка совсем не любил, чтобы не скорбить по нему и не кидаться в истерику от одного только упоминания родного имени. Чонгук не знает. По правде, мужчина не известен ему даже на один процент, чтобы он мог делать выводы. Но факт того, что он завёлся, стоило Чонгуку сказать про дочь, остаётся фактом. Стоит Чимину вернуть тело младшего в вертикальное положение, он тут же отталкивает мужчину от себя. Вода намочила воротник водолазки и даже проскользнула глубже под одежду, принося дискомфорт. Несмотря на вереницу извинений, теперь Чонгук готов защищаться снова, посему смотрит свирепо на выключающего воду мужчину, ожидает продолжения потасовки, но его не происходит. Яростный Чонгук остаётся один в ванной комнате с несправедливостью в сердце, может и хочет ответить крепким кулаком в лицо на откровенное издевательство, но не решается. Чужая выходка, не укладывающаяся в голове, вынуждает Чонгука ударить кулаком по кафельной стене, ибо только так он может выместить весь гнев. Он выдыхает, потянувшись за белым полотенцем, висящим на батарее, чтобы вытереть лицо. Сырую одежду невыносимо хочется снять. Когда Чон выходит из ванной комнаты, Чимин, снявший пиджак, уже сидит на заправленной кровати. Чонгук не присаживается рядом с ним, а встаёт напротив — рядом с крупным комодом, на котором стоит телевизор. — Протрезвел? — спрашивает мужчина. — Ага, протрезвел, — отмахивается он. — О чём ты хотел поговорить? — О твоём появлении на ужине, — Чимин резко меняет настрой, вгрызаясь взглядом в нахмурившегося парня. — Что ты там забыл? — Эм, — хлопает глазами Чонгук. — Я не мог там быть? Он считает секунды до того, как Чимин снова не открывает рот. — Послушай меня. Ты, наверняка, очень переживаешь за личную жизнь своего друга, но не таскайся за ним, ладно? Это не лучшая идея. Сегодня ты уже опозорился один раз, поэтому… — Опозорился? Ты смеешься? — Намджун не дурак и понял, кто ты на самом деле, — с нажимом произносит мужчина. — Мне стыдно за тебя, Чонгук. — Замечательно, я понял. Это всё, что ты хотел сказать? — он, несомненно, выглядит очень обиженным. Абсолютно разбитым. Чонгук не понимает, почему мужчина постоянно на него давит и унижает, делает и говорит неприятные вещи. Когда он получил толику внимания от него, когда сел в машину, то правда думал, что всё изменилось. — Подумай над моими словами и не крутись рядом с Намджуном. И не позорить тебя? Чонгук, на самом деле, не особо сильно верит в чиминовы слова и причину, по которой он не должен контактировать с мэром. Что-то здесь не чисто. — Может ещё и рядом с тобой не крутиться? — вырывается изо рта. — Да, было бы хорошо, — отвечает Чимин после недолгого молчания. Его неожиданный ответ вынуждает Чонгука лишь хмыкнуть. Он выглядит колючим и готовым на язвительную колкость, но глубоко внутри теплится обида, не дающая здраво размышлять. Отчаянно пытаясь казаться отстраненным и не задетым, Чонгук понуро опускает глаза в пол, молчит, думает, что, может быть, всё дело в нём. Боковым зрением он замечает, что Чимин забирает пиджак и уже собирается уходить. Его уход ставит младшего в безвыходное положение. — Тогда зачем? — спрашивает Чонгук, внезапно вырастая перед мужчиной и закрывая ему путь. — Зачем ты помог моей матери, зачем постоянно влезал в мою жизнь и не давал спокойно жить? Зачем напоминал о себе? Чтобы теперь взять и съебаться? И сейчас ты снова приводишь меня в этот ебаный отель и снова уходишь, как тогда! — он осмеливается толкнуть Чимина в плечо, ожидая ответной, реакции, но мужчина лишь отшатывается назад. — Я уже устал терпеть твоё отвратительное поведение. С меня хватит, дай пройти, — признается