На войне все средства хороши

Лю Цингэ дёрнулся, судорожно хватая ртом воздух. Поток ци неудержимо, как распаляющийся пожар, хлынул по духовным венам. С каждым бешеным ударом сердца накатывали волны головокружения, пока Лю Цингэ не охватило ошеломляющяя тяжесть, будто он погружается под воду с головой. Остались лишь смутные, обрывочные ощущения. В одно мгновение тело прошила судорога; в другое — слуха достигли отдалённые звуки. Свист рассекаемого воздуха… «Крак!» Шипение. И… всё угасло. Как тихо. Наконец-то. Жаль только, это благословение продлилось недолго. «Братик, — прозвучало где-то рядом, — пожалуйста, не ходи никуда, останься сегодня дома». А-Янь! Её приглушённый голос слышался будто со всех сторон, сбивая с толку. Лю Цингэ казалось, что он сходит с ума. Нет, А-Янь не могла быть здесь: Ян Исюань защитил бы её, уберёг от беды. Однако сколько бы Лю Цингэ ни твердил про себя эту мантру, тревога продолжала терзать его, жаля духовные вены до темноты перед глазами, совсем как в пещерах Линси. Затем нежная, успокаивающая энергия коснулась его. «Ты же говорил, что вернёшь меня домой, — раздался голос Шэнь Цинцю ни то сразу отовсюду, ни то прямо в голове, — что неважно, какую цену придётся заплатить». Лю Цингэ вздрогнул, сжал замёрзшие пальцы в кулак. Отмахнуться бы от этого иллюзорного шёпота, вот только тот не смолкал, а наоборот звучал всё громче и громче. Заставляя вспомнить день, когда Бог войны оказался чрезвычайно уязвим из-за искажения ци, — возможно, самого сильного, какое когда-либо было. Он не хотел переживать это безумие. Только не снова. Зрение чуть прояснилось, и воин увидел кровь, сочащуюся из мертвенно-бледных губ Шэнь Цинцю. Лю Цингэ вскинул ладонь, коснувшись его, но вместо шелковистой кожи ощутил ледяную шероховатость. Это что, камень? Кажется, он даже смог мельком уловить сквозь свою иллюзию дрожащий свет факелов на стенах. Свинцовые веки измученно закрылись, но Лю Цингэ продолжал видеть фигуру, словно та отпечаталась на внутренней стороне век. Фигуру, чья аура отчуждённости разит не хуже взгляда из-под веера, а безупречные манеры являют собой образец холодной элегантности. Только в глубине зелёных глаз затаился какой-то сильный, первобытный страх… — Прости, — прохрипел Лю Цингэ, осознав предельно ясно: ему нечего противопоставить надвигающемуся искажению ци. — Я найду тебя… Подожди немного. Если бы у него получилось обуздать режущий, бьющийся взбешённым зверем в его жилах поток, угрожающий прорвать истончённые, натянутые, словно струны, духовные вены. Однако, пытаясь укротить свою ци, Лю Цингэ добился лишь обратного эффекта: в ушах резко зазвенело, закружилась голова. Видимо, самые тонкие каналы, поднимающиеся из судорожно вздымающейся груди, разорвало от напряжения — теперь за каждый загнанный, поверхностный вдох приходилось бороться с охваченными судорогой мышцами. До хруста костяшек сжать кулаки, отгоняя острую вспышку боли. Почувствовать, как вихрится на коже режущая ци для того, чтобы лучше контролировать, как тело выбрасывает вибрирующую энергию в воздух, — к сожалению, этого всё ещё недостаточно… Давление продолжало опасно нарастать. Это может его убить, если ничего не сделать, ведь Шэнь Цинцю ему точно не поможет… Тело человека не приспособлено извергать острую искрящуюся энергию в таком огромном количестве. Даже если бы у него был Чэнлуань, через который можно выпустить чудовищный поток энергии, беспорядочно обрушивая его на всё вокруг, превращая каменную стену в пыль — этого было бы недостаточно. Если бы в приступе неистовой ярости на свою беспомощность он не остановился: дико