Когда всё пошло не так?

      Я уставился на Алека огромными глазами, искренне надеясь, что сейчас он подойдёт ко мне, соскребёт мою челюсть с пола и скажет, что, разумеется, пошутил. Я бы на него за такую паршивую шутку даже обижаться бы не стал. Но проблема была в том, что Алек смотрел на меня слишком уж серьёзно. — М-м-м… — протянул я. — Ты же не… — Давно хотел побывать в Олларии, почему бы и не сейчас, — и он хладнокровно пожал плечами, убивая вот этим вот своим жестом мою последнюю надежду.       Услужливое воображение живо нарисовало мне картинку нашего ближайшего будущего. Вот сижу я, а вот сидит мой эр — кто-нибудь из неструсивших Людей Чести. А вот рядом полулежит лениво развалившийся Алек, приобнимает меня за плечи эдак так снисходительно и начинает разглагольствовать о смысле жизни. — Понимаешь, Дик, — задумчиво тасуя в руках колоду. — Карты — игра жёсткая. И если не припрячешь в ней какого-нибудь Принца Скал, останешься без чести картёжника. А жизнь, Дик, она такая же…       Рядом понимающе кивает какой-нибудь Килеан, или Иорам Ариго, или граф фок Варзов и внимают бывалому картёжнику…       От сей картины меня передёрнуло. Надо было что-то делать, и прямо сейчас, а то, не приведи святой Алан, и правда с этим придётся ехать. — Эм-м, Алек, — отчаянно протянул я, пытаясь придумать хоть что-то вразумительное. — Ты меня неправильно понял.       Он, я даже при свете нескольких свечек видел, издевательски улыбнулся и таким же голосом, каким пару минут назад разговаривал со стражами по поводу способности беглецов влезать в чужие окна, вопросил: — Правда? Да что ты говоришь!       Я начал потихоньку отступать к двери. Алек, конечно, человек прекрасный, вон из дыры вытащил, но сейчас речь велась вовсе не о его исключительных моральных качествах. — В Лаик еду не я, а… а…       Картёжник сделал плавный шаг ко мне. Потом ещё один. И ещё. Мило улыбнулся. — А кто тогда? Эйвон Ларак? — Едет… Наль! — наконец нашёлся я. — Мой кузен.       Алеку развлекаться надоело. Он махнул рукой, опять вернулся к окну и уселся прямо на стол, предварительно смахнув с него целую кучу мелочей навроде мисок или карточной колоды прямо на пол. — Дик, я серьёзно. — Он уставился на меня усталым взглядом. Нет, ну нет, не надо на меня так смотреть! — Мне надо попасть в Олларию. Надо.       Я гордо отвернулся. — Смотреть на меня можешь сколько угодно. Я всё равно отказываюсь нести ответственность перед Олларией за появление в ней твоей персоны.       Тут я прямо физически почувствовал, как усталый взгляд меняется на осуждающий. Мол, один он тут такая невинность, а я весь из себя злой, чёрствый и бесчувственный. — Зачем тебе вообще ехать со мной? — взвыл я. — Сам бы, с кем-нибудь из торговцев, и дело в шляпе. — Мне нужно не просто в Олларию. — Алек, как заправский хищник со стажем, сразу почувствовал, что я дал слабину. — Мне нужно оказаться в Лаик вместе с тобой.       Приступ ступора я испытал повторно именно в этот момент и после этих самых слов. И до чего же неудачный день! На моих нервах выплясывают и стражи, и внезапно проблемный Алек, и даже кэнналийская живица. — Лаик-то тебе зачем? — выть я был уже не в силах, поэтому приходилось только тихо стонать.       Алек фыркнул. — За надом.       Я сверкнул на него глазами. — Знаешь, это ведь тебе надо, а не мне. — Да ладно-ладно, чего ты как обыгравшийся столичник? — взмахнул руками Алек. — Услуга за услугу. Идёт? — Не идёт! — я гордо сложил. — Слава абвениям, пока в твоих услугах не нуждаюсь.       Взгляд картёжника мне очень уж не понравился. Одним взглядом он умудрялся донести до меня послание примерно следующего содержания: «Милый мой герцог Окделл, да вы и нос почесать не можете без чужой помощи, и вы же ещё отказываетесь от моего великодушного предложения?» — Да хватит уже! — не выдержал я силы ментальных способностей Алека и нещадного воображения меня. — Прекрати на меня смотреть, сын ты Леворукого.       Алек демонстративно отвернулся к стене. — Дик, ты правда думаешь, что те милейшие господа, которых мы так приветливо встретили, ушли и не оставили никого под дверью? И как ты собираешься выходить?       