Чтобы меня не открыли, не разоблачили, не разворошили

       Вельзевул уже довольно долго сидела неподвижно и сравнивала символы на шкатулке с теми, что намалевали на стенах. Вырисовывала схожие элементы кровью на камнях, процарапывала связки и узлы… Общие мотивы обнаруживались, но совсем немного. Часть вязи — отдельно от всего остального — отводила глаза слишком любопытным, а весь барьер целиком, переходя на какой-то иной этап смеси демонических чудес и человеческого колдовства, даже не скрывал, а просто блокировал большую часть способностей любого, попавшего в помещение.        Решение никак не рождалось, а поиск медленно превращался в пустые гляделки.        Все мысли Вельзевул занимали другие вещи. Город Богов почти разрушен. Архангелы разгуливают по земле, размахивая мечами, еще и праведников к работе привлекли. Азазель шляется неведомо где, Тамиэль на Небесах, скорее всего заперт… В любой другой момент пленение ангелами своих же стало бы поводом для радости и праздника. Но сейчас… Вельзевул не могла оставаться в стороне, когда Небеса ломают все то, что она творила столько лет. Никак не может сидеть беспомощной тварью в этом каменном мешке, даже не пытаясь выбраться.        Время неумолимо летело вперед. И там, на поверхности, могло произойти что угодно. Даже один день…        — Лорд Вельзевул, — сбивчивый шепот снова наполнил клетку. Ажурная вязь из символов на стенах тихо затрепетала, отдаваясь даже не шорохом, а тихим хрустом. — Вы не отзываетесь, я не смею тревожить вас попусту… Нам нечего дать вам, только кровь, даже жизни нам не принадлежат, будь прокляты Небеса. Я не могу надолго оставить город, пока архангелы его уничтожают. Вы должны знать.        Царапающий барьер шепот стал едва различимым, и Вельзевул бросилась к бреши в стене из символов. Информация. Хоть какие-то сведения. Крохи сил. Все это было ей сейчас нужно как никогда. Ее творение, ее величайшее искушение, порожденную ее стараниями обитель пороков разрушают, пока она сидит взаперти! Конечно, идти войной против архангелов сейчас она не планировала, но… Серьезно? Не сидеть же ей и ждать, пока какой-нибудь возомнивший о себе черт знает что выродок соизволит отпереть двери. Отвратительная, леденящая дух и тело беспомощность убивала.        -…на нас не остановится, — хриплый, почти булькающий шепот Инанны доносился от самой стены. — Найдите праведника, он уже родился. Ной, его зовут Ной. С него все начнется. Он поведет свою семью, а остальные погибнут. Небеса на это решатся. Вы должны знать, что я…        Дьявол. Какое ей сейчас дело до человека, до его чертовых праведников… Это никак не поможет.        Шепот растаял, еще раз полоснув по стенам — на пол осыпался песок. Что бы еще не хотела сказать Инанна, Вельзевул не смогла разобрать и звука. Тонкая нить эфирной энергии мягко стелилась по полу — и та скоро иссякла. Казалось, сами стены неподъемной ношей опустились Вельзевул на плечи. Глупый каменный мешок. Разве она не чертов герцог, почему она не может разрушить это место, она столько его обустраивала, чтобы…        Что ж. Еще один повод для сомнительной гордости. Они — с Люцифером, конечно, — сотворили в Преисподней совершенную темницу для человека. Астарот и полукровки улучшили ее настолько, что даже могучий герцог не мог выбраться без помощи извне. Который день не мог… Будь оно все проклято.        Вельзевул в сердцах ударила по стене, пробивая еще один символ и оставляя шипящую до пузырей кровь на камне. Приложила коленом, разрывая опорный узел в причудливом рисунке. Вязь слабо засветилась — но разрушиться не подумала. Камни посыпались на пол, кости материального тела затрещали: казалось, запястье уже рассыпалось на сотни осколков. Снова запахло горелым: опаленные и оторванные ошметки плоти с обожженной руки полетели следом. Боль терзала сознание, напоминая, что даже герцог Преисподней, пребывая в материальном теле, все еще уязвим.        