Чимин и делает попытку обойти наглого Чонгука, но тот повторяет чужие движения, вставая на пути к двери. — И это всё? Я могу быть хорошим, — смелое заявление, заставившее мужчину замереть и взглянуть в глаза, в которых плещутся отчаянность и страх перед реакцией. Чимин улыбается под мелодию сладкой паузы, хватающей Чонгука за глотку, потому что с каждой секундой он всё сильнее сдувается. Пугается. Младший впервые за столько времени добровольно признается в своей «теневой стороне», ставит мужчину выше себя и наконец-то сдаётся. И хоть утверждение его слегка расплывчато, для Чимина оно ознаменует победу. — Тебе нужно научиться ещё очень многому, чтобы стать по-настоящему хорошим, — мужчина бросает пиджак на кровать, уже заведомо зная ответ. — Я научусь, — упрямо говорит Чонгук. — Тогда скажи мне, — негромко начинает Чимин, схватив младшего за водолазку и притянув к себе, — что я должен сделать с тобой сейчас? О. Чонгук знает. Вот только разомкнуть губы и сказать это вслух действительно тяжело. Мужчина стоит слишком близко — Чон чувствует жар его тела и выжидающий взгляд, пилящий правую половину лица. Слышит даже дыхание и запах одеколона. Близость пьянит и внушает испуг одновременно, побуждая отступить, но Чонгук не может. Не после такого долгого пути, что он проделал. — Наказать. — Умница, — невооружённым глазом видно, как сильно на младшего влияет похвала: пульс стремительно учащается, а на щеках разливается краска. — Не возбуждайся, Чонгук-и. Наказание тебе не понравится. Снимай носки и жди меня здесь, — усмехается мужчина, выпуская из хватки растянувшуюся ткань водолазки.∾
Солнце, как бьющая фонтаном кровь, немного пугает. Совсем скоро на Сеул опустятся сумерки и станет темно. Чонгук задёргивает плотные шторы, нагоняя на комнату мрак, и только потом включает ночник. Наверное, мужчина не будет против, если наказание пройдёт в такой атмосфере. Чон присаживается на постель, стягивает с плеч пиджак и укладывает его на край, только потом снимает носки. Неужто стопы пороть будет? От одной только мысли об этом по телу мурашки проходятся. Чонгук знает, что действовал на импульсе, обратился к сердцу, что и привело к тому, что происходит сейчас. Иногда отключать логику полезно, потому что врожденные строптивость и боязнь к подчинению не открывают двери тому, чего хочется на самом деле. А Чонгуку хочется отдаться. Он шёл к осознанию очень долго, пробирался по тернистым путям своего разума, и… Теперь стало легче. Если не обращаться к своенравному характеру, то Чонгук вполне осознает, за что его накажут. Чимин ещё давным-давно сказал, что является лайфстайлером, а значит питает страсть к подчинению не только в постели, но и в жизни. Но твердокаменный младший позволял себе оскорблять Верхнего самыми грязными словами, упираться и язвить. Не укладывается в голове тот факт, что Чимин до сих пор с ним возится. Может, он смотрит чуть глубже? Может, он уверен в том, что способен перевоспитать Чона под себя? Чонгук вспоминает мать и как сильно она нахваливала мужчину. Он ей понравился. Он действительно понравился маме. Чонгуку от осознания этого становится намного теплее в душе и даже настроение приподнимается — настрой на сессию отличный. Подстегиваемый обстановкой, Чон на секунду задумывается о недавно сказанных словах. Теперь они доходят до мозга и вгоняют в краску. Чонгук очень сильно опозорился и заставил Чимина чувствовать неловкость. Он заслужил наказание, потому что за хороших мальчиков не краснеют, ими гордятся. Стоит двери открыться, Чонгук подскакивает с кровати на ноги. Паркет холодит босые ноги; прохлада, покусывающая ступни, напоминает