Чужой

Гроза всё-таки обошла город стороной, и Слейн был несказанно этому рад. Конечно, проводить время в компании приемного отца за простой чашечкой чая тоже было приятно, но он больше всего любил именно такие вечера, как сейчас. На заднем дворе двухэтажного коттеджа, в котором они жили, отец еще несколько лет назад обустроил спортивную площадку, и очень часто они устраивали небольшие поединки - будь то в футбол или баскетбол или волейбол. Слейн не питал любви к спорту и не качался, как многие ребята в университете, но форму держал - во многом как раз благодаря состязаниям с отцом. Восемь лет назад Слейн и подумать не мог, что такое простое занятие, как гонять по площадке мяч, может принести в его жизнь чудесное ощущение того, что он часть семьи. Восемь лет назад, когда сотрудники органов опеки, наконец, вывели его из больницы и отконвоировали в машину к незнакомому мужчине, он не ждал чудес. Позади были: приют, приемные родители, непомерный для подростка труд и жестокие побои. Тогда Заацбаум Троярд, хмурый сорокалетний холостяк, показался Слейну очередным злом, которое судьба послала ему в наказание за то, в какое бесполезное и отвратительное существо он вырос. Заацбаум забрал его из столицы и перевез в свой уютный двухэтажный коттедж, прочь от зоркого ока органов опеки, и Слейн готовился к новым унижениям - голоду, крикам и рабскому труду. Но уже полгода спустя понял, как сильно ошибся, когда посреди ночи Заацбаум держал его, пятнадцатилетнего оболтуса, рыдающего из-за обыкновенного кошмара, и гладил по голове. Это был первый раз, когда Слейн видел, что взрослые мужчины тоже могут плакать, и первый раз, когда другой человек действительно переживал за него. Первый раз, когда Слейн ощутил себя в безопасности и вдруг понял, что теперь - всё будет хорошо. Они не сразу притерлись друг к другу. Слейн хотел доверять новому приемному отцу, но доверять боялся, поэтому избегал лишних разговоров и встреч и много сидел в своей комнате. Заацбаум не беспокоил его, но следил, чтобы он правильно питался и был одет по сезону. Он приносил Слейну книги и сладости к чаю, и Слейн, как волчонок, украдкой перетаскивал добычу к себе в спальню и прятал под кроватью. Он и сам не знал, как долго вел бы себя так дальше, если бы всё не изменил случай. Они оба неторопливо шли по городу в направлении школы, чтобы подать туда документы - Слейн чуть впереди. Ему предстояло доучиться еще год; особым желанием он не горел, но понимал, что это было необходимо для его будущего. Под подошвами сапог хрустел снег, и он засмотрелся на него, потому что раньше никогда не видел так много снега, а в следующий момент полетел носом в сугроб. Прохожий, сбивший его с ног, был пьян и агрессивен. Слейн сжался в комочек, привычно ожидая удара. Грязный ботинок больно саданул его по плечу, и он стиснул зубы, не позволяя ни одному звуку вырваться наружу. Знал, что так будет только хуже. - А ну отошел от моего сына! - Заацбаум рыкнул так громко, что Слейн невольно вскинул голову, а дальше время будто замедлило свой ход. Прямо над ним два зверя сошлись в смертельной схватке - во всяком случае, тогда Слейну показалось именно так, хотя все происходящее заняло не больше минуты. Пока пьянчужка отчаянно пытался сообразить, что происходит, Заацбаум вскинул сжатую в кулак руку, и его удар попал прямо в цель. Кровь брызнула с разбитого носа пьянчужки, он пошатнулся и рухнул рядом со Слейном, завывая и зажимая нос. Заацбаум вытер костяшки о куртку, помог Слейну встать, ухватив его за плечо, и усмехнулся в ответ на его испуганный взгляд. - Да ладно, подумаешь, может, штраф выпишут. Не переживай. Слейн не сдержал слезы и ткнулся лбом в плечо отца; его сильно трясло, но в ушах словно бессмертным эхом всё еще звенело заветное «сын». Никто никогда не называл его своим сыном, никто не заботился о нем так, как Заацбаум, и в тот день Слейн окончательно понял, что хочет, чтобы этот мужчина стал ему настоящим отцом. Ломать себя, тот защитный кокон, которым он опутывал себя с раннего детства, не было просто, но со временем он справился. И это стоило того - тех теплых отношений, которые сложились между ними за последние восемь лет. - Хоп, трёхочковый! Баскетбольный мяч глухо ударился