Слишком мало места. Слишком большой риск, чтобы выбираться из служебного тела в этом каменном мешке. Застрять тут, как глупый зверь в человеческой ловушке. Кто знает, как отреагирует барьер на эфирное тело демона. Не хотелось бы лишиться остатков сил.        Без толку. И что теперь, руки опустить?        Сильно хромая и пытаясь игнорировать жгучую боль, растекающуюся по всему телу, Вельзевул похромала обратно к шкатулке. Эту деревянную резную мерзость она еще затолкает Астароту в глотку, сломает в щепки мелким чудом и потянет наружу. Будет любоваться, как острое дерево и разорванный металл будет по ее воле разрывать ему плоть. А если судьба окажется к ней благосклонна, Вельзевул попытается вернуть Инанне глаза. За то, что полукровка не оставила ее здесь, продолжая посвящать ей жертвы… Навряд ли во время войны с архангелами в городе Оракулов много желающих приносить дары оставившим их Богам. Но нашла же как-то.        Скрюченные материальные пальцы вновь прикоснулись к символам на крышке шкатулки. И снова перед глазами Вельзевул поплыла мутная пелена, создающая в сознании картины происходящего на поверхности. Огненная боль стала лишь сильнее — но Вельзевул и не подумала убрать руку.        Новые разрушения. Обращенные в груды камней храмы. Разбитые в крошку, втоптанные в пыль колдовские жезлы и статуэтки. Кровь, впитавшаяся в принесенный непрошенными гостями песок. Обгоревшие дочерна пальмы, разбитые темные стекла, мертвым огнем сияющие на солнце, оскверненные родники…        Это место было оазисом в пустыне. Даровало жизнь, еду и кров, возможность отдохнуть тысячам путников. Оно принесло людям больше покоя и счастья, чем любая молитва или речь праведного главы семейства. А теперь кучка каких-то человеческих идиотов с воодушевлением громит все, что воздвигли полукровки. Неужели мало было повергнуть идолы? Неужели даже детские куклы стоили того, чтобы их сломать? Неужели в глазах праведников каждый предмет здесь — невозможная мерзость? В этом заключается воля Небес? В тотальном разрушении и уничтожении? Кажется, такое пристало скорее Преисподней.        Может, разница не в методах, а в цвете знамени?        Богиня милостива. Она сохраняет жизнь оступившимся. А вот о милости праведников никто не слышал. Никогда. Лишь для всемогущих тварей милость есть достоинство. Для всех остальных милость и прощение — слабость.        Праведники, похоже, боялись представать в глазах архангелов — или любых других небесных посланников — слабыми.        И ненависть, которую Инанна испытывала к взявшим в руки небесное оружие праведникам, передавалась даже Вельзевул — через идиотский пророческий взор, через омерзительную шкатулку, в насмешку оставленную в темнице Астаротом.        У расплавленных очистительным пламенем ворот города — во всей красе, не скрывая истинных своих размеров и способностей, — сражались полукровки. Людей они пропустили, полагая, что архангелы могут причинить куда больше вреда. Главная ошибка. Пернатые, уполномоченные Богиней на разрушение ненавистного средоточия греха, разве не они должны были без раздумий сжигать все, что противоречило Воле Всевидящей?        Но убивали — или как это назвать — не архангелы. Разрывали на куски чужие тела не архангелы. Всаживали позолоченные клинки, выпивающие силы, в тела беспомощных жителей города Оракулов не архангелы. Только люди. Без подобающих ситуации разговоров о добре и зле, без внушений и попыток обратить противника к свету. Праведники, подкрепляющие свои духовные аргументы оружием. Жестоко и бескомпромиссно.        