Не в моем вкусе

Рыжий ненавидит злиться. Потому что это сразу, словно включив машину времени, возвращает его обратно, в школьные годы. Напоминает о прошлом, напоминает о том, каким он был раньше. Напоминает о том, что его главным отличительным фактом как личности была жестокость. Напоминает о том, что он без колебаний мог сломать челюсть человеку, посмотревшему на него не тем взглядом. Напоминает о том, что он был комком комплексов, страхов, истерик и агрессии. Напоминает о смуглой коже, ржавой игле, и о том, как он, деланно крича и матерясь, пытался отвести чужое внимание от покрасневших ушей, смотря в змеиные глаза напротив. Рыжий ненавидит прошлого себя. Рыжий ненавидит злиться. От проскользнувших по грудной ложбинке пальцев, чужое тело зашлось дрожью. Шумный выдох. — Хм? — Рыжий ныряет пальцами под узелок бандажа, натягивая его вверх, — Что такое, Нолан? В ответ раздается лишь скулеж и всхлипы. Красная веревка смотрелась на персиковой коже прекрасно. В очередной раз Рыжий со смаком кивает, не жалея что решил купить ее. Костяшка указательного пальца касается ствола члена, скользя к верхушке, кончик пальца давит на катетер. — Мммм!!! — Чшшш, тихо-тихо, — Рыжий обхватывает член, сжимая, — Ууу, как покраснело. Смотри, все течет. Нолан истерично мотает головой из стороны в сторону, мыча сквозь резиновый шарик кляпа. — Больно? Хочешь кончить? Он тяжело, приподнимая свою, словно залитую бетоном, голову, кивает. Рыжий опускается ниже, призрачно касаясь губами ключицы. В ответ тут же раздается подрагивание под гладкой кожей. Язык подбирает слезинку, скатившуюся со скулы. Рыжий расставляет пальцы и скользит по мягкому животу, напарываясь поверхностью на тугие узлы. Техника шибари «Черепаший панцирь» его самая любимая, она лучше всего эстетически подчеркивает стройные изгибы чужого тела. Рыжий облизывает пальцы и проскальзывает между ног. — Нгх! Его язык обводит маленький подбородок, зубы смыкаются, впиваясь. — Эй, Нолан… И все тело Нолана замирает. Каждая клеточка наливается свинцом. Он, распахнув голубые глаза, в животном страхе уставляется на Рыжего. Он прекрасно знает, что сейчас начнется тот самый любимый Рыжим момент. — Нолан, — шепот Рыжего иглой протыкает ухо, достигая центра мозга, в его голосе играет улыбка, — ты знаешь пытку «Колумбийский галстук»? Коленки начинают дрожать и от взгляда янтарных глаз это не ускальзывает. Рыжий ухмыляется и раздвигает внутри пальцы, вырывая глухой стон. — Я расскажу тебе, если ты не знаешь, — пальцы свободной руки обхватывают шею, сдавливая, — Латиноамериканские преступные группировки используют данный вид пытки на своих врагах и должниках, — он проводит указательным пальцем от середины подбородочно-подъязычной мышцы до кадыка, на котором палец, словно на кочке, подпрыгивает, — это — твоя белая линия шеи. Фасция с малым количеством кровеносных сосудов, — ногти медленно царапают ровную полосу, — по ней делают глубокий разрез, а затем суют пальцы в глубокие шейные мышцы, достают до корня языка и выдирают его наружу. А ты стоишь, с торчащим из шеи языком, бьясь в конвульсиях и захлебываясь кровью. Нолан изламывает брови, мычит, зажмуривая глаза, полные слез. Клыки Рыжего сходятся на ухе, пальцы проталкиваются глубже. Нолан хрипло стонет в кляп, вскидывая бедра. По его щекам градом стекают слезы. Пару минут Рыжий нависает над ним, не отрывая взгляда. Когда Нолан (в очередной раз) рыдает, у него краснеют уши, скулы и кончик носа. Его белые кудряшки прилипают ко лбу и становятся серыми от впитавшегося пота. Рыжий протягивает ладонь и утирает слезы, следом целуя лоб. — У тебя такая красивая и гладкая кожа, — проводит