Чтобы меня не открыли, не разоблачили, не разворошили

       — И что же, ради спасения души убийцы отдаете несчастную девочку из семейства греховных праведников тому, кто убил собственного брата? — не скрывая насмешки в голосе изложила одной фразой всю ситуацию Вельзевул. Ровно так, как она должна выглядеть в глазах демонов — по мнению пернатых. — Немного сурово, не думаете? Издевательства — это по нашей части.        Вот так. Все правильно. Совершенно нейтрально, точно ни разу ее — ту самую девушку по имени Аван, эту своевольную дрянь — в глаза не видела, а если и видела, то только по работе. Точно понятия не имела о том, что душу этой дочери Адама и Евы в ад уже доставил Смерть — несколько лет назад. Ровнехонько после того, как девица случайно — в самом деле случайно, демонам даже работать не пришлось, только вовремя на месте оказаться: впервые видения Астарота оказались полезными, — свалилась со скалы и разбила череп.        Точно теперь ее душа не верещит на все голоса, заглушая шум Преисподней и не оскверняя… Нет, правильнее сказать — не оскорбляя стены их подземелий молитвами.        Точно к этой ситуации Совет Тьмы не имеет никакого отношения.        Как же невообразимо радовало то, что ангелам, собственно, было глубоко плевать на человека и его благополучие. Приказа не было — никто не пошевелится. Учет душ вовсе не велся… Непорядок, к слову. В аду — да возблагодарит мироздание Дагон за ее усердие — необходимые документы уже завели.        Зато ангелы — все трое — в ответ скорчили оскорбленные лица.        — Это Ее воля, и не нам судить, какие пути она выбирает для своих творений… — начал было Гавриил.        — Даже если этот путь звучит как «подпалить крылья и швырнуть на землю с Небес»? — возмутилась Вельзевул, насилу удерживаясь, чтобы не встать на ноги. Не хватало еще показывать, что слова архангела способны ее на что-то спровоцировать.        — Разве это было… суждено? — негромко заметил Гавриил, даже не понимая, что каждым словом буквально размазывает последние капли спокойствия Вельзевул. — Вы знали о наказании. Она обещала прощение, если вы найдете силы отказаться от своих заблуждений. Не только Она.        Глаза Вельзевул округлились от такого намека. Намека. Гавриил не сказал что-то прямо, а намекнул, недоговорил! Кто научил этого искреннего идиота такому? С другой стороны, она вполне могла несколько ошибиться на его счет. Умел же этот пернатый буквально лавировать между тем, что предписано Небесами в качестве Истины, и всеми сомнениями, что временами та же Вельзевул порождала в его сознании. Видимо, от обычных чудес сомнительной логики до благоразумного молчания с намеками — не так уж далеко. Восторженность и верность долгу, конечно, никуда не делась, но… Растет, поганец.       Вот только по какому поводу — не слишком радовало. Прозвучало точно жалкая попытка указать, что он был прав. Еще тогда. На Небесах. Спаситель с крыльями, будь он проклят.        — О да, — холодно отвесила Вельзевул. — Не только Она. Вот только Ее предложение было отвратительным. Пожалуй, в огненном озере уютнее, чем в вашей пресветлой пустоте. Так что там с этой сестрой… Дьявол вас всех возьми, нам что, имена и степень родства каждого человека помнить?        — Это же люди, — равнодушно пожал плечами Гавриил. Кажется, архангел оскорбился сильнее, чем Вельзевул показалось. — Какой-то учет все равно придется вести. Особенно если души хлынут потоком. Признаться, запоминать все эти имена чертовски слож… То есть просто сложно.        Вельзевул с трудом удержалась, чтобы не улыбнуться. Интересно, если заставить архангела выругаться немного покрепче и посерьезнее, это будет достаточно греховным, чтобы нейтрализовать святую воду?        — Вы так в два часа точно не уложитесь, — по-деловому ответила она, отводя взгляд от Гавриила. Тот совсем скис, важно выпрямившись, и побрел в сторону озера из святой воды в гордом одиночестве.        Кажется, ее враг и главная угроза ее карьере только что на нее серьезно обиделся.        К счастью, Вельзевул сейчас не горела желанием обдумывать сложившуюся ситуацию с архангелом. Ее беспокоило кое-что другое.        Мысль о благословении будущей жены Каина. Это настораживало. То есть, конечно, понятно, благословение в их случае — это что-то больше формальное, да и чтобы потомство у этих двоих точно появилось… В такие вопросы Вельзевул просто не могла вникнуть достаточно глубоко: не хватало сведений. Никаких благословений в то время, когда она еще оставалась серафимом на Небесах, для людей просто не было. И что сейчас затевается, представлялось немного смутно.        Радует, что ни одно благословение, ни одна молитва не способны исправить истинную суть. А то создание, что заняло место умершей Аван, было в значительной степени демоном. Отчасти темной тварью — как минимум. Отца — в том понимании, что в это слово вкладывали относительно людей, — у нового существа не было.        Зато была мать — почти человеческой породы. Сама Лилит. А еще у этого существа была душа. Темная, как и все то, благодаря чему она была создана.        Ради этого — ради идиотской души, просто подсунуть демона Каину под носом пернатых было невозможно, — пришлось потратить ворох времени на исследования, отдать Астароту с Лилит нескольких добровольцев (чертовски сложно, каждый раз — точно оторвать кусок самой себя, но план того стоил), почти двести лет работать бок о бок, отчаянно сражаясь с убийственным желанием перегрызть Князю горло… Чтобы ангелы ничего не заподозрили, новая Аван не должна была слишком уж отличаться от дочери Адама. Даже внешне: характер девицы мог измениться, но Каин наверняка хранил в памяти хотя бы смутный образ сестры.        И в день, когда черное солнце в багряной короне появилось на горизонте, Преисподняя впустила в этот мир свой шедевр. В этот же вечер Каин — измученный скитаниями и ненавистью всего сущего — встретил свою будущую жену.        Никто из демонов не волновался, что девицу хватятся родственники: человеческая Аван была до невозможности своевольной и быстро перебралась подальше от семейства, воспользовавшись тем семейным скандалом с братьями. После покинувшего отчий дом Каина (не то чтобы исключительно по своему желанию) Адам и Ева к такому отнеслись спокойнее ожидаемого. И уж совершенно точно, после того как девица свяжет себя с братоубийцей, праведные поедатели яблок предпочтут забыть о их родстве.        Нелепость и скалы. Невероятная случайность, удобная для Преисподней, увенчавшая всю их многолетнюю работу, подобная ослепляющей улыбке самой удачи… Несколько лет они ходили по краю, пока не получили возможность подсунуть свою тварь на землю незаметно для ангелов. Самое первое затмение — выходящее из ряда вон явление, породившее смуту и беспокойство среди ангелов, помнящих, кому еще в времена творения принадлежала идея, не знающих, какие последствия оно вызовет, не дарует ли демонам новые возможности… Мнительная чепуха. Оставалось только подыграть.        Еще целый год со дня того затмения — и вот они здесь.        В каком-то шаге от одобрения Небесами союза первого среди людей убийцы и нечестивого существа, порожденного демоном Лилит.        Вельзевул насилу сдержалась от улыбки. О, такое точно будет чудовищным осквернением. Никакой святой воды не останется, хоть всех демонов купаться отправляй. Но навряд ли ангелы заметят.        — А вы двое тоже что-то будете делать или так, постоять с демонами пришли? — ехидно прошелестела Вельзевул, искоса поглядев на Тамиэля и Уриил. Из кресла выбираться она не собиралась: любоваться тем, как работают другие, отсюда было чертовски комфортно.        — Процедура не требует от нас ничего… — начал было до безумия формально Тамиэль, однако вдруг странно махнул рукой. — Нам не обязательно подходить ближе.        — Означает ли это, что ваш архангел потащился туда из-за отвращения к моей персоне? — неспешно проговорила Вельзевул. — Ну, или из-за моей природной невыносимости…        Ангелы переглянулись и Вельзевул обдало волной самой настоящей ненависти. Надо же… Она и не предполагала, что Уриил, эта посредственность и плакса, терпеть ее не может сильнее Михаил.        Забавно, на самом деле. Разве ангелам позволено испытывать подобное, пусть и к своим врагам? Разве такая вовлеченность и персональная ненависть соответствует гордому званию воина Всеблагой и Пресветлой? Разве не следует ангелу испытывать лишь презрение к демонам, наравне с убежденностью в том, что однажды их обожаемый свет восторжествует над тьмой?        Похоже, если даже Метатрон что-то подобное и пытался вбить в головы пернатым, именно Уриил все внушения упустила. Неужели все еще по Люциферу горюет? Спросить ее, что ли?        — Думаю, архангел Гавриил решил, что там его ничего не станет отвлекать, — дипломатично отметил Тамиэль, глядя на бредущих к озеру людей: Аван и Каина.        Жаль, на самом деле, что Тамиэль когда-то не выступил на стороне Падших. С таким разумом-то — и гнить на Небесах. Талант пропадает. Вон, как мастерски сомнительные формулировки отпускает: ровно то, что все вокруг подозревают, но помалкивают. Что самого архангела Гавриила здесь отвлекает? Вельзевул? Попытки заставить его рассуждать и думать? Или, быть может, необходимость противостоять злому умыслу демонов? Да что угодно. И каждый — и демон, и ангел, — сам для себя решит, что подразумевал Тамиэль. Херувимы… Слишком умны, чтобы не начать задавать вопросы. Не зря среди падших именно их оказалось чертовски много.        — Люди… слишком красивы и независимы, вам не кажется? — негромко заметил Тамиэль, когда Уриил тоже направилась к озеру: кажется, испугалась, что ее ненависть будет очевидна. — Изящество тел — наши служебные оболочки явно были пробным вариантом. Всевидящая их прекрасно доработала. Изгибы, хрупкость и прочность — идеально для сушествования без возможности творить чудеса.        — Не уверена, что демоны способны оценить красоту, — настороженно ответила Вельзевул, чуть хмурясь: ощущение странного, почти человеческого любопытства снова стелилось по земле. Освежающее, но какое-то липкое, будто начинающий гнить огурец, еще не попахивающий, но уже привлекающий мошек… И ощущение это исходило совершенно точно не от Каина или Аван. Что за чепуху несет этот херувим, разве служебная оболочка для всех эфирных существ значила хоть что-то? Материальная клетка, вынужденность, не более.        — Не уверен, — пожал плечами Тамиэль и кивнул в сторону церберов. — У вас, скорее, свои о ней представления. Все эти когти, клыки, ярость… Жестокость, сила, власть — вот ваша красота. Хотя и независимость вам тоже по нраву.        Церберы зарычали, точно понимая, о чем речь — и безумно этим недовольные.        Вельзевул не ответила: вместо нее в разговор вмешалась Лилит.        — Я много раз слышала — от демонов, в основном, с ангелами говорить не приходилось, — будто на Небесах не слишком хорошо относятся к людям. Считают глупой игрушкой, созданной по ошибке, — Лилит подошла чуть ближе: повинуясь команде Шеду, один из церберов побрел за ней, явно готовый вцепиться в глотку любому. — Что же до независимости Адама — чепуха. Ошибаешься, ангел.        Тамиэль с минуту чересчур пристально разглядывал Лилит, будто пытаясь запомнить каждую черту ее лица, и, наконец, нашелся с ответом:        — А ты — вторая, так? Та самая женщина, которая сбежала из райского сада?        — И нисколько не жалею, — хохотнула Лилит и, совершенно расслабившись, запустила пальцы в растрепанные на ветру волосы. — Демоном быть в сотню раз интереснее. И проблемы в сотню раз важнее.        — В таком случае, ты еще одно доказательство моих слов, — тоном бесстрастного и незаинтересованного создания проговорил Тамиэль, точно констатируя очевидное. Взгляд его безотрывно следил за каждым движением тонких пальцев Лилит, безуспешно пытающейся справиться с непослушными, взмокшими от жары прядями. — Ангелам понадобился Люцифер, чтобы решиться на бунт. Ты же целенаправленно искала выход.        — Обо мне говорят на Небесах? — Лилит казалась ошарашенной.        — Говорить не принято и не поощряется, но о тебе знают, — все также по-деловому ответил Тамиэль и снова перевел взгляд на плещущихся в святом озере Каина и Аван. — Они прекрасны. Прокляты, но все равно прекрасны. Их решимость, их отчаяние… Им нечего терять, верно? Они не ждут конца времен, чтобы исполнить свой долг. Они живут сейчас — и никому из нас это недоступно. Может, не зря Она заставляла нас облачаться в служебные тела? Может, в этих костюмах есть смысл, неведомый нам?        Вельзевул, барьеры которой каждое мгновение проверяли плещущие через край человеческие — и не только — эмоции, вдруг задумалась. Что-то… Что-то было в этой формулировке Тамиэля: чертовски неправильное для ангела, слишком светлое для демона, но… Признаться, Вельзевул понимала, о чем говорит херувим. Конечно, разговор о материальном удивлял: в эфирном теле любой из них оставался менее уязвимым, так к чему все это? С другой стороны…        Слишком ярко било по сознанию ощущение какого-то возвышенного восторга, когда Каин прикасался губами к запястью Аван.        На этих двоих не лилась Божья благодать. Шлейф проклятия стелился за каждым на огромные расстояния, причудливо смешиваясь даже со святой водой, добавляя той почти ощущаемый запах кислого, обращая ее белоснежное свечение в демоническом зрении в странные сероватые пары с зелеными сгустками. Каждый из них — и Каин, и Аван, — был измучен скитаниями по негостеприимным и суровым, необжитым землям. Их материальные тела — о, человека в этом смысле обычно нервировали даже самые незначительные мелочи вроде царапины поглубже или стертой пятки — нуждались в отдыхе и пище. Растрескавшиеся в кровь губы, обветренная и высохшая кожа, кое-как приглаженные волосы — ничего не добавляло людям комфорта. Но, похоже, им обоим было чертовски на это плевать.        Они даже ощущались — насколько Вельзевул могла судить, не ослабляя барьеров, — как единое целое. Им просто не было дела ни до Бога, ни до ангелов с демонами, ни до враждебного мира вокруг. Они были друг у друга. Никакая ангельская любовь к Богине не объединяла подобным образом. Ни одно известное эфирному существу ощущение не давало такого эффекта.        — Странно это ощущать, — пожал плечами Тамиэль, точно желая выговориться хоть кому-то. — То, что по сути людям и благословение никакое и не нужно. Их изгнали, их ненавидят, они обречены — и все равно они счастливы. Безумно странно.        Вельзевул с нескрываемым удивлением взглянула на Тамиэля: тот вдохновленно смотрел… любовался людьми. Казалось, ангел светится изнутри — от переполнявшей его всеобъемлющей любви и необъяснимого счастья. Склизкое, гниловатое ощущение отступило, стелясь где-то далеко, и сейчас херувим почти горел, пытаясь перенять хотя бы каплю того, что испытывали люди в далеко уже не святом озере.        — И в чем же тогда благословение? — поинтересовалась Вельзевул.        — Им будут дарованы дети, — негромко ответил Тамиэль, так и не отрывая взгляда от озера. — Многочисленное потомство. Неплохо для проклятого самим Господом. Это не призвано их утешить…        — Они и сами друг друга прекрасно утешат, — грубо перебила его Вельзевул. Разглагольствования о человеке в таком ключе ей порядком наскучили. Ой, мы всеми облаками по ним льем слезы, но они сами виноваты, потому мы и пером не пошевелим…        Ангелы давно стали казаться ей даже противнее Астарота. Безумный Князь хотя бы особенно не скрывал, что в восторге от чужих страданий. А уж плакаться первому попавшемуся демону — ну что за слабаки, и эти эфирные твари решили, что смогут победить воинов Преисподней?        — Я предлагал… Предлагал Метатрону как-то вмешаться в их судьбу, — сокрушенно мотнул головой Тамиэль. — Разве правильно оставлять их вот так, разве это не жестоко? У них и крыши над головой нет. Но Небеса полагают, что заботы достойны только признавшие свои ошибки, а не гордецы, покинувшие дом Господа.        — Все мы недостойны, — наигранно весело заявила Лилит, но в следующее мгновение лицо ее ожесточилось. — Если ваши желают им помочь — пусть оставят в покое. Проклятия, благословения — им ничего от вас не нужно. Они и сами прекрасно справятся.        Вельзевул горько улыбнулась. Для Лилит все это было ничуть не менее личным, чем для каждого из Падших. Жаль, Богиня не способна оставить свои игрушки, Ей чертовски хочется забраться грязными пальцами на эту планету, переломать последнее, измазать в какой-нибудь дряни всех и каждого… И оставить страдающих подыхать на пепелище, появившимся после Ее игр.        Ангелы этого не понимали: точно слепые они безоговорочно в Нее верили. А те, кто не верил, были ничуть не меньше обречены, чем уже пребывающие в Преисподней. Один неправильный шаг — и либо в твоей голове будут ковыряться всей своей пернатой шайкой, либо пнут посильнее, вышвыривая с облаков.        Если у Тамиэля достаточно мозгов, он будет помалкивать.        — Кажется, этот мир слишком тесен, чтобы хоть кого-нибудь оставили в покое, — ввернул помрачневший Шеду, однако Тамиэль, вновь не сводящий взгляда с Лилит, этого не услышал.        — Ты все еще намного сильнее похожа на человека, чем тебе кажется, — почти улыбнувшись, спокойно произнес ангел, щелкая пальцами и выполняя свою часть благословения. — Воистину, люди — вот что совершенно. Единство духа и материи. Никто из нас, лишь эфирных, ничего подобного ощущать не способен.        — Никто из нас для такого не предназначен, — неодобрительно покачал головой подошедший Гавриил и тут же широко улыбнулся: странно, но Вельзевул не ощутила привычного восторга. Только сомнения, легкую — совершенно не ангельскую — усталость и раздражение. — Нам доступно куда большее, любовь к Ней! Мы уже говорили, это в разы прекраснее, Тамиэль…        Услышав о «прекрасном», Вельзевул с нескрываемым сомнением уставилась на Гавриила. Что прекрасного в бытии ангелов, кроме забивающей все пространство любви к Богине? Да что они там на своем Небе видели? Музыка ужасная, отношения с остальными ангелами — тоже, иначе бы ангелы не пытались бы при случае поболтать с врагом пообстоятельнее, о пище слыхом не слыхивали. Что уж говорить об эмоциях и каких-то ярких ощущениях…        Конечно. Вельзевул точно по голове камнем ударили — таким сильным оказалось прозрение.       Навряд ли архангел — лишь воин, не более, — способен так ярко и детально разбирать чужие ощущения. Наверняка его собственные-то слишком ограничены. Таким он создан. Навряд ли какое-нибудь повышение изменит ситуацию. Только вмешательство чего-то по—настоящему Высшего.        Ужасно, на самом деле.        Но кажется, впервые за все свое существование Вельзевул не думала о жестокости Богини. Ей — герцогу Преисподней, демону, Падшей, предателю, — было искренне жаль Гавриила, преисполненного благодати архангела, преданного слугу Ее…        И проще было передать Астароту каждого демона для пыток, чем признаться самой себе в этих мыслях.