рубанул мечом, высвободив всю безграничную силу, которой обладал, — этого всё равно оказалось бы мало. Мало. Чудовищно мало. Но сейчас у него даже нет Чэнлуаня. Ему нечего противопоставить потокам энергии, сделавшихся настолько плотными, что Лю Цингэ казалось, будто его пронзило насквозь множество режущих нитей. В этот момент резкий выдох опалил тыльную сторону шеи и в голове прояснилось от вспышки обжигающей боли. Лю Цингэ рывком отпрянул, сбрасывая с себя тяжёлые руки и волевым усилием перерезая поток энергии, медленно перетекающий в его тело, подобно густой лаве. Мерцающий свет факелов ударил по глазам, отпечатывая в зрачке неясную фигуру. — Вот и всё, шишу, — мягкий голос патокой хлынул в уши. — Я поймал вас. От его тона по коже Лю Цингэ пробежал озноб. — Ло Бинхэ. Щурясь и смаргивая с глаз влагу, Лю Цингэ посмотрел перед собой. Его зрение всё ещё туманили тёмные пятна и яркие вспышки, но на этот раз Лю Цингэ различал-таки очертания Ло Бинхэ. Казалось, он горит. Алые искры сочились из его лба и глаз, обволакивали стройную фигуру сияющим маревом, словно одеждой. Ло Бинхэ стоял за низкой аркой, преграждая дорогу назад. Поймав его взгляд, демон насмешливо покачал головой. Железные мышцы лениво перекатывались под лоснящимся чёрным шёлком одежд, когда он сделал шаг ближе, скрестив на груди руки. — Отсюда выхода нет, — повторил Ло Бинхэ, и Лю Цингэ услышал усмешку в его голосе. Он почти мог видеть, как его глаза горели злобным торжеством. Унять мелкую дрожь не получалось: всего пару ударов сердца назад огненный смерч прошёлся по духовным венам, запирая ток ци. Пылающая фигура двинулась на него, а Лю Цингэ отступил, всё дальше и дальше, пока не пошатнулся, на мгновение застыв в недоумении: он наткнулся пяткой на… твёрдую поверхность? Гораздо раньше, чем должен был, словно дорога резко уходила вверх… Мысли закружились в хаотическом вихре, пальцы инстинктивно сжали древко копья, но… — Лю Цингэ прищурился. В правой руке было пусто… Когда он успел потерять своё оружие? Лю Цингэ упрямо нахмурил брови и сжал губы в тонкую линию. Его разум изо всех сил пытался пробиться сквозь туман, окутавший его недавние воспоминания. Наглый, бесстыжий мальчишка его… подавлял, а потом… Потом он оказался здесь? Где пахло сыростью, и в глубоком рву под ним переливалось тихое течение подземной реки, эхом отражаясь от стен… камеры? Точно, он на перекидном мосту между платформой среди кислотных вод и Ло Бинхэ. Лишённый своего оружия, уязвимый перед демоном, закрывающим единственный выход. Напирающим на него, оттесняющим дальше и дальше к платформе. Неужели Ло Бинхэ никогда не оставит его в покое?! Бессильное негодование вгрызлось в самое нутро. Хрустнули костяшки на охваченных дрожью кулаках. Завибрировала в пальцах ци, требуя освобождения. Духовные вены едва не гудели от напряжения, когда тень Ло Бинхэ скользнула за ним на мост. Пусть подойдёт поближе. Ещё чуть-чуть. Совсем немного. Лю Цингэ уже почти поддался этой злости, почти позволил духовным венам вывернуться наизнанку, выплёскивая всю мощь своей внутренней энергии, чтобы обрушить потолок, погребя под собой и его, и Ло Бинхэ. Но тут он остановился. Жуткую тишину, казалось, нарушало только биение его сердца, отдающееся долгим эхом от стен пещеры. Разве этот гуев паршивец — который столько раз за один только вечер пытался положить его на лопатки, — не предлагал ему отступить? В самом начале, когда Лю Цингэ пришёл за очередным поединком. Что мешало ему подыграть Ло Бинхэ, а потом вернуться? Будь на его месте Шэнь Цинцю, он так бы и сделал. Почему же Лю Цингэ пошёл на поводу у своей