поперечную линию пальцем по шее, — у меня появляется неудержимый интерес пронаблюдать колумбийский галстук в твоем модельном исполнении, — переходит на шепот, почти соприкасаясь кончиками носов, втирая поплывший взгляд в покрасневшие мокрые глаза напротив, — это выглядело бы изумительно. Нолан резко выворачивает голову, избавляясь от чужих пальцев и вездесущего, колючего взгляда. Его брови разрезают кожу на глубокие тревожные морщины. Тело выдает мелкая дрожь, холодными мурашками волнуясь по коже. — Нолан, не выебывайся, — Рыжий усмехается, — я знаю, что тебе это нравится, потому что ты тот еще извращенец. Нолан прищуривает глаза, уголки его губ дергаются — насколько это возможно сквозь кляп — в подобии улыбки. Рыжий громко выдыхает, наваливаясь сверху и прижимаясь пахом между ног. Перед глазами цветные круги, а в штанах гребаное адище. Он просовывает пальцы под узлы веревки и прижимается рукой к животу, распахивая, как собака, пасть, и вгрызаясь в плечо. Во рту чувствуется металлический оттенок крови, Нолан задушено стонет. Рыжий раздвигает его ноги шире, впиваясь ногтями в коленки. Окидывает взглядом член, заткнутый металлическим катетером. Вскидывает брови. — Думаю, я все же должен помочь тебе, как считаешь? Нолан закатывает глаза, смаргивая, словно ловя отходос. Сглатывает. Кивает. — И что я должен делать? В отчет хрип сквозь кляп. — Я не понимаю, что ты говоришь. Нолан гневно сдвигает брови, а затем резко распахивает в изумлении глаза, громко мыча. Рыжий медленно вводит головку. — Слушай, — зажмурившись на выдохе, — если ты не скажешь мне точно, я не смогу сделать то, что тебе хочется. И, — проводит костяшкой пальца по щеке, — могу сделать что — нибудь плохое, верно? Рыжий тянется к кляпу, который поддается тонким пальцам со звонким щелчком. Ниточка слюны блестит в приглушенном свете комнаты. Нолан, дрожащими губами, тихо произносит: — Что хочешь…ты можешь делать, что хочешь. Я буду счастлив даже плохому, потому что я тебя люблю… Рыжий останавливается. Его словно окатили ледяной водой. Мышцы лица расслабляются, глаза теряют огоньки. Он чувствует, как все внизу превращается в мягкий зефир, будто ему в еду подмешали бром, заставляя напрочь забыть о такой реакции организма, как эрекция. Ощущение, будто прилетело обухом по затылку, отключив ебучую зрительную зону. Где-то за сердцем липким, дерущим комком собирается злоба. Он сжимает губы до оттока крови от них, втирая челюсти друг в друга, словно грозясь к хуям уничтожить эмаль. Рука тянется к ножницам на тумбочке, одновременно вынимая отмерший член. — …Момо? Ножницы с щелчком перерезают срединный узел веревки. — Проваливай. Нолан дергается, непонимающе раскрывает глаза. — Что..? — Я сказал, собирай свои шмотки и вали нахуй отсюда. Целая, нераспечатанная пачка сигарет летит в мусорку, с грохотом бьясь о металлические бока. Мысль закурить вызывала нещадное отвращение. Рыжий ненавидит злиться, но похоже, что эти два уебка сговорились довести его сегодня. Он выкрутил на полную трек Bones, откинулся спиной о стенку балкона и сполз, умостив локти на коленях. Небо этой ночью необычайно черное. Без единой звезды, без луны, без облаков. Хотя, при свете огней и неонов Калифорнии, разве хоть когда - нибудь можно разглядеть тут звезды? Рыжий никогда не думал об этом. Он в принципе не пялился на звезды. Жил тут 3 года, ежедневно выходил на балкон, четыре раза в неделю выбирался сюда покурить полуголым по ночам, но ни одного гребанного раза не поднял свои глаза на чертово небо. А оно, кстати, необычайно черное. Как волосы Хэ Тяня — цвета угля. Как глаза Хэ Тяня — цвета смолы. Ебаный Хэ Тянь. Стоило ему лишь однажды окликнуть Рыжего в дранной столовой, как вся его размеренная и спокойная жизнь полетела по пизде, как американские горки, состоящие из одних только мертвых петлей. У него ухмылочки как у самой прокаженной бляди, собачьи зубы и мелькающее одиночество в глазах. Он любит дергать наушники Рыжего, пихать второй себе в ухо и пристраиваться рядом, трясь плечом. Он обожает подъебывать на ровном месте и лапать татухи. У него красивые плечи и железная осанка. От него постоянно пахнет по разному, потому что этот щегол расписывает парфюм по дням недели. В прошлый вторник от него пахло неоном, клубом, дорогим бухлом и поцелуем от незнакомки. — Это Килиан, аромат «Водка со льдом», — он подмигнул. А в субботу приятно щекотало нос волной тертого шоколада, какао и ванили. В ответ на досаду по поводу того, что посещал кондитерскую без него, Тянь шлюховато усмехнулся Рыжему: — Вообще-то это «Ревнивый шоколад» от Монталь. Признайся, захотелось меня съесть? Но несмотря на все изобилие выебистого парфюма, одна нотка всегда остается неизменной. Рыжему трудно описать, но…если бы беззащитность имела запах, имела бы именно такой. Этим слабым запахом веет каждый раз, когда Хэ Тянь прижимается или закидывает руку на плечо. Каждый раз, когда он, прежде чем отпустить, на самую долю секунды, почти неосязаемо, почти незаметно сжимает пальцы напоследок. Эта нотка чувствуется, когда Тянь поднимает густые ресницы, почувствовав чужой взгляд, и, оторвавшись от учебника, смотрит на Рыжего в ответ, снизу вверх, тыкая ручкой под нижнюю губу. Ее можно почти прощупать, когда Тянь стоит напротив, в свете закатного солнца, засунув руки в карманы, слегка улыбаясь, мягко, неощутимо, приподняв брови и склонив голову набок, у ворот универа, тихо произнося: «Увидимся завтра». Рыжий отчетливо помнит, когда впервые почувствовал этот легкий, призрачный запах беззащитности и одиночества. Тогда, когда забрасывал трехочковый на совместной паре по физкультуре. Тогда, когда почувствовал прозрачный, скользнувший по его лицу взгляд. Взгляд насквозь. Он помнит это выражение лица. Поджатые губы, хмурнувшие в сомнении брови и взгляд в никуда. Он помнит, что ему невольно подумалось: «Вокруг девчонок море, а выглядит так, будто самый одинокий в мире». Почему-то в голове сломанной лампой моргнуло и исчезло «Маленький принц» Экзюпери. Маленький принц. Это уж точно. Хэ Тянь очень странный. Он всегда задает ебнутые вопросы. Рыжий бы не удивился, спроси Хэ Тянь: «А как ты дрочишь, вдоль или поперек? Может вкруговую?» А еще он просто охуительный человек. До невозможности. Когда он улыбается или смеется, внутри Рыжего словно взрывается солнце. Когда он наваливается сзади, обхватывая вокруг плеч и опять выебывается, Рыжему невольно хочется прикрыть глаза и уснуть, впитывая его запах, потому что его кожа бархатная и слегка теплая, лишь немного, как кружка чая, сжатая между ладоней в абсолютно ледяной, неотапливаемой, комнате. Он отлично играет в баскетбол и его глаза горят, как у щенка. Он так счастливо оголяет клыки, когда Рыжий машет ему издали, замечая среди потока студентов. А еще, с появлением этого сумасшедшего, Рыжий осознал, что у него никогда не было друзей. Не было того, кому можно было элементарно написать: «Го рубиться в мяч, а потом прошвырнемся по городу.» Рыжий вздрагивает. А…он и не может ему написать. Он даже не знает его номера телефона. Рыжий зарывает ладонь в волосы и истерично ржет. Хэ Тянь знает о том, что Мо Гуань Шань ебаный извращенец — садист, а Мо Гуань Шань не знает даже номера Хэ Тяня. Боже, какой же это пиздец. Он приближает сустав кисти к губам и прихватывает зубами, как всегда, когда задумывается о чем-то. Дурная привычка. Так и не смог избавиться еще со школы. Мама всегда давала за это щелбаны. Вот только тут мамы нет. Она не даст по лбу и не схватит за плечи, тряся и приговаривая: «Очнись, сынок, ну ебаный твой рот!!!» А жаль. Зубы на разукрашенной коже сжимаются. Рыжий не хотел, чтобы он узнал. Кто угодно, только не он. Потому что Хэ Тянь никогда не был жаден на комплименты. Он всегда, щуря глаза, радостно ухмыляясь, говорил твердо, словно зачитывал какую — нибудь с древнейших времен неопровержимую истину, ебаную теорему Пифагора: «Ты удивительный». Удивительный. Потрясающий. Классный. Крутой. Второго такого нет. Говорить с тобой одно удовольствие. Потому что Рыжий сам не заметил, как стал пытаться соответствовать его словам. Хотел стать той самой красивой картинкой у Тяня в голове. Прекрасно осознавая, что настоящий он не имеет с той картинкой ничего общего. Потому что внутри его разъедала мысль, что если Хэ Тянь узнает, он пропадет так же неожиданно как и появился. Потому что тот самый идеальный образ в голове Хэ Тяня, это именно тот образ, которым Рыжий всегда стремился быть на самом деле. До этого момента Рыжий был способен жить, положив на весь существующий мир большой и толстый хуй. Он учился, занимался баскетболом, трахался по расписанию, подбирая цвет волос и глаз партнеров сверяя со своим настроением и впадал в ярость, когда партнеры пытались залезть дальше, чем в его штаны. А потом появился Хэ Тянь и все словно накрыло атомным взрывом. Хватило лишь нескольких недель, чтобы Рыжий привязался к нему настолько, что понял, исчезни этот кончелыга, к нормальной жизни ему не вернуться. Он всегда жил свободно, не зная что значит, когда ты нужен кому-то, когда кто-то таскается за тобой хвостиком, вешается на тебя и не дает передохнуть ни секунды. Когда кто-то смотрит как на сундук с сокровищем, хотя ты всего лишь старая потертая медная монета. Когда смотрит как нейрохирург на спасенного от опухоли пациента. Рыжий вновь поднимает глаза к небу. А небо сегодня черное. Прям как… Воспоминания прошедшего дня вновь замигали калейдоскопом. Прохладная гладкая кожа, зажатая в мертвой хватке. Ошалевший взгляд. — Что, мать твою, я говорил тебе о лазании там, где не просят? Он молчит. Стоит, широко распахнув черные глаза, с немым вопросом, все никак не срывающимся с губ. Рыжий хватает свободной рукой дверь и с грохотом захлопывает ее, выдыхая кипяток. В голове бешено несется, набирая скорость, словно гоночный болид, возвращаясь на старт снова и снова: Он увидел. Он увидел. Он увидел. Рыжий ненавидит злиться. Но единственное, что приходит ему в мозг на хуярящих в унисон с сердцем эмоциях — это сломать ему челюсть. Так, как раньше. По старинке. Чтоб болевым импульсом аж до локтя. Чтоб пальцы хрустнули по всей длине. Чтоб почувствовать кожей щелчок вывихнутой челюсти. Рыжий ненавидит прошлого себя. Но до этого момента он не проработал, как его новая личность ответит в неоднозначной ситуации, а потому пришлось возвращаться за ответной, такой родной и привычной, реакцией к старому себе. Сломать челюсть. Этот ответ был так легок и прост. Чужие лопатки с хрустом скользят по стене, в левом кулаке трещит натянутая ткань. Забытое ощущение натянутых на костяшках мышц. В глазах, помутненных бешенством и страхом от незнания того, что будет дальше, качнулись черные, как уголь, пряди. Низкий, тяжелый голос звучно выдыхает. В комнате темно. Надо бы включить свет. Молния проскакивает серебряной искрой в темных глазах. Гром сотрясает все: небо, город, комнату, Рыжего, его руки. Рыжий замирает. Его кулак замирает в паре сантиметров от чужой скулы. Он изламывает брови и закусывает губу изнутри. Не может. Он не может его ударить. От одной лишь мысли о стекающей по этой белой коже крови, становится тошно, и желудок в узел сворачивается. Рыжий чувствует, что его будто загнали в угол. — Бляяять.., — шипит сквозь зубы, зажмурившись. Размыкает заледеневшие пальцы, выпуская ткань кофты под горлом. И в этот момент его ладонь накрывает чужая, прохладная и гладкая. Рыжего, словно током, шибает от кончиков пальцев до копчика, насквозь, захватывая в охапку каждую нервную клетку, каждую мышцу на пути. Он поднимает поплывший взгляд, встречаясь с чужими, похожими на капли нефти, глазами. — Я, — говорит тихо, слегка сжимая ладонь, — никогда прежде не встречал никого, похожего на тебя. Рыжий чувствует, как каждая мышца леденеет. В душе он уже миллионный раз умолял молнию перестать сверкать и погаснуть, потому что в ту долю секунды, в которую молния ложится на лицо Хэ Тяня, освещая каждый сантиметр, сердце Рыжего готово остановиться. Очередная вспышка, Хэ Тянь размыкает бледные губы. Рыжий деревенеет. Ему страшно от того, что Тянь собирается сказать. Гром разбился о тела, застывшие в кромешной темноте. Замолчи. Заткнись. Ничего не говори. Пожалуйста. Ком дерет горло. Хэ Тянь медленно расслабляет пальцы, немного сжав их напоследок, выпуская застывшую руку. — Думаю, мне пора, — Рыжий не видит, но в его голосе слышится улыбка, — увидимся завтра. Рыжий все еще продолжает сверлить глазами стенку в тот момент, как Хэ Тянь подбирает свою сумку. И как он разглядел черную сумку в такой темноте? Он точно какой-нибудь демон. Теперь в этом сомнений нет. И улыбки у него дьявольские. Рыжий слышит щелчок ручки входной двери и думает, что когда она захлопнется, это будет означать что-то. Обрывом или завершением не еби чего не еби почему. И услышать этот гребаный хлопок двери почему-то очень стремно. Он пялится в стену и не сразу замечает, что хлопка не следует уже продолжительное время. Хэ Тянь стоит в проходе, освещенный слабой лампой подъездного пролета. Оборачивается через плечо. Смотрит задумчиво, поджимая губы. — Слушай.., — Рыжий вздрагивает, — а ты садист или мазохист? И Рыжего отпускает. Словно отхлынувшая волна. И следом накатывает огромное бешенство и мягкое, всепоглощающее облегчение. Этот беспардонный еблан все такой же беспардонный еблан. Ничего не изменилось. Ничего не завершилось. — Давай, — рычит сквозь зубы, — я вытащу из кладовки этот штатив для камеры, засуну тебе в жопу на всю длину, а потом ты задашь этот вопрос снова? Хэ Тянь срывается наглым смехом и быстро, спасаясь бегством, закрывает за собой дверь. — Увидимся завтра, — слышен шорох его низкого голоса в исчезающей за косяком полоске света. — Да…увидимся завтра, — шепчет в пустоту. — Серьезно, Рыжий, ты обязан пойти!!! — чувак с вечным пучком каштановых волос, который таскается с Тянем, явно решил доебать Рыжего с утра. Рыжий оглядывается, пытаясь вырвать из потока студентов блестящие патлы угольных волос. — Да-да, пойти… — Ты не слушаешь меня! Эта вечеринка не будет вечеринкой без тебя, ты в курсе? Угораздило же Рыжего во время перерыва наткнуться именно на этого неуемного. Почему, блять, не на того милого зеленоглазого мальчишку? Как там его, кстати? — Хорошо, как скажешь. Где Хэ Тянь? — Смотри, ты обещал! Крис тоже будет очень рад, — он вскидывает палец вверх, — Тан на кафедре фармакологии. Точно, Крис. А что он там пообещал? — Сюда? — Нет, дорогой, левее, вот, почти. Рыжий издали наблюдает, как Хэ Тянь, стоя на стремянке, вешает на стену коридора кафедры таблицу токсичных препаратов, приводящих к летальному исходу. У стремянки вертится и суетится старенькая преподавательница, не зная, то ли придерживать стремянку чтобы Тянь не ебнулся нахуй, то ли отойти и прикинуть на глаз висит таблица ровно или нет. — Ровно она висит. Норм все. Преподавательница оборачивается, щурясь сквозь толстую оправу. — Здрасьте. — Вы смотрите, кто пришел! — Губы Хэ Тяня расползаются, оголяя белоснежные, сука, зубы, которые сверкают подобно ебаной сверхновой, к хуям стирая вокруг себя весь существующий мир. Эта гребаная улыбка на миллион словно выстрел в глаз из винтовки на расстоянии вытянутой руки — в пизду разрывает всю твою голову, да и в принципе половину туловища тоже. Рыжий невольно протирает глаза, в которых от этого ослепительного блеска начинают плыть фиолетовые круги. — Ага, привет. Рыжий чувствует на себе этот скользящий, прилипчивый взгляд. Он всегда смотрит вот так. Сначала взгляд выше, потом ниже, замирает на середине и опять по новой. — У тебя такой классный пирсинг, — тычет пальцем в пробитый сережкой хрящ на ухе. Прихватывает штангу. — Ну так сделай себе тоже. Он отводит пальцы и задумчиво поднимает взгляд к небу. Баскетбольный мяч бесхозно лежит на спортплощадке. Скамейка немного влажная и набухшая после вчерашнего дождя. — Не думаю, что мне пойдет. Ты сам сказал, что у меня шлюшье лицо. Если еще и пирсинг, то я буду похож на королеву трассы. Рыжий окидывает Тяня взглядом, приделывая ему воображаемый пирсинг и, резко отводя глаза, не сдерживает смешка, пробившегося через нос. — Эй, почему ты смеешься? От этого обидного тона захотелось заржать еще сильнее, поэтому Рыжий прикрыл ладонью лицо. — Мудак, ты должен был сказать, что это не так, и что мне пойдет. — Зачем мне так говорить, если это неправда? Хэ Тянь оскорбленно вскидывает подбородок и пихает Рыжего под ребра. Телефонный звонок разрывает паутину умиротворения, громко вибрируя о влажную поверхность скамейки. Рыжий звучно цокает. На экране крупно высвечивается имя, которое со вчерашнего дня отзывается в груди только яростью. Забыл его заблочить. Он сбрасывает звонок и отворачивается. Чувствует на себе тяжелый, липкий — как всегда — взгляд. — Почему не ответишь? — Потому что я послал его. Воздух напрягается одновременно с тем, как напрягается Тянь. Рыжий чувствует радостную нотку в его голосе, которую тот старательно скрыл за любопытством: — Почему? Рыжий с трудом выдыхает, смотря на капли пота, стекающие по его ногам. Хорошо сыграли, кстати. Хэ Тянь опять проебал. — Потому что при нашей первой встрече я поставил условие. Только секс. И все, — он переводит взгляд на Хэ Тяня, вспотевшего и взъерошенного, с пересохшими губами, — Но у него, видимо, были другие планы. Хэ Тянь усмехается. — Как жестоко. — Ничего личного, но вся эта розовая хуйня не для меня. Хэ Тянь подается вперед, утыкаясь подбородком в свою ладонь, вопросительно вскидывая брови. Рыжий смотрит на это лицо, всем своим видом выражающее огромный вопросительный знак, и невольно вспоминает. Вспоминает отвратительное чувство. Чувство, когда красивые тонкие пальцы с блестящим маникюром зарываются в серебряные, осветленные волосы. Когда розовые, мягкие губы касаются смуглой щеки. Когда грудь изнутри словно дерут кошки. Тряхнув головой, он самодовольно тянет уголок губы вверх. — Давай включим мозги, окей? Что вообще такое эта любовь? Фенилэтиламин и допамин отвечают за чувство влюбленности, окситоцин за оргазм, эндорфин дает чувство счастья и радости, молекула PEA… — Заставляет нас хотеть постоянно быть с человеком. — Именно. Просто химия. Два-три года и все эти гормоны перестанут заставлять кровь кипеть. Ты будешь с человеком только из-за чувства обязанности, привязанности и стокгольмского синдрома. Так что… Ахуительно. Ты просто ахуительно умеешь врать, Мо Гуань Шань. Вот только сам - то сможешь поверить? Ты знаешь, со средней школы прошло гораздо больше, чем два-три года. И где же твое освобождение, циник ты ебучий? Рыжий дерганно завел руку в волосы, потянув их и посылая внутренний голос в пизду. — Ты ведь и сам знаешь, — выдыхает. Тянь молчит. Смеряет недвижимым взглядом черных дыр. — Не знаю. Со мной не случалось. Рыжий медленно поднимается со скамейки. Задницу обдало холодком. Штаны немного намокли. — Вот и повезло, эта хуйня обошла тебя стороной. Хэ Тянь не встает следом. Сжимает пальцы, подхватывая ткань черных джинсов. Смотрит липко. С вызовом. И словно собирается спросить: «А тебя, значит, не обошло?» И спрашивает: — Ты ведь придешь на вечеринку, организованную выпускниками? Гул. Темнота. Неон. Биты. Запахи бухла. Поцелуи от незнакомок. Прямо как Килиан «Водка со льдом». Рыжий, словно в слоу-мо, движется сквозь море тел, пьяных, трезвых, под таблетками. Все цвета радуги отсвечиваются в чужих изгибах. Воздух кипит горячим дыханием сотен людей и сплетающимися тысячами ароматов. Туман из женских волос всех цветов путает взгляд. В голове гудит текила, на горящих скулах пляшут отвертки, на отекшем языке плавится вино, в глазах замыленно играет бликами коньяк. Рыжий предчувствует час бешеного блева от алкогольного токсикоза, но пока он не накрыл, можно позволить телу балдеть в объятиях спирта. Рыжий останавливается, взгляд пытается сфокусироваться. Блестящая белая кожа отсвечивает космическими лучами в игре неоновых ламп. По черным, как уголь, волосам стекает пот. Пьяная улыбка. Улыбка на миллион долларов. Опять сносит к хуям башку. Красивый, сучка. Не выдержав, он хватает края черной футболки и тянет через спину. На его длинных пальцах обручи серебряных колец. Оттягивая футболку через затылок, он рвано откидывает голову, разбрасывая брызги мягких волос. Девки вокруг начинают истерично визжать, и Рыжий думает, что надо было захватить акваланг, ведь все девки (и не только девки) так потекли, что, возможно, минута и весь зал превратится в аквариум. Запястья касается чья-то рука. — Привет, мы не виделись раньше, но я тебя знаю. Рыжий окидывает гулящим взглядом худую фигурку с крашенными в синий волосами. Рост…163 примерно? Парниша застенчиво заводит прядь за ухо. У него карие глаза. Обычно Рыжий предпочитает светлых мальчиков, но сейчас не тот момент, чтобы выбирать. Приглушенный грохот музыки за стеной туалета. Звон пряжки. Худые руки на бедрах. Горячий маленький язык на члене. Рыжий с тяжелым вздохом откидывает голову. Он зарывается в его волосы, надавливая на затылок. И парниша послушно берет глубже, на всю длину. Сам мелкий, а глотка рабочая. Вот только волосы сухие, после обесцвечивания и покраски. Сухие, как у него. Рыжий вздрагивает, наслаждение узлом завязывается под копчиком, стягивая мышцы бедер и таза. Он пытается оттолкнуть мальчишку, но тот лишь подается ближе, крепче сжимая горло. Сдавленный стон сквозь зубы. Синие волосы в одеревеневших пальцах. Рыжий тяжело дышит, зажмурившись. А затем протягивает ладонь и вытирает сперму большим пальцем с припухших губ. На его ладони остается чужой номер. Дверь туалета захлопывается. Рыжий съезжает по стенке. Бля…а сигареты он с собой не взял. Когда он, шатаясь, выбирается из туалета, Хэ Тянь, сверкая голым торсом, опрокидывает бутылку пива под углом в 90 градусов прямо посреди танцпола. Под мраморной кожей заходятся в скачках тугие мышцы. Пиво искрится по подбородку, окутывая движущийся кадык. Он совершенно не во вкусе Рыжего. Он не миленький, не низкий, не худенький, его невозможно крепко обнять, прижимая к кровати, на эти ебучие плечи не хватит веревки, его волосы не светлые, а глаза у него сучьи (как и характер). Но если уж совсем подгонять под вкус, то, его тело в принципе, такое же как у него. И рост такой же, и изгибы почти. Вот только, будь его кожа смуглее, голос с хрипотцой, а глаза…ну, ладно, если уж не прям золотистые, то хотя бы светло — карие, ну, а волосы… Рыжий хватается зубами за кисть. Хватит. Только не сейчас. Только не на в пизду пьяную голову. Иначе он точно совершит какую-нибудь хуйню. Но как только эта мысль заканчивается, Рыжий уже крепко сжимает локоть Хэ Тяня и пьяно стреляет его глазами, в ответ на удивление. Утягивает в марево тел, зашедшихся словно в ритуальном вызове дьявола. Утаскивает на задний двор, чтоб пусто. Чтоб ни одной пары чужих глаз. Чтоб темно. Чтоб представить кого-то другого. — Мо Гуань Шань…? Рыжий выдыхает. Его имя, произнесенное этим голосом опять бьет по ушам, отдаваясь в подкорке. — Помнишь, ты говорил, что поможешь мне, если я буду чувствовать себя одиноко? Его губы горячие, сухие, прихуевшие от неожиданности. На них чувствуется привкус темного пива. Его тело натягивается, как струна. Рыжий проводит горячим языком по щели между губами и Хэ Тянь, немного заторможенно, но послушно распахивает пасть, впуская внутрь. Во рту очень мокро, языки плавятся от нарастающей с каждым мгновением температуры. Хэ Тянь приглушенно выдыхает в чужие губы и ломает брови, позволяя морщинам разрезать кожу. Он тянет руки к челюсти Рыжего, но тот резво перехватывает запястья, прижимая их к стене. Хэ Тяню бежать некуда, и двигаться тоже. Рыжий закрывает глаза, пытаясь заставить больное воображение работать. Но не получилось. Потому что оказалось, что они совершенно не похожи. Абсолютно ничем. Рыжий в злости и обиде хватает клыками влажную нижнюю губу. — Гххх.., — Хэ Тянь тяжело скрипит, стискивая зубы. И в ответ Рыжий получает укус языка до крови. Металлический оттенок, смешиваясь с привкусом алкоголя, заставляет мозг вытекать. Было ощущение, словно их обоих кружит в ритме вальса, а над головой сверкает золотом начищенная люстра бального зала. Рыжий тянет руку к оголенному животу и тут же одергивает, словно ошпарившись о железный пресс, на секунду позабыв, что под пальцами не маленькое мягкое тело. Его колено скользит между чужими ногами и Хэ Тяня опрокидывает, будто на электрическом стуле. Рыжий присасывается к верхней губе, оставляя яркое пятно, которое спешно после зализывает. Тянь медленно тянется и призрачно касается губами щеки, скользнув носом по бритому виску. И во всем этом порно — психоделе это невинное движение кажется ложкой меда в бочке дегтя. Настолько странным и абсурдным оно показалось. Рыжий с силой тянет мягкие черные волосы, заставляя Тяня откинуть голову, обхватывает губами его язык и, посасывая, подается вперед, заглатывая его глубже, словно при минете. Хэ Тянь мягко ухватывается за предплечья Рыжего, нежно, лишь слегка сжимая пальцы. Тяжело дыша, Рыжий отводит голову назад, с высунутым языком, оттягивая серебряную ниточку слюны из рта Тяня. Ведет языком по губам, подхватывая эту нить и утаскивая ее в рот. Смотрит в поплывшие глаза напротив, в блестящие губы, с которых срывается тяжелое дыхание, в дрогнувшие румянцем скулы. — Вкусно. Тянь тяжело сглатывает. — Твоя мужественная рожа меня напрягает, но в принципе полизаться можно. Рыжий утешительно хлопает его по плечу и удаляется, оставив Тяня упираться ладонями в колени и сорвано кряхтеть, пытаясь плавающим в алкоголе и неоне потухшим мозгом осознать происходящее.