о том, какой конкретно вид порки его ожидает. Волнение напрягает. Чонгук очень чувствителен к щекотке в этих местах, у него ступни в принципе очень нежные, несмотря на возраст. Чимин ещё до ухода снял пиджак, поэтому предстаёт перед Чонгуком в рубашке и красных классических штанах. Он непроизвольно сглатывает, когда опускает взгляд ниже и видит, что конкретно принес с собой Верхний. Кожаные кандалы, обхватывающие щиколотки не позволяющие ступням двигаться, небольшая, полметра в длину трость, обшитая кожей. Чонгук с замиранием сердца смотрит на атрибутику и не может отвести взгляд, вызывая на лице Верхнего похабную ухмылочку. — Почему ты не на коленях? — спрашивает мужчина, с презрением смотря на растерявшегося Чонгука, который тотчас касается коленями пола. Почему-то сейчас, под воздействием грубого тона, подчиниться получается намного легче. Чонгук боится, что снова оплошает и Чимин откажется от него. Теперь уже точно. — Ещё одна ошибка и ты выйдешь вон отсюда. Уже хочется открыть рот и сказать «понял», но в голове тут же возникает целый список правил, с которым Чонгук знаком не по наслышке. Когда-то он сам стоял на месте Верхнего и не позволял, чтобы кроме него кто-то ещё мог подать голос. Теперь он находится лицом где-то на уровне коленей Верхнего, но когда тот уходит куда-то за спину, вглубь комнаты, Чонгук очень сильно хочет повернуться и проследовать за ним взглядом. Но двигаться ему никто не разрешал. Приходится смотреть себе под нос, держать спину прямой, а плечи расправленными. — Ты знаком с бастинадо, Чонгук? — слышится позади. — Это порка стоп? — предполагает он шелестящим голосом, потому что подобное слово ему не известно. — Верно, — соглашается Чимин, и Чон слышит, как по паркету передвигается что-то. Кажется, это пуфик, стоящий около окна. — Ползи-ка сюда. Младший колеблется несколько секунд, но в итоге следует приказу, побуждая мужчину дуреть от своей покорности. Чонгук касается ладонями пола и, найдя Верхнего в центре комнаты, именно там, где когда-то он связывал его торс, двигается в нужную сторону. Чимин вновь ухмыляется, осматривая красивую фигурку, одетую в обтягивающую водолазку. Наблюдать за его падением до безумия приятно. Видеть, как крошится годами выстраиваемая стена, очень заводит и льстит. Когда нижний доползает до нужного места, мужчина начинает говорить: — Сейчас ты ляжешь на живот, лицом в пол, а ноги согнешь в коленях, чтобы я мог зафиксировать ступни в одном положении и хорошенько отхлестать их. Исполняй. Ноздри Чонгука раздуваются, он хмурится, пытается дышать размеренно, позволяя Верхнему наслаждаться тем, как сильно гнётся его внутренний стержень. Нижнему душно в одежде, но он не заслужил того, чтобы она была снята. Он бегает взглядом по лицу мужчины, смотря исподлобья, но быстро приходит в себя. Чонгук исполняет приказ: устраивается на полу, не зная, куда деть руки, и решает расположить их перед лицом; колени сгибает и придвигается ближе к пуфу, Чимин же тем временем опускается на корточки. Верхний сжимает пальцы на лодыжках и осматривает фигуристые стопы. Чистые. И абсолютно ничем не пахнущие. Видимо, пока он ходил до машины, Чонгук успел забежать в душ и помыть их. Какой молодец. Верхний оглаживает чуть грубоватую пятку в поощряющем жесте, что отдаётся в теплом в груди Чонгука. Получать ласку всегда приятно. Ступни — чрезвычайно хрупкая и нежная конструкция. Они состоят из многочисленных мелких костей, сухожилий, суставов, мышц и тканей, которые очень легко нечаянно повредить и также легко раздразнить. Рабочая зона — свод стопы, между пяткой и пальцами в аккурат посередке. Примерно там, где