Я нахмурился. Да уж, всю глубину болота, которое так гостеприимно приняло меня в свои объятия, я осознал только сейчас. — Окно?.. — предложил я. — А там что, свободно? — ехидно фыркнул Алек. — Ну, а как тогда? — я таки сдался.       Ещё пару секунд картёжник упивался вкусом своей подлой победы, а потом задушевно изрёк: — Дик, знаешь, от кого мне достался этот чердак? — Конечно знаю, — участливо кивнул я. — От крыс и тараканов. Они тут жили спокойной, размеренной жизнью, никого не трогали, а вон как — не вынесли твоего общества, — сочувствие, даже жалость с моего лица вмиг слетели. — Алек, ну нет конечно!       Кажется, во время моего пропитанного высшей степенью доброты и сострадания монолога картёжник и правда решил, что я сошёл с ума. Иначе зачем бы ему сейчас так облегчённо выдыхать? — Понимаешь, эта клетушка — то немногое, что я могу себе позволить, — проникновенно продолжил он. — А могу я её позволить только потому, что раньше здесь жил гробовщик.       Сказано это было неожиданно, а главное, таким убийственным тоном, что я непроизвольно дёрнулся. — Звучит так, будто его призрак уже привычно является несчастным квартирантам по ночам, — нервно хмыкнул я. — Не совсем, — Алек опять светло улыбнулся. — Но кое-какую деталь отсюда выкинуть никак нельзя. Тот старик, когда помирал, составил забавное завещание. Когда следующий квартирант этого милого чердака умрёт, его должны похоронить в конкретном гробу. А до тех пор…       Алек сделал театральную паузу. Мне вдруг стало нехорошо. Как-то слишком нехорошо. — Не говори мне, что этот гроб… — осторожно начал я. Алек оскалился и многозначительно закивал головой. — Он что, и сейчас здесь?!       Картёжник поморщился. — Да не ори ты. Вот стражи-то как обрадуются, умирающий воскрес. Но да, ты прав, гроб стоит здесь с самого моего появления и до сих пор.       Жестом он указал куда-то в тёмный угол, где я и правда увидел аккуратненький, ровненький, явно сделанный с любовью гробик. А потом я посмотрел на Алека. И опять на гроб. И опять на Алека. — Нет, — твёрдо заявил я. — Нет? — невинно переспросил он. — Я туда не полезу!       От природы суеверным я не то чтобы был, но недавнее чуть ли не падение с трубы хотя бы однодневный отпечаток на меня наложило. Моя несчастная, жалкая жизнь вряд ли сильно заботила Алека, но, ызарг всё побери, она заботила меня, и ощущать себя живым, хотя уже не очень, трупом мне как-то не хотелось! — Не полезу, — в этот момент я по праву гордился собой. Голос прозвучал твёрдо, как у самого Первого маршала, подводящего черту военного совещания. — Что хочешь делай, но я всё сказал.       И вот всё было при мне: голос, независимый взгляд, непоколебимый вид. Так объясните же мне, почему сейчас я лежу в самом настоящем гробу, а Алек многозначительно подмигивает мне и закрывает крышку? — Да чего ты боишься, будет весело! — фыркнул он.       Вот уж кто точно доволен моим паршивым положением. — Ага, а ещё интересно, — проворчал я. — И почему у меня такое ощущение, что я просто и бесславно стал жертвой твоей скуки? — Ты моральное удовлетворение получаешь со своей жертвенности, — ехидно передразнил он. Одним движением задвинул, хорошо хоть не заколотил, крышку гроба и пробормотал: — Конечно, эпичнее звучало бы «убили», но раз уж у нас с тобой легенда…       В следующую секунду стены дома содрогнулись от душераздирающего крика: — Он мёртвы-ы-ый!       Чует моё сердце, Алек этим звуком «ы» отыгрался на классических мелочных соседях за все свои обиды. Дверь после визита стражей картёжник таки не закрыл на засов, поэтому по звуку чуть ли не толпа добросердечных, ну, или просто натасканных на сплетни, сожителей ворвалась на чердак беспрепятственно.       Дальше мне оставалось только лежать и втихомолку хохотать над отчаянными завываниями Алека. Это хоть как-то помогало отвлечься от той предательской мысли, что я, ызарг его подери, в гробу. — Разве у вас был брат? — раздался в общем шуме и гаме голос какой-то чересчур подозрительной старушки.       Взгляд Алека мне и видеть не надо было. Я вполне чувствовал это тяжёлое, буквально физическое и полное горя осуждение через деревянную покрашенную стенку. — Он приехал ко мне недавно, — драматично ответил Алек. Ни дать ни взять мученик, досадующий на жалких грешников. — Он приехал ко мне… Умирать!..       