Чтобы меня не открыли, не разоблачили, не разворошили

       — Забудь, что я называла тебя разумным, Каин, — прозвенела Вельзевул и горделиво выпрямилась, даже не замечая, как мухи над ее головой собираются в черное гудящее облако. — После того, как я разберусь с этими ангелами, от твоего дома и твоей семейки ничего не останется, клянусь…        Каин не ответил: только вздрогнул и, поднявшись на ноги, отошел к грязной стене. Надо же, хоть какие-то угрозы могут пробрать этого проклятого…        — Вельзевул, я пришел по своей воле и не замышляю зла против тебя, брат-серафим… — величаво начал Азазель, поднимаясь на ноги и лениво почесывая темную с проседью короткую бороду. Однако вся эта напускная важность быстро схлынула: не успел он договорить, как в рукава его балахона вспыхнули, вынуждая замолчать.        — Я не серафим больше, слышишь, пернатый предатель? — ледяным тоном заговорила Вельзевул, не слишком беспокоясь о том, что их слышит Каин. Тот, к слову, достаточно благоразумно продвигался к выходу. — Против меня нельзя замышлять зла, я и есть зло, кретин с перьями! Знала, что вашим нельзя доверять, так нет же…        Тамиэль, конечно, удивил. Притащить сюда ее бывшего начальника. Херувим что, не в курсе, как легко одним Именем Богини Азазель может разделаться со всем неугодным на этой… ферме? Сущий идиот, даром, что херувим…        — Вельзевул, он полностью согласен с тем, о чем мы договорились, — успокаивающе прошелестел Тамиэль, делая шаг навстречу.        Азазель? Согласен? Тот самый Азазель, который перед мятежом отчитал ее за простую попытку поговорить с ним? Тот, который прямо назвал ее и всех, поддерживающих Люцифера, круглыми идиотами? Тот самый, который уверял, что ни для одного серафима нет никакой опасности от проклятого пламени, ведь они же «неугасимые», черт бы их драл? Нет, признаться, Вельзевул было приятно видеть рожу этого пернатого, когда она показала свои собственные обгоревшие крылья, пару опаленных перьев. Единственное приятное в той ситуации. Но даже после этого признать свою неправоту он так и не решился. Такой же предатель, как и все пернатые.        Вельзевул снова — в который раз после того разговора с Люцифером — убедилась, что все делает правильно.        — За… сколько там прошло, округлим, за три сотни лет что-то в его несветлой голове прояснилось? — раздраженно бросила она, осматривая хижину: с двумя ангелами она вряд ли справится… Нет, справилась бы, но это ее чертов начальник, на Небесах по силам он лишь самую малость не дотягивал до Люцифера, а теперь и вовсе: ему нужно только одно слово сказать — и ее не станет. Бесславно сгинуть не хотелось. — Наш договор был только нашим. Мы оба были заинтересованы. Меня на ленты порежут, если о нем узнают. Это ваши величают себя Всепрощающими, Люцифер же ошибок не терпит. И, если хотите знать мое мнение, он чертовски прав. Тамиэль, мы ни о чем не договаривались. Посмеешь еще раз здесь объявиться — обещаю, человек — то, что останется от семейки предателей, — обзаведется целым рвом из адского пламени вокруг города…        — Мне бы хотелось тебя убедить в своей искренности, — виновато заговорил Азазель, искоса поглядывая на проклятое пламя в руках Вельзевул. — То, что стало с Небесами после вашего Падения — жалко. Нет былого величия. Все помешались на человеке и бумажках. Богиня ни разу не появилась с самого мятежа…        Вельзевул взмахнула рукой, направляя всех своих мух к Тамиэлю: пока многочисленные мелкие твари будут глодать его материальную оболочку, она сможет улизнуть. Азазель все еще оставался ангелом, он вынужден будет броситься на помощь…        — Клянусь, я не намерен доносить о том, что здесь происходит, — мягко продолжал главный Небесный Серафим. — Ты нервничаешь, но при мне нет оружия. Нет ничего, что могло бы…       — Вранье, — грубо перебила его Вельзевул, приглядывая у самого потолка балку, на которую опиралась крыша. Небольшое чудо — и все рухнет на голову туго соображающим пернатым. Каину тоже достанется, но ее это не касается. — Оружие. У каждого из серафимов оно есть. Имя. Это нас, Падших, его лишили…        Азазель вдруг грустно улыбнулся, показывая Вельзевул пустые ладони и не замечая, как судорожно пытается отодвинуться от мух еще дальше Тамиэль.        — Не только вас, — мелодичный голос его никак не вязался с яростным жужжанием целого роя мух. — Ни один серафим больше не помнит. Она даже не предупредила никого. Я лично пытался вытряхнуть хоть что-то об этом из Метатрона, но этот мальчишка с записками только бледнеет от страха.        — Бедняги, — Вельзевул скривилась в притворном сожалении, скрывая заодно свое удивление. Азазель не лгал. Во всяком случае, досада и недовольство были чертовски искренними. Похоже, Она решила обезопасить себя не только от Падших…        — Но ты сама перед нами не безоружна, — продолжил Азазель, деликатно пропуская мимо ушей иронию. — Другие демоны — возможно, но тебе хватит силы приложить нас проклятым огнем. Мы работали вместе, да и слышал я, какое место ты Внизу занимаешь. Не будь это должность в Преисподней, я бы даже порадовался. Только… Речь не об этом. Думаю, то, как теперь изменились Небеса, мне не нравится. Совсем. Даже с новым разделением ангелов на эти… части. Вот моя причина здесь находиться. Я не стану шесть тысяч лет заниматься чепухой, которую я и мои ангелы успеем сотворить за пару веков, ничего необычного для апокалипсиса не нужно, только праведный испепеляющий все огонь с Небес. Так что… Тамиэль рассказал, что сделано на земле, и мне…        — Вот именно. Рассказал. Сколько раз ты бывал на земле? — не скрывая презрения, спросила Вельзевул. — Что ты можешь об этом знать? Уже заскучал? Какая жалость… Целых шесть тысяч лет до апокалипсиса скучно возжигать свечи в Ее честь всей дружной компанией, недостойно сильнейшего из серафимов, да?        — На слово ты мне не поверишь? — мягко спросил Азазель, ограждая Каина от летающих повсюду мух.        Вельзевул настороженно вглядывалась и вслушивалась в происходящее. Верить в такой подарок судьбы не получалось: сильнейший серафим на Небесах решил спуститься и нарушить волю Богини. Простое недовольство порядками Наверху? Простая скука? Что за глупость, Азазель всегда был осторожным. Гордость — да, но чтобы так явно с Ней не соглашаться — не похоже на правду.        — Ты, — Вельзевул повернулась к Тамиэлю, буквально прожигая того взглядом. — Как ты его уговорил?        Тамиэль виновато насупился: точно не херувим, а неразумное человеческое дитя.        — Долгая история… В общем… Он про тебя спросил, я же говорил о слухах о той твоей угрозе. Обсудить больше нечего, до войны далеко, люди мало кому интересны, а ты сама пришла…        — На Небесах так много говорили об Адаме, что мне даже любопытно стало, что это за существо, — вмешался в разговор Азазель. — Ты же можешь разобрать, хочу ли я солгать или утаить что? Так вот, не хочу. И вреда тебе причинять не хочу. Считаешь, я не думал о вашем мятеже? Ты была одной из нас и решилась…        — Давай без предыстории и морали, — огрызнулась Вельзевул, ничуть не расслабляясь. — Не намерена выслушивать ее от предателей.        — Хорошо. Я убедился, что семья праведников ничего из себя не представляет, и совершенно не уверен, что их жизнь — то, чего хотела Богиня. Судить, конечно, не мне, но… Этим же человечество не исчерпывается. Вспомнил о тебе и твоих словах перед мятежом — о людях, которые… Признаю, они оказались отчасти верными, — с огромным трудом произнес Азазель. — Попытался разговорить Гавриила, но он меня только сторониться начал. Похоже, твой удар во время бунта не забыл. Вспомнил про Тамиэля, а он… Вместо рассказа о тебе принялся нашептывать про Каина. О проклятом человеке, который так и не раскаялся, но до сих пор жив и здравствует. Мне стало любопытно, и Тамиэль привел меня сюда пару лет назад. Достаточно по делу?        — И на кой-черт ты здесь? Зачем нужна эта встреча? — выругавшись в отместку за упоминание Богини, спросила Вельзевул. В каждом слове Азазеля она сейчас ощущала подтекст. То, как серафим — точно нарочно — вспоминал бунт, перемешивая воспоминания о тех событиях с упоминаниями о грехах человека, подсказывало: эти параллели неслучайны. Это все — один огромный намек. Путано выражаться, излагая задачи, никогда не было в правилах Азазеля.        Намек этот разгадать не так уж и сложно. Сложно поверить. Азазель всегда был верным Ей ангелом, пусть и беззаветно любил каждого из вверенных ему серафимов. И никак не верилось, что после Падения он мог хотя бы на мгновение озаботиться судьбой разочаровавших Небеса подчиненных — теперь уже бывших и проклятых.        — Люди способны на большее, — спокойно заметил Азазель, гордо поднимая голову. — Если ангелы могут их наставить на этот путь, может, в том и был Ее замысел? Если люди должны жить, окруженные и добром, и злом? Может это все — только рабочее разделение, и ничего более?        Вельзевул вспомнила пламенеющий меч в руках херувима. Копье, принадлежащее Михаилу. Уничтоженные крылья Лигура. Многих — бесчисленных — падших ангелов, низвергнутых с Небес за одно лишь желание решать судьбу мира вместе с Ней.        Рабочее? Деловые отношения? Самое отвратительное — то, что сам серафим в это верил. В возможность сосуществовать без клейма «извечных врагов», только как дополняющих друг друга сил, покровительствующих человеку…        Если уж что-то и не поняли бы на Небесах, если что-то и могло повергнуть в священный ужас ангелов — вот оно. Никто из пернатых, да и из Падших тоже, не сможет с таким смириться. Мир не крутится вокруг человека, а смысл всего существования для Небес и Преисподней — грядущая война. У Метатрона перья из крыльев полезут, если он такое услышит.       Невероятная в своей красоте крамола. Завораживает.        И прекрасно. Похоже, Метатрону стоит быть чуточку внимательнее и подробнее рассказывать ангелам об опасности размышлений. И к чему только может привести вольнодумство… Или здесь тоже однажды прозвучит величайшее «Разве сторож я брату своему»? О, всей Преисподней на руку, что настолько важный и могучий ангел вдруг сбился с истинного пути.        Вельзевул премерзко улыбнулась, понимая, в какой ярости окажутся Небеса, когда ее план осуществится. На самом деле не имело значения, какие мотивы заставляют Азазеля прийти к проклятым и покровительствовать этому семейству. Не было слишком уж важно, беспокоился ли он о том, как устроились его бывшие подчиненные, не потеряли ли они части своих сил…        Погодите-ка. Что?        Неужели вот оно, на поверхности, в ощущениях? Еще одна незаметная, въедливая мысль, что стелется по краю сознания, безотчетно для самого ангела. Вот с чем можно работать. Вот эта мелочь, еще не совсем греховная, но уже и не благая, — то, на чем можно построить искушение.        Поразительный интерес к чужим силам. Что в нем еще: простая забота или уже крохи сожаления об упущенных возможностях? О свободе, о возможности действовать так, как желает все твое существо, а не так, как велит комок светящей эфирной субстанции, читающий бумажки от своего Божества?        Вельзевул выпрямилась и погасила пламя в руках. Мухи мгновенно вернулись к хозяйке — и расползлись вокруг входной двери.        — Каин, скажи, что для твоей семьи сделал этот ангел? — вкрадчиво начала она, заставляя ангелов насторожиться.        Каин — не иначе как Аван на него замечательно влияла — нисколько не смутился. Лишь вышел вперед, пристально глядя на Вельзевул.        — Он поддерживал пламя в очаге, — неторопливо начал он, сверкая глазами. Никаких лишних рассуждений или вопросов. Похоже, человек прекрасно понял, насколько опасно доверяться не тем ангелам. — От ветра и сырости, случайности и…        — Так разве не стоит его за это поблагодарить? — взмахом руки остановила Каина Вельзевул, поворачиваясь к побледневшему Азазелю. — Все мы ходим по краю. Ради человека, конечно же. Примешь благодарность — я… Соглашусь, что ты был искренен. Если же нет… Посмотрим, насколько пернатые слабее Падших.        Прекрасные формулировки. Благодарность — о, в том, какая это будет жертва, Вельзевул не сомневалась, — предложена человеком. Принять или нет — решать самому ангелу, хотя даже мысль о том, чтобы решать, недопустима, для порядочного пернатого возможен лишь один вариант — категорическое «нет». И о доверии никто не говорит — только соглашается.        Азазель колебался непозволительно мало.        Вельзевул, не выказывая больше и доли беспокойства, щелчком пальцев создала кресло и, с удобством устроившись, любовалась приготовлениями. Ну и совсем немного — откровенным волнением серафима. Если верить пернатым, Азазель впервые побывал здесь пару лет назад, значит, подобные вещи для него не в новинку. Зато в присутствии демона с ним ничего подобного не происходило. Свидетели…        — Он в самом деле не собирался никому говорить, разве обязательно… — с сомнением прошептал Тамиэль, поглядывая на расхаживающего от стены к стене Азазеля.        — Ты предпочтешь… Что там наверху вам, пернатым, за отступления от приказа бывает, на землю сошлют или отберут чашку благодати? — ехидно пропела Вельзевул, через распахнутые двери любуясь Каином и Аван. Пожалуй, не столько ими самими, сколько тем, что они делают. Каждый их шепот, каждое мельчайшее движение, приближали Азазеля к той границе, из-за которой не будет возврата. И все присутствующие это понимали. Даже люди.        Мутная вода раз за разом проливалась на жилистые пальцы, стекала по загорелой коже, оставляя грязные разводы. Разложенные на покрытых тонкими трещинами камнях травы тлели, и слабый жаркий ветер разносил по округе дурманящий медовый аромат. Языки пламени, танцующие в чаше у жертвенника, казались Вельзевул отголосками того проклятого огня, что когда-то плескалось у края земной тверди. Покуда Люцифер не мог обратить это проклятие в свою пользу.       Каждое слово Каина — тихие призывы тех, кто и без того уже стоял на этой земле, нервно шелестя крыльями, — отзывалось в сознании Вельзевул набатом. Скверна. Крамола. Грех. Все, что делают ангелы — лишь продолжение воли самой Богини, так разве можно славить слуг, не вспоминая о господине? Разве достойно солдата Ее воинства принимать эти похвалы и благодарности?        Как бы не нервничали ангелы — что задумавшийся наконец о своей должности на Небесах Азазель, что во все глаза уставившийся на жертвенник Тамиэль, — они ничего не могли с собой поделать. Им это нравилось. Богиня не разверзла над ними Небеса, не испепелила всех своими молниями, не сделала ничего. Не то что раскатов грома — наверху было не разглядеть и жалкого облачка.        Вельзевул не удержалась, когда Каин привел к жертвеннику молодого быка. Поднялась на ноги и неторопливо подошла ближе — чтобы увидеть все в деталях. Вынуждая последовать за собой и ангелов. Не мысль о смерти ее привлекала: лишь о вечности. Есть ли у зверья душа? Окажется ли каждая тварь на Небесах после смерти? Может, только посвященным Ей животным суждено оказаться среди райских полей и цветущих деревьев? Или же это тоже крамола, если сказано, что душой наделены лишь люди?        Было в происходящем что-то символичное, если вспомнить, как однажды именно из-за жертвы Каин и стал убийцей. Хотя… Не так. Вина за все это лежала исключительно на Богине и Ее странных желаниях, а люди — так, мелкие недоразумения. Дар Каина — лишь плоды, и ничего больше, — были отвергнуты. И теперь он возносит похвалы не Ей, а ангелам и демонам, не разбирая сторон и задумываясь лишь о принесенном его семье благе. Не размышляя о правильности в глазах Небес: там ему не оказаться. Для Каина есть лишь «сейчас». И не только для него самого — для всей его семьи тоже. А ради семьи можно и с чертом договориться. Или, как минимум, понять самого Герцога Преисподней.        Лишь удар заточенного лезвия — и хлынула кровь, окропив ладони вставшей слишком близко Вельзевул. Теплые капли солоноватого и темно-алого не несли в себе ничего благостного, лишь делились силой с тем, во славу имени которого и были явлены миру. Не ее имя, не Вельзевул, а серафима Азазеля. Ему надлежало ощутить этот подъем, восторг и счастье. И вовсе не обязательно для этого выдерживать столь почтительное расстояние.        Массивная туша быка лишь дернулась, заваливаясь на бок, не успел еще погаснуть взгляд, не успела Аван подставить под льющуюся кровь расписанную замысловатыми символами чашу, а Вельзевул потянула Азазеля ближе, заставляя прикоснуться к умирающему животному. К короткой, почти незаметной шерсти, так тщательно очищенной для жертвоприношения, к выпирающим даже через толстую шкуру костям. Вместе с благодарностью серафим должен был почувствовать и это. Темную сторону — ничуть не менее прекрасную. То, как жизнь покидает тело. Как все медленнее вздымаются ребра. Как прерывистое дыхание растревоженного животного успокаивается. Как сердце прекращает гнать горячую кровь по жилам и венам. Как умирающий зверь погружается в ощущение покоя.        И Азазель не убрал руку. Для него, похоже, все это стало сродни откровению. Ни одна чаша благодати не дарила столько сил. А уж тем более ничего на Небесах не позволит ощутить столько эмоций. Таких противоречивых и неодобряемых для ангела.        Вельзевул отпустила запястье Азазеля, отступая назад. Кости, вплетенные в ее пояс, снова мелодично брякнули, заставляя Аван пристально на нее посмотреть и… Нет. Во взгляде демонского отродья был вопрос. И, пожалуй, отчаянная решимость.        