Инанна — судя по изменившейся картинке — вдруг развернулась, на что-то решившись. Пошла прочь, будто не в силах видеть — или воспринимать, так правильнее, — чужую боль, бессмысленные страдания всех, о ком она заботилась в этом городе. Все скоро закончилось бы. Она понимала, что полукровки не выстоят перед мощью архангелов и праведников, благословленных Богиней. И Инанна явно задумала что-то… Месть.        Боль стала совершенно нестерпимой. Вельзевул зарычала, выпуская шкатулку из рук, и повалилась на колени.        Будь проклят Астарот и его прихвостни.        Пальцы не слушались, искусанные в кровь губы дрожали, а спина взмокла от липкого пота. Омерзительные мелочи, прилагаемые к служебным телам. Слабость. Обычно такое можно контролировать, эфирные тела позволяли ангелам и демонам забывать о человеческих недостатках, но здесь невозможно было тратить силы на собственное удобство. Некоторые вещи можно и потерпеть.        Как и боль.        Прикрыв глаза, Вельзевул крепче вцепилась в шкатулку. Она должна была увидеть все.        Инанна снова стояла на ступенях полуразрушенного храма. Там, перед ней, среди руин города два архангела — чистеньких и сияющих — волокли связанного третьего, шесть посеревших от пыли крыльев которого безвольно тащились следом, цепляясь за острые камни. Несколько праведников воодушевленно избивали одного из полукровок — истерзанного их небесным оружием, обессиленного и окровавленного. Вездесущий страх и боль плыли по городу.        Подходящую жертву во время такой войны найти непросто. Даже в подвалах храмов давно закончились твари, что могли сгодиться. Люди просто не умерли бы, и никакой силы жертва не принесла. Но… У Инанны еще оставалось одно животное. Священное и сильное.       Лишь немного времени, и…        Когда растерзанное тело жертвенного быка упало перед Инанной, она лишь судорожно вздохнула, успокаивая сознание. Никогда ничего подобного — пустой жестокости — у алтаря храма полукровки не творили. Да, праведниками они не были, добра — в понимании Небес — не творили, но раз за разом вспарывать плоть человека или зверя, чтобы причинить тому боль, пролить больше крови… Никогда ранее. Только сейчас. Единожды. Последняя свободная жрица полукровок, потерявшая человеческое зрение, творила весь этот ужас, лишившись последней надежды. Пребывая на руинах выстроенного ее же руками мира.        То, что происходило, было триумфом всего того оккультного, что когда-либо творили полукровки. Быть может, это и станет величайшим их грехом — после такого принять обещанную им участь будет не так страшно. Справедливо, во всяком случае. Да, проклясть архангелов не позволит божья благодать, но люди… Пусть даже и праведники, но куда уязвимее. Они тоже поддались греху. Даже на войне — если это была война — убийства беззащитных не могли быть одобрены Всевидящей. Только Ее равнодушие не превращало пока праведников в таких же проклятых. Но защита и покровительство Ее не безгранично.        Вельзевул отчаянно сражалась с выжигающей болью. Все существо ее умоляло оставить шкатулку. Выпустить из изуродованных рук то, что позволяло видеть не предназначенное для самой Вельзевул. Предвидение, истинное зрение пророка — дар Астарота, а не ее. Но…        Прежде, чем архангелы связали последнего из восставших, Инанна пронзила сердце умирающего зверя у ее ног. Она взывала к силе — той, что дарована была ей при рождении, той, что оставалась в жилах связанных, но живых полукровок, той, что витала в воздухе еще стоящего в пустыне города Оракулов. И ее услышали. Тихий шепот колдовский слов коснулся ушей каждого из ее братьев по крови, не заснувшего от ударов небесного оружия, не оставшегося на песке изломанным телом. Каждый отозвался, проклиная праведников, проливших кровь полуангелов.        Липкий холод пополз по земле, выискивая всех, сжимавших в руках позолоченные клинки, отмеченные силой Богини. Тонкие нити эфирной — нет, оккультной — энергии проникали в сознание праведников, расшатывая последний бастион их пресловутой доброты. Заставляя потускнеть саму мысль, будто гнев Божий должен снизойти лишь на ангельских или демонических выродков. Ехидно нашептывая неопровержимую в глазах Небес истину: никто не без греха.        Может, не сразу, но эти же праведники еще поднимут оружие на своих же. На тех, кто недостаточно, по их мнению, предан Богине. Тех, чьи грехи непростительны… Забывая, что Милостивая и Всеведающая, казалось бы, способна простить что угодно. Алыми реками польется кровь, и брат поднимет оружие на брата, и имена Каина и Авеля будут звучать отовсюду.        Наверное, полукровки этого уже не увидят. Но уже сейчас каждый будет знать, что пропадает отмщенным.        Проклятие Инанны обогнуло не только землю — оно просочилось даже сквозь барьеры темницы, царапнув Вельзевул, и пошло дальше, расползаясь по Преисподней. Быть может, и по Небесам прокатились его отголоски. Сорок великих дней, которые даны человечеству, чтобы исправиться, скоро обратятся в сотни лет войны и жестокости для каждого, кто остался на поверхности.        Не в силах терпеть невозможную боль, Вельзевул выпустила из рук шкатулку. Такое проклятие не отменят и архангелы. Не посмеют влезть в человеческий разум, а даже если осмелятся, сделать что-то окажутся не в силах. Любая их попытка исказит правду. К тому же, ничего совершенно нового Инанна не сотворила: праведники уже шагнули в сторону, с истинного и светлого пути. Прежде, чем потерять сознание, Вельзевул довольно улыбнулась.        Пришла в себя она довольно нескоро: служебное тело снова восстановилось, повинуясь, похоже, каким-то бессознательным стремлениям. Воющий за дверью цербер почти хрипел, но никак не затыкался. Шкатулка — да и символы на стенах тоже — продолжали тускло переливаться.        Нужно было увидеть, что произойдет. Но… Что-то подсказывало Вельзевул: еще одного путешествия в те края через шкатулку ее служебное тело просто не переживет.        Проблему за нее решила сама Инанна.        Тихий шепот — уже в который раз — заскользил по стенам, царапая символы, подтачивая их силу. Слова — незнакомые, колдовские — врезались в голову, пронзая виски, отдаваясь ноющей болью. Новые картины поползли перед глазами Вельзевул.        Из незатягивающейся раны Инанны сочилась кровь. Алого было столько, что огромные лужи ее рядом с алтарем в дни праздников казалась обычной забавой. И каждую каплю своей крови Инанна жертвовала Вельзевул, не замолкая ни на секунду. Нисколько не смущаясь расхаживавших вокруг архангелов. Лиц она не разбирала: похоже, слишком ослабла. Взгляд ее — оккультное зрение пропадало — туманился, не позволяя различить детали.        Архангелы и праведники стремительно покидали город. Невообразимый грохот звучал над развалинами, новые стены — белоснежные, отдающиеся благодатью — вырастали вместо старых, обозначая границы. Полукровки — все жители города Оракулов — оставались здесь, среди разрушенных храмов, истекающие кровью и обессиленные. Без возможности пошевелиться.        Инанна еще раз прошептала молитву — очередные похвалы Вельзевул, спасшей однажды город от джинна. От стен — неспешно, но неумолимо — приближалось очистительное пламя. Облизывая каждый камень, каждое тело, каждый сломанный клинок. Заполняя пространство отблесками оранжевого и багряного, вытесняя сладковатый аромат гниющей плоти удушливым запахом ладана.        Короткое мгновение. Воспламененная кровь. Отчаянный крик Инанны…        И видение пропало, вышвыривая Вельзевул обратно в реальность. К светящимся символам на стенах. Туда, где ей оставалось лишь думать и мечтать о мести — Небесам, Астароту или кому-то еще.        Архангелы сожгли город и всех его жителей. Милостиво, без суда и попыток обратить полукровок к свету. Просто уничтожили, а люди им в этом помогли.        Не в силах сидеть неподвижно, Вельзевул принялась ходить кругами по клетке. Нужно было выбираться. Там наверху Небеса явно наслаждались своим триумфом, и Люциферу это не понравится. А если Астарот вовремя наплетет ему про якобы предательство Вельзевул, ей точно несдобровать. Даже выслушивать никого не станет. И слова о том, как Князь связался с Рафаилом и руками другого демона пытался окатить ее святой водой, будут звучать в пустоту.        Силы были, тут нужно поблагодарить Инанну. Немного, но…        Идея пришла в голову — озарение, не иначе.        Если она сейчас самую малость извратит один из символов, покарябает его клинком, превращенным в булавку, то дыра в барьере сместится. Ровно туда, где сейчас дверь. Потом заберется под эту эфирную гадость, разрывая брешь дальше, и… Скорее всего, это будет стоить ей служебного тела, но по Преисподней, если выберется отсюда, Вельзевул могла бы пробраться и в эфирной форме. Лишь бы в коридоре не обнаружилось еще одного слоя символов.        Опустившись на колени, Вельзевул уставилась на проклятую шкатулку. Пророческий взор уже вряд ли пригодится. А вот ошметки энергии — очень даже.        Короткое резкое движение: ударить о булавку на полу злосчастной шкатулкой, превращая ее в груду щепок и кусков металла. Символы снова засветились и растаяли, впитываясь в изящный венец, украшавший иглу. Через мгновение перед Вельзевул лежал клинок — тот самый, которым когда-то Астарот хотел убить Сафа.        Интересно, а Саф погиб в городе Богов или где-то еще?        Не важно. Сейчас это не имело значения. Сейчас — только барьеры и проклятая скотина, ставшая Князем. Время утекало, и каждое мгновение могло стать решающим.       Вельзевул сомкнула пальцы на грубой рукояти кинжала.        Удар. Еще один. Барьер устрашающе загудел, но не поддался. Снова удар — и так раз за разом, не обращая внимания на то, как рука медленно превращается в искромсанный кусок мяса. На капли крови, падающие на пол. На мерзкий треск костей, отзвуком добирающийся до самых плеч.        Нарушить всего одну черту в рисунке. Одну. Если она верно рассчитала угол поворота, в третьем напротив двери элементе… И путь будет почти открыт.        Цербер за дверью все также выл, мухи неподвижно сидели на полу, не издавая даже тихого жужжание. А барьер… поддавался. Свечение шло волнами, нагревая воздух, пульсировало, исходя из одной точки — узла, по которому била Вельзевул. Стена — не рисунок, лишь камень — крошилась…        Внезапный всполох отбросил Вельзевул на середину комнаты. Кинжал, застрявший в стене, расплавился — и белыми каплями теперь пополз вниз. Рукоять с глухим стуком ударилась о каменный пол клетки. Сложный рисунок из символов загорелся синим — и крутанулся, разворачиваясь. Энергия неспешно перетекала из одного символа в другой, пытаясь устранить причиненный вред…        Вельзевул холодно улыбнулась, сплевывая кровь. Размазала алое по лбу, пытаясь убрать налезающие на лицо спутанные волосы. Поморщившись и опираясь на здоровую руку, Вельзевул попыталась сесть.        Чертов барьер поддался. Дыра зияла ровно под замком, оставалось только разодрать совсем немного, чтобы расплавить металл. И тогда — либо открывшиеся двери сами нарушат барьер, либо… В такую дыру хотя бы эфирное тело пролезет.        Стена из символов продолжала беспокойно гудеть, переливаясь оттенками красного.        Опасаясь, как бы барьер ненароком не восстановил сам себя — и с таким трудом проделанную брешь, — Вельзевул поднялась на ноги. Боль — человеческий недостаток, а она — не человек, а герцог. Чертов Лорд, если верить сотням падших и порождений проклятых.        Астарот бы не выбрался. Никто из герцогов не выбрался бы. Асмодей сам никуда бы не полез: просто нашел бы способ управлять кем-нибудь отсюда… Но Вельзевул — не одна из них.        Немного небольших чудес: превратить кости с пояса в новые клинки. Совсем слабые, надолго их не хватит, но даже такая мелочь может помочь. Под протяжный вой цербера Вельзевул перехватила один из клинков и вонзила лезвие в барьер.        Цепь символов вокруг задрожала — и осыпалась обжигающими искрами. Лезвие, не выдержав всполоха энергии, просто испарилось, опалив Вельзевул пальцы. Свечение заметно потускнело.        Нахмурившись, Вельзевул принялась заново изучать рисунок, мысленно разделять его на отдельные цепи элементов. Что-то ослабило всю стену, но… Конечно. Сместившиеся узоры стали самую малость несимметричны. Замок, запечатанный демонической энергией, вмешивался в беспокойную энергию. Стена почти хрустела, но еще держалась…        Еще четыре узла — до самого потолка. Если ударить одновременно, вся стена опадет. Конечно, придется надеяться, что высвободившуюся энергию впитают камни, иначе саму Вельзевул разорвет в клочья… Богатый выбор. Рискнуть, бить напролом или остаться сидеть, дожидаясь милости Астарота?        Все одинаково неприятно.        Вельзевул прикусила губу, игнорируя непроходящую боль, и подняла четыре клинка в воздух. Отошла на середину клетки, откинула взмокшие волосы со лба, сильнее заляпывая кожу кровью и перемазывая запястье в гное от язв…        Одно решение. Воля самого герцога. То, чему подчиняется Преисподняя. Все еще подчиняется. Вельзевул не промахнулась.        Четыре лезвия вонзились в стену одновременно, прожигая барьер. Символы загрохотали, ослепительной вспышкой рассеиваясь по комнате, заставляя Вельзевул упасть на пол, прикрыв голову.        Барьер пропал. Разрушился, до последнего клочка.        По жилам Вельзевул потекла сила. Эфирное тело отзывалось восторгом от полузабытого за эти дни ощущения. Мухи оживились и, зажужжав, бросились на плечи хозяйки, поползли по перемазанному гноем, пылью и кровью лицу. Служебное тело — трещины в костях, сожженная плоть, ссадины и глубокие царапины — восстанавливала сама Преисподняя.        Все еще заметно хромая, Вельзевул прошла к двери — и одним чудом снесла ту с петель. Точно испугавшись грохота, цербер замолк, а мухи гудящим роем рванулись в коридор. Вельзевул неспешно переступила порог, всматриваясь в царящую здесь тьму и высматривая часовых…        Тот, кого она увидела, заставил ее отступить обратно. У стены напротив, там, где коридор должен был сужаться, на мягком кресле восседал рассматривающий когти Люцифер. Давно он здесь? Чего он ждет? Есть ли здесь кто-то еще? Что ему рассказал чертов Астарот? Стоит ли ей обвинить его во всем прямо сейчас, пока…        Пока Вельзевул размышляла, с чего начать, Люцифер заговорил сам.        — Паршиво выглядишь. Лучше, чем после мятежа, но все равно паршиво, — ехидно бросил Люцифер, поворачиваясь к ней.        Вельзевул не нашлась с ответом.        — Я только что подошел. Лилит пришла и рассказала, что ты здесь, если интересно, — легко продолжил Люцифер, поднимаясь на ноги. — Отпирать не стал, ты такую работу там провернула, мне интересно стало, сколько времени тебе понадобится. Неплохо.        Вельзевул, прикусив губу, сухо кивнула. Значит, Лилит… Вот уж от кого подобного ждать не приходилось.        — Как бы то ни было, Вельзевул, я принял меры. Промолчавший о таком Астарот, полагаю, не скоро сможет заговорить хоть с кем-то. Вряд ли тебя это успокоит… — бесстрастно пожал плечами Люцифер, прожигая Вельзевул взглядом и хлопнул в ладоши. — Но с этим позже. Наша с тобой пакость для Небес с полукровками оборачивается очень удачно. Преисподняя будет участвовать в суде над ангелами. Приводи в порядок тело и собирайся.