Если страной правит король, корона давит на голову, а если королева – корона давит на сердце. Х/ф «Мария-Антуанетта»
Поначалу стежки у неё выходили кривыми, а ещё она больно дёргала свою молодую госпожу за волосы, неумело орудуя щипцами для завивки. Урсуле всё время казалось, что следующий её промах станет последним, и её вот-вот выгонят, но леди Френсис демонстративно игнорировала ошибки новой горничной дочери, а леди Анна стойко терпела боль и неумело починенное бельё. Сперва девушка думала, что леди Коллтон попросту не замечает ничего, а леди Анна жалеет её, но очень скоро поняла, что баронесса всё видит, но даёт понять дочери, какую ошибку она совершила, а молодая хозяйка просто не желает уступать матери ни пяди. С каждым новым днём Урсула видела, что Анна более всех детей барона Морли похожа на мать и упряма, пожалуй, так же. Но, благодарная за терпимость, Урсула старалась изо всех сил, и через несколько дней стежки шитья ложились ровно, шнуровка корсета не путалась в её пальцах, и рука её с щёткой для волос или щипцами уже не дрожала. А когда леди Анна впервые улыбнулась ей и благодарно кивнула головой, оправляя юбку, подрубленную рукой Урсулы, девушка поняла, что увольнение ей больше не грозит. В доме барона Морли с той самой минуты, как он объявил о скором представлении детей ко Двору, всё было перевёрнуто вверх дном. С утра до поздней ночи сквозь распахнутые двери особняка сновали торговцы, портные, ювелиры, обувщики и шляпники, снимая мерки и предлагая свой товар. Во все глаза Урсула и другие слуги, когда удавалось, смотрели на дорогие ткани, привезённые из-за моря, золотые и серебряные, украшенные драгоценными камнями и эмалью, цепочки, серьги, кольца, пряжки и броши, туфли из атласа, бархата и тончайшей оленьей кожи. Девушка не верила, что кто-то может обладать такими богатствами, чтобы заплатить за всё это, но барон всё же где-то нашёл деньги на новые платья для дочерей и жены, на украшения, на новые сверкающие, украшенные замысловатой резьбой доспехи для Эдварда и чёрный, шитый чёрным же шёлком, но всё равно, по мнению Урсулы, шикарный дублет для себя. А ещё Урсула думала о том, сколько нищих детей можно было спасти от голода ценой одного только платья, но мнением Урсулы, конечно, никто не интересовался. Эдварду на глаза она старалась не попадаться, а если случалось встретиться с ним взглядами, неудержимо краснела. Правда, её новая работа позволяла почти не сталкиваться с молодым господином: на кухне Эдвард бывал куда чаще, чем в комнатах сестёр. Но однажды, неся наверх стопку выглаженного белья, Урсула нос к носу столкнулась с ним на узкой лестнице. - Милорд… - пробормотала она, пытаясь протиснуться мимо него. Он даже с места не сдвинулся, лишь сверлил её печальным и каким-то голодным взглядом. - Ты избегаешь меня, Урсула. - Нет, милорд, вам показалось, - девушка по-прежнему не поднимала головы, впившись взглядом в какую-то щепку в деревянном полу. Эдвард тяжело вздохнул. Выбившиеся из косы волосы щекотали лицо Урсулы, она попробовала сдуть их с лица, и юноша тут же потянулся рукой к её щеке. От одной только мысли, что сейчас он прикоснётся к ней, по коже Урсулы пробежали мурашки, но она твёрдо решила держаться от него настолько далеко, насколько это будет возможно. Поэтому, опережая Эдварда, она ловко придержала опасно колышущуюся стопку белья подбородком и, выпростав одну руку, смахнула волосы с лица. По губам парня рябью пробежала горькая усмешка. - Прости меня, - прошептал он, наконец, отведя от неё взгляд. - Вам не за что извиняться, - как по заученному произнесла девушка, хотя обида жгла ей сердце, и ей так хотелось излить на него всё, что она успела передумать за эти дни. Но Урсула понимала, что, даже откройся она перед ним, это ничего не изменит: он останется господином, а она – служанкой. И хоть ей отчаянно хотелось хотя бы ещё раз оказаться в его объятиях, здравый смысл останавливал девушку. - Я обидел тебя… - Вы не… - Помолчи! – вдруг вспылил он и шагнул вперёд, оказываясь опасно близко к Урсуле. – Я знаю, что виноват перед тобой. Я не должен был так поступать с тобой… Я… - он хотел сказать что-то ещё, но замялся, и ей вдруг стало интересно, о чём он жалеет больше: о том, что обнимал её или о том, что отступился? Наверху зазвучали чьи-то шаги, и сердчишко девушки затрепетало от страха, что кто-нибудь увидит их вдвоём. Она метнула быстрый взгляд на верхнюю площадку лестницы, и это не ускользнуло от Эдварда, но, к счастью, вопросов задавать он не стал. - Милорд, пожалуйста, меня ждёт леди Анна, и она разозлится, если меня долго не будет, - теперь в её голосе звучала неприкрытая жалобная мольба. Поколебавшись с минуту, Эдвард всё же отступил чуть в сторону, но ровно настолько, чтобы она коснулась его плечом. Когда она спешно проходила мимо, он шепнул: - Иди. Не хочу