В темном-темном лесу

К Солнцевороту Ясь готовился заранее. Вдвоем с Васькой они тщательно прибрались в избе, старательно вымели пол. Васька даже в конуре навёл порядок, выбросил старое сено и настелил свежее. Потом Ясь добросовестно посидел полчаса над листом бумаги, составляя список вещей, которые хотел бы оставить в прошлом году. Список оказался невелик, и на первом месте, разумеется, был жук-усач. В путь они собрались затемно. Накануне шеф предлагал Ясю заехать за ними. Ясь отказался. В этом году собирались у Серого — это не так уж далеко, до вечера как раз дойти, а раньше и не надо. Ясь оделся потеплее, Васька, наоборот, разделся. Надеть ему было нечего при всем желании, у него не было ничего теплее осенней куртки. Футболку и джинсы Ясь на всякий случай положил в рюкзак. Васька вышел на крыльцо. Потянулся всем телом, словно спросонья, и тем же плавным движением опустился на четвереньки — уже не совсем человеком. Вытянулось и заострилось лицо, превращаясь в морду, удлинились руки, укоротились ноги… Васька встряхнулся всем телом, как собака после купания, на глазах покрываясь густой длинной шерстью, угольно-черной на спине и буреющей к брюху и лапам. Человеком он был нескладным, неуклюжим, а зверь получился великолепный. Крепкий, сильный, гибкий, размером с хорошего волка — ничего особенного, если не считать, что он ещё подросток. Впрочем, кроме размера, он ничем волка не напоминал. Другие пропорции, более крупная, лобастая голова, другая форма ушей… И захочешь, не перепутаешь. Лыжи легко скользили по снегу, Ясь бежал почти наравне с Васькой. День был хороший, насколько может быть хорошим день в конце декабря. В просветах облаков проглядывало голубое небо, порой даже солнце появлялось. На открытых местах гуляла позёмка, и рядом с Ясем оказывался Пушок, подпрыгивал, норовя ткнуться носом в лицо, махал хвостом. Волчонок рос явно быстрее обычных, ну оно и понятно — насколько обычный волк вырастает за год, настолько снежный должен успеть вырасти за сезон. На поляне перед избушкой Серого было оживлённо. Около сарая стояли аж три снегоката — шефа, Тимура и Максима. Ну правильно, Тимуру с семьёй, с ребенком без снегоката никак. Да и Максиму с Дерезой сложно, коза — не лось, ее копыта не для того, чтобы по снегу пробираться. Трофим с Патрикеевной, как выяснилось, добрались к Серому ещё накануне. У Серого давно уже барахлил генератор, вот Трофим и решил заодно помочь. Теперь от него ощутимо попахивало соляркой, зато оба были довольны результатом. К празднику Серый подготовился на совесть — набрал огромную кучу хворосту и притащил четыре здоровых бревна, чтобы сидеть вокруг костра. Ещё он сварил большую кастрюлю макарон по-флотски, на чем его кулинарные способности и оказались исчерпаны. Впрочем, от него никто большего и не ждал. Ясь сразу достал из рюкзака трехлитровый кан со всем необходимым и начал варить на всех какао, Тимур с Алиной притащили тщательно укутанную корзину, от которой даже сквозь овчину и платок пахло пирожками… Подошли опаздывающие. Сначала Алекс с Семарглом. Бежать по глубокому рыхлому снегу псу было тяжеловато, и он летел — совсем низко над землёй, вровень с плечом бегущего на лыжах Алекса. Последним, перед самым закатом, когда все уже начали тревожиться, а Васька и Семаргл даже собрались на поиски, появился Данька. Баюн лежал на его плечах роскошным воротником. Данька был среди них самым молодым, только третий год работал, так что на него до сих пор все посматривали недоверчиво — справится ли? Не бросит ли? Но вроде пока справлялся, даже Баюн ему доверял… Солнце коснулось края леса. Закончился самый короткий день в году. Начиналась самая длинная ночь. Самая длинная, самая темная, самая страшная… Хватит ли у Солнца сил подняться утром? Может и не хватить, если люди ему не помогут. Все собрались вокруг сложенных кучкой дров и замерли в ожидании, шеф присел на корточки со спичками в руках… Костер разгорелся правильно, ровно тогда, когда солнце последний раз вспыхнуло огненно-золотым перед тем, как надолго скрыться за горизонтом. Веселое пламя метнулось вверх, и торжественность отступила, сменившись просто посиделкам старых друзей. Начались