многие боятся щекотки. Чимин подушечками проходится по коже едва ощутимо, а Чонгук уже непроизвольно дёргает ногой, желая избежать щекочущего прикосновения. Он издаёт тихий квакающий звук, но вовремя зажимает рот рукой. Верхний держит крепко, больше не даёт дёргаться, в отместку вырисовывая большим пальцем какой-то рисунок на носке, побуждая пальчики поджиматься. Чимину и самому нравится раздразнивать стопу Чонгука, наблюдать за тем, как он корчится и пытается не издать ни звука. Ощущения становятся ещё ярче, когда мужчина решает сменить подушечки пальцев на ногти. Они у него достаточно короткие, но, тем не менее, Чонгук чувствует каждое движение очень отчетливо. Верхний ноготком проходится меж пальцев, наконец-то вырывает из груди Чона сдавленный смешок, безжалостно щекочет чувствительное место, возбуждая нервные окончания. — Не дёргайся, Чонгук, — предупреждает мужчина, и нижнему приходится все силы бросить на то, чтобы не двигать ногами. Ему остаётся только вытягивать носок, сгибать и разгибать пальчики, когда их касаются тёплые пальцы. Чимин его не щадит, водит круговыми движениями по стопе, а когда случайно касается щиколотки, нога нижнего резко дёргается в сторону. Чонгук громко вскрикивает, тут же затихая, потому что будоражащие касания затихают тоже. Слышится разочарованный вздох, обозначающий то, что у Верхнего кончилось терпение. Младший замирает. Чимин оставляет измученные стопы в покое и берётся за кандалы. Два кожаных ремня соединены цепью, удерживающей ноги на месте. Кожа этих кандалов очень мягкая, она не натрёт лодыжки, как бы сильно ни вырывался нижний. Чимин грубо хватает одну ногу, затягивает её ремнем на лодыжке, потом проделывает со второй тоже самое. Верхний всё ещё помнит про проблему с кровообращением, поэтому не затягивает кандалы так же сильно, как привык. Он проверяет степень затянутости пальцем, следит, чтобы указательный свободно помещался в пространство меж ремнем и лодыжкой. С помощью верёвки Чимин крепит кандалы к ножке пуфика, сетуя на то, что они находятся в комнате отеля, а не в его доме, где каждый нужный девайс находится в шаговой доступности. Очень хочется воспользоваться подставкой, у которой имеется перекладина, приспособленная под ноги. Это очень хорошая вещь для таких случаев, но, раз её нет, приходится выкручиваться. Мужчина прикрепляет верёвку к ножке двумя крепкими узлами, пока Чонгук чувствует, как стремительно теряет способность к движению. Через несколько секунд он не может двигать ногами совсем, его стопы выставлены напоказ — бери и бей по ним. Осознание собственной беспомощности заставляет сердце загнанно забиться в груди. Липкий страх селится где-то внутри. — С этого момента ты можешь умолять остановиться, — говорит Чимин и, видя, как испуганно замер Чонгук, закусывает губу. Картина, открывшаяся перед ним, очень возбуждает. Дело в том, что человек, которого сильно избили по ступням, не может стоять на ногах и вынужден ползти, что подчёркивает господствующее положение наказывающего по отношению к наказанному. Верхний последний раз нежно обводит стопы пальцами, поражаясь тому, насколько Чонгук отзывчив в этом месте, и берёт в руку трость. Встав на ноги перед лежащим на полу сабом и держа трость горизонтально, Чимин принимается наносить легкие частые удары по нежному своду стопы. Сначала все происходившее выглядит скорее фарсом, поскольку удары легкие, и тот, кому они достаются, даже безучастен. Чонгук не чувствует боли, ему не щекотно. Ритмичные постукивания по одному и тому же месту не приносят дискомфорта. Но по мере того, как удары продолжают сыпаться с монотонным постоянством, ему