быть причиной твоих бед. И в его голосе звучала такая горькая забота, что у Урсулы защипало в глазах. Ну почему, почему он отступился от неё, если может так говорить? Наверное, он презирал её – посудомойку, нищенку, отребье, девку, так скоро бросившуюся в его объятия. Не мог не презирать, верно? Но тогда почему он торчит сейчас с ней на лестнице и извиняется? Она не могла понять Эдварда. Для неё самой всё было предельно просто: она любила его до щемящей боли в сердце и готова была пойти за ним и в ад, если бы он только поманил. Но он, верно, её не любил, иначе бы не оставил бы её… Но всё же она была ему не безразлична, и это рвало душу Урсулы. Стоило ему отступить на полшага, и она так быстро порскнула мимо, словно боялась его, как огня. Эдвард поморщился: в её затихающих на галерее шагах ему явственно чудились отзвуки облегчения. Скрепя сердце, молодой человек признался себе, что ему не хватает Урсулы…не хватает их смешных уроков чтения, не хватает её улыбки и сосредоточенности в её зелёных глазах…и тихой, несмелой благодарной улыбки, когда она смотрела на него. С того холодного вечера, когда он держал девушку в своих объятиях и до сегодняшнего дня они едва ли сказали друг другу хотя бы десяток слов, но прежде он мог хотя бы иногда видеть её на кухне, несмотря на то, что Урсула старательно избегала его, а если не выходило, то хотя бы отводила взгляд. Но теперь, когда она стала горничной Анны, он вовсе перестал видеть её, разве что пробегающую мимо с каким-то поручением – если на кухню он мог свободно зайти в поисках объедков для лошадей или собак или лакомого кусочка для себя, то в комнатах сестёр ему делать было нечего. Эдвард отлично понимал, что красота Урсулы, её диковатая непосредственность ,упрямство и одновременно с тем искренняя благодарность вскружили ему голову, но то, что он так сильно привяжется к молодой служанке, и для него стало сюрпризом. В первые дни их размолвки он думал, что сможет легко выбросить её из головы. Но на деле это стало для него самой настоящей пыткой. Конечно, ему и раньше случалось увлекаться, но всегда это были девушки его круга или на худой конец дочери купцов и зажиточных ремесленников, которым нравилось кокетничать с капитаном городской стражи. Но никогда, никогда он не думал, что влюбится в нищенку, оборванку, уличную танцовщицу, да так, что прямо посреди побоища бросит своих ребят, пустит всю операцию на самотёк, лишь бы спасти её, а затем приведёт её в свой дом и даст ей работу, кусок хлеба и крышу над головой. Если бы его мать хотя бы что-то заподозрила, ему бы пришлось туго: больше всего на свете леди Френсис терпеть не могла ложь и слуг, недостойных баронского дома. Но ради Урсулы Эдвард забыл обо всём: об установленных в доме правилах, о тяжёлом характере матери, о подозрениях, которые, несомненно, вызывало его отношение к новой служанке. Он едва ли не забыл даже о собственной чести и о чести Урсулы, стоило ему только подумать о том, что девушка испытывает к нему какие-то чувства. Но чуть насмешливые наставления отца, хоть и разозлили Эдварда, всё-таки отрезвили его. Кто знает, как далеко бы он зашёл, если бы в его голове не звучали беспрестанно предостерегающие слова барона. Когда на Лондон опустилась хмурая ноябрьская ночь, а в доме Морли затихли все звуки, Урсула тихонько достала из-под кровати корзинку, доверху наполненную наполовину зачерствевшим грубым хлебом, чуть подгнившими овощами и солёной рыбой. Не Бог весть, какая пища, но для тех, кто вечно балансировал на грани голодной смерти и это был самый настоящий пир. Сняв свои грубые башмаки, девушка аккуратно ступала по деревянному полу, надеясь, что ни одна половица не выдаст её пронзительным скрипом. Но уроки Хьюго и самых маститых воров Двора чудес не прошли даром: она добралась до кухни, не издав ни единого звука. В уже напитавшейся пронзительным предзимним холодом кухне ещё тлели кроваво-алым угли в большом очаге, и в мерцающем тусклом свете Урсула смогла различить миску, полную мясных обрезков. Для нищих детишек это стало бы настоящим деликатесом, но она знала, что из этого завтра должны были приготовить обед для слуг и курьеров, сновавших теперь между домом Коллтонов и лондонскими лавками и мастерскими, и поэтому девушка заставила себя пройти мимо. Снаружи её ждал леденящий ветер и срывающийся с неба колючий снег, и в какой-то миг Урсуле захотелось шагнуть обратно в спасительное тепло спящего дома. Девушка поёжилась и плотнее запахнула на плечах старый плащ, подаренный ей её новой госпожой. Она быстро отмела эту предательскую мысль: дети и старики, которым теперь было особенно трудно, ждали её гостинцев. И потом сердце её истосковалось по тем, кто был знаком ей с детства, по грубым песням нищих, по охрипшим голосам и угрюмым лицам; пусть ей и нравилась сытая жизнь в доме Коллтонов, она