Чтобы меня не открыли, не разоблачили, не разворошили

       — Лорд Вельзевул, и еще, — Илуэль говорил почти шепотом, но Вельзевул сейчас даже шелест бумаги казался громоподобным, не то что разговоры. Почти тридцать дней непрекращающегося шума. Великая бездна, какое счастье, что вопли полукровок звучат где-то далеко, надежно скрытые проклятыми стенами. Еще и их молитв и воззваний Вельзевул бы не вынесла. — Каин снова просит встречи.        Каждый звук, что окружал Вельзевул в реальности: болтовня случайного демона, лай адских псов, грохот железных засовов в клетках, тихое мурлыканье привычно-беззаботной Лилит, постоянное ворчание Асмодея, — усиливался, становясь невыносимо громким даже для демона с его истинным слухом. А всему виной — непрекращающиеся призывы проклятого семейства, Каина и всех его отродий. Постоянный гомон, вынуждающий что-то в голове делать громче саму реальность. Город Енох не был разрушен, знания полукровок остались — и пусть у людей не было того же могущества и мастерства, оказалось, причинить массу неудобств они способны даже управляющему Преисподней.        Нет, не так. Матери Богов и Заступнице. Точно в насмешку.        Конечно, Вельзевул старалась без необходимости на поверхность не выбираться: продлять собственные мучения не хотелось совершенно. Это здесь, в аду, из-за выходки Богини (или Ее игры… И то, и другое одинаково непочтительно) со временем, день был равен одному привычному дню. Зато на поверхности — для людей и всех, кто пожелает выбраться из уютной норы, — этот же день вмещал в себя целое десятилетие. И никакой ночи: только застывшее на небосводе солнце, хоть глаза выкалывай, если тьмы захотелось. Точно приклеили его туда, что ли. Неподвижное и испепеляющее.        Никакого движения. Никаких изменений. Ну… Перемены, конечно, были, но развития не было. Мир смертных (очевидной насмешкой Богини лишенный возможности умирать) окончательно сошел с ума. Его жители свихнулись, и реальность лишь отзывалась на новый порядок вещей.        Если человек и умел что-то в совершенстве, так это быть источником неприятностей для всех вокруг, для самого себя, таких же людей, для ангелов или демонов. Даже мятеж-то начался с него (или в значительной мере из-за него). Тысячу лет пребывания демонов внизу — под землей и на поверхности — все происходившее крутилось вокруг человека. И вот теперь снова грядет какая-то малообъяснимая чепуха с выяснением взаимоотношений между Всеведающей и человеческим родом.        Дьявол свидетель, как же Вельзевул все это ненавидела. До финальной битвы ждать еще пять тысяч лет, и оставалось надеяться, что новых игр со временем Богиня не затеет. Эта «пора испытаний» очень скоро закончится. Как ни крути, а сырость и мрак Преисподней здорово давили. Замкнутое пространство, повторяющиеся проблемы демонов и невозможность сменить обстановку превращали Вельзевул в особенно раздражительное существо. Характер ее портился настолько, что даже Молох с Велиалом благоразумно предпочитали держаться подальше, при этом идеально выполняя собственную работу.        Хоть какой-то плюс во всей этой ситуации: сторонники ее врага не пытаются все испортить. Жаль, что это ничерта не успокаивало.        Даже на самых глубоких уровнях Преисподней, даже на берегу проклятого озера от людей было не спрятаться. В голове постоянно стоял невообразимый шум: из многочисленных молитв, в которых и слова-то чаще всего разобрать не получалось.        Что им всем нужно? Они хотят, чтобы она лично рассказала о произошедшем с полукровками? Им мало демонов, которых она к ним послала? Обнаглевшие, мерзкие существа. Когда они наконец все дружно передохнут, Вельзевул лично позаботится об их мучениях. Прикажет залить в горло раскаленный металл, чтобы молчали. А все крики, что когда-либо звучали над землей, будут раз за разом повторяться в их сознании…        Пара сотен лет — и то безумное нечто, что от них останется, навряд ли сможет раскаяться и попасть на Небеса. Толкового демона из свихнувшихся не получится, но сметающие все на своем пути выродки точно напугают ангелов в последние дни.        Еще пять тысяч лет — и весь этот бессмысленный кошмар закончится.        Илуэль почесал нос, и Вельзевул скривилась от нового шума, набатом разносившегося по сознанию. Люцифер свидетель, еще немного, и она сама поднимется наверх, забыв о перемирии с Небесами, и лично поотрывает людям все, что позволяет им до нее докричаться. Убить нельзя, но покалечить точно получится.        — Иди к ним сам, — устало буркнула Вельзевул, потирая глаза. — Или пошли к ним Шеду. Найди его, пусть переместится и успокоит своих…        — Лорд Вельзевул, прошу меня простить, но это… — посмевший перебить ее Илуэль нервно переступил с ноги на ногу: по залысинам скользнули блики от адского пламени. — Мы не можем. То есть можем, но последствия вы не одобрите. Вы сами хотели не привлекать Ее внимание к перебравшимся на другие земли созданиями.        Вот же дьявол. Сама же предложила не давать собакоголовым и тем немногим полукровкам, что с ними путешествуют, перемещаться через переходы Преисподней. Даже с чудесами их ограничила. Навряд ли это поможет, но…        Есть ли шанс, что Небеса о них просто забудут? Было бы здорово. Кажется, ангелы в своих записях запутались еще сильнее, чем демоны. Хотя, быть может, они их просто не читают. Кого назначили ответственным за собакоголовых и переселенцев? А кто его знает, приказ получен и благополучно забыт за куда более важными развлече… Занятиями. Конечно же, никто из ангелов не развлекался в проклятых городах полукровок, только исполнял свой долг. И люди там тоже не развлекались, только претворяли Ее волю…        Омерзительно. Неужели Небеса не могли как-то по-другому попытаться доказать и показать Ее Величие, кроме как разрушениями стольких… И ладно бы хоть взамен чего построили. Но нет же: только пустыня с выжженными черными пятнами да вечный костер с пламенем до небес.        Дьявол с ней, с пролитой кровью. Война, сражения, битвы — в этом ангельская сущность, да и демоническая тоже. Но… Сеять лишь разрушения, не создавая и не обновляя? Так должно быть? Это и есть новая политика Небес? В какой момент Проект настолько изменился?        Даже Преисподняя строилась. Пусть цели были демоническими, никто здесь не уничтожал ради самого уничтожения. Ну… Почти никто. Чаще всего. Но им-то, можно сказать, положено так себя вести! Хаос и тьма, обломки мира, на котором будет воздвигнут новый…        — Да, помню, — недовольно поморщилась Вельзевул. — Тогда тем более иди сам. Займи их чем. Отвлеки. Я пойду на поверхность и не хочу выслушивать их истерические крики в своей голове.        — Каин настаивает, поймите… — снова полушепотом произнес Илуэль, пробуждая у Вельзевул желание его ударить. К чему вообще трепаться? Неужели сложно сказать по делу? Да и какого дьявола, Вельзевул и сама прекрасно знала все тревоги Каина.        — Скажешь ему, что я уже иду разбираться. Сделаю все, что смогу, — сухо отчеканила Вельзевул, поднимая уже третий барьер: гомон человеческих заговоров стал тише. — Меня тоже не устраивает, что души не поступают к нам. Страдать — особенно так — людям следует у нас, а не на поверхности. Особенно праведникам.        Илуэль торопливо кивнул, а Вельзевул уставилась на застывшего у входа часового, размышляя о собственных словах.        Праведники. Инанна может собой гордиться. И будет, когда они ей об этом расскажут. Они найдут способ ее вызволить, и она еще насладится всеми мучениями, что праведники обеспечили сами себе… Их, пожалуй, праведниками теперь и Богиня-то не назовет. Потомки Адама — вот и все имена, которых они достойны.        — Еще кое-что, — Вельзевул тряхнула головой и поправила на груди перекрещенные булавки, увенчанные коронами: вторую Люцифер пожаловал ей за унижение Рафаила. — Как вернешься, найди для меня Дагон. У меня будет несколько распоряжений.        Мир может безумствовать сколько угодно: в Преисподней свои порядки, которые нарушать не следует. На демонических заботах люди и их наказания не всегда отражаются. Человек — только один из интересующих Преисподнюю элементов. Просто именно сейчас он стал особенно важным.        — Я все сделаю, мой Лорд, — торопливо кивнул Илуэль. — Я постараюсь вызнать, затевают ли что-то Небеса.        — Они всегда что-то затевают, — поморщилась Вельзевул и кивнула часовому. Если не абсолютный дурак, то поймет: ему только что разрешили поболтать с ангелами снаружи. Неофициальные каналы — а все взаимодействие только по приказу, под угрозой пары сотен лет в лапах Хастура. Рациональный подход для Преисподней, где каждый второй думает, как бы ему предать каждого третьего.        Хастур. Дьявол, храни этого герцога. Никаких интриг, только работа на износ. Отдавать делу всего себя. Работай так хоть третья часть демонов, можно было бы забыть о перемирии и в открытую пакостить ангелам, не опасаясь последствий. Сократить численность небесного воинства насильственными методами, так сказать. Нет, не уничтожать: для этого будут времена последней битвы. Лишь вывести из строя многих пернатых.        Когда-то все затевалось, чтобы их братья были в безопасности. Чтобы проклятое пламя им больше не угрожало. Но теперь — даже тысячелетие спустя Вельзевул не могла смириться с этой мыслью до конца, пусть и не признавалась, — ангелы больше не были братьями тем, кто оказался в Преисподней.        И кто в этом виноват, если быть честными?        Вельзевул тряхнула головой: волосы прилипли к вспотевшему лбу, зато мухи довольно зажужжали, разлетаясь вокруг чернеющим облаком. Занятно, но этот звук не причинял неудобств, скорее наоборот: успокаивал, заглушая царапающие по сознанию человеческие эмоции и невозможную настойчивость.        Пошло все к черту. Будет апокалипсис — там и решат, кто прав, а кто нет.        У Вельзевул и без этих размышлений полно работы. Неприятные слухи о странных существах, разгуливающих по земле, давно уже будоражили Преисподнюю. По человеческим меркам давно: ад же полнился этими разговорами от силы неделю.        Быстро миновав главный вход в Преисподнюю, Вельзевул переместилась к самому краю древних земель. Одним из первых заселили это место потомки Адама, так кичившиеся своей праведностью. Следуя указаниям и наставлениям ангелов, понастроили здесь хижин, разводили скот и выращивали растения. Молились, благодаря Всеведающую за каждый день под солнцем…        Что ж, Она молитвы точно услышала. И, как всегда, поняла совершенно неправильно.        Уже почти сорок дней застывшее в зените солнце беспрестанно озаряло эти земли. То нещадно жарило, сжигая и высушивая каждый стебель, обмазывая землю багряными отблесками, то царапало тусклым и безжизненным светом, не приносящим и доли тепла, погружая все вокруг в буро-серые оттенки. Не свечение — лишь переливы, из крайности в крайность. Никакой надежды. Никакой веры в лучшее. Богиня испытывала их — и испытывала до невозможного жестоко.        Тот ужас, что разгуливал теперь по земле, был, конечно, творением рук человеческих — и рук праведных, чего уж скрывать. Но разве был бы он ужасом, укажи Богиня путь более внятно?        Жестокость — даже не в невозможности умереть. Смерть не принесла бы им истинного избавления, лишь изменила бы их мучения. Куда хуже было знать, что никто наверху не реагирует на их молитвы. Они прогневили Ее? Быть может. Разве сказала она им об этом? Разве предупредила? Разве Она или Ее воинство соизволило снизойти до человеческого разума и объяснить, что следует делать людям, чтобы спастись? Праведные деяния?        Люди поняли это совершенно по-своему.        Пытаясь доказать Всеведающей, насколько они преданы Ее слову, они не остановились, когда помогли уничтожить проклятые города. Они подняли мечи, обнажили клинки — и отправились воевать с порождениями Каина. Проклятой кровью, которую они обвиняли во всех человеческих бедах. Сколько обезображенных и изуродованных людей оставалось в поселениях стараниями мнивших себя праведниками? Разве остановило их то, что мечи не уничтожают скверну, а лишь отмечают ее гниющими ранами?        Но войны с проклятыми им оказалось мало. О, проклятие Инанны воистину зародило в их сознаниях нечто отвратительное. Праведники — разве не были они такими еще несколько великих дней назад — двинулись с ножами и кинжалами друг на друга, на собственные семьи. Множились их подозрения в том, что кто-то из своих оступился, допустил непростительную ошибку, и теперь весь род людской за это расплачивается. Множились подозрения — и превращали людей в полных слепой ярости и ненависти безумцев.        Они калечили и ранили друг друга, но не иначе как необъяснимой и непостижимой волей Богини все человеческие раны от оружия со временем затягивались, оставляя лишь чернеющие нарывы. Грешники не умирали. Солнце не двигалось. Дни тянулись бесконечно долго, новые поколения рождались и взрослели, но ничего не менялось.        Каждый мало-мальски соображающий из живущих ощущал наполнивший воздух гнев Богини. И никто точно не знал, что с этим делать. Вместо того, чтобы укрепиться в вере, люди — слабые, жалкие люди — отчаивались.        Злоба и ненависть наполняла их сердца. Не замечая собственных грехов, они нашли тех, кого можно было обвинить во всем. Порождения Каина. Порченную кровь.        Изнемогая от жары, боли и страха, они проклинали себе подобных. Вслух и про себя, на словах и в песнях. Молили Ее наказать грешников. Умоляли — искренне и отчаянно. Помышляли о том, каким жестоким и суровым должно быть наказание. Так кто виновен в том, что человеческие молитвы воплотились в реальность?        Улицы и переулки поселений теперь опустели. Здесь, на краю древних земель — как и в десятках других подобных мест — невозможно было увидеть человека, хоть сколько-нибудь похожего на живого. Сгустки разлагающейся крови, роящиеся повсюду мухи и гнилостный смрад — вот все, чем одаривали эти поселения случайного гостя. Безумно редкого гостя: никому и в голову бы не пришло сунуться в эти места по собственной воле.        Выдранные с корнем сухие травы тихо шелестели: в огородах не оставалось больше ничего — некому было возделывать землю. Немногочисленный урожай съела налетевшая — без всякого участия Велиала — саранча. Домашний скот — кто мог и не оставался на привязи, когда их хозяева лишились последних сил — ушел прочь, чтобы сгинуть в бесплодной пустыне от голода или оказаться растерзанными диким зверьем. Другие же… Так и остались в загонах. Теперь лишь птицы клевали их кости, а тусклое солнце грело остатки зеленоватой разложившейся плоти.        Затхлые ручьи и колодцы — помнится, в проклятых городах были фонтаны с чистейшей ледяной водой, пока праведники их не разрушили, — не смогли бы напоить и песчаную лисицу, не то что человека. Покосившиеся, пропахшие едким потом и болезнью дома давно не оберегали хозяев, впуская и невозможный жар, и нестерпимый холод. Разве что дикое зверье не пыталось забраться внутрь — и то, судя по всему, опасаясь неестественного смрада.        Даже падальщики не горели желанием попасть сюда. Даже демоны обходили это место стороной. Даже Вельзевул, привыкшая к чужим страданиям в Преисподней, поморщилась и развернула четвертый барьер, чтобы приглушить ощущения.        — Мы не ждали вас, — хриплый, но почти радушный голос донесся откуда-то со стороны, заставляя Вельзевул обернуться. — Герцог… Уже Лорд. Не думал, что доведется встретиться.        Не ангел и не демон. Даже не полукровка: существо необъяснимой природы, облаченное в черное. Худощавое, иссушенное почти до скелета тело — человеческое ли? Похоже оно на служебные материальные тела, или даже здесь есть какое-то отличие? Как бы то ни было, точно не человек: даже отмеченный лично Богиней не протянул в этом месте долго без очевидных последствий. Этот же… Весь он был темным, подобно цветам извечной бездны. Демоническое зрение позволяло разглядеть то истинное свечение, что проливала на землю эта сущность. И свечение это было черным.        — Я нечастый гость в таких… поселениях, — отозвалась Вельзевул, обводя рукой покосившиеся дома. — Но работа вынуждает.        — Как и всех нас, — понимающе кивнул Черный, выпрямился и заложил руку за спину. — Нам нечасто доводилось поработать одним. Владыка всегда с нами.        Вельзевул — скорее из вежливости, чем из любопытства — приподняла бровь, и Черный улыбнулся: скулы его еще сильнее заострились.        — Он говорил о вас. Смерть, — неспешно добавил он и приглашающе указал на покрытую песком и пылью тропинку: вымостивших ее камней было почти не разглядеть. — Нас призвали сами люди, и мы здесь… Пируем. Если Голод может пировать.        — Мы? — Вельзевул нахмурилась, не замечая, как обрадованные чем-то мухи разлетелись по округе, и двинулась вперед.        — Наша компания. Я. Война неплохо провела время, когда праведники подняли мечи друг на друга. Сейчас она где-то на севере, — неторопливо шагал рядом Черный. — И они. Мор со своим подмастерьем.        Он указал куда-то между домами: там, озаренные блеклыми лучами солнца, стояли двое. Один пониже, другой повыше, и они несли в мир серебристое свечение. Слабый жаркий ветер трепал их волосы: абсолютно белые, точно лишенные света. На голове у одного из них виднелась призрачная корона.        — Это многое объясняет, — негромко произнесла Вельзевул, глядя по сторонам. — Не думаю, что люди способны сами провернуть такое со своими.        Взгляд ее скользнул к одной из оград: там, в слабой тени, лежал человек. Вернее, то, что когда-то было человеком. Возможно, куда правильнее назвать это еще не умершим телом: слабые проблески сознания, дыхание… Только разум, казалось, задремал. Не будь это так, пожалуй, и оставайся у него силы, человек — пусть будет человек — беспрестанно стонал бы от боли.        Запах гниющей плоти, так привлекающий мух, казалось, с каждым мгновением лишь становился сильнее. Кровь — темная и свернувшаяся, черная и высохшая, алая и свежая — была повсюду: на одежде, на земле, на деревянном пороге, ведущем в дом. Да и сам человек, казалось, покрыт пятнами всех возможных для крови оттенков. На иссушенной коже — многочисленные пятна, будто огромные багрово-фиолетовые синяки, свежие красноватые отметины. И лицо… Полуприкрытые глаза, алые из-за лопнувших сосудов.        Мужчина? Женщина? Кто разберет, болезнь исказила черты: отстающая от костей плоть никого не красит. Ясно только, что не ребенок, а взрослый.        В другое время этот человек давно бы умер. Но… Богине виднее, как поступать со своими творениями? К чему милосердная смерть, если страдания очищают душу.        Вот только что станет со слабой человеческой душой после такой боли? Что останется? Не получится ли вычистить душу под корень?        Заметив странное движение, Вельзевул присмотрелась внимательнее: с порога свисала рука, остального тела не было видно. Такая же, изъеденная болезнью. Исхудавшие пальцы царапали дерево.        — Люди способны породить удивительное, сами того не подозревая, — снова оскалился Черный. — Здесь становится пусто. Нашей компании пора уходить. Владыка поработает здесь позже.        — Вы забрали все? — равнодушно спросила Вельзевул, задумываясь, сколько еще живых трупов можно найти в этом поселении. Судя по ощущениям — да и по запаху — не меньше сотни. — Они так и будут гнить здесь?        — Покуда Сверху не поступят инструкции, позволяющие забрать их души, — Черный заметно помрачнел.        — Они должны быть мертвы, верно? — удивленно переспросила Вельзевул. — Смерть… Ваш Владыка недоволен?        — Он считает это неправильным, — пожал плечами Черный и пошевелил пальцами. — Они страдают сверх меры. Кажется, часть из них давно не чувствует голода или боли, только желают, чтобы все завершилось. Даже для нас здесь нет ничего достойного.        — И долго это будет продолжаться? — Вельзевул с отвращением посмотрела вокруг.        — Еще два дня, — после паузы ответил Черный: точно решал, что именно следует рассказать. — У нас дела и в других местах. Тренировка… Какая работа привела сюда вас?        — Души не поступают в Преисподнюю, хотя должны… Мои демоны видели вашу работу, — Вельзевул нарочито-почтительно склонила голову. — Мы полагали, что кто-то мог нарушить порядок вещей… Оказалось, этот кто-то все тот же.        Черный снова кивнул:        — Вы чего-то хотели, так?        — Проклятый город Енох, — не стала ходить вокруг да около Вельзевул. Эта компания ей абсолютно не нравилась: все они были чужими. Ощущались иначе, пахли иначе, даже выглядели по-особому… Одно дело — общая работа, и другое — болтовня по душам за пределами обязанностей. — Вы не должны заходить за его стены.        Черный задумался, уставившись туда, где два серебристых существа негромко о чем-то беседовали. Тот, что выше, неожиданно поднял перед собой руку — и в следующий момент сжал изящно изогнутый лук из полированного дерева. Стрелы — вернее, одна призрачная стрела — возникла в его пальцах сама собой.        Тряхнув белоснежными волосами, Серебристый обвел поселение тяжелым взглядом, натянул тетиву — и пустил стрелу в воздух. Та растаяла в небе, осыпав поселение лиловыми искрами. По воздуху полетел какой-то надрывный звон.        — Четыре. Север тоже освящен, — негромко буркнул Черный и хлопнул в ладоши. — Вот и все, наша работа здесь закончена.        Вельзевул и не подумала переспросить: ее прекрасно поняли, просто тянули время.        — Енох… Этот город все равно будет разрушен, вы же знаете? Вердикт вынесен, — Черный пожал плечами и, не дождавшись никакой реакции, продолжил: — Думаю, это не окажется большой проблемой. То, что вы говорите о городе… Его основатели подарили Войне меч. О да. Мы не войдем в этот город. Я даже пообещаю.        Вельзевул благодарно кивнула и, не желая отвлекать существ от работы, двинулась прочь.        Смерть недоволен: конечно, сколько работы отложено по невнятным причинам. Через два дня время снова вернется к привычному. Пора испытаний человеческих подходит к концу. Даже решение — должно быть, без деталей, уже принято…        Насыщенный разговор. Ее здесь точно ждали.        Город Енох будет разрушен. Вердикт вынесен, что бы это могло…        Давнее, полузабытое в суматохе пророчество Инанны возникло в сознании. Вельзевул громко выругалась.        Всего несколько мгновений спустя она вихрем ворвалась в Преисподнюю и едва не налетела на дожидавшуюся ее Дагон. Одна-единственная мысль занимала все ее существо. Остальное казалось совершенно неважным. Новые темницы и клетки Хастур с Лигуром и без ее слова подготовят.        — Найди мне Кроли, — с ходу заявила Вельзевул, стискивая кости на поясе. Дагон лишь округлила глаза, но кивнула, давая понять, что слушает и оспаривать приказы не собирается. — Найди его, и прикажи следить за человеком по имени Ной. Он из Адамова рода. Скажи, что мы ждем подробнейших отчетов. И… Пусть не привлекает внимание попытками искусить его или его семью.