о деревянный квадрат стенда, скользнул по железному ободку корзины и юркнул в самый центр. Слейн поймал мяч в руки уже на пути к земле и рыкнул от досады. После разговора с Лемриной у него не получалось сосредоточиться на игре, поэтому отец, нисколько его не жалея, лидировал по очкам. Слейн улыбнулся, перекидывая мяч обратно Заацбауму и глядя на то, как тот подпрыгивает на месте, чтобы размять ноги. Отцу было уже почти пятьдесят, в его волосы давно закралась седина, но он все равно оставался статным мужчиной. Даже сейчас, когда на нем была надета обыкновенная белая майка и бордовые спортивные штаны, Слейн прекрасно видел, как соседка из дома напротив устроила наблюдательный пост на балконе, чтобы восхититься его ладной фигурой. Будь Заацбаум чуть менее серьезным, то вполне мог завести молодую любовницу, но когда Слейн заикнулся об этом, отец отмахнулся от него. Заацбаум чуть пригнулся, его губы растянулись в беззлобной ухмылке. Мяч замелькал в его руках, резво ударяясь о землю и возвращаясь обратно. Слейн попытался перегородить отцу путь к стенду, но тот ловко повернулся вокруг своей оси, уходя от нападения, подпрыгнул и снова послал мяч в центр корзины. Слейн зарычал от досады, тяжело дыша. Пот уже катился по его спине, и он чувствовал себя выжатым лимоном, потому что весь вечер бегал за отцом по площадке в надежде урвать хоть пару очков. Выпрямившись, Слейн сделал глубокий вдох, устало вытер футболкой лицо и, признавая поражение, плюхнулся на скамейку в беседке рядом с домом. Закатное небо полыхало алыми и оранжевыми красками - Слейн залюбовался им, запрокинул голову. Из-за высокой деревянной ограды доносился заливистый смех соседей; счастливый детский визг никак не стихал - должно быть, соседи снова установили надувную горку. Запах костра и жареного мяса раззадорил голод, и Слейн едва не застонал - они с отцом еще не ужинали. Деревья в саду умиротворяюще шелестели; где-то далеко громко залаяла собака. Мир замер на стыке дня и ночи, унося с собой все тревоги. - Салага, - рассмеялся Заацбаум, подхватил со скамьи бутылку воды и устроился рядом со Слейном, взъерошив ему волосы. Слейн фыркнул и нахохлился как ежик, но грудь переполняло счастье. Еще в приюте он отчаянно мечтал, чтобы у него была семья, сжимал по ночам кулачки и молил у неведомых сил чуда. И хотя мечта стала явью тогда, когда он уже не ждал этого, он все равно был безумно благодарен судьбе. Понимал, что сотни, тысячи, миллионы мальчишек и девчонок никогда не получат такого шанса в жизни, который выпал ему. И был готов снова пройти через все невзгоды, только чтобы отец был рядом. Они долго молчали, наслаждаясь тишиной и видами заката. Заацбаум пил воду мелкими глотками, а Слейн ни о чем не думал, просто впитывал в себя чудесные минуты покоя, потому что на своей шкуре знал, насколько они мимолетны, и оттого - ценны. - Ну, давай, колись, почему ты сегодня так рассеян? - отец отставил бутылку на край скамейки и вдруг хитро прищурился. - Уж не из-за тех ли журналов, которые ты прячешь под постелью? От неожиданного вопроса Слейн так резко повернулся к отцу, что бедро заскользило по скамье, и он, вскрикнув, рухнул на землю, больно ударившись локтем о деревянный край. Заацбаум расхохотался, но тут же протянул ему руку, помог подняться, усадил рядом с собой и принялся внимательно осматривать пострадавшую конечность. Слейн был уверен, что вскоре там расцветет синяк, но синяк - это пустяк по сравнению с той темой разговора, которую отец сейчас поднял. И, вероятно, поднял намеренно. - Ты… ты… Ты, что, рылся под моей постелью? - Слейн почувствовал, как его лицо пылает. Тема была довольно щекотливая, и он не был уверен, что готов ее обсуждать, хотя понимал, что что-то утаить от отца - практически невозможно. Зрелость, опыт, острый ум, расчетливость, умение анализировать - отцу не на пустом месте удалось выстроить свою переводческую империю. Он был невероятно талантлив и умел найти подход к людям. Под его умелым руководством его фирме удалось одной из немногих выплыть к заветному островку славы и почета, который она без проблем удерживала и по сей день. Поэтому Слейн, хоть и был огорошен вопросом, но вовсе не удивлен, что отец так быстро заметил то, что волновало