всё ещё принадлежала другому, гораздо более мрачному миру. А ещё Урсула скучала по Тому. Прежде, выходя на рынок с Эммой или Энн, она иногда видела его в тени проулков, но это было, кажется, уже так давно. Что бы там ни говорил ей Том, она не желала отказываться от своей прежней жизни. Без труда она добралась до нового обиталища нищих. Нахохлившиеся фигуры, сгрудившиеся вокруг нескольких костров, разожжённых прямо внутри старого обветшалого дома, не обратили на неё никакого внимания, лишь оборванные малыши с восторженным писком окружили её, заглядывая в корзину в поисках гостинцев. Обычно Урсула говорила с ними, расспрашивала об их жизни, обнимала и качала на руках самых младших - тех, кто ещё не понял, в каком мире живёт, и кому ещё требовалась ласка, но сегодня она рассеянно потрепала по завшивленным головкам двоих-троих детишек и направилась к группе измождённых старух. Для них, которые качали на руках маленькую Урсулу, у неё был припасён позавчерашний пирог и фляга дешёвого вина – то, на что хватило её скудных сбережений. - Марта, Кэтлин, - она кивнула старухам, протянувшим руки к огню. Обвела взглядом комнату, ища ещё один знакомый силуэт. – А где Бесси? Женщины переглянулись. - Господь, наконец, прибрал её к себе, - прокаркала Марта. Урсула прижала ладонь к губам. Когда-то давно Бесси была миловидной проституткой, за которую и джентльмены не стеснялись выложить несколько медяков, а то и серебряную монету, но уже давно превратилась в уродливую старуху, у которой только и было хорошего, что добрая душа. - Когда? - Да пару недель назад. Давненько ты не приходила, детка. Ну, не реви, - насупилась Кэтлин, видя, что у девушки задрожали губы. – Нынче даже природа к нам немилосердна, так что удивительно не то, что она отдала Богу душу, а то, что мы ещё живы. Старухи разразились мрачным хриплым смехом, от которого кровь стыла в жилах. Закончив смеяться, уставились подслеповатыми глазами на растерянную Урсулу. - А что, девочка, ты нам ничего не принесла? Спохватившись, она вынула из-под плаща свёрток и протянула им. Марта и Кэтлин с жадностью потянулись к узлу, разматывая тряпицу. Попробовали пирог и с усмешкой покачали головами. - Ты, видно, забыла, что у нас давным-давно нет зубов, - насмешливо произнесла Марта. Урсула почувствовала, что начинает злиться. Видно, они думали, что она имеет доступ к самой свежей и лучшей пище. - Это всё, что удалось достать, - отрезала она. – Размочите в вине. - Ладно, ладно, не кипятись, - пожала плечами Марта, наблюдая, как её подруга посасывает корку пирога. – Вину я найду лучшее применение. Какая муха тебя укусила? – Урсула почувствовала на себе пристальный, проникающий в самую душу взгляд старухи. И тут её вдруг словно прорвало. Она столько держала в себе все свои чувства, не имея возможности ни выговориться, ни выплакаться, что сейчас просто упала рядом с Мартой и, закрыв лицо руками, горько расплакалась. Старуха положила надкусанный кусок пирога себе на колени и обняла девушку, а затем принялась укачивать, как малое дитя. А Урсула всё плакала, думая об Эдварде и о том, как несправедлива жизнь, а ещё о том, как бы она хотела помочь им всём, да только не может. Слёзы лились и лились по её щекам, казалось, она никогда не сможет остановиться, но вот Марта ощутимо встряхнула её, заставляя девушку взглянуть на неё. - Ну, что случилось? Кто-то из твоих господ обидел тебя? – проворчала она. – Может, молодой господин? И как она узнала? Урсула почувствовала, что краснеет, и от старухи это не укрылось. - А не обрюхатил ли он тебя? Девушка поспешно замотала головой. Старая нищенка вздохнула. - Прав был Том – нечего тебе там делать, с этими богачами. Пропадёшь… Ты наша, Урсула. Но ещё он говорил, что ты наотрез отказалась уходить оттуда. Это правда? - Там я хотя бы могу заработать немного денег честным путём, - буркнула она. - А ещё не голодаешь и не мёрзнешь, - заметила Марта, - так что каждый из нас мечтал бы оказаться на твоём месте. Ну, хотя бы отчасти. Урсула кивнула, но промолчала о том, что это были не все причины, по которым она бы скорее умерла, чем добровольно оставила дом барона. Старуха пожевала губами, собираясь с мыслями. - Послушай, детка, Том и так уже здорово зол на того солдата, который сначала разорил наш дом, а потом забрал тебя, - голос её был бесцветным, так что догадаться, какие чувства вложила в свои слова Марта, не представлялось возможным, - но если он увидит, как ты плачешь из-за них… Не знаю, виной ли тому выпивка или что-то ещё, но как-то он говорил, что однажды ночью нападёт на тот дом, убьёт того солдата, а тебя заберёт, потому что ты наша. Наша. Сколько всего было в этом коротком слове: и мрачная болезненная привязанность, и грубая забота, и угроза, от которой душу сковывал лёд. Наша. Они были правы, все они: она принадлежала этому