гордости, презрев угрозы демона? Почему не видел иного выхода, кроме как в упор стоять на своём? Мост, казалось, тянулся бесконечно, и каждый глухой шаг по камням отдавался тревожным эхом на фоне журчания подземной реки. Вдруг тихое, почти незаметное журчание как будто стало громче, и Лю Цингэ замер, прислушиваясь к нему, словно этот звук мог ответить на его невысказанные вопросы. Что связывало его с Ло Бинхэ на самом деле? Злость? Нездоровое упрямство? Маниакальная одержимость телом Шэнь Цинцю? Лю Цингэ никогда не считал себя склонным к такой одержимости. Он просто легче засыпал, прижимая к груди веер. Тот самый, с изящным узором на поблёкшей от времени ткани, который могла создать только искусная рука живописца. Это был любимый веер Шэнь Цинцю. Он так красиво улыбался, прислоняя его к губам. А потом будто нарочно дразнил кончиком Лю Цингэ, то касаясь его упрямой морщинки между нахмуренных бровей, то приподнимая подбородок. Слишком болезненные воспоминания, чтобы помнить о них, — и слишком ценные, чтобы забыть. И Лю Цингэ продолжал бережно сжимать тёплое древко закрытого веера, вспоминая улыбку в уголках глаз Шэнь Цинцю и нежное прикосновение кромки сложенной бумаги ко лбу. Что стояло за непреодолимым желанием Лю Цингэ — нет, даже необходимостью — снова и снова возвращаться, проигрывая одно сражение за другим? Желание вернуть тело Шэнь Цинцю домой. Это его священная миссия. Компенсация за то, что он не предотвратил трагедию. Просто не успел. Но, по крайней мере, он мог позволить шисюну Шэню уйти с миром и должными почестями, верно? Вот почему Лю Цингэ возвращался, лишь с большей яростью осаждая дворец Хуаньхуа. Потому что кто-то должен, учитывая, что даже Юэ Цинъюань смирился, уступил. Так почему Чэнлуань действительно срывался в решающий момент, а тело — замирало? «Если бы ты не сдерживался, всё было бы давно кончено, — приглушённые слова Шэнь Цинцю рассыпались в ушах бесконечным эхом. — Шиди может лукавить с кем угодно, но не со мной». Лучше об этом не думать. Вообще. Просто идти в бой, независимо от исхода. Потому что одна только мысль о том, чтобы отказаться от битв, наполняла его… пустотой. Жуткой. С другой стороны, иногда ему в голову приходила мимолётная мысль: когда он наконец победит, и Шэнь Цинцю упокоится где-то под тенистыми склонами бамбукового леса, то Лю Цингэ будет приходить туда и… будет приходить, чтобы… А зачем, в самом деле? Ведь Шэнь Цинцю не встретит его. Не улыбнётся, не станет подначивать. Даже не обругает, пронзая его словесными шипами, как когда-то. Какой смысл вообще — без Шэнь Цинцю?.. Эти мысли лучше гнать прочь, не давая подточить решимость делать хоть что-то, надеяться на… и продолжать совершенно бесполезные попытки как-то повлиять на ситуацию. На которую он, честно говоря, даже не знал, как хотел повлиять, — а потому день за днём, год за годом переживал череду вроде как бесплодных сражений. Но ведь у него ещё есть ответственность перед школой. Перед Юэ Цинъюанем, которому пришлось взять на себя дела Цинцзина. Перед Му Цинфаном, в глазах которого помимо напускного раздражения всё чаще проглядывала тревога. Перед собственной сестрой и Ян Исюанем, одарённым юношей, которого в своё время выделил Шэнь Цинцю, а Лю Цингэ позже принял и сам вызвался обучать. Облегчило ли его упрямство какое-то из их беспокойств? Нет. Но Лю Цингэ продолжал тонуть в битвах вместо того, чтобы задуматься об ИХ благополучии… Какой же он… глупый… Честно бы ответить себе на эти вопросы раньше, а не истязать себя изо дня в день бессмысленными сражениями, лишь бы отвлечься, не думать, не чувствовать, разрываясь