разговоры — если видишься раз в несколько месяцев, всегда найдется, о чем поговорить! Пятилетний Руслан, сынишка Тимура, с восторженными воплями обнимал Пушка. Со всеми остальными, включая Черныша, он был знаком давно. Пушок, что интересно, спокойно давал мальчику себя тискать. Кажется, животные считали Руслана за своего. Потом ветер утих, и Пушок исчез, к досаде ребенка. Впрочем, огорчался он недолго, тут же затеяв какую-то беготню с Васькой, которого хорошо знал в обеих ипостасях. К ним присоединились Семаргл, Патрикеевна и даже джекалоп, которого звали без лишней фантазии — Кролень. Дереза и Баюн в общей игре не участвовали. Коза предпочитала греться у огня, Серый специально для нее кинул на снег охапку сена — сразу и подстилка, и закуска. Рататоск тоже вертелся у костра, ежеминутно рискуя подпалить хвост. А Баюн вовсе ушел в дом, к радости Серого. — Может, мышей погоняет, — пояснил он. — Ну или хоть запах кошачий оставит… Черныш тоже держался в стороне, снисходительно посматривал на возню молодежи. Люди сидели у костра, разговаривали, пили чай и какао, ели пирожки. Алина посматривала на часы, потом окликнула Руслана и увела его в дом, уложила спать. Вернулась через полчаса, и все поспешили уступить ей лучшее место у костра — наветренное, подальше от дыма, налили чаю… А когда чуть погодя она отошла на минутку, проверить, как спит ребенок, Алекс сказал задумчиво: — Хорошо, что у нас есть Алина. Без нее мы бы совсем одичали. — Так, я не понял, в каком смысле «у нас»? — шутливо возмутился Тимур. Максим поспешил вмешаться: — В хорошем смысле, Тимурчик, в самом хорошем! А Ясь подумал, что Алекс прав. Присутствие женщины действовало облагораживающе. Ну, наверное, не любой женщины… В лице, в глазах Алины было что-то такое, что хотелось думать о хорошем, о красивом. И делать хорошее. Потом наступила полночь. Все опять посерьезнели, встали тесным кольцом вокруг костра. Самая холодная, самая страшная ночь… В эту ночь даже душам давно умерших становится холодно, и они тянутся к огню — погреться у пламени костра, у тех, кто помнит о них… На миг Ясю показалось, что народу у костра стало намного больше. Даже рядом с Данькой, кажется, кто-то стоял. Одних лет с ним, в военной форме… И сам Ясь почти почувствовал на своем плече руку отца, сильную, надёжную руку. И почти услышал за своей спиной негромкое бормотание бабушки, обсуждающей сама с собой дела на день. Разумеется, Ясь понимал, что ни отца, ни бабушки нет нигде, кроме как на фотографиях в альбоме с потертой бархатной обложкой. И тем более понимал, что костры не повлияют на движение Земли вокруг Солнца… Но точно знал, что каждый год в эту ночь будет жечь костер. Не для предков и не для солнца. Просто так. Потому что так надо. Прошла минута, и наваждение схлынуло. У костра снова были только они. — Встретились как-то ночью вампир, упырь и вурдалак… — первым прервал молчание шеф. Теперь до самого рассвета не следовало грустить и унывать. Смех — это тоже сила, тоже свет, он тоже поможет солнцу… Они рассказывали анекдоты и случаи из жизни, играли в «крокодила» и в «глухие телефончики». Алина с Тимуром на два голоса спели: «На Кавказе есть гора самая высокая…». Ясь ещё раз сварил полный кан какао. Серый сходил в дом, разогрел макароны, принес тарелки с вилками. Чуть погодя Максим приволок свою кастрюлю, с картошкой с салом. Ее разогрели прямо на костре, потому что идти лишний раз в избу никто не захотел. Ясь хотел позвать к импровизированному столу Ваську, но, оглянувшись, не увидел ни его, ни Черныша с Семарглом. Патрикеевна с ноткой снисходительности протявкала что-то, Трофим перевел, что они решили вместе поохотиться. — А ты что не с ними? — удивился Трофим. В ответ Патрикеевна презрительно махнула хвостом и ушла в дом. — Вот и хорошо, пусть вдвоем помышкуют, — с надеждой проворчал Серый. Уже светало, когда Максим подсел к Ясю и сказал негромко и тревожно, косясь на вернувшихся из леса зверей: — У меня на участке уже неделю нацыги охотятся. Со дня на день к тебе перейдут. — Ну, перейдут, и что? — с досадой спросил Ясь. — Сначала шеф, теперь ты… Ну, завалят пару подсвинков или лосят, что с того? — Не строй из