миру, он был в её крови, в её душе, расстаться с ним было невозможно. Но слова Марты по-настоящему напугали Урсулу, и сейчас она не знала, за кого беспокоилась больше. Девушка резко поднялась на ноги, а старуха смотрела на неё снизу вверх. - Где Том? Марта! Где он? Я должна найти его, уговорить не делать этого… Если он нападёт… - о, она хорошо знала, что такое нападения банды на спящие дома! Нищие в большинстве своём были плохо вооружены и соперничать с солдатами городской стражи не могли, но их самым грозным оружием всегда была внезапность. Да ещё огонь. Это было поистине ужасно. – Да вас же всех вздёрнут, и на этот раз никому не удастся уйти! Нельзя этого допустить! Старуха задумчиво смотрела на неё, изогнув кустистую седую бровь. Только сейчас Урсула поняла, что невольно противопоставила себя им, и от Марты это не укрылось. Но она была слишком расстроена и напугана, чтобы тщательно подбирать слова. - Где Том, чёрт возьми?! - На заднем крыльце, - всё так же невозмутимо ответила она и снова принялась за свой пирог. – Да, пожалуй, тебе стоит поговорить с ним. Кажется, Марта говорила что-то ещё, но Урсула уже не слышала её, устремившись на поиски Тома. Сердце безумно билось в груди, и с каждым ударом в её голове больно билось: наша. Она думала, что вольна уходить и приходить, когда ей захочется, но она жестоко ошиблась: не только Урсула не хотела вырывать из сердца мир, в котором выросла, но и этот мир предъявлял на себя свои жестокие права. Дыхание перехватило, когда из согретого пламенем нескольких костров здания она вышла на промёрзший воздух. Том был там, где и сказала старуха; в окружении своих друзей, уже изрядно хмельных, он потягивал горячее вино – ещё за несколько шагов девушка почувствовала терпкий дух самого дешёвого вина. Когда Урсула подошла к ним, нищие загоготали и плотоядно осклабились. При виде полупьяных вооружённых мужчин, чьи лица были украшены шрамами, язвами и синяками и сочились злобой, затрепетал бы и храбрый мужчина, но Урсула совсем не боялась их. Она знала их по именам, знала, каким ремеслом занимался каждый из них, и сколько раз они были схвачены солдатами и были в шаге от петли. А они знали её; знали, что она была любимицей Хьюго, и ещё не растеряли тех крох уважения, которые инстинктивно чувствовали к названной дочери их предводителя. Но ещё больше они уважали и побаивались Тома, а потому спешно ретировались, стоило ему угрожающе цыкнуть на них. Не прошло и пяти минут, как Том с Урсулой остались одни в объятиях метели, завывающей на заднем дворе большого дома. - Будешь? – парень протянул ей дымящуюся кружку. Девушка приняла её, но пить не стала, лишь крепко сжала горячую глиняную посудину в руках, чувствуя, как от кончиков пальцев по всему телу распространяется долгожданное тепло. Они помолчали несколько минут, а затем Том заговорил. Голос его был отчего-то хриплым, он пьяно растягивал слова. - Не думал, что ты теперь можешь выбираться на улицу в такую погоду. Думал, ты проводишь длинные ночи под пуховым одеялом…может быть, с хозяином, - он старался говорить как можно более безразлично, надеясь задеть её, но Урсула даже в темноте, подсвеченной лишь оранжевым светом костра, заметила, как зло блеснули его глаза, и судорога скользнула по лицу. - Ничего подобного, - отрезала девушка, надеясь, что он не заметил, как она покраснела. – Ты пьян, Том. Я пришла, чтобы кое-что сказать тебе. Марта проболталась… Сказала, ты хочешь напасть на дом барона Морли, сжечь его, а хозяев убить. - Может, и хочу, - лениво пробормотал он, глядя в огонь. Сердце Урсулы рухнуло: она-то надеялась, что это всё выдумки замутнённого старостью разума Марты. Том отставил кружку, поднялся и теперь смотрел на неё сверху вниз. – А ты что, пришла просить пощады для своего любовника? – теперь он свою ярость не прятал. - Он мне не любовник! – выкрикнула она ему в лицо. – Я служу его сестре! А ты глупец, если думаешь, что можешь провернуть это и остаться невредимым! Плевать на это, твоя шкура принадлежит только тебе, - она перешла на грубый язык подворотен и притонов, - можешь продать её хоть самому черту! Но подумай об остальных, Том. Они не для того сделали тебя своим королём, чтобы ты привёл их прямиком на плаху! Если ты сделаешь это, ты убьёшь их всех, и стариков, и детей, - при мысли о несчастных малышах у Урсулы болезненно сжалось. – Ты не сможешь скрыться, городская стража найдёт всех вас! - Уж не ты ли им расскажешь? - Я?! – взвизгнула Урсула и замахнулась, целясь ему по лицу, но нищий ловко перехватил её руку и отступил, защищаясь от удара. – Да как ты смеешь?! Том только улыбнулся. Она поняла, что парень не так пьян, как ей показалось вначале, и от осознания того, что он действительно думал, будто она могла предать их в руки солдат, у Урсулы защипало в глазах. - Почему ты считаешь меня