и его самого. - Пфф, конечно, нет, - фыркнул Заацбаум, выпуская локоть Слейна на волю, и обнял его рукой за плечи, не давая отодвинуться. - Просто кое-кто намедни стащил мою футболку, чтобы ходить в ней по дому. Предполагаю, потому что свои ему выстирать было лень? Так вот я и отправился на поиски пропажи, но, как всегда это и случается, нашел не то, что искал. Слейн виновато потер переносицу. Выходило, что он сам себя подставил. Но, кажется, отец не собирался сердиться. Во всяком случае, на его лице Слейн не заметил ни обвинений, ни гнева, ни тревоги - Заацбаум смотрел на него с привычным вниманием и лаской и бесконечным терпением. Слейн перевел взгляд на землю. Он должен быть честным и с собой и с отцом - все равно убежать от себя невозможно, да и по отношению к отцу врать и избегать ответа - было бы подло. - Ты сильно рассердишься, если я скажу, что меня привлекают не только… девушки? То, что его привлекают и мужчины, Слейн понял совсем недавно, когда поздней ночью щелкал каналы телевизора и случайно наткнулся на взрослое кино, в котором лихо был закручен любовный треугольник между девушкой и двумя юношами. В фильме было много эротических сцен, и Слейн поймал себя на том, что засматривается на… абсолютно все сцены, даже на те, в которых участвовали только юноши. Сначала он не придал этому особого значения, подумал, что ему просто требуется разрядка, ведь он нечасто баловал себя. Любые физические проявления нормальности предыдущий приемный отец предпочитал вытравливать из него хлыстом, поэтому где-то на подсознании Слейн до сих пор боялся повторения. Но время шло, а фильм все никак не шел из головы, поэтому он и решился купить несколько познавательных журналов, и с ужасом осознал, что, да, его естеству определенно нравились обнаженные мужчины и мысли оказаться с обнаженным мужчиной в одной постели. Отец вдруг снова зарылся ладонью в его волосы и нещадно их растрепал. Слейн выдохнул, расслабил плечи, почувствовал, что отец вовсе не зол. Они оба замерли под гаснущим заревом умирающих закатных красок. Заацбаум так и оставил руку лежать на его затылке. Наверно, для кого-то в двадцать два года этот жест показался бы отголоском чрезмерной опеки или сентиментальности, но Слейн лишь прикрыл глаза, ощущая в теле неимоверную легкость, словно уже одно это прикосновение дарило ему желание и силы жить. - Глупости говоришь, - отрезал Заацбаум. Его голос был тих, но тверд. - Так и знал, что будешь забивать себе голову чепухой и накручивать себя. Слейн, я люблю тебя, как собственного сына. Ты - мой сын, пойми, пусть не по крови, но ты мой сын. Кого бы ты ни выбрал в этой жизни своим спутником, я приму его или ее, главное, чтобы это был достойный человек. Ты прошел через слишком многое, чтобы я отнимал у тебя свободу выбора ради возможности иметь внуков. Да, мне хотелось бы внуков, но я не настолько эгоист. Слейн сдержанно кивнул, уговаривая себя не расклеиваться. Отец всегда был добр к нему, и Слейн и до этого момента был уверен, что тот поймет и примет его, но услышать тому подтверждение принесло необычайное облегчение. Слейн ткнулся лбом в теплое плечо отца и замер. Минуты неспешно утекали в никуда, и всё в мире было правильно. - Так, значит, - заговорщицки подмигнул ему Заацбаум спустя некоторое время, - Кто, говоришь, тот счастливчик, из-за которого ты так рассеян? - Всё… всё не так! - взревел Слейн, слетел со скамьи и бросился объяснять отцу глупую задумку Лемрины, ероша собственные волосы и отчаянно жестикулируя. Отец наблюдал за ним с легкой усмешкой и затаённой любовью. Слейн приложил все усилия, чтобы доказать ему, что он не собирался интересоваться Кайзукой Инахо. Вот ведь еще не хватало такого абсурда! Как вообще кому-то может понравиться человек, столь категорично нежелающий быть королем выпускного бала? Да у Кайзуки в голове - рой тараканов, не меньше! А небо меж тем потихоньку темнело, возвещая приход долгой ночи. Звезды надменно мерцали над головой, вспыхивали и гасли, беззвучно исчезая в необъятной глубине. Неведомая тьма поглощала все, и стрекот кузнечиков в траве быстро стих. Но разве ж кто-то обращал внимание на малюток? Ведь всё, что утро сохранит От зайца, спящего на склоне, – Травы примятой след.