себя дурака, — возмутился Максим, — будто ты не понимаешь, что мы с шефом не о подсвинках волнуемся! — А обо мне волноваться нечего! — решительно отрезал Ясь. — Васька знает, кто он? — спросил Максим. — Разумеется, знает. Я ему давно рассказал. — Может, и зря. Может, лучше бы ему было не знать… — А как не расскажешь? Он же спрашивает. Он же видит, что не такой, как люди. Да не выдумывай ерунды! Мы с Васькой друзья. Максим покачал головой. — Это хорошо, что друзья, только ведь сколько волка не корми… — Васька не волк! — Тем более. Ясь помолчал, потом сказал твердо: — Значит, так. За себя я не боюсь. А Васька… Пусть сам выбирает. Это его жизнь. Данька, давно уже просматривающий на часы, вдруг заторопился. Склонился над небольшим котелком, что-то там смешивал, потом поставил на огонь. Подбежал Васька, перекидываясь на ходу, торопливо натянул футболку и джинсы. Ему тоже дали кружку. Ясь озабоченно подумал, что одежда ему, кажется, уже тесна, надо новую покупать. Подошли и другие — Рататоск и Баюн устроились на плечах Серого и Даньки, остальные просто встали рядом. Данька разлил по кружкам глинтвейн. Из-за леса появился краешек солнечного диска. Ясь притих, перебирая в памяти хорошее и плохое, случившееся с прошлого Солнцеворота. Потом вынул из кармана смятую записку, бросил в угасающий костер. Ещё несколько скомканных бумажек вспыхнули в горячих углях... Если бы так легко было избавиться от всего плохого! Огонь догорел правильно — ровно в тот момент, когда солнце полностью вышло из-за леса. Обновлённое, полное сил солнце. Начался новый год. Нацыги напомнили о себе через пять дней. Ясь уже собирался спать, когда послышался вой. Своеобразный, с волчьим захочешь — не перепутаешь, гораздо ниже и при этом переливчатый, почти музыкальный. Ясь вскочил. Васька стоял, словно оцепенев, посреди комнаты, темные провалы глаз — одни зрачки без радужки — смотрят куда-то в темноту за окном. Ясь молча подошёл сзади, обнял Ваську за плечи, почувствовав под своими ладонями напряжённые, чуть ли не окаменевшие мышцы. И так они стояли чуть ли не до полуночи. Васькину мать убили браконьеры. Вообще-то нацыги — промысловые животные, но не в феврале–марте же, когда у них детёныши! Обнаружив ободранную тушу самки, Ясь, разумеется, решил, что щенка охотники забрали с собой. На черном рынке детёныш псевдооборотня стоит куда дороже шкуры взрослого зверя. Ясь сумел догнать браконьеров раньше, чем они растворились в городе, сумел задержать… И не нашел у них ничего, кроме шкуры. Эти идиоты просто не смогли найти логово! Нацыга действительно на совесть замаскировала свою нору. Так что Ясь с ног сбился в поисках, проклиная себя за зря потерянное время. И чуть не опоздал — голодный и замёрзший щенок уже еле скулил. Ясь месяц выкармливал его разведенной сгущенкой из бутылочки. И тем, и другим его снабдил Тимур. Потом прокручивал ему мясо через мясорубку. В два месяца Васька первый раз обернулся, оказавшись пацаном лет пяти на вид, и Ясю стало полегче — в человеческом обличье псевдооборотень употреблял человеческую же пищу. Сейчас Ваське было почти два года. Нацыга считается взрослой с трёх лет, так что Ваську действительно можно было назвать подростком. В прошлом году голос родичей его не тревожил. А сейчас… Наутро Ясь не стал ни о чем спрашивать Ваську. Что говорить? Он должен выбрать сам. А Васька вел себя почти как обычно, только выходить из избы совсем перестал. И спал в избе, а раньше через раз, а то и чаще ночевал в зверином обличье в конуре. И становился все молчаливее, и все чаще стоял у окна, глядя черными глазищами в лес… А через неделю он ушел. Утром Ясь молча постоял на крыльце, глядя на цепочку звериных следов, и махнул рукой. Ещё несколько дней ждал Васькиного возвращения, по утрам варил кашу на двоих… Потом перестал. Пушок видел, что Ясь расстроен, старался все время быть рядом, вилял хвостом, ласкался, утешал по-своему. Приходил Серый, приезжал шеф, они говорили банальные, ненужные слова… Нужным было само их присутствие, а что они говорили — было совсем неважно. Потом Ясь убрал подальше в шкаф Васькины книжки, джинсы и футболки, Васькину тарелку и чашку… И стал жить как прежде.