предательницей? - Ты ушла. Вернись, и ничего этого не будет. - Я не могу, Том. Там… - она сглотнула, боясь выболтать лишнее, -…там деньги платят, и я могу помогать вам…хотя бы чуть-чуть… - Нам твои подачки не нужны, - прорычал Том. Она смолчала. Он говорил это каждый раз, когда она приходила с гостинцами, но ни разу ещё не попытался прогнать её по-настоящему. - Это не подачки. Я просто делюсь тем, что у меня есть. Знаешь, почему? – она вздохнула и опустилась на покрытый слоем снега камень крыльца. – Потому что я люблю вас. Потому что не могу забыть о том, кто я на самом деле. Я нищенка. Уличная танцовщица. Я отребье, Том, такое же, как и ты. Для всех, кроме тех, кто в этом, - она кивнула на чёрную громадину за спиной, - доме. Разве я могу добровольно отказаться от этого? Скажи? Том помолчал некоторое время, разглядывая её, а затем сел рядом с нею. Тяжёлая рука молодого вора легла Урсуле на плечо, он притянул её к себе. - Возвращайся, Урсула, - он прижал её к себе так сильно, что девушка чувствовала биение его сердца. – Возвращайся… Ты станешь моей королевой. Слышишь? Никто не посмеет перечить тебе, никогда. С Хьюго ты была принцессой, а со мной станешь королевой. Он бы того хотел. Девушка усмехнулась. Она могла бы согласиться. Тогда бы их поженили по замысловатому обряду нищих, и она бы стала повелительницей маленького мирка, ограниченного грязным и затхлым полумраком подворотен и этими рассыпающимися под давлением времени стенами. Хотела ли она этого? Нет, никогда. Хотел ли Хьюго этого для неё? Она точно не знала, но что-то подсказывало девушке, что он пришёл бы в ужас, если бы она хотя бы задумалась над предложением Тома. Урсула поднялась, отряхнула прилипший к плащу снег. Том вопросительно смотрел на неё снизу вверх. Она покачала головой. - Я не вернусь, Том. И никогда не предам вас. Но ты подумай, стою ли я стольких жизней. По-моему, нет. Она ушла, не оглядываясь, не дожидаясь от него ответа. Но почему-то сердце больно сдавило осознание того, что он ничего ей не возразил.***
Заброшенный монастырь, в котором она выросла, казался Урсуле огромным и великолепным, особенно в лучшие свои времена. Но рядом с королевским дворцом он становился просто лачугой. Глядя из повозки, в которой помещалась вместе с другими слугами, на стремительно приближающуюся громадину, девушка почувствовала какой-то первобытный страх. И кому понадобилось строить такие огромные дворцы? Она видела королеву, когда та проезжала по Лондону, - это была худощавая маленькая женщина, а такой дом был в пору великану. Урсула съёжилась под плащом, крепче обхватила себя руками. Несмотря на всё великолепие открывшегося им величественного здания, ей хотелось поскорее убраться отсюда. - Мы что, остановимся здесь на ночь? – она не смогла сдержать досаду, просочившуюся в слова. Кто-то из слуг осуждающе взглянул на неё, остальные же не могли оторвать глаз от великолепного вида. - Мы что, не могли вернуться домой после бала? - Так велела леди Френсис, - отозвалась Эмма. Урсула отлично знала, что она тоже предпочла бы оставаться дома, но баронесса не могла и несколько часов обойтись без Эммы. - Леди Кэтрин говорила, - нарушила восторженное молчание Джудит – горничная второй сестры Эдварда, - что ожидаются какие-то торжества, на которых все они хотят побывать, и кататься домой и обратно будет неудобно. Неужели тебе не хотелось бы пожить в настоящем королевском дворце хотя бы пару дней? – Джудит была старше Урсулы на несколько лет и уже успела поработать в нескольких богатых домах, поэтому всегда держала себя с нею уверенно и несколько надменно, но сейчас даже она превратилась в очарованную красотой замка девчонку. Урсула поджала губы. Не говорить же ей, что после прохудившихся потолков и щербатых стен старого монастыря и дом барона казался ей настоящим замком, тёплым, твёрдым, нерушимым. Оставшийся путь до ворот дворца девушка провела в молчании, уцепившись взглядом за деревянную завитушку на карете, в которой ехали баронесса и молодые леди. Во дворце семье Морли отвели три крохотных комнатки, но барон, баронесса и их дети были счастливы. Слуги, видя восторг хозяев, недоумевали: неужели в таком огромном доме для аристократов не нашлось помещений получше? И где, скажите на милость, будут спать они? Но, едва они разложили багаж господ и помогли им переодеться, леди Френсис собрала их всех и властным жестом отправила их на кухню и велела позаботиться о себе самим. - И кто может радоваться таким каморкам? – недоумевала Джудит, собирая на поднос завтрак для своей молодой госпожи. Подражая ей, Урсула тоже поставила на свой поднос кувшин с разбавленным вином для леди Анны, блюдо с хлебом и холодным мясом, тарелочку с нарезанными яблоками. – Истинно, господа все помешались. Нет, ты видала такое? Отправили нас восвояси… А если мы сейчас вовсе уйдём, навсегда, что