Чтобы меня не открыли, не разоблачили, не разворошили

       — …да приходи же в себя, — сухой торопливый шепот раздавался откуда-то сверху. — Астарот оклемался, если он силы найдет, для тебя ничем хорошим не…        Приходи в себя. Легко сказать, когда все твое существо не бросает в дрожь от нескончаемой боли и всепоглощающего ужаса. И особенно — от мысли о том, что после всех деяний рук своих ты все еще существуешь.        В последнюю очередь Вельзевул рассчитывала остаться в живых, принимая сторону Люцифера. Даже не задумывалась о таких последствиях.        Среди всего этого разве возможно прийти в себя? На что хватит ее смелости? Сможет она найти силы взглянуть на то, что случилось с остальными павшими? Разделить с ними их боль, не справившись до конца со своей?        Шепот, судя по всему, принадлежал Велиалу. Как минимум, он и Астарот выжили.        Сомневаться не приходилось: Богиня подвергла их куда худшему наказанию, чем простое уничтожение.        Огонь. Единственное, что все еще стояло перед глазами опустошенной Вельзевул, — языки пламени, охватившие даже не тела, а саму эфирную составляющую каждого из мятежников. Каждую их частичку обгладывало и растаптывало что-то невероятно могущественное, с чем даже в лучшей своей форме ни один ангел не справился бы. В какой-то момент она в самом деле подумала, что их предали мучительной казни.        И это было бы благословением и милостивым даром, но…        Они горели в этом проклятом пламени — в том, что охватило их еще среди разверзшихся Небес, а потом и в том, что озером, нет, целым морем случайно раскинулось на краю земной тверди. Какое предусмотрительное упущение со стороны Богини. Они пылали подобно живым факелам, их плоть плавилась, эфирная субстанция бурлила, а каждая капля любви, что всегда дарила ангелам жизнь, зазубренным ножом впивалась в тело. Их разрывало на миллионы кусочков, развеивая на ветру, но что-то неясное, что-то внутри, не давало им развоплотиться и исчезнуть.        Среди невозможной боли, которая заполняла собой каждое мгновение, размышлять было невозможно.        Разве ангелы чувствуют боль? Разве им не под силу взять эти ощущения под контроль? Разве что-то может уничтожить ангелов помимо воли Богини?        Если ангелы есть воплощенная любовь, почему тогда именно любовь причиняет им эти муки?        Зацепиться за единственное, что отделяло Вельзевул от обезумевшего пылающего шара, оказалось не слишком просто. Паника приходила волнами, ослабевая лишь на самую малость, продолжая терзать и без того измученное сознание. Воспоминания о случившемся у Престола, заполняющая все ярость Богини, направленная не только на всех мятежников, но и лично на Вельзевул, — о темная бездна, никогда еще Вельзевул не жалела так сильно о своем даре, — безумным калейдоскопом плясали в разуме.        Наверное, то, самое последнее чувство, что она испытала на Небесах, ее и спасло. Хотя разве может это быть спасением? Может, обратиться в лишенный сознания и личности пылающий сгусток боли было бы лучше? Или выжить — это уже шанс на что-то еще?        Поразительно. Стоило упасть с Небес, обжечь крылья — Вельзевул не хотела сейчас даже думать о том, что после Падения осталось от ее когда-то прекрасных крыльев, — лишиться всего, чтобы понять: не только всеобъемлющая любовь может оградить от боли. Сильнейшая ненависть с этим справиться ничуть не хуже.        Вопрос лишь в том, к кому именно эта ненависть была адресована. К Богине и ангелам, ее поддержавшим? Или к себе и своим же, поднявшим бунт, обреченный на провал?        Никто из них и представить не мог, что мятеж не приведет их к развоплощению.        — Вельзевул, стая львов тебя раздери, ты шевелишься, — все тот же сиплый шепот. — Они все слишком напуганы, и если Астарот заговорит, они поклянутся ему в чем угодно…        Вельзевул наконец осознала две вещи.        Во-первых, она все еще была жива, даже каким-то ужасающим чудом выбралась из горящей серы и лавы.        Во-вторых, она была проклята.        Благословение Богини, напитывавшее всех ангелов, больше к ней не тянулось. Точно нить оборвали. И ощущалось это как пустота. Рваной дырой в эфирном теле.        