Ici avec moi

Самым похожим на круассан, что Польнарефф мог найти на поезде, было что-то вроде пончика. После закидывания в себя трёх штук его желудок всё ещё бурчал, так что француз решил, что их не было достаточно, и в отчаянии сел за тосты с джемом и более сытные рыбные котлеты с лапшой. — Рыба на завтрак… — проворчал он сам себе, тыкая в тарелку палочками и нюхая её содержимое с видимым омерзением, — Répugnant (Отвратительно)… Но еда сделала своё дело, и скоро он почувствовал сонливость. После того, как его тарелку унесли, он немного опустился в своём сидении, устраиваясь подремать. Сидящий напротив него Абдул тихо усмехнулся, и он пнул его под столом, улыбаясь в ответ. Ему было радостно от этого небольшого поворота в их отношениях с египтянином. По крайней мере, он воспринял это как шанс. Забавно, ещё меньше недели назад они пытались убить друг друга. Он положил голову на подголовник и закрыл глаза. -- В итоге, сон не принёс ему никакого облегчения. Поврежденная через некоторое время осанка оставила его с больной шеей и затёкшей спиной, и он кряхтел, разминаясь. Было чуть позже полудня, и подавали обед — снова лапша; Польнарефф был уверен, что к концу их путешествия на север его будет тошнить от неё. Но с ней шла говядина вместо рыбы, и это уже было каким-то прогрессом. Он никогда не был особым фанатом морепродуктов, будучи выросшим в часе езды на северо-запад от Парижа, далеко от берега Английского канала. Иногда он ловил сома в Сене, которого мать затем пыталась приготовить, но сам он был больше по курице или козлятине. — После ужина перейдём в спальный вагон. Там у нас два купе по четыре места в каждом. — произнёс Джозеф, постукивая вилкой по своей тарелке. Он ненавидел есть палочками. Польнарефф был удивлён, что люди из столового персонала вообще смогли найти вилку. — Мы с Джотаро можем поехать в одном купе. — сказал Какёин, улыбаясь. Джозеф закатил глаза. Его внук ухмыльнулся. — А старики — отдельно. — Я всего на пять лет старше тебя, petite sac à merde (маленький говнюк). — уязвлённо рыкнул Польнарефф. Джотаро промычал неубеждённое «хм» в ответ и снова уставился в окно на мелькающие мимо деревеньки. -- Его спина всё ещё болела, пока они направлялись в спальный вагон после ужина. Он снова устал — долгие часы разглядывания видов из окна вместе с мягким покачиванием поезда утомили его. Он надеялся, что среди остальных пассажиров не было друзей ДИО. Джозеф забыл свои игральные карты в сингапурском отеле, так что им пришлось прибегнуть к другим играм для развлечения. Старикан научил иностранцев игре в виселицу — Польнарефф обвинял его в жульничестве, поскольку тот писал самые замудрённые английские слова, которые мог вспомнить. — Геп… гепатик-ко-хо-ланг…иохоле-цистенто..... жэрзотомия? — постепенно затих Польнарефф, щурясь на бумагу, а затем на Джозефа, пытающегося подавить смешок, — Это вообще не слово, мудила, ты всё выдумываешь! — Вообще-то, — встрял Абдул, — это такая хирургическая операция… — Traître (Предатель), — зашипел Польнарефф, перебивая его. Он надулся, скрестил руки на груди и отвернулся, отказываясь играть дальше. Кровати были маловаты для широкоплечих путешественников, но всё равно было хорошо принять горизонтальное положение на чём-то мягком, в отличие от жёстких сидений вагона-ресторана. Было всего лишь около семи, так что Польнарефф откопал из сумки потрёпанную копию «Путешествия к центру Земли» с погнутыми уголками и устроился поудобнее на своей полке — нижней — пока Абдул и Джозеф обсуждали новую спиритическую фотографию. Он много раз читал эту книгу с самого детства, и она почти всегда сопровождала его в путешествиях в поисках Джей Гайла. И, хоть он и знал её уже вдоль и поперёк, она всегда помогала ему убежать ненадолго от какого бы то ни было стресса. Она была словно старый друг. Фото его сестры выскользнуло из страниц, стоило ему открыть книгу, поэтому он положил ее в раскрытом виде себе на грудь, рассматривая его. Он держал его как закладку, но даже когда не брал с собой Жюля Верна, всегда удостоверялся, что фото было при нём. Полароидная фотография слегка выцвела от постоянного нахождения на свету, но черты лица его сестры всё еще были чёткими. Здесь не совсем был передан её дух — большинство фотографий, где она смеялась и танцевала, потерялись с годами, и Польнарефф очень жалел об этом — но её красота сохранилась замечательно. В её льдисто-голубых глазах таилась печаль; иногда на неё находило такое настроение от воспоминаний об умершей матери, и это фото, скорее всего, было сделано в один из таких дней. Его пальцы прошлись по очертаниям мягких кудрей её волос, и он поджал губы, почувствовав укол в глазах. «Tu me manques, Sherry. Toujours.» Я скучаю, Шерри. Постоянно. Он вздохнул, осторожно положил фотографию среди последних страниц и продолжил чтение с того момента, где остановился. -- «Jean? Où est maman?» Где мама? Ему снова было четырнадцать, и он вновь был дохликом с перепадами настроения. Серебристые волосы лежали бардаком на голове, а заячьи зубы только начали пробиваться. Сестра смотрела на него снизу вверх — сама невинность в жёлтом платьице. Её тёмные бровки были сжаты в конфузе. Больница вокруг них была слишком белой. Воздух — слишком чистым. Писк электронных приборов и чужое бормотание — слишком громкими. Он прижимался к стене возле палаты номер восемь, пытаясь выровнять сбитое дыхание и проглотить нарастающую панику внутри себя. «Grand frère?» Братик? Он быстро заморгал перед тем, как взглянуть на неё. Он не хотел, чтобы ей было страшно. «Sherry… euh… maman, elle est…» Мама, она… Она надула губки — детская нетерпеливость брала над ней верх. «Où est-elle? Je veux la voir!» Где она? Я хочу её видеть! Он пытался сформулировать слова, придумать что-то, что сохранило бы её в безопасности от происходящего за дверью рядом, но прежде, чем он смог, она протолкнулась внутрь. «Sherry, non—!» Он попытался схватить её за руку, чтобы ручка двери не повернулась, но было поздно. Шерри вбежала внутрь, к кровати, ставшей домом для их матери в последние три недели — слишком большой, простецкой для неё кушетки. Он бросился следом, надеясь закрыть глаза сестре рукой прежде, чем она успеет рассмотреть что-либо — надеясь защитить её от того, что стало с их матерью. Но она добежала до кровати, и хрупкая оболочка под покрывалом заставила её отшатнуться, и— Раздалось хихиканье, длинная сероватая рука с острыми ногтями вылезла из-под кровати и схватила девочку за ногу, дёрнув к себе; та упала на спину и закричала, но— Она всхлипывала, пока её тянули под кровать, из-под его взора, её крики о помощи утихали, но он не мог пошевелиться, и— Его собственное запястье схватила копия той руки, что утащила его сестру, клон этой руки, правой руки— «Ш-Шерри—!» Польнарефф ударился головой об верхнюю полку, подскочив на месте, и резко вдохнул от боли. — Жан? Ты в порядке? Сквозь туман ужаса, полудрёму и стучащую в голове кровь он услышал басистый мужской голос, но проигнорировал его, шарясь руками вокруг себя. Где же она, ему надо её найти… — Жан. И вот она, прямо перед ним. Он выхватил книгу из воздуха и прижал её к своей вздымающейся груди, пытаясь восстановить дыхание. Он поднял яростный взгляд, только чтобы обнаружить Абдула, окруженного золотистым светом от лампы позади. Он был без плаща, а распущенные волосы падали ему на плечи свободными кудрями. Его лицо было омрачено беспокойством. Он был безупречен. Абдул снова заговорил, и, казалось, его слова отдавались у Польнареффа в рёбрах. — Всё хорошо? Он сглотнул и прижал книгу — фотографию — к себе ещё ближе. — Д-да, я… Шерри была— он её— — Тшш, расслабься… — египтянин, почуяв вновь обострившуюся тревогу, мягко опустил его за плечо. Польнарефф сел глубже на кровати, вновь соединяясь с этим странным теплом от его ладони, и его дыхание постепенно замедлилось. — Merci. — прошептал он, чувствуя, как прежняя дремота возвращается, и тонкие струйки слёз выползли из его глаз, когда Абдул легонько сжал его плечо. И затем, когда сероватая и когтистая правая рука снова пришла за ним во сне, другая ладонь, большая и тёмная, взяла его руку и вытащила навстречу свету.