они станут делать? Такая мысль мелькала и в её голове, когда она с остальными слугами спускалась по крутой каменной лестнице на кухню, но в глубине души Урсула знала, что все они проглотят это нелестное обращение и ни один не попросит расчёт. Восхождение семьи Коллтонов только начиналось; они не знали этого наверняка, но каждый чувствовал, что за этот дом нужно держаться покрепче. - Наверное, они всё напутали… Ну этот, камердинер, который встречал нас. Может, те комнаты были как раз для нас? Уверена, когда их представят Её Величеству, всё разрешится. Джудит согласно закивала. Какая-то женщина, проходившая мимо, услышала слова Урсулы и усмехнулась. - Я бы на это сильно не рассчитывала, милочка. Королева сегодня не в духе, представление ко Двору ваших господ может быть отложено. И, кстати, те комнаты, что им выделили – ещё не самые плохие помещения. Один граф готов был дорого заплатить за них, но… - Джоан! – кто-то громогласно окликнул её, и она тут же умолкла и, словно забыв о девушках, поспешила на зов. - Ладно, - Джудит тотчас сникла и даже как будто бы стала на голову ниже, - нам остаётся только надеяться, что мы не проторчим здесь слишком долго. Она подхватила свой поднос и направилась к выходу из кухни. Урсула поспешила за нею. Леди Анна к завтраку и не притронулась, лишь бросила на поднос беглый безразличный взгляд и тут же велела Урсуле потуже затянуть шнуровку на платье и поправить причёску. Их с сестрой и братом уже ждали родители, чтобы отправиться к знакомым барона, жившим тут же во дворце, а затем покорно дожидаться, пока королева Елизавета милостиво решит принять их. Едва Урсула управилась, девушка тут же упорхнула вслед за ушедшей раньше сестрой. Урсула аккуратно сложила одежду госпожи, расправила на кровати свежую ночную рубашку и, с трудом оторвав взгляд от узкой постели, вышла прочь. Ей повезёт, если получится провести ночь на овчине в кухне или в одной из многочисленных кладовых возле неё. Конечно, есть ещё конюшня и какие-то подсобные постройки во внутреннем дворе, но там, наверняка, жутко холодно… Больше всего Урсуле хотелось сейчас оказаться в баронском доме, который она успела полюбить так неожиданно быстро. Но с её желаниями никто считаться не собирался. Урсула медленно брела по погружённым в полумрак холодным коридорам. Несмотря на то, что выросла она в грязных лондонских переулках, эти похожие на тоннели коридоры пугали её больше, чем самая мрачная подворотня. Это был другой мир, совершенно отличный от всего, что она когда-либо знала, и, конечно, в этом мире были свои опасности. Позади неё раздались чьи-то шаги, но она не придала этому значения. - Заблудилась, красавица? Урсула обернулась: перед ней стоял мужчина в добротном коричневом камзоле, коричневую же шляпу венчало белое перо. Правая рука привычно лежала на рукояти шпаги, на вытянутом лице застыла надменная улыбка. Девушка смутилась: может быть, ей вовсе нельзя было здесь находиться? Может быть, этот коридор прилегал к покоям этого господина и считался его неприкосновенной собственностью? Урсула, привыкшая к тёмным и, казалось, бесконечным переходам своего бывшего дома, робела и терялась в переплетении коридоров и галерей, которым был этот дворец. - Да, - честно призналась она, и эхо её голоса жалобно задребезжало под расписным потолком. Мужчина шагнул к ней, убрав руку со шпаги. Девушка отступила на шаг назад, сердце её ёкнуло в ожидании чего-то недоброго. Стараясь ничем не выдать своего волнения, она быстро окинула взглядом галерею: она была пустынна и тиха. Кто знает, может, в это время дня ею вообще никто не пользовался? Урсула нервно облизнула губы, чем вызвала довольную улыбку на лице незнакомца. - А ты хорошенькая, - склонив голову набок, он сделал последний шаг, и она оказалась почти зажата между ним и стеной. Оценивающим взглядом он скользнул по фигуре Урсулы, и девушка почувствовала, что краснеет. – Кому ты служишь? Она было открыла рот, чтобы назвать имя своего господина, но мужчина только отмахнулся. - Впрочем, это неважно. Главное, что ты хорошенькая, - повторил он, плотоядно улыбаясь. А в следующий миг незнакомец сорвал перевязь со шпагой, и оружие со звоном упало на мраморный пол. Грохот, рождённый столкновением металла с камнем больно ударил Урсулу по ушам, но не привлёк больше ничьего внимания. Глаза девушки округлились, когда она, наконец, с ужасом поняла, что собирался сделать этот мужчина. Дрожащими пальцами она попыталась извлечь из складок юбки маленький кинжал, но тут мужчина навалился на неё, прижав к стене. Руки его зашарили по шнуровке на спине, спустились ниже и приподняли юбку, влажные губы прошлись по щеке, когда она с отвращением отвернулась. Урсула попробовала оттолкнуть его, но насильник был слишком силён, и тогда она ударила его в пах, как когда-то учил её Хьюго. Он