Боль уходить совершенно не желала, щедро одарив новой волной, стоило Вельзевул открыть глаза. В лицо ударило обжигающее, до отвратительного теплое и радостное со своими пляшущими лучами солнце. Картинка медленно обретала четкость, но увиденное Вельзевул совершенно не нравилось.        Еще одно движение — попытка сесть и пошевелить крыльями — дало понять, насколько все плохо. После Падения служебное тело сильно пострадало: простое перечисление каждого ожога, перелома или раны затянулось бы до самого вечера. Нераспыленное тело подлежало восстановлению, но… Силы ее истощились, благодати не было и капли, откуда и как взяться хоть какой-то энергии, было совершенно непонятно. В такой ситуации удобнее было бы работать над оболочкой извне. Но оказаться снаружи — покинуть материальное тело — что-то мешало. Интуиция подсказывала, что ограничение это временное, но…        Неприятная неожиданность. Придется разбираться с проблемами, пытаясь как-то заглушить непрекращающуюся боль.        Их вышвырнули из дома, с Небес, при этом пнули под зад, подпалили крылья и попытались отобрать то единственное, что у них было.        Она здесь не одна. Она хотела сделать что-то для всех ангелов, но всем это оказалось ненужно. Только одной третьей их части. Получай, Вельзевул, по желаниям своим, и никто не спросит о твоих способностях. Разве что Астарот споет, радуясь твоей неудаче.        Множество падших ангелов всех чинов растеряны, измучены, напуганы и изнывают от боли. Что ты будешь делать с ними? На Небеса дорога закрыта. Воспарить среди облаков, распахнув крылья, им всем больше не суждено.        Крылья. Воспоминания о произошедшем на Небесах медленно упорядочивались. Вельзевул решительно поднялась на ноги и тут же выругалась: о сломанном бедре она почти забыла. Пришлось прошипеть что-то мало похожее на молитву — молиться ей больше некому — чтобы хоть немного починить идиотский костюм для посещения планеты.        Лигур. Вряд ли кто-то осмелился вытащить из его крыльев копье Михаила. Мятежники трижды подумают, прежде чем хвататься за что-то, связанное с Небесами.        Надсадно кашляя — во имя всего проклятого и мерзкого, обгорелые перья и оплавленные камни даже в легкие попали и теперь царапали гортань изнутри, — Вельзевул чуть кивнула сидящему рядом Велиалу и, не обращая внимания на его полное беспокойства выражение лица, принялась высматривать самого взъерошенного ангела. Сейчас она была уверена: Хастур своего друга не оставит.        Знакомое всклокоченное белесое нечто нашлось быстро и, к радости Вельзевул, не слишком далеко. Хастур ожидаемо склонился над скрючившимся на земле Лигуром: к сожалению, лишь беспокойством его вмешательство ограничивалось. Нужно идти и помочь. Плевать, что ей больно. Всем им — потерянным и измазанным в саже бывшим ангелам — больно до безумия.        Одно из крыльев — все шесть оставались на месте, пусть ободранные и совершенно черные, — волочилось по земле, подметая последними перьями пыль. Восстановится. Единственное, что у них сейчас было, — вера в лучший исход.        — Давно он так? — Вельзевул плюхнулась на камни рядом с Хастуром: какая-то кость подозрительно хрустнула. Лигур выглядел отвратительно, и речь шла вовсе не о незаживающих ранах, из которых сочилось что-то полупрозрачное. Бывшего ангела жутко трясло, о том, чтобы прийти в себя не шло и речи. Копье Михаила пронзило сразу два крыла и застряло между костей. Белесая пленка покрывала рану, и плоть — нет, не только материальная, но эфирная тоже, — под этой пленкой неравномерно вздулась.        — Я на восходе очнулся, — захрипел Хастур, явно подавляя рвущееся из груди бульканье. На губах его от каждого слова появлялась странная красноватая пена, в глазах плескалась паника. — Эта дрянь, эта проклятая штука обжигает, я не могу ее вытащить! Пятно, ты его видишь? Оно было меньше. Эта штука уничтожает его крылья, нужно… нужно… нужно его как-то достать…        Изо всех сил пытаясь не разделить всеобъемлющую панику Хастура, Вельзевул подняла взгляд к небесам.        На полуденное, вне всяких сомнений, солнце.        Во имя всего отвратительного и проклятого, сколько они здесь уже валяются, на этой забытой Богом скале?        — Что нужно? — поразительно сосредоточенный голос Велиала, завалившегося на камень рядом с ними, оказался очень кстати. Помятый, перемазанный в саже, со свистящим голосом — похоже, его служебное тело не слишком удачно грохнулось о камни, о чем свидетельствовали и пятна крови на груди форменного балахона. Кажется, сам лишь недавно пришел в себя, но готов браться за работу. От благодарности у Вельзевул защемило сердце.        Оба раненных крыла — благо… нет, удачно, что у Лигура их было больше двух, — продолжали распухать, точно изъеденные какой-то заразой. От простого прикосновения перья стали выпадать, оставляя после себя лишь пятна и отвратительный гной. Сам бывший ангел тяжело дышал, веки его слабо подрагивали, а лицо покрывала испарина. Стоило перетащить его в тень, только где на этой проклятой каменистой пустыне, — или скале, будь она неладна, Вельзевул сейчас меньше всего интересовали географические термины, — взять хоть какую-то тень?        Полуденное солнце обжигало, безжалостно высушивая кожу. Пекло стояло невозможное.        Или Михаил, да будет проклято ее имя в веках, смазала копье какой-то дрянью, или же Богиня постаралась в выборе оружия для своей верной мерзкой собачонки.        — У него же останутся крылья? Он же их не потеряет? — явно что-то подозревая, забормотал Хастур.        — Стоит спросить у Астарота, может, разглядит что, — шепнула на ухо Вельзевул Дагон, но та лишь отмахнулась.        Поможет им Астарот, как же. Сидит себе в стороне, стонет от любого движения и все равно одаривает каждого из мятежников особенно мерзкими взглядами. Точно любопытно ему, что дальше будет. Точно не вместе с ними он едва в пылающую лепешку на этих камнях и в озере не превратился.        — Растяните крылья, насколько получится, — принялась раздавать указания Вельзевул, не обращая внимания на собирающихся вокруг падших ангелов: лишь Хастур, Дагон и Велиал. Ни на чью помощь больше она не рассчитывала. Не думать о том, что делает, ни в коем случае не думать, не думать, как это ужасно, другого выхода все равно нет… — Это проклятое пламя кто-нибудь может еще создать? Раз уж оно нас не уничтожило, должна от него быть хоть какая-то польза.        Сломать три кости. Вытащить проклятое копье. Попытаться залечить рану. Вычистить гной. Он не потеряет эти два крыла, нет, сколько еще должно на них свалиться…        Все предельно просто. Они справятся. А потом… О великая бездна, как бы сейчас пригодились знания Асмодея, будь он сотню раз проклят. Или могущество Люцифера. Одно маленькое чудо.        О бездна, где же Люцифер?        — Не давайте ему дергаться, ясно? — зарычала Вельзевул, когда все еще валяющийся без сознания Лигур затрясся всем телом. — Не справитесь — я ваши крылья оторву и ему пришью, поняли?        Вельзевул работала быстро — и не слишком аккуратно. Слишком сложно слышать, как своими руками ломаешь кости в крыльях ангела, пусть и бывшего, ощущая пульсацию крови — кожей совершенно идиотского служебного тела. Казалось, с каждым треском ее личное проклятие лишь увеличивается. Но, признаться, на это ей было совершенно плевать.        Искупление? Прощение? О темная извечная пустота, что может быть смешнее веры в возможность прощения от создания — нет, чем-то иным, кроме как созданием, Богиню Вельзевул считать отказывалась, — сотворившего все это с Лигуром. С ними со всеми, своими возлюбленными детьми.        Хвала всему ненавистному, в служебном теле хотя бы физической силы оставалось достаточно. Еще одно движение — и последняя кость с хрустом раскрошилась, но рука вошла в плоть, и гной из-под кожи и перьев полетел в разные стороны. Капли с омерзительным чавканьем шлепнулся на шею Хастуру, на щеки Дагон, да и самой Вельзевул — ровнехонько на щеки.        — Крыло поднимите. Нет, плечо поддерживайте! — Вельзевул и не думала отвлекаться на неудобства. Не подумав, чем это может закончиться — никак, головой о камни стукнулась, когда с Небес навернулась, — она схватилась за копье…        Проклятая палка с наконечником прожгла ладони бесполезного материального тела до мяса, прежде чем Вельзевул наконец отшвырнула ее в сторону.        Гребаное копье. Гребаная Михаил. Гребаные Небеса.        — Красивый жест, но бестолковый, — проскрежетал Астарот, все еще пытаясь подражать привычным размеренным интонациям. Мерзкая и скользкая тварь, по совместительству мятежный ангел, которого в их компанию приволок Люцифер, подполз — даже не подумал на ноги подняться или поправить неестественно вывернутую ступню, — ближе и теперь с живейшим интересом наблюдал за попытками Вельзевул сотворить чудо без ангельских сил. — Можешь прижечь, конечно, если не веришь. Силы на такие чудеса у нас не скоро появятся. Он или потеряет два крыла, или сдохнет. Не думаю, что последнее оценит он сам, наверняка Лигур сейчас пылает желанием вогнать эту зубочистку в своего любимого ангела.        Вельзевул скрипнула зубами: здесь, на безжизненной скале, было как минимум одно существо, желающее использовать копье Михаила по назначению. И, не управься это существо с желанием, жертвой выступил бы Астарот. Со своим выражением лица «смотрите, какой интереснейший случай, давайте его в мелочах изучим и сломаем еще пару костей». Наверняка такое же выражение лица было у Богини, когда она придумывала это наказание.        — И что ты предлагаешь? — с трудом отрешившись от эмоций, Вельзевул слабо пыталась вычистить рану от гноя и белесой пленки.        — Позволишь? — Астарот широко улыбнулся, от чего располосованную о камень во время падения щеку перекосило.        — Я бы тебе и перо выпавшее поднять не позволила, — огрызнулась Вельзевул, но перевела взгляд. — Хастур, вы друзья… были когда-то.        — Пусть… Пусть делает что должен, зачем нам крылья, крылья у ангелов, — едва не заливаясь слезами, зашептал Хастур.        О бездна… Она не хотела это видеть. Это все идиотский кошмар, это не может происходить с ними.        Астарот, улыбнувшись еще шире, — будто такое было возможно — подвинулся ближе, впиваясь появившимися на руке когтями в одно из раненных крыльев Лигура у самого основания. Вельзевул хотела было встать, когда ее остановили.        — Огонь все равно нужен. Придется прижечь, — с притворным сожалением прошипел Астарот.        — Конечно, — рыкнула Вельзевул, создавая над обожженной копьем ладонью новый всполох пламени. — Хватит болтать. Работай.        — Все для нашего мятежного войска, драгоценные мои, — Астарот облизнулся, вонзая когти в плоть. С шумным чавканьем почерневшее и растерявшее последние перья крыло Лигура упало на землю, а следом — и второе. — Видишь, как просто.        Если Вельзевул кого-то и ненавидела сильнее, чем саму себя — то только Астарота.        — Если ты оторвешь ему голову, она прирастет, — слабый кашляющий голос Асмодея заставил Вельзевул обернуться. — Или вырастет несколько. Не думаю, что правила сильно изменились и мы можем уничтожить друг друга.        — Я не хотела его уничтожать, — рыкнула Вельзевул, поднимаясь на ноги и оставляя обеспокоенного Хастура рядом с Лигуром. Глазеющие Падшие — другие, просто безмолвно стоявшие рядом, — вывели ее из себя. — Ну, чего уставились? Представление закончено. Поднимайте то, что от конечностей осталось, и принимайтесь за работу. Кому-то наверняка нужна помощь. Сколько еще без сознания?        — Вельз… — нарочно приглушенный грубый голос принадлежал Дагон, — почти все пришли в себя. Ты не заметила? Вы с Асмодеем были последними, кроме Лигура. А Люцифера никто не видел.        — Не стойте столбом! — усилием Вельзевул подавила возвращающуюся панику, придавая голосу уверенность. Нужно было занять всех мятежников, пока не поздно. — Никому не нужно приводить в порядок тело? Тогда вперед, исследовать эти проклятые камни. До заката мы должны выяснить, где находимся. Считаете, там, наверху, не передумают? Лично я подыхать передумала, а вы как знаете.        Потрепанные и измученные, бывшие ангелы подчинились и небольшими группами стали разбредаться по скале. Астарот одарил Вельзевул полным ненависти взглядом, демонстративно выдрал пару перьев из раненных крыльев Лигура и окрасил их в какой-то металлический оттенок.        — Не думаю, что ты бы смогла помочь, — выдохнул Асмодей и надсадно закашлялся. — Хорошо, что тебя послушали. Без Люцифера это может стать проблемой. Чтоб его… кажется, молнией нашего милостивого судьи меня все же зацепило, кости крошатся.        Вельзевул прикрыла глаза, пытаясь прислушаться к ощущениям. Люцифера не было. Во всяком случае, ничего знакомого не ощущалось.        Гребаное солнце. Гребаные ангелы. Гребаное зверье. Зачем она вообще во все это ввязалась.