Чтобы меня не открыли, не разоблачили, не разворошили

       — Это совершенно исключено! — Рафаил, продолжая нервно коситься на развалившегося в кресле Люцифера, подскочил к Метатрону и почти схватил того за ворот балахона. Крючковатые пальцы застыли в непочтительной близости от материи. — Мы можем решать сами, почему мы должны его слушать? Он — лжец, как и вся его Преисподняя!        Вельзевул закатила глаза: ангелы спорили уже почти час. Конечно, особую роль в этом сыграли и демоны: стоило пернатым хоть немного успокоиться, как Люцифер, сама Вельзевул или Хастур будто бы случайной фразой сбивали их с толку. Серафимы — Гавриил, похоже, не решался вмешиваться в ругань начальников, — давно уже забыли о подобающим любому ангелу безэмоциональности и спокойствию. Хотя, казалось, было бы из-за чего.        — Это разумно, — нехотя ответил Метатрон, уверенным движением заставляя Рафаила отодвинуться. — Небеса никого не должны наказывать за одно только существование. Даже Богиня лишь уничтожала выродков, но никто из них не осознавал себя… У них не было сознания.        Вспомнившая треклятого птицеящера Вельзевул хлопнула крыльями и, рассвирепев еще и от прямого упоминания Всевидящей, снова влезла в разговор ангелов:        — Речь не только о тех, кто не участвовал в восстании, — хлестко отчеканила она. — Мы заберем всех, кто не умер в сожженных вами городах. То есть, не умер бы.        — Слишком много восставших было лишь ранено, — неожиданно ответил Гавриил, поднимая голову. — Мы не отдадим вам этих мятежников. Никак. Они должны искупить вину.        — Мы можем забрать их сами, — угрожающе произнес Хастур и глухо кашлянул. — Мы найдем путь в эти города. Очистительный огонь — не святая вода.        — Вы согласитесь пожертвовать сотней-другой демонов? — переспросил Гавриил, уставившись на Вельзевул. Та ответила ему тяжелым взглядом.        — А хорошая мысль, — важно скривился Рафаил, тут же переходя на возвышенный тон. — Нам только на руку, если Преисподняя решит ослабить себя возней у ворот обреченных городов.        Послышался жуткий треск, пахнуло серой. Вельзевул обернулась — и увидела, как взбешенный Люцифер отбрасывает прямиком в ущелье отломанный подлокотник кресла (тот чудом не задел выстроившихся вокруг архангелов). Рафаил вздрогнул, опуская крылья, и явно огромным усилием заставил себя не отступить хотя бы на шаг.        — Это не будет… возня. Мы не пойдем напрямую, — гордо провозгласил Люцифер, выпрямившись. — Мы будем подтачивать крепостные стены, осквернять каждый кусок камня поблизости. Мы бросим туда все силы, и лучшие умы Ада станут выискивать ваши знаки, уничтожая один за другим… Так или иначе, мы заберем свое.        Метатрон устало вздохнул, нервно дернув плечами.        — Мы не можем отдать всех. Меня не устраивает формулировка, — он пригладил светлые волосы. — Вы называете своими полукровок, которые сейчас уже в Преисподней, но…        — Парень. Тот самый, что вел войско в городе Жрецов. Саф. Он тоже наш, его даже не ранило, вы его лишь связали, — Люцифер жутко улыбнулся. — Все зачинщики бунтов принадлежат Преисподней.        — Это слишком грубое обобщение, — развел руками Гавриил, нахмурившись. — Взбунтовавшиеся нелюди должны быть наказаны…        — А за наказания отвечает Преисподняя, разве ваша милостивая Маменька так не решила? — перебила его Вельзевул, опережая рассерженного Люцифера. — Вы ссылаете самых отъявленных мерзавцев к нам…        — А вы примете их с распростертыми руками, — не удержался Метатрон. Недовольство и холод звучали в его слова.        — Именно так, — прошелестела Вельзевул, омерзительно улыбаясь. — Но для виду помучаем, обещаю. Этим займутся лучшие… Верно, герцог?        Хастур гордо расправил занесенные снегом плечи и кивнул, не распространяясь по поводу грядущей встречи с проклятыми и осужденными.        — Уже умершие — ваши, но остальных я не могу… — устало возразил Метатрон.        — Тогда поделим ангелов. Они пали, верно? — Вельзевул прищурилась, шагая вперед. — Я бы забрала Тамиэля. Если после вашего пламени в его голове осталось хоть что-то, он все равно будет поумнее многих из вас.        — И его дочь, так? — огрызнулся Рафаил. — Слепую жрицу, что раскидывалась проклятиями? Да ни за что! Мы не уступим даже дьяволу…        — Осторожнее со словами, серафим, — во взгляде Люцифера полыхнуло пламя. Похоже, от мучительного развоплощения Рафаила отделяло теперь одно неосмотрительное слово. Хотя, признаться, Люцифер и без того демонстрировал чудеса терпения. — Не тебе тягаться с дьяволом. А той, что хоть что-то из себя представляет, среди вас нет. С небес за вами наблюдает, но даже носа не кажет. Не разозли свою мамашу, Рафаил.        Сухая поросль у самого края обрыва чудесным образом не без участия разозленного Люцифера) вспыхнула: морозный ветер понес над ущельем душистый дым. Архангелы — весь отряд — заметно напряглись.        — Они еще не пали, — игнорируя ругань, ответил Метатрон и за рукав оттащил Рафаила в сторону. — Приказа не было. К тому же…        — Мы можем взглянуть на крылья? — скептически хмыкнула Вельзевул, мысленно чертыхаясь. Даже упомянуть Инанну не получалось, а Рафаил прекрасно показал, что ангелы думают по поводу ее освобождения. — Ты уже упустил один ее приказ. Прочитал не до конца, или что… Так приведите сюда кого-нибудь. Архангелов тут собралось предостаточно. Метнулись бы до своего же пламени, вытащили кого и сюда приволокли. Разве вы так не собирались сделать?        — Или всех, или никого, — неожиданно решительно отчеканил Гавриил. — Никаких исключений. Ваша сторона не пожелала ждать.        — Так вы признаете, что вина всех заключенных в пламени одинакова? — Вельзевул под одобрительную улыбку Люцифера ухватилась за чужую мысль. — Тем более, мы отдаем вам все три сотни, поступайте как хотите, а нам взамен… Установим цену одного мятежника? Чему равен грех… Скажем, Сафа? Или Анака? Явно больше одного ангела. Грехи отцов, ваши правила, верно? С человечеством работает. Давайте приведем их полукровок и взвесим сердца или души. Точность — самое важное…        — Не юродствуй, — поучающе провозгласил Метатрон, но взгляд его подозрительно забегал. — Ты в этом не смыслишь. Все жрецы, кроме Сафа, сейчас в пылающих городах, их судьба определена. Всех их будет судить лично Богиня во время суда над другими грешниками в конце времен.        Интересно, кто постарался, чтобы Сафа не оставили гореть вместе со всеми? Рафаил наверняка выяснил… От того же Астарота, что этого парнишку приметил сам Люцифер, вот и решил устроить отдельную показательную казнь, к примеру. Хотя куда разумнее было бы сунуть его ко всем остальным, чтобы никто из демонов не смог помочь…        С другой стороны, окажись Саф и Анак в одном месте, кто знает, чем бы все обернулось. Разве не нашли бы эти двое выход? Насколько сильна их боль? Не сильнее ли их воля? Как велико их могущество?        Инанна и Анак в части чудес были слишком разными. Не зря они по разным городам разошлись. Может, сработались бы однажды, но не в таких условиях.        — Так объясни же мне, светлейший серафим, — прозвенела Вельзевул. — Объясни мне, почему мы второй час не можем определить участь ангелов и части полукровок, виновных в ее глазах? Чего вы боитесь?        — Мы на суде, а не на человеческом рынке, — сухо возвестил Метатрон и негромко продолжил: — Лишь один из ангелов виновен настолько, чтобы приблизиться к вашему греху, падшие.        — И что вы хотите за него? — вмешался Хастур, не удосужившись поинтересоваться именем.        — Это суд, а не базар! — Метатрон даже голос повысил от возмущения.        Вельзевул одобрительно кивнула Хастуру, смахнула с рукава пару снежинок и легко возразила:        — Тогда не стоило спорить в присутствии врага. Где ваше хваленое небесное единомыслие? Неужели Ее волю все понимают по-своему?        Ангелы переглянулись, но заговорил лишь Гавриил:        — Никто из рассердивших Мудрейшую и Всевидящую не пал. Стань кто-то демоном…        — И вы тут же отдали бы его нам, как и положено, — резко перебил его Люцифер, отчего-то покосившись на Астарота. — Лорд Вельзевул права. Вы приведете своего бунтовщика сюда. Прямо сейчас. Я тоже хочу взглянуть на его крылья. Вам я не верю. А потом поговорим о причитающимся нам полукровках.        Азазель. Его тоже должны судить сегодня. Что толку оттягивать этот момент? Небеса недовольны Азазелем по-особенному, он поднял на мятеж полукровок. Светлейший серафим, огромная сила… Замаскированная благими намерениями жажда власти. Конечно же, Люцифер был заинтересован. Но чего, по его мнению, заслуживает Азазель, поддержавший не его, а Богиню? Смерти от рук подобных? Вечно гореть среди других страдающих?        Метатрон нехотя кивнул и, не реагируя на недовольный шепот Рафаила, махнул рукой архангелам: трое из них тут же исчезли.        Инанна. Анак. Саф. Сколько полукровок получится вернуть? Люц буквально вцепился в Сафа, но остальные ему явно безразличны. И объяснять свою точку зрения нет времени, да и обстановка к тому не располагает        — Мы не можем вывести кого-либо из полукровок наружу, — признался наконец Метатрон, покосившись в сияющую бумажку с приказом. — Такой возможности изначально не предусмотрели. Путь для виновных порождений ангелов открыт лишь в одну сторону, покуда пламя не погаснет.        — Предусмотрительно, — Вельзевул склонила голову и ровно добавила: — Уверена, что это придумал не кто-то из вас. Такую хитрую западню стоило бы выдумать кому-то из демонов…        Вельзевул замолчала на полуслове. Конечно же.        Астарот.        Не зря они с Рафаилом затеяли всю эту пантомиму. Будто бы и не знают друг друга. Зато слова те же, и безумие одно на двоих. Как нужно желать причинить кому-то больше страданий, чтобы вот так открыто связаться с врагом?        — То есть вы заранее швырнули в ловушку, из которой нет пути назад, всех пойманных полукровок? — взревел Люцифер, хлопнув крыльями и не замечая, как трое ангелов уже вели под руки осунувшегося Азазеля. — О чем тогда мы рассуждаем? О до сих пор не падших ангелах? О единственном полукровке, что сейчас в вашей власти? Что за глупое представление вы здесь устроили?        Метатрон побледнел, однако с достоинством выпрямился.        — Наша встреча должна была стать судом, а не возможностью для Преисподней получить выгоду.        — Мне плевать, пернатый ты болтун, — выплюнул Люцифер. — Их оружейник горит, их пророчица горит, их колдуны горят, и моего слова мало. Суд затеяли? Официального подтверждения от Преисподней захотели, чтобы Маменьку успокоить? Ну уж нет, это была ваша воля. Саф попадет в Преисподнюю. Вот моя воля.        — Это исключено… — возмущенно начал Метатрон.        — Поблагодари великую бездну, что я не разрываю наше соглашение вообще, — прорычал Люцифер. — Это не условие, это лишь компенсация. Кто там еще? Ангелы? Плевать я на них хотел, на твоих ангелов. Пусть горят, пусть их судит Она или вы, поступайте как хотите. Мне плевать, кто будет их мучить. Каждый из них бесполезен. Но Азазель… Один из вашего Совета, да? Я решу его участь. Я и мои демоны.        Метатрон сдавленно булькнул и прикусил губу. Спорить с Люцифером никто не осмелился: по одному тону было понятно, насколько велико сожаление того о не созданном для встречи оружии.        — Мы не можем допустить, чтобы его участь противоречила Ее воле, — глухо заметил Гавриил, но Люцифер его услышал и с интересом перевел взгляд. — Процедуры не соблюдены, так что… Мы могли бы перенести это разбирательство.        Архангелы, ведущие Азазеля, грубо дернули того за руки, едва не разрывая балахон. На каменную площадку посыпались перья, но архангелы не придали этому большого значения, возвращаясь на свои места. Азазель — лишившись последней поддержки — рухнул на колени, опустив голову. Взъерошенные — и совершенно белые — крылья напоминали крылья больной птицы: измазанные чем-то сияюще-мерзким, местами облысевшие, с топорщащимися во все стороны перьями.        — Нет, — резко возразил внезапно переменившийся в лице Люцифер и, ударив кулаком о камень, поднял голову к Небесам. — Ну что? Ты подтвердишь мое право, или мне так и продолжать стучать твоих светлых идиотов по голове?        Кожа Люцифера — и без того багряно-фиолетовая — казалось, наливалась алым пламенем. Лишенные перьев крылья его взметнулись вверх, когти, зацепившие скалу, высекли искры.        — Но если Сатана здесь представляет верховную власть в аду, разве это не значит, что судьбу Азазеля должна решить и Всевидящая? — непонимающе спросил Гавриил, обеспокоенно поглядывая на Метатрона с Рафаилом. — Разве…       Оглушающий рев грома заставил Гавриила замолчать и сделать шаг назад. Прямо перед лицом Метатрона в скалу ударила молния, выбивая и вздыбливая верхний слой камня. Мелкая крошка из песка, непросохшей глины и многочисленных снежинок осыпала белоснежные ангельские ботинки, зато на камне появился сияющий праведным светом меч.        — И ваш вердикт? — обеспокоенно поинтересовался Рафаил, пытаясь заглянуть в засветившуюся записку в руках Метатрона.        — Уничтожение, — сухо возвестила Вельзевул и шагнула к Азазелю: рядом, преграждая путь, тотчас оказался один из архангелов, ударив сиянием по глазам. Праведная сволочь. — Что с ним? Он вообще понимает, что происходит?        Прежде, чем открывший было рот Гавриил успел ответить, Люцифер, скривив жутковатую рожу, заговорил сам, обращаясь к ангелам.        — Лорд Вельзевул слишком спешит, — зашипел он. — Огласи волю своей хозяйки, Метатрон.        — Серафима Азазеля велено лишить крыльев, — упавшим голосом произнес Метатрон, даже не заметив оскорбительно прозвучавшего «хозяйка». — После этого вы, демоны, сможете решить, как с ним поступить.        Вельзевул прикусила губу, отвернувшись.        Милостивая Богиня решила не останавливаться на одном только уничтожении. Решила позабавиться, унизить свое же дитя. Неужели попытка защитить полукровок (разве в конечном итоге бунт не был отчаянным желанием привлечь внимание, отомстить за обреченных на страдания полулюдей?) требовала такой жестокой расправы?        Уж лучше бы им предложили сразу сжечь Азазеля в адском пламени. Ничего эстетичного и изящного, только несколько мгновений боли — и конец. Навечно.        Какая часть силы заключена в крыльях ангела? Сколько могущества уже растерял Азазель, пребывая в заключении на Небесах? Что с ним, в действительности, происходит? Горе… Глубокое и отчаянное горе, которое, похоже, недоступно ни одному из ангелов. А оплакивает Азазель сына или всех остальных — кто же ведает.        — Гавриил, возьми меч, — глухо произнес Метатрон, не замечая, с каким отвращением Рафаил косится на оружие. — Ты — архангел Господень, Ее карающая длань. Города уже разрушены во славу Ее, и теперь осталось…        Вельзевул перевела полный презрения взгляд на Гавриила — и замерла. Впервые в жизни она видела на этом лице такую мертвенную бледность.        -…разобраться с последним из отступников, как приказала нам Мудрая и Милостивая, — упавшим голосом закончил Метатрон.        Расправив плечи, Гавриил кивнул и безумно медленно забрал меч. Провел пальцами по лезвию, будто напитываясь той благодатью, что сквозила от лезвия, внимательно взглянул на знаки, вырезанные на рукояти…        — В приказе определен палач? — с отвращением бросила Вельзевул, завороженно глядя на блеск металла.        Метатрон промолчал, сворачивая записку. Люцифер с интересом прищурился.        — Серафим Азазель, — Гавриил прикрыл глаза, но голос его не дрожал. — у тебя последний шанс раскаяться и заслужить прощение Милостивой…        Надо же. Инициатива от архангела. В приказе и этого не было. Но имя палача тоже не было названо, так с чего бы…        — Не медли, — Азазель поднял голову, демонстрируя всем темные круги под глазами и запавшие щеки. — Я не считаю себя хоть немного виноватым. Она жестокая и бессердечная. Ей плевать на своих детей. Руби уже, архангел.        Астарот тихо хмыкнул и, зашелестев намокшим от снега балахоном, поднялся на ноги. Заметно прищурившись, он до крови закусил губу и неторопливо подошел к Люциферу: тот не произнес ни слова. Хастур заметно поморщился, наблюдая за мечом в руках Гавриила: казалось, вовсе ушел в себя, совсем погрузившись в воспоминания. Метатрон заложил руки за спину, все еще продолжая держать сияющий клочок бумаги с приказом всевидящей. Рафаил лишь с презрением смотрел на поникшие крылья Азазеля и тоже шагнул ближе, точно боясь пропустить хотя бы одно мгновение в грядущем наказании.        — Тебе дан был шанс спастись, но ты отверг его, — фиолетовые глаза Гавриила казались на удивление пустыми и безжизненными, — в присутствии свидетелей, друзей и врагов, Небес и Преисподней. Ты предал нашу Милостивую Мать, преступил Ее законы, забыл об истинном своем предназначении. Ты осужден по воле Ее. Архангелы…        Повинуясь приказу своего начальника, те решительно двинулись вперед, перехватывая и фиксируя каждое из шести крыльев приговоренного. Азазель прикусил губу — но глаз не закрыл, продолжая смотреть на Гавриила. Возражать он не стал, хотя и смирения во взгляде не читалось. Ледяной ветер растрепал волосы Азазеля. Снег, то и дело падающий на щеки, превращался в крохотные капли.        Снова хлопнув белыми крыльями, Гавриил гордо поднял подбородок и перехватил меч поудобнее. Вельзевул невольно вспомнила о другом оружии — том самом, что выковал Анак, и что однажды помогло ей разобраться с Абаддоном. Чертовым шакалом Астарота, который пытался обратить ее в ничто, воспользовавшись святой водой. Чужие слова — такие далекие, прозвучавшие точно тысячелетия назад, — снова возникли в сознании.        Он пытался убедить меня уничтожить своих детей. Передал святую воду вашим демонам. Уверен, что так вы сами себе принесете больше вреда.        Астарот едва ли не облизывался от восторга, то и дело одаривая Люцифера преданным взглядом. И без того безумное его лицо жутко перекосило, наскоро склеенные куски эфирной энергии опасно натянулись… Столько эмоций, что плохо восстановленное тело может разрушиться. Какая удобная была бы случайность…        Вельзевул ненадолго прикрыла глаза, освобождая сознание от всего лишнего. Суд давно превратился в глупый фарс, но Милостивая Богиня, приказывающая отрубить крылья прогневившему Ее ангелу… Черт побери, это уже было.        На лице Гавриила не отразилось ни единой эмоции: ни смятения, ни радости, ни печали. Он просто поднял небесный клинок в воздух — и лезвие вспыхнуло ярчайшим огнем.        Зато от казавшегося опустошенным Азазеля неожиданно повеяло чем-то совершенно чарующим. Свежесть, разбивающая мерзкий запах подкисшей благодати. Пряный и теплый аромат чего-то безумно родного… Вельзевул даже не пыталась поднять новые барьеры, на мгновение позволяя себе насладиться этими ощущениями, пусть и чужими.        Неповиновение и гордость.