Аван — безумная под стать создателям — щедро плеснула крови в огонь и, под мерзкое шипение и вонь, выхватила у мужа грубый нож. Каин противиться не стал, лишь внимательно посмотрел на задумчивую Вельзевул, и…       Никто раньше не приносил в жертву человеческую кровь. Дикое зверье, скот, от вечной духоты липкая до слизи рыба, собранные во множестве фрукты и прочее — что угодно оказывалось на жертвеннике Богини. Конечно, те же дары приносили и ангелам, да и демонам, что тут скрывать. Для Падших, не страдающих от невозможности сопоставить желаемое и должное, это казалось скорее приятным дополнением — и небольшой платой проклятой семейки за помощь. Но человеческая кровь…        В ней, без сомнения, была душа. И часть этой души — крупными багряными каплями — сейчас шипела в священном пламени во славу ангелов и демона. Кровь, стекающая с располосованных ладоней Каина и Аван, тоже была принесена в жертву.        Вельзевул буквально почувствовала, как — совершенно по-человечески — у нее расширились зрачки и перехватило дыхание. Может, потому Хастур так облюбовал котлы с адским пламенем, где жарятся души? Ощущать что-то хоть сколько-нибудь похожее на это в Преисподней — невероятно. Хотя… Может, все дело в добровольности? Полное умиротворение, какое-то особенное равнодушие ко всему происходящему — от умирающего животного до грядущей Войны Небес и Преисподней. Такого равновесия она не ощущала, даже когда была серафимом.        И в ту же секунду Вельзевул поняла, насколько правильно она поступила, не ослабляя насовсем барьеры.        Эмоции ангелов — не привыкших к запретному — оказались в сотню раз сильнее.        Азазель буквально горел — нет, не проклятым пламенем, но светился чем-то багряным. То, что должно было выглядеть как праведный огонь серафимов, в последнюю очередь походило на благостное. Сила и мощь была в этом, азарт и желание, ярость и восторг. Он верил — верил, черт побери, искренне и без сомнений — не в дарованное ему Богиней предназначение или что-то еще, а то, что сотворил по своей собственной воле. Азазель готов был превозносить того человека, что позволил ему это ощутить. И, судя по всему, он совершенно не желал расставаться с таким чувством. Может, воистину Всемогущей была лишь Богиня, но… Где ее носит? А пока ее нет, кто-то же должен даровать миру свет.        Тамиэль выглядел ничуть не лучше. Даже со стороны было слишком легко разглядеть, как дрожали кончики его пальцев. Как шире распахнулись глаза, точно узрев все краски и все великолепие мира. Даже на солнце на какие-то считанные мгновения стали видны очертания его крыльев. Тамиэль видел человека. Настоящего. И он был в невообразимом восторге.        Не желая искушать судьбу — здоровый рассудок в Преисподней вещь редкая, но полезная, — Вельзевул шагнула к Аван с Каином, одобрительно кивнула и направилась прочь. Устоять перед искушением и не лизнуть еще добровольно пролитой человеческой крови оказалось сложнее: от нее даже пахло иначе, чем от любой другой жертвы.        Багряное продолжило впитываться в сухую раскаленную пыль. Дождя не предвидится ни сегодня, ни завтра… Ни даже в этом месяце. Но урожай, так лелеемый и охраняемый проклятым семейством, от этого не пострадает. Небольшое демоническое чудо в ответ на один из величайших грехов человечества. Хотя, пожалуй, теперь пернатые не позволят погибнуть здесь даже колоску.        Пусть ангелы подумают о том, что ощутили. О том, что упускают на Небесах. И сколько всего еще может оказаться доступно здесь, на поверхности, пока Богине все равно. И сколько всего они еще опробуют, покуда Всевидящая и Милостивая не соизволит обратить свой пылающий взор на эту планету…        Вельзевул едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться, когда спускалась на свой уровень Преисподней. Кто бы мог подумать, что все обернется так. Ее бывший начальник, тот еще святоша — и испачкался во грехе по самый нимб. Вельзевул и подумать не могла, что кто-то из столько важных и сильных ангелов окажется на этом пути искушения. Лучшая из ее идей, бесспорно.        С огромным удовольствием расправляя напряженные плечи, Вельзевул бесшумно спускалась по недавно отстроенной винтовой лестнице к пятому уровню, когда услышала знакомые голоса. Раздраженный, недовольный тон, торопливая речь — точно оправдания, и недовольное шипение…        Вельзевул остановилась, прислушиваясь.       Ошибки быть не могло.        Астарот и Асмодей что-то слишком эмоционально обсуждали.