на ум приходит старая пытка, когда капли воды, с таким же постоянством капавшие на обритую голову жертвы, доводили её до безумия. Чимин с интересом следит за реакцией саба. Сначала он на пробу изгибает стопу, почувствовав едва уловимое неудобство, пытаясь уйти от постукиваний, но трость следует за ним. Одно и то же место на левой стопе из раза в раз подвергается ударам, а боль, схожая с болью от ожога, разрастается. Верхний знает, что бьёт прямиком по отзывчивому сухожилию, и что когда Чонгук тянет носки на себя, ощущения усиливаются. Нижнему кажется, что место, на которое сыпятся удары, каменеет, а боль становится пронизывающей, как удар током снизу до верху, и выводящей из жизни на несколько мгновений. Теперь это не кажется ерундой. Чонгук пытается крутить стопой, но получается сдвинуть её лишь на какие-то жалкие миллиметры. Героически терпеть эту пытку он долго не может. — Нет, всё, — бормочет нижний. — Всё, хватит, я не могу больше! — Чонгук громко дышит, слыша биение пульса в ушах. А тем временем дождь ударов продолжает сыпаться, причем по силе удары остаются такими же, какими были вначале. Чимин, ожидаемо, не останавливается. Ему не надоедают монотонные движения, наоборот — слёзы, брызнувшие из глаз нижнего, нравятся ему до чёртиков, поэтому он продолжает постукивать тростью по стопе. — Блять, б-больно, нет, — всё тело Чонгука заходится дрожью, кажется, что удары приходятся не по стопе, а по всей ноге. От безысходности его колени разъезжаются в стороны и снова собираются вместе. Нижний делает всё, чтобы прекратить издевательство. Один из рывков становится настолько сильным, что пуфик с громким звуком проезжается по паркету. — Степень твоей отчаянности возбуждает до ужаса, Чонгук-и, — облизывается мужчина. Каждое его слово находит отражение в принявших смачные удары пятках Чонгука, что извивается по полу, словно на раскаленной сковородке. — Сильный сучонок, — едва слышно произносит Верхний, вставая коленом на пуф. С этого ракурса становится хорошо видно покрасневшее личико. Чимин вгрызается взглядом в неподдельные эмоции. — П-пожалуйста, я больше не могу, больно! — он скулит, зубами впиваясь в нижнюю губу. — Ты всегда можешь использовать своё стоп-слово, — напоминает Чимин, но, несмотря на, казалось бы, очевидное равнодушие, с трепетом следит за тем, чтобы не перейти черту. Место, по которому он бьёт, едва-едва покраснело, а значит Чонгук может вынести больше, чем думает. Чонгук не может. Издавая задыхающийся хриплый стон, нижний крупно дрожит, а глаза его наполняются слезами. С прерывистыми всхлипами младший начинает плакать. Он не хочет использовать стоп-слово, а хочет быть сильным и хорошим мальчиком. Но эта боль просто невыносима. В какой-то момент Чонгук стонет особенно громко, едва не переходя на крик, и уже думает о том, чтобы проорать «мама», но удары прекращаются. — Принимаешь своё наказание так хорошо, — хвалит Чимин, немилосердно поселив в груди нижнего радость от похвалы. Чонгук всё ещё захлёбывается слезами, но уже не так громко. Требуется время, чтобы отдышаться и придти в себя. — Напомни мне, прелесть, за что я наказываю тебя? Задавать вопросы во время сессии очень важно, потому что это помогает Доминанту отследить, готов ли его сабмиссив продолжать или нет. Собрав все слова в связное предложение, Чонгук собирает ответ, как паззл. — За неуважительное отношение к своему… к своему М-мастеру, — на последнем слове он стыдливо заикается, мечтая провалиться сквозь землю. — М, а ещё? — весело спрашивает Чимин и больно хлещет нижнего по нетронутой стопе. Трость пролетает со свистящим звуком. — А-ай! — этот удар выбивает из лёгких весь воздух. Чонгук смотрит перед собой с широко открытыми глазами и часто-часто дышит. В голову не приходит ничего дельного. — Я-я не знаю… Чимин недовольно цокает языком и спускается с пуфика, чтобы нанести хлёсткий удар по пятке. После этого по тому же месту следуют ещё два шлепка без перерыва. Следующие удары тростью приходятся сразу по обеим подошвам. Верхний сначала бережно придерживая стопу за пальцы, бьёт по одной голой стопе, потом бьёт по подошвам уже обеих ног, держа их за пальцы. — Подумай хорошенько, — предлагает Чимин и бьёт по мыску, наслаждаясь тем, как чонгуковы пальчики непроизвольно раздвигаются. — Я н-не знаю, пожалуйста, я не знаю, — кричит нижний, получая сильный шлепок по пальцам. Кожа очень красиво краснеет. Мужчина получает эстетический оргазм, видя результат своей работы. Чонгук сопровождает каждый хлёсткий удар вскриком и всё ещё не знает правильного ответа. Какая жалость. Наказывать эту строптивую сучку нравится до стояка в штанах. Верхний проводит тонким кончиком трости по пострадавшей стопе, ласкает, обманчиво-приятно скользит, щекочет, прежде чем замахнуться и ударить до разрыва кожи. Нежная кожа на мыске лопается, а от того, как сильно трясутся ноги нижнего, кровь стремительно скатывается вниз. — Я наказываю тебя за твой поганый язык, Чонгук, — выдыхает мужчина и отбрасывает трость в сторону. Он оглядывает дрожащие ноги и задыхающегося нижнего, с ужасом понимая, что ни о чем не жалеет. В груди Чонгука разворачивается война. Ноги содрогаются сами по себе, нижний не знает, что с ними происходит. Он чувствует, что получил по полной за всё, что когда-либо делал. Глотая собственные сопли и слёзы, Чонгук воет от жжения, пронизывающего ступни. Больно до одури, даже когда самая настоящая инквизиция прекратилась. Чонгук дёргается, когда лодыжки касается тёплая рука. Мужчина не спешит освобождать ногу от оков, первым делом он стирает с неё скатывавшуюся к самой пятке кровь ваткой, промоченной перекисью. Чон даже не заметил, что Чимин куда-то отходил. Ступня дрожит в уверенных руках. — Потерпи ещё чуть-чуть, детка, — нежно просит Чимин и старается действовать как можно быстрее. На месте раны вскоре появляется белый пластырь. Ещё несколько секунд ничего не происходит, Чонгук лежит и пытается отдышаться, а потом стонет, стоит к покрасневшей коже прикоснуться полотенцу, вымоченному в холодной воде. Прохлада кажется самым настоящим спасением для горящих стоп. Чонгук даже глаза закатывает от удовольствия, упав лицом в ладони. Слёзы уже высохли, оставив после себя лишь солёные дорожки. Мужчина накрывает полотенцем ноги и спешит перебраться к младшему. Он присаживается перед ним на колени, оглаживая чуть влажные у корней волосы. — Посмотри на меня, — взмокший затылок приятно массируют пальцы. Чон поднимает на Чимина свои большие покрасневшие глаза. — Ты замечательно справился. Заставил своего Мастера гордиться тобой. У Чонгука камень с сердца падает. Он прикрывает глаза, поддавшись ласкающей его щёку ладони, как котёнок, и понимает, что терпел не зря. Внутри расцветает что-то незнакомое, но ужасно приятное. Младший ещё не до конца понимает, что в будущем будет следовать за этим чувством и желать, чтобы оно повторилось вновь. Видеть довольное и безмятежное лицо мужчины для Чонгука сродни сокровищу. — Мой самый лучший мальчик, — шепчет Чимин и чешет его за ушком, как преданную псину. — Давай я помогу тебе раздеться, ты весь взмок. Чонгук кивает, засматриваясь на греховно-красивые губы, шепчущие самые приятные вещи на свете, такие правильные вещи, и понимает, что хочет к ним прикоснуться. Это провал.