согнулся пополам и сдавленно зашипел от боли, но, когда девушка рванулась прочь, цепкие пальцы ухватили её за юбку, останавливая. Зарычав, мужчина отшвырнул её обратно к стене так, что Урсула больно ударилась затылком и застонала. Она почувствовала, как незнакомец задирает её юбки, и, наконец, смогла добраться до ножа, но тут луч света располосовал сгущающиеся сумерки. - Что здесь происходит? – прогремел, отбиваясь от стен, голос, привыкший отдавать приказы, которых не смели ослушаться. Мужчина отпрянул от неё и поднял с пола свою шпагу. Урсула заметила, как побледнело его худое лицо. - Г-граф Лестер? Мужчина со свечой в руке приблизился к ним, и девушка отметила, что его костюм был несравненно богаче – возможно, за его стоимость можно было легко купить дом барона Морли со всей обстановкой. Взгляд его скользнул по лицу придворного, затем Урсулы. Девушка судорожно пыталась поправить растрёпанные волосы и помятое платье. - Пошёл прочь, - тихо, но твёрдо произнёс тот, кого назвали графом Лестером. Краем глаза она увидела, как вздрогнул её обидчик, а уже в следующий миг он спешно зашагал прочь. Урсула присела в глубоком реверансе. - Вам нужно быть поосторожнее, мисс. - Благодарю вас…ваша милость. Но я могу постоять за себя, - с этими словами она сунула ножик за пояс. Граф беззлобно ухмыльнулся. - Да, я видел. Вдруг его взгляд упал на выбившуюся из-под платья девушки золотую цепочку. В неверном свете одной-единственной свечи он различил отблеск сапфира. Заметив его пристальный взгляд, девушка неловкими пальцами попыталась спрятать украшение. И только тут Роберт заметил то, на что не обратил ни малейшего внимания, столкнувшись с этой несчастной: медно-рыжие волосы, уложенные, как и подобает служанке хорошего дома, в строгую причёску, и что-то неуловимо знакомое в чертах загорелого лица. Сердце графа часто забилось, он сглотнул ком, застрявший в горле. Ей вполне могло быть столько же лет, сколько было бы… - Покажи, - он шагнул вперёд, протянув руку к украшению, но девушка отпрянула, спрятав кулон в кулачке. Она нахмурилась. - Я не крала его! – к удивлению Роберта отчаянно выкрикнула она. Мужчина усмехнулся, брови его поползли вверх. Он даже не подумал об этом. В самом деле, вдруг эта девчонка просто украла его? Но где? Могло ли быть так, что сапфировая подвеска вернулась в его жизнь, когда он уже потерял всякую надежду напасть на её след? - Просто покажи мне её. Она недоверчиво посмотрела на графа, но всё же подошла ближе, разжав тонкие пальцы. Обрамлённый в золото сапфир выпал прямо Роберту на ладонь. Помедлив несколько мгновений, чувствуя, как от волнения пересохло во рту, но перевернул его. Граф не верил своим глазам: буквы «Е» и «Р» были на своих местах, там, где много лет назад ювелир переплёл их завитки. Он выпустил украшение из помертвевших пальцев. - Пойдём со мной, - тоном, не терпящим возражений, отрезал он. Кажется, девчонка собиралась спорить с ним, но он был готов волоком потащить её за собой. Впрочем, это не понадобилось: пусть и безо всякого удовольствия, но она покорно семенила за ним. Когда до покоев Елизаветы оставалось меньше половины пути, Роберт вдруг понял, что, возможно, только что накричал на собственную дочь. Это было просто невероятно. Он уже устал ждать и почти перестал надеяться, продолжая поиски только по настоянию королевы. Какова была удача встретить её посреди коридора в королевском дворце? Он был готов расхохотаться, не до конца ещё веря в то, что судьба может так жестоко и нелепо шутить. Стража у королевских покоев без колебаний пропустила его, но девушку позади него солдаты окинули цепкими взглядами, от которых та вся съёжилась. - Она, - чёрт побери, а ведь он даже не удосужился узнать её имя, - со мной. Подожди, - теперь Роберт обращался к ней самой, - здесь. Она осталась в передней, а за ним закрылись двери королевского будуара. Елизавета сидела в кресле, положив ноги на низкий пуф, и читала книгу. Заслышав знакомые шаги, она подняла на вошедшего удивлённый взгляд, брови её сошлись на переносице. Наверное, нужно как-то подготовить её… - Вы без доклада, милорд, - она всегда обращалась к нему так, когда бывала не в духе. - К дьяволу доклады, Элайза, - от волнения голос его стал резким и чуть хриплым. – Кажется, я нашёл её. Королева захлопнула книгу и отложила её. На лице Елизаветы отчётливо читалось недовольство. Возможно, она даже думала, что он сошёл с ума. - Кого?! - Нашу дочь, - уже намного тише ответил он. Усмешка мелькнула на его губах: - или она нашла меня. Не знаю… Одним словом, она у твоих дверей. Елизавета медленно поднялась, чувствуя, как подгибаются колени. Ей стало трудно дышать, слова Роберта громоподобных эхом стучали в ушах. - Шутишь? Ты же знаешь, если ты ошибся… Мне этого не перенести. - Едва ли я ошибся. У неё медальон, - пояснил он. И она поняла. Поспешно