В темном-темном лесу

Лучшее средство от тоски, как известно, работа. Зимой дел не так уж много, но Ясь находил. Мотался по лесу целыми днями, только ночевать приходил в избу. Проверял состояние просек, следил за глубиной снежного покрова на участках возобновления, собирал сосновые и пихтовые шишки для весеннего посева, а то прошлая весна выдалась затяжная, холодная, и кое-где сеянцы вымокли… Как-то на поляне, где накануне кормились кабаны, среди многочисленных следов кое-что привлекло его внимание. Две ночи он провел в засидке около подкормочной площадки, чуть не примерз к дереву, но был вознагражден увиденным — посреди кабаньего стада мирно паслись оба единорога. Надо же! Раньше ему не приходилось слышать о подобном. Единороги зимуют либо табунками до десяти голов, либо присоединяются к косулям или пятнистым оленям. Ясь предполагал, что в данном случае они могут объединиться с лосями — а вот про кабанов и не думал. А ведь лоси зимой практически полностью переходят на веточный корм, для единорогов слишком грубый, а кабаны регулярно раскапывают снег до самой травы в поисках желудей. А с другой стороны, самим кабанам с их слабым зрением есть явная польза от таких компаньонов, которые издали заметят приближение человека или волка… Вечером Ясь связался с шефом, рассказал ему об увиденном. Тот ожидаемо пришел в восторг. — Статью написать сможешь? Ясь невольно улыбнулся. Шеф был тщеславен и любил видеть в журнале «Лесное хозяйство» статьи про их лесничество. Ну, а почему бы и нет? — Напишу, — согласился Ясь. — Только вы пока не посылайте ко мне охотников на кабана, ладно? — Ты думаешь, кто-нибудь может перепутать кабана и единорога? — хмыкнул шеф. — Перепутать не перепутают, а ну как промахнутся? — возразил Ясь. — Ну и вообще… потревожат, а ведь самка сейчас стельная. Тут он призадумался насчет того, кого с кем можно перепутать. — И на лосей тоже не надо бы, а? А то ведь правда перепутают… идиотов на свете хватает. — Может, твой участок вообще объявить заповедной зоной? — съязвил шеф. — Да неплохо бы… — А корма мы за какие деньги покупать будем? Пугалки? Бензин для трактора? Ярослав, не забывай — у нас хозяйство! По слогам — хо-зяй-ство! Мы живем за счет лицензий да древесины. Ясь терпеливо слушал разгорячившегося шефа. Тот был, конечно, прав. Но все равно отдавать лес на вырубку, а зверье на отстрел очень не хотелось. — Ладно, учту, — проворчал наконец шеф. — Если будут с лицензией на кабана, к Алексу пошлю. А то председатель совхоза по осени жаловался, что кабаны на картофель повадились ходить… — А сам Алекс что говорит? — невольно заинтересовался Ясь. — Говорит, что Семаргл уже замотался их от полей гонять. И ведь не так их много, могли бы и в лесу прокормиться! Но ведь на поле проще! — шеф рассмеялся. Ясь тоже улыбнулся. Закончил разговор и добросовестно сел писать статью. Через пару дней Ясь во время обхода заметил над лесом струйку дыма. В морозном воздухе дым поднимался высоко, издалека видно. Ясь обрадовался — Слава-Чудак приехал! Слава впервые появился в лесу пять лет назад. Выбрал красивое место на пригорке над ручьем, спросил разрешения у Яся, сколотил балаган, привез из города чугунную печку-«буржуйку»… Прожил почти полгода, причем совершенно непонятно, чем занимался — не охотился, не рыбачил, грибы и те собирал без фанатизма, только-только на обед. Бродил целыми днями по лесу или сидел на берегу ручья, глядя на беспокойную струю… Понятно, что смотреть на текущую воду можно долго, но ведь не целыми днями напролет! Гостям явно был рад, но сам в гости не ходил. Был интересным собеседником, мог поддержать разговор на любую тему, но сам первый ни о чем не заговаривал, и о себе ничего не рассказывал. Тогда и пристало к нему прозвище Чудак. А потом Слава вдруг без предупреждения уехал в город, чтобы через три месяца снова вернуться. С тех пор так и пошло — два-три месяца он жил в лесу, примерно столько же — в городе. Уезжая, Слава всегда оставлял в балагане запас дров, спички, пару банок тушенки… Никакой необходимости в этом не было, не глухая тайга вокруг. Но такие привычки вызывали уважение. И понемногу к нему все привыкли, перестали задумываться о его странностях. Ну живет себе человек, и ладно, места, что ли, мало в лесу? Слава стал почти совсем своим, два года назад даже весеннее солнцестояние встречали у его балагана. Ну, а кличка осталась, как бы вместо фамилии, которой никто не знал. И вообще ничего о Славе не знал, кроме имени. В этот раз Слава отсутствовал долго, без малого пять месяцев. Ясь был рад его возвращению. Как бы там ни было, а живой человек рядом — это всегда хорошо. Слава был дома, точнее, перед домом. Возился по хозяйству, поправлял покосившуюся дверь. Они крепко пожали друг другу руки. Пушок тщательно обнюхал Славу, повилял хвостом, дал себя погладить. Хорошо, что шеф не видит, а то обиделся бы, к нему-то Пушок так не пошел… Слава присел на корточки, лаская и разглядывая волчонка. Они странно смотрелись вместе. Длинные волосы, собранные в «хвост», были у Славы такие же белые, как и шерсть у Пушка. Как будто Слава, как и волчок, слеплен из свежевыпавшего снега. Потом люди вошли в дом. Слава поставил на «буржуйку» чайник. Хотя чугунные стенки печки чуть ли не светились от жара, все равно в балагане было стыло, от промерзших бревен ощутимо тянуло холодом. Несколько дней протапливать надо, прежде чем здесь станет тепло и уютно. — Достроил бы ты хоть сени, все теплее было бы, — привычно, не в первый раз, проворчал Ясь. — И пол бы настелил. Хочешь, я тебе помогу? — Да ладно, — так же привычно отмахнулся Слава. — Мне и так хорошо. Они пили чай и разговаривали — о погоде, о ценах на бензин, о книгах… Ясь не спрашивал о том, где Слава столько пропадал и чем занимался. И Слава не спрашивал, почему Ясь пришел без Васьки. И это было хорошо. Им и без того было о чем поговорить. Незаметно шло время. Заканчивался январь. У волков и нацыг начался гон. Несколько раз Ясь просыпался ночью от низкого переливистого воя. Подходил к окну, смотрел с тоской в темноту леса. Совсем как Васька недавно… Да еще и погода стояла в основном ясная, солнечная. Вроде как хорошо, радоваться надо — а на деле теперь Ясь и Пушка почти не видел. Оставалось утешать себя тем, что впереди февраль-вьюжень. Как-то на очередном обходе Ясь наткнулся на грубо сколоченную из жердей высокую кормушку, набитую сеном. Вообще-то он нормально относился к охоте, ну, с соблюдением сроков, разумеется. Но вот охота на прикормку, на приваду всегда казалась ему подлостью. Законом она разрешена, так что приходилось терпеть. Но уж по крайней мере облегчать жизнь любителям стрелять из засады Ясь не собирался, свои собственные кормушки располагал по уму — там, где не всякий человек пройдет. Посреди болота, например, куда он и сам-то с трудом добирался. А звери проголодаются по-настоящему — везде корм найдут. То, что он сейчас увидел, было, разумеется, вовсе не попыткой подкормить голодных животных. Это была именно охотничья прикормка. Причем судя по высоте — на лося. И судя по количеству сена в ней — совсем недавно поставленная. В последние дни января. Когда охота на лося уже две недели как закрыта. Ясь выругался про себя. Перерубил жерди, разметал сено по округе, стараясь больше бросать не на открытое место, а по кустам. Длиноногому лосю неудобно так низко наклоняться, так что большая часть сена достанется зайцам, ну и кабаны успеют кое-что ухватить. А на зайцев охота пока открыта, так что пусть незадачливый добытчик стрельнет с досады, не беда. Потом Ясь оглядел окрестные деревья и нашел неплохо замаскированный помост. Охотнички, чтоб им пусто было… Приманить голодного зверя душистым сеном и спокойно, как в тире, отстреливать… Ясь отстегнул лыжи, залез на дерево и старательно стал ломать помост. Будь это три недели назад, он бы досадливо сплюнул и прошел бы мимо, а сейчас — имеет право. Одним топором, да в одиночку, да еще балансируя на том же помосте, много не сделаешь. Тут бы кувалду и лом, да еще хотя бы веревку, чтобы какую ни есть страховку соообразить… Ясь отломал часть досок настила, перерубил пару несущих жердин. На целый день ремонта, не меньше. Он спустился. Сделал несколько шагов, проваливаясь в снег больше чем по колено. Внезапно щиколотку пронзила острая боль, аж в глазах потемнело. Сначала ему показалось, что он подвернул голеностоп, неудачно наступив на невидимую под снегом корягу. Он попытался вытащить ногу. Единственным результатом была резко усилившаяся боль. Он присел на корточки, разгреб руками снег… Нога была прочно, безнадежно зажата дугами капкана. В первый миг Ясь почувствовал гнев. Охота капканами на копытных запрещена во всякое время! А этот капкан был именно что на лося, не на волка или рысь, под легким шагом хищника он бы не сработал. Вот ведь сволочи! Мало что охотятся не в сезон, так еще и капканами! Если прикормка и помост сами по себе не составляли, так сказать, состава преступления, то с капканом все было однозначно. Устроить бы тут засаду, задержать того, кто придет проверять ловушку… Понимание того, что волноваться ему надо не о браконьерах, пришло не сразу. Стальные дуги сжимались намертво. Спасибо высокому голенищу вибрама, защитившему ногу, а то могло бы и кость сломать. Хотя какая разница? Он попытался руками разжать капкан. Разумеется, абсолютно безрезультатно. Пружина рассчитана на то, чтобы не дать вырваться лосю, куда тут слабыми человеческими силами! Хоть бы рычаг какой… Топор он, прежде чем спускаться с дерева, отбросил в сторону, к лыжам. До них теперь было шагов пять. Все равно, что пять километров. Ни палки какой-нибудь под рукой, ничего… Он потянул цепь, удерживающую капкан — может, ее длины хватит добраться до топора? Цепь подалась на полметра и натянулась. Так, а к чему она прикреплена? Мелькнула безумная мысль ползти, волоча за собой бревно… Нет. Цепь обвивалась вокруг толстого, явно неподъемного ствола, еще крепкого, не трухлявого, оставшегося от последнего бурелома. У Яся пересохло во рту. Он зачерпнул пригоршню снега, протер лицо, еще одну горсть сунул в рот. Вдруг подумалось — уж что-что, а смерть от жажды ему тут не грозит. Впрочем, от голода тоже. Без пищи можно прожить неделю и две, но на таком морозе он и суток не проживет. Было больно. И страшно. И тоскливо. И еще, как ни нелепо это звучит — было скучно. Ясь по возможности разгреб снег, сел на то самое бревно — все теплее, чем на снегу. Постарался устроить ногу так, чтобы меньше болела. Больше он ничего не мог сделать. Оставалось ждать. Невозможного чуда — того, что мимо случайно пройдет Слава, или пробежит по веткам Рататоск, или еще что-нибудь такое же невероятное. Или появления браконьера — должен же он проверить свой капкан! Или просто ночи… Хоть бы ветерок подул, поднял бы поземку! Тогда появился бы Пушок. Толку от него немного, конечно, мозгов не больше, чем у обычного зверя, но все не так одиноко было бы… Мороз стоял крепкий. Снег был сухой, расыпчатый, как песок. Ясь зачерпнул очередную горсть, высыпал из кулака тонкой струйкой, как в песочный часах. Сколько ему отмерено? И вдруг мелькнула отчаянная надежда. Он подкинул в воздух пригоршню снега, еще одну, еще… Нет, мало. Снял шапку, наполнил ее снегом, стал не торопясь высыпать, одновременно окликая: — Пушок, Пушок! Ну, давай же, милый, ну, где ты? Снежный волк слепился какой-то неполноценный, призрачный. Для настоящей псевдоплоти такого «снегопада» явно не хватало. Ясь крикнул, торопясь, пока тот его слышит и понимает, пока не закончился снег в шапке: — Пушок, приведи Ваську! Мгновение — и Ясь снова остался один. Но теперь была надежда. Почти невозможная, но была. Почему он послал Пушка именно за Васькой? Самому непонятно. Почему не за Славой, не за Серым? Они точно пришли бы и помогли. А Васька… Ясь ничего не знал про него. Может, его уже и нет на этом участке. Может, их стая откочевала дальше, а по ночам воют совсем другие, и Ясь напрасно всматривается ночами в темноту… А если и есть — вспомнит ли он Пушка? Да и самого Яся, если на то пошло… Кто знает, что происходит с человеческой памятью в зверином обличье? Вечерело, мороз усиливался. Ясь старался разминаться, насколько это возможно в его положении — вставал, преодолевая боль, махал руками, делал приседания и наклоны… Попробовал даже свободной ногой помахать, но стоять на второй ноге оказалось невозможно. Все сильнее клонило в сон. Если бы не Пушок, Ясь бы не стал бороться, во сне смерть пришла бы незаметно и безболезненно. Но теперь у него была надежда. На поляну выскочила стремительная черная тень. На миг Ясю показалось, что это не Васька, а какой-то другой зверь, заметно крупнее. Видимо, постоянное существование в человеческом обличье сдерживало физический рост звериной ипостаси… Васька, умница, бежал, нарочито сильно разбрасывая снег задними лапами, и позади него скользил почти невидимый в сумерках Пушок. Подскочил, лизнул Яся в щеку холодным языком и исчез. Васька вскинулся на дыбы, изменяясь в процессе движения, и уже вполне человеком встал на ноги. Подбежал к Ясю, потянулся к капкану. — Рычаг какой-нибудь возьми, — с трудом выговорил Ясь. — Вон мой топор валяется… Васька не слушал его. Молча подцепил пальцами дуги, потянул… Ну да, он и в этом обличье намного сильнее человека. Ясь попытался встать. Нога подкосилась, он вскрикнул, чуть не упал в снег. Васька подхватил за плечи, удержал. — Вась, ты давай перекидывайся обратно, — сказал Ясь, с тревогой глядя на обнаженного подростка, топчущегося по колено в снегу. — Не дойдешь, — голос у Васьки изменился, стал грубее, с хрипотцой. То ли ломаться начал, как у человеческих подростков, то ли просто отвык разговаривать. — Я доведу. Дотащу. — Ты обморозишься, — возразил Ясь. — Без одежды и без шерсти обморозишься, и оба не дойдем. Васька подумал. Холод он переносил легче человека, но не настолько. — Не дойдешь, — повторил он. — Довезу. Верхом. — Топор возьми, — вспомнил Ясь. Про лыжи он говорить не стал. А топор жалко было бы потерять, удобный и легкий, и заточку хорошо держит… Тьфу, ну как же глупо устроен человек! Только что с жизнью прощался, а теперь топора жалеет! Васька нашел топор, Ясь пристроил его на ремень-"портупею». Сидеть верхом на нацыге было странно и непривычно. Ездить на лошади Ясь умел, но тут это умение мало помогало, движения нацыги были совсем другими. Ноги волочились по снегу, рядом то и дело появлялся Пушок, и Ясь спешил похвалить его, погладить — и снова цеплялся руками за густую черную шерсть. Один раз Васька скинул его, обернулся человеком, пояснил коротко: — Устал. Передохну. — Тяжело, да? — встревожился Ясь. — Может, ты лучше Славу позовешь? — Довезу, — то ли от усталости, то ли от отвычки Васька стал исключительно лаконичным. — Отдохну и довезу. Потом Ясь, кажется, все-таки заснул. Потому что осознал вдруг, что лежит перед крыльцом, а Васька, опять в человеческом виде, возится с задвижкой. Избу Ясь, разумеется, никогда не запирал, но задвижка была — от ветра и диких зверей. Переступить порог Ясь сумел самостоятельно. И снова отключился.