между ослепляющей яростью боя и гнетущей пустотой внутри. Но он не ответил и оказался теперь так бессилен перед неприукрашенной правдой. Мы сами кормим своих демонов. Как совершенствующийся Лю Цингэ прекрасно об этом знал. Но предпочёл затолкать это знание поглубже, избегать беспокойства перед необходимостью столкнуться лицом к лицу со своим сердечным демоном: страхом принять потерю того, за кем наблюдал многие годы. Того, с кем рос рядом, кого исподволь разгадывал, как головоломку, к кому привязался… И эта привязанность поглотила его. Пустила когти в самое нутро, туманя разум сомнениями, несбывшимися надеждами и тяжёлым, жгучим разочарованием. В себе, своих силах. И тень Ло Бинхэ, медленно наползающая на Лю Цингэ, была вовсе не чернее этого разочарования. Вот почему он испытывал сейчас отклонение ци, а Ло Бинхэ продолжал напирать на него. Вот почему Лю Цингэ оказался в Водной Тюрьме вместо того, чтобы отступить. Камень под ним вдруг треснул, и Лю Цингэ тут же отскочил в сторону. От истончённой кромки моста сорвалась пара камней и сверзилась вниз, прямо в ядовитые воды. Лю Цингэ замер, с полыхающим сердцем глядя на то, как искристые брызги тут же обхватили камни. Как те с шипением растворяются в кислоте, пока от них не осталась только струйка пара, через мгновение растаявшая в воздухе. Брови напряжённо сошлись над переносицей. — Дальше отступать некуда, — отметил Ло Бинхэ как бы между прочим. С самого начала из этой ситуации не было выхода, но Лю Цингэ отказывался это признавать — и потому он здесь. Хорошо, что он наконец это понял. Вскинув голову, Лю Цингэ взглянул на мальчишку, мрачно глядящего в ответ. — Даже сейчас? — глаза Ло Бинхэ сверкнули лихорадочным блеском, когда тот замер в пяти шагах от него. — Даже сейчас вы не хотите признавать поражение? Лю Цингэ чуть склонил голову к плечу. Он никогда не бежал с поля боя или от сложных решений. И не будет начинать. Ло Бинхэ же истолковал его молчание по-своему: — Ну конечно, — усмехнулся он с какой-то едкой злостью во взгляде. — Великий Бог войны ведь никогда не ошибается. — Нет, — глухо отозвался Лю Цингэ. — Я ошибся. Уж хотя бы это он мог сделать напоследок. Признаться. Когда-то его превозносили, как Бога войны, и Лю Цингэ всегда старался соответствовать возложенному на него титулу. Но… Он был просто человеком. Некоторые даже называли его выскочкой и варваром, потому что он не желал следовать общепринятому этикету, расшаркиваясь перед кем-то. У него были собственные принципы, и он старался жить в соответствии с ними, — пусть у него не всегда получалось так, как хотелось. Правильно. Он был человеком. Резким в суждениях, грубым и предвзятым, потому что не знал иного. Он был. И останется человеком честным и прямолинейным. До самого конца. Воин смотрел прямо в глаза Ло Бинхэ. Теперь растерянно, с недоумением глядящего в ответ. Уголок губ Лю Цингэ дрогнул. — Ты был прав, — повторил он ровным тоном. — Но поражения я не признаю. Странно, но почему-то впервые за много лет Лю Цингэ чувствовал себя по-настоящему свободным. Свободным от сожалений и гнева на себя, своё бессилие, Ло Бинхэ. Свободным от страха и неопределённости в том, что же будет, если он всё-таки достигнет своей цели. Свободным от всякого умственного пустозвонства. Лю Цингэ слушал журчание воды, которое совершенно иначе звучало теперь, в глубокой внутренней тишине. Всего на миг он впал в оцепенение, но этого хватило, чтобы странное выражение исчезло с лица Ло Бинхэ, сменившись запоздалым пониманием и ужасом. Резко набрав в лёгкие воздуха, Лю Цингэ оттолкнулся от края платформы и рухнул в бездну.