закивала головой, охнула, а в глазах заблестели слёзы. - Позови её… Я хочу увидеть её…сейчас же… На негнущихся ногах Урсула вошла в комнату, когда её пригласили. С губ её сорвался восхищённый вздох, когда она увидела убранство покоев: подобной красоты, подобного богатства она не могла себе даже представить. Но долго любоваться ей не позволили; кашлянув, тот мужчина, что привёл её сюда, привлёк её внимание. Глаза Урсулы широко распахнулись, когда она узнала в стоящей рядом с ним рыжеволосой и ещё красивой женщине мельком виденную когда-то королеву. - Ваше Величество, - она поспешно присела в самом глубоком реверансе, на который только была способна. - Встань, дитя, - голос королевы отчего-то дрожал. Несмело подняв на неё взгляд, она увидела, что она беспокойно теребит жемчужное ожерелье на шее и пристально разглядывает её. Урсуле стало неуютно под этим жадным взглядом. – Как тебя зовут? - Урсула. Елизавета удовлетворённо кивнула. Волосы у девушки были такими же рыжими, как и у всех Тюдоров, а глаза зелёные, как два изумруда. Какие-то черты её лица напоминали ей Роберта. Неужели это не сон? Неужели она всё-таки сможет заключить свою дочь в объятия? - Сколько тебе лет, Урсула? - Пятнадцать, Ваше Величество. Королева вздохнула. Пятнадцать долгих лет… - Ты точно уверена? Кажется, Урсула смутилась. - Да, Ваше Величество. Я родилась зимой того года, когда умерла королева Мария, да благословит Господь её бессмертную душу, - словно по заученному проговорила она. Брови Елизаветы невольно поползли вверх: отчего эта девушка с таким благоговением говорит о её сестрице, правление которой даже помнить не могла? Увидев реакцию королевы, Урсула смутилась и густо покраснела. – Так Хьюго говорил, - пояснила она. - Кто? - Человек, который меня вырастил. Значит, его звали Хьюго. Елизавета бегло перебрала в уме всех дворян, которых могла припомнить, но никого с таким именем она даже не знала. Она подошла ближе к Урсуле, покрутила в пальцах висевший у неё на шее медальон – казалось, только вчера Роберт подарил его ей. Девушка напряжённо следила за её действиями. - Откуда у тебя он? - Хьюго говорил, он был на мне, когда меня нашли. - Нашли? – переспросила Елизавета, чувствуя, как растут и крепнут в ней самые дурные подозрения. - Меня нашли на улице, Ваше Величество. Ещё Хьюго говорил, чтобы я никогда не снимала его, - аккуратным, почти благоговейным жестом Урсула спрятала кулон под платье. – Он… Но Елизавета уже не слушала. Нашли на улице. Без сомнения, это была её дочь, её Анна. Нашли на улице. Боже праведный, внучку Генриха VIII выбросили на улицу, как котёнка! Мэри, ох Мэри… Как могла жить её сестра, зная, что по её милости её племянница растёт…где? Где она выросла? Кто подобрал её, приютил? Кто вырастил? Она осыплет этих людей золотом, милостями, титулами. - Где ты выросла? Тут Урсула замялась. Не следовало представать перед королевой в наряде служанке, а что говорить о том, чтобы признаться, что выросла среди нищих? Впрочем, что-то подкупало Урсулу в этой прямой и почему-то нервной женщине. И потом, королева – посланница Бога на земле, а можно ли лгать Господу? - В старом монастыре, что в Саутворке… - она изо всех сил старалась припомнить, как правильно назывался монастырь, но ничего не получалось. А ведь Хьюго говорил когда-то! – Тот, что возле Лондонского моста… В монастыре? Но все монастыри были закрыты по велению её отца задолго до рождения Урсулы. Королева бросила беспомощный взгляд на молчаливого Роберта. Мужчина нахмурился; худшие подозрения закрались в его душу. Он хорошо знал монастырь, о котором говорила девушка, - худшее место в Лондоне, которое объезжали окольными путями даже храбрые мужчины, а женщинам не следовало даже на несколько миль приближаться к нему. Притон, дурная слава которого гремела на весь город. Но как Урсула, дочь принцессы, внучка короля – а в этом Роберт уже не сомневался – оказалась в подобном месте? Ей обещали приёмных родителей, достойные условия, а на деле просто выбросили на улицу. Гнев клокотал в его венах, заставляя руки сжиматься в кулаки, но Лестер сдерживал его. Всё позади, теперь всё позади. Она здесь… Кажется, Елизавета устала ждать от него объяснений, но это и к лучшему. Сейчас это не имело никакого значения, а потом он расскажет ей…или Урсула…Анна… Повернувшись так, чтобы Урсула не заметила этого жеста, королева одними губами шепнула ему: это она. Роберт выступил вперёд. Может, это должна была сказать Елизавета, но вряд ли сейчас королева была способна на такие слова. И потом, он – отец… Непостижимо. Просто невероятно. Он смотрел на взрослую красивую девушку, пытаясь свыкнуться с мыслью, что это его дочь. Пока что получалось плохо, но он привыкнет, обязательно… - Ты, наверное, гадаешь, зачем мы позвали тебя сюда… - Да, милорд. Лестер закусил губу. Черт возьