Of Blond Hair and Blue Eyes

Санджи смотрел на трещину в стене напротив. Он сидел, прислонившись спиной к перевернутому столу и вытянув ноги. Руки все так же были зажаты между бедер. Казалось, прошло несколько часов. Болели даже глаза. Не из-за ярких вспышек эмоций, а из-за последствий ссоры с Зоро. Веки покраснели, от высохших слез будто бы стали грубой бумагой, опухла кожа вокруг глаз. Удивительно, но в груди не было той рвущей в клочья боли, которую Санджи так старался отыскать. Он чувствовал лишь странное оцепенение — сердце было измотано от частого биения, каждая клеточка нервов сожжена. Санджи стал куском измученной плоти и костей. Хотя это было даже забавно. Резкие слова Зоро прорвались сквозь с трудом возведенные барьеры. Еще забавнее было оттого, что из-за молчаливого отказа он остался таким потерянным и сломанным изнутри. Санджи и не ожидал, что Зоро ответит на его чувства. Во-первых, Санджи ему даже не признался. И, возможно, Зоро ненавидел его еще с тех пор, когда они встретились в Кокояши, родной деревне Нами. Санджи сам выбрал эту одностороннюю любовь, хотя и знал, что все это бессмысленно. У Зоро раньше никогда не было отношений. Все его время занимали тренировки, чтобы он мог реализовать себя, всю жизнь он посвятил своей мечте, он преодолевал слабости, с каждым разом становясь сильнее. Он бросал вызов даже самому себе, чтобы переступить то, что его ограничивало, использовал даже малейшие шансы. Не стоило сомневаться — Зоро был потрясен одним лишь тем, что у него, оказывается, есть ребенок. У него и у другого мужчины — его соперника. Хуже не придумаешь. Ладно, где-то глубоко в душе Санджи знал, что Зоро его не ненавидит. Просто отношения между ними накалялись бесконечным соперничеством, а они оба были слишком упрямы, чтобы признать поражение и сдаться. И уважали они друг друга так же, как и признавали сильные стороны. Если они чувствовали благоговение, благодарность или изумление перед другим, то никогда об этом не говорили, а комплименты умудрялись изворачивать так, что они обращались во что-то ужасное — оскорбления, издевки. Их отношения начались именно так, и они должны были оставаться такими до конца. Но теперь уже Санджи ни в чем не был уверен. Он облажался, открыв свой глупый рот. Он разорвал единственную связывающую их тонкую нить. Больше Санджи не узнает, что значил тот поцелуй, значил ли вообще? Санджи хранил его все эти четыре года, он был единственным, что подарил ему Зоро с теплыми чувствами, так похожими на любовь. Он обманывал себя тем, что, возможно, Зоро к нему что-то чувствовал, и поэтому поцеловал в ответ. И этой смутной мысли Санджи придерживался долгие годы, но оказалось, что зря. Все было ложью, придуманной мозгом, желающим думать, что Зоро когда-нибудь полюбит его. Он не должен был ничего говорить, не нужна была Зоро эта правда. И он не должен был уходить. Не должен был позволять себе забраться к Зоро в воронье гнездо, не должен был видеть его величие… его не должны были зацепить жесткая решимость, доблестный кодекс чести, которого Зоро придерживался. Он не должен был позволять себе безумно влюбиться в Зоро. Тем, кто увеличил расстояние между ними до тысяч миль, был Санджи. И тем не менее, он не переставал думать о Зоро ни на секунду. Ему следовало остановиться, не погружаться в глубину ненужной страсти, не подвергаться очарованию воспоминания о горячих мягких губах, растапливающих взглядах… Какой же он жалкий, полный дурак. Если то, что он сейчас чувствовал, называют «разбитым сердцем», то это — чертова пытка. Внутри разрывалось что-то, что-то темное пожирало изнутри. И если это — его разбитое сердце, Санджи не хотел бы проходить через это снова. — Санджи? К нему направлялись торопливые шаги, ему не удалось повернуть шею — затекла, от усталости во всем теле дрожали мышцы. Санджи хотелось свернуться калачиком в углу и спать, спрятавшись подальше от гребанного мира и всех остальных. Усопп опустился рядом с сочувствующим выражением лица и странной жалостью во взгляде. — Ты слышишь меня, Санджи? Санджи не двигался, с губ не слетел ни один тихий стон. Усопп видел взгляд мертвеца — раньше в этих красивых голубых глазах можно было найти и нежность моря, и бушующий шторм, сейчас они излучали лишь слабый туманный свет, едва различимый в тенях. Санджи валялся на полу, прислонившись головой к столешнице перевернутого стола, смотрел вперед, в небытие. Его опухшие веки, заплаканные и раскрасневшиеся щеки, приоткрытые губы, потрескавшиеся из-за обезвоживания — Усопп еще никогда не видел Санджи таким. Он не знал, сколько Санджи плакал до этого, но определенно много, будто вырыдал целый океан, и это сделало его таким сухим и безжизненным. Усопп застонал, закрывая ладонью лицо. Что Зоро сейчас сделал? Он что, набросился на Санджи, не желая принимать его версию происходящего? Или просто разозлился из-за правды? Опустив руку на колени, Усопп встревоженно взглянул в пустые глаза Санджи. — Эй, Санджи… — но не договорил, заметив бурые смазанные следы на его руках и между бедрами. Побледнев, Усопп едва не грохнулся на задницу — он понял, что Санджи сделал. — Санджи, господи! Твоя рука! Хвала предприимчивому Чопперу, у Усоппа в сумке на поясе была аптечка. Вытащив деревянную коробку, Усопп немедленно распаковал чистую повязку и одноразовый стерильный пинцет. От волнения скрутило живот, Усопп поморщился и уселся рядом с Санджи, скрестив ноги. Он взял запястье Санджи, развернул руку ладонью вниз и положил ее на колено, не заботясь о том, что испачкает штаны свежей или уже засохшей кровью. — Не дергайся, сиди спокойно. С особой осторожностью Усопп выдирал пинцетом мелкие занозы и щепки побольше из руки Санджи, некоторые раны кровоточили, отчего Усопп вздрагивал. Но Санджи ни единым мускулом не выказал того, что ему было неприятно или больно. Он сидел недвижимо, и Усопп иногда останавливался и прислушивался — жив ли Санджи, дышит ли? Закончив с удалением щепок, Усопп щедро ливанул на руку сделанный лично Чоппером антисептик, чтобы предотвратить инфекции — Санджи бы так обозлился, если бы подхватил воспаление. Вытерев руку марлей, Усопп перевел взгляд на бледное заплаканное лицо Санджи, услышав, как тот зовет его по имени. — Усопп… — голос хриплый и слабый, Усопп поджал губы. Неужели он так сильно кричал? Или пытался сдержать болезненные рыдания? — В чем дело, Санджи? Я здесь, — сказал Усопп, постаравшись придать тону бодрости. Кадык Санджи дернулся, он сглотнул. — Ударь меня, — произнес он, немигающе глядя в пространство пустым потерянным взглядом. Усопп в недоумении моргнул, приходя в себя, и аккуратно закрепил повязку на руке Санджи. — О чем это ты? — взгляд Усоппа был серьезен. — Я ничего не чувствую, — Усопп впервые заметил, как дрогнули светлые ресницы. — Я не чувствую боли. Рука не болит. Ударь меня, Усопп, я хочу чувствовать боль. Усопп стиснул зубы, сильно нахмурившись. — Тебе не нужна эта боль, Санджи. Ты не почувствуешь ее. Я тщательно обработал порезы, с твоей рукой все будет в порядке, — сказал он и ободряюще улыбнулся. Усопп надеялся, что последняя фраза выведет Санджи из транса, но вместо того, чтобы сказать «спасибо», тот лишь глубоко вздохнул и вновь моргнул — спустя целую, казалось бы, вечность. — В груди все еще болит, — продолжил Санджи. — Я знаю, что болит. Но не чувствую. Помоги мне вытащить это. Усопп никогда больше не хотел бы стать свидетелем того, как безэмоциональная, застывшая маска на лице Санджи сменяется полной тревоги и муки. Левой рукой Санджи закрыл глаза, как преступник, желающий избежать осуждающих придирчивых взглядов окружающих. — Не хочу этого. Не хочу ничего к нему чувствовать. Это слишком больно. Последнее слово Санджи выдохнул так, будто слишком устал. Он утверждал, что ничего не чувствовал, но они оба знали — мучительная боль все еще в его сердце, парализующим ядом сковывающая чувства Санджи. У Усоппа внутри все сжалось; он наблюдал момент слабости Санджи. Он знал: Санджи ненавидел быть слабым и еще больше ненавидел, когда таким его видел тот, кого Санджи поклялся защищать. …Санджи доверил Усоппу свою слабость. Он был так беспомощен и потерян, что нуждался в поддержке Усоппа, в его ошеломляющей вере. Усопп никогда не видел, чтобы Санджи был так сломлен — этот сильный, гордый человек, возвышающийся над врагами с уверенностью, сейчас был бессильной кучкой выдыхающихся эмоций. Усопп был тронут и встревожен одновременно. Он не знал, что сказать Санджи, чтобы успокоить его. У каждого в мире есть свои слабости. Даже у бывшего Короля Пиратов, Гол Д. Роджера, определенно был такой момент в свое время — даже если крохотный и короткий, это не имело значения. Усопп не позволит Санджи проходить через все это в одиночку. Они — товарищи. И это то, что они должны делать. — Что случилось? — спросил Усопп тихо, чтобы не спугнуть. — Он был безумен, — ответил Санджи, опустив руки. — Я знал, что он рассердится. Я ожидал этого, и меня устраивал такой исход. Он имеет полное право злиться! Он хотел узнать, почему я ушел, почему спрятался здесь, и не думаю ли я, что он не примет меня и нашего ребенка. Но… — Санджи опустил взгляд, вперившись в пол между расставленных ног. — Когда я спросил, любит ли он меня, он… — сглотнул, — он ничего не сказал. Только взгляд этот противоречивый, и я… Я разозлился, крикнул ему, чтобы он убирался, и вмазал ему. Усопп, уставившись на противоположную стену, еще раз убедился в том, что никогда не стоит злить Санджи. — Я мог бы швырнуть его сквозь стену, чтобы он улетел нахер с острова, через весь гребанный Грайнд Лайн. Но я сдержался, ради Соры-чан и ее отца. В конце концов, это их дом, и я не могу причинять им еще больше неудобств, — Санджи невесело рассмеялся, и Усоппу захотелось поморщиться от того, каким вялым получился жест. — Просто дай Зоро немного времени, — он хлопнул Санджи по плечу. — Я уверен, он скоро придет в себя. Санджи перевел взгляд на него, он будто был в замешательстве. Усопп улыбнулся: — Да, сейчас он не ответил тебе. И, возможно, каждый раз он отрицал эту мысль. Но вся команда знает, что этот упрямый засранец что-то к тебе чувствует. Он вечно возился с твоей зажигалкой, а когда Нами дала ему твою вивр-карту, Зоро отказался оставлять ее на корабле и настоял, чтобы она всегда была у него. Он просто слишком упрям для того, чтобы признать свои чувства, и я знаю, что он скучал больше всех, Санджи. Санджи недоверчиво смотрел на Усоппа, обдумывая, стоит ли ему верить в то, что Зоро действительно так себя вел. Он даже пытался почувствовать что-то трогательное, что-то, что удовлетворило бы его. Но не получалось. Все, что в нем осталось — онемение, сомнения и боль. — Этот ублюдок, скорее всего, скучал потому, что больше некому было надрать его самодовольную задницу. Ему было скучно, — вслух рассуждал Санджи и почесывал пальцем щеку. Все мышцы затекли, Санджи решил сесть поудобнее и подтянул правое колено к груди, уперся в него локтем и подпер ладонью подбородок. — Не хочу верить в это, Усопп. Не нужны мне эти ложные надежды. Я обременял себя ими четыре года. Зоро уже дал мне свой ответ, думаю, этого достаточно, чтобы избавиться от глупостей, забивающих мне голову. Мы — товарищи. Все. Плечи Усоппа понуро опустились. Он не был тем, кто мог бы помочь Санджи следовать за чувствами к Зоро, потому что это не его дело. Во-первых, сам он никого никогда не любил. Конечно, была та, кем он был увлечен — Кая. Но мысль о любви даже не пришла к нему в голову, когда он решил отправиться в полное опасностей путешествие, когда он стал пиратом. Пусть остальная команда и думала иначе. Да и Санджи был прав. Они товарищи — своего рода семья. А в семье обычно не принято иметь никаких романтических отношений друг с другом. Команда бороздила моря с определенной целью: найти мечты, остальным кажущиеся несбыточными. И под этим обычно не подразумевалось наличие любовника или что-то в этом роде. Усопп не мог винить Санджи за то, что тот влюбился в Зоро. Свобода воли, в конце-то концов! Сердцу не прикажешь! Но такие отношения… сложны. Даже если Усопп скажет, мол: «Команда не против, никто не будет возражать, если ты и Зоро будете вместе, потому что, в отличие от других, наша команда полна сумасшедших, плюющих на условности»… Санджи все равно будет некомфортно. — Так что привело вас сюда? Вопрос Санджи вывел Усоппа из собственного лабиринта мыслей. Он посмотрел на Санджи — тот излучал слабые волны любопытства. Усопп отметил, что понемногу краснота с глаз Санджи спадала, цвет лица постепенно возвращался в норму, — по крайней мере, сейчас он явно чувствовал себя немного лучше. — Ну, Луффи приказал мне и Зоро найти тебя. Со всей этой войной с Кайдо дела идут очень плохо. Великий флот Соломенной Шляпы оказывает нам всяческую поддержку — спасибо им, но этого недостаточно. Я знаю, у нас есть шанс, мы выиграем эту войну. Санджи даже удивился, услышав искреннюю храбрость в голосе Усоппа. Он стал таким решительным. И в Санджи вспыхнула гордость за него. Усопп стал храбрее и сильнее. Хотя не так: вся команда, без сомнений, стала храбрее и сильнее, чем четыре года назад. Санджи тоже по-своему тренировался, но все еще ощущал себя обделенным. Он жаждал настоящей драки. — Санджи, — голос Усоппа был предельно серьезен. — Тебе нужно вернуться на корабль. — Что? — Кое-кто охотится за тобой. Луффи решил, что тебе нужно вернуться на борт Санни, чтобы ты и твой ребенок были в безопасности. Мы не можем рисковать и позволить тебе встретиться с ними одному, как бы мы ни доверяли твоей силе. Мы будем сражаться с ними вместе. С Санджи схлынуло потрясение, теперь он был в замешательстве. — О чем ты говоришь? Кто за мной охотится? Когда Усопп ответил, Санджи почувствовал, как имя зазвенело в ушах бесконечностью, оглушило его до такой степени, что он начал задыхаться. На шее и руках выступил пот, по коже поднялись волны мурашек, а едва приобретшее нормальный цвет лицо вновь побледнело. По его широко распахнутым глазам и разинутому рту можно было понять, как ему стало дерьмово. И Санджи не знал, когда в нем, наконец, устаканилась буря эмоций от прозвучавшего в реальности проклятого имени. — Они хотят найти тебя, Санджи, — пробормотал Усопп. — Твоя семья. Винсмоуки.

***

Зоро тяжело дышал. Пот стекал по спине и рукам. Он вложил Китецу и Шусуй в ножны — самое надежное место для меча. Зоро глубоко вздохнул и посмотрел на отступающие волны, которые он рассек в приливе разочарования. Лес позади него напоминал кучу рубленых дров — он выпустил на нем весь свой гнев. Да, он был в гневе. Он, блядь, был расстроен и зол на тупую поварешку. Каким местом тот вообще думал, когда решил скрыть от него что-то подобное? Зоро все это время был в Новом Свете, сражался в войне против Йонко, даже не подозревая, что где-то там, далеко, его ждет сын. В голове все еще не укладывалась мысль, что он — отец, и у него есть ребенок — кто-то из его плоти и крови, разделивший с ним характерный зеленый цвет волос — а может, и еще какие-то черты, кто знает? Зоро чувствовал себя таким обделенным, обманутым. Не то чтобы его вообще интересовали вещи вроде семьи или детей… Но он узнал, что у него есть ребенок, всего пару часов назад, и это было самой шокирующей новостью во всех смыслах. У него… и у дерьмо-кока! Из всех людей — именно дерьмо-кок! Причем дерьмо-кок — мужчина. Зоро был не настолько туп, чтобы не понимать, что мужчины не беременеют и не рожают. Но в дерьмо-коке было что-то особенное… он говорил что-то о наркотиках, которые принимала его мать, пока тот был в ее утробе. Зоро раздраженно провел рукой по волосам. Он оставил там Санджи одного, тот был в безумии. Но его вопрос был слишком внезапным. И Зоро был озадачен им, из него словно дух вышибли, он не мог произнести ни единого слова. В тот момент Зоро был трусом. От потрясения он потерял сам себя, поворот событий оказался слишком неожиданным, ошеломляющим. Зоро захотелось провалиться под землю. Он до скрипа сжал зубы так, что заныла челюсть. Он никогда не был таким. Обычно он был спокоен и сдержан, но когда дело доходило до кока, Зоро не мог держать себя в руках — в нем вспыхивала злость, и в этот раз все было так же: прежде, чем он вернул самообладание, его эмоции, запутавшись, выплеснулись из него. Кайтаро — его сын. И Зоро не собирался уходить от ответственности, только вот он не знал, что теперь ему думать о коке. Конечно, Зоро был на него зол, но это не значило, что он его ненавидел. В конце концов, они были товарищами, и Зоро должен был его защищать. Кок не был для него пустым местом, не был «незнакомцем» или «никем». Зоро на самом деле знал — их отношения от товарищеских стоят в стороне, между ними все слишком сложно и запутанно, чтобы логически осмыслить все аспекты. Что? Ты вообще меня любишь? Низкий голос кока гулким эхом проносился в голове, отдавался во всем его существе звуками, которые Зоро были непонятны. Любовь? Конечно, он знал, что такое любовь. Он любил свои мечи, любил свою мечту, любил саке и свою команду. Но кок спрашивал совершенно иное. Любил ли он его в романтическом смысле? Зоро проглотил небольшое трепещущее в груди чувство. У него не было отвращения к романтике, он просто для нее не подходил. Он мечтал стать величайшим в мире мечником с самого детства, и ему подобные абсурдные мысли — о любви — до этого в голову не приходили. Но есть ли эта любовь? Ее ли он испытывал к коку? Кок снился ему иногда — особенно с тех пор, как тот сошел с корабля. Но Зоро не слишком хорошо знал, что значит «любовь», чтобы заключить, что он действительно любил кока. А кок его любил? Зоро покачал головой, чтобы избавиться от неприятных мыслей. Раздраженно фыркнув, он направился обратно по тропе из срубленных деревьев. Этим вечером ему обязательно нужно выпить.