Честно, до этого момента я и не догадывался, что картёжник может так профессионально играть не только колодой, но и интонациями. Вот что значит талантливый человек! — Его нужно унести, — наконец патетично заявил Алек. — Донести до кладбища и похоронить завтра утром. — Постойте, а как же гвозди? — к некоему дяденьке с дребезжащим голосом я сейчас испытывал жуткое желание провести душевную беседу на тему уважения к покойникам. — Надо ведь…       Слава Алеку, насилия над моим пока ещё живым телом он не допустил. По тихому шлепку и тихому стону я догадался, что картёжник довольно неласково схватил назойливого соседа за руку. — Их забьют позже, на кладбище, — убийственно заявил он. — Мой несчастный брат так хотел.       Потом Алек отыскал среди всей завалившейся к нему толпы трёх добровольцев, и меня подняли на воздух. В какой-то мере это было даже драматично. Я парил над бренным миром. Пусть и в гробу, но я всё равно парил!       Несли меня долго. За это время я уже успел осознать всю прелестную уютность моего гроба. Да, было немного жестковато, но тёмные стены надёжно обхватывали меня со всех сторон, обещая полную безопасность от тягот и невзгод этого мира. К тому же тут было как-то по-особенному тихо, а в последнее время мне этого немного не хватало. Наше путешествие происходило в дружеской и спокойной обстановке. Ну, почти спокойной.       То, что случилась беда, я понял только тогда, когда мой родной гроб в высшей степени нетактичным образом опрокинули. Может, мы с кем-то столкнулись, а может, тот дяденька не простил Алеку презрение своих гвоздей и абсолютно нечаянно дёрнул рукой в сторону. Это было даже более вероятно, потому что, несмотря на всю полноту моих похождений, чаще происходили они ночью.       Так или иначе, о причине задумываться времени не было, потому как беда проникла куда глубже, — крышка моего уютного пристанища внезапно отлетела куда-то в сторону.       К такому повороту событий я готов не был. Не успел ничего: ни принять позу добропорядочного мертвеца, ни закрыть глаза, ни хотя бы развернуться с бока обратно на спину. Поэтому склонённое надо мной неожиданно женское лицо я увидел хоть и боковым зрением, но зато сразу.       На одних инстинктах я расплылся в широкой улыбке. — Добрый вечер, эрэа.       Крик! Такой, что даже у меня, по роду деятельности привыкшего к подобной реакции, уши заложило. Женщина отшатнулась, открывая мне обзор на картину неприятностей, схватилась за сердце. — Он… он выходец, — шептала она не переставая.       Причём шептала гнусную клевету! Хвала абвениям, Алек нашёлся быстро. Мы многозначительно переглянулись. Синхронно провели по горлу в обречённом жесте. Потом я как можно быстрее выскочил из гроба, распугав реденькую, — вот даже обидно стало, — толпу зевак, и мы с Алеком побежали.       Куда мы бежали, сказать я вряд ли когда-нибудь вообще смогу. Подальше от выходцененавистников, наверное. Но точно я знал то, что бежали мы долго, упорно, до рези в боку и горле. В какой-то момент я осознал, что за нами уже никто не гонится, и сразу махнул рукой Алеку. — Стой, ка… — руками я упёрся в колени, пытаясь восстановить упрямое дыхание, которое восстанавливаться всё никак не желало. Как же мне надоело бегать! — Кажется, оторвались.       Алек тоже остановился, чуть ли не сполз вниз по стене какого-то дома. Выглядел он так же взмылено. — Ага…       Говорить ему всё, что думаю о нём, его планах и его методах, я не стал по одной простой причине — на это просто не было сил. — Надо… — я хотел было напомнить про Баловника у «Ночной кобылы», но оказалось, что он вспомнил обо мне немного раньше. Рядом послышалось тихое ржание. Наверняка мальчишка-конюх хлеб не отработал, но как же я был рад этому сейчас! — Ты моя умница…       Я попытался обнять верного друга, но ноги не выдержали нового положения моего тела и подломились. Я повис на Баловнике, пытаясь то ли нагнуть его к земле, то ли вовсе задушить. Он испуганно заржал. — Ну и хорошо, — заметил Алек, а потом неопределённо махнул рукой куда-то вперёд. — Пошли. Авось к утру доберёмся до тебя.       Спрашивать, знает ли он дорогу, я не стал — боялся очередной демонстрации всесильности Алека. Так мы и поковыляли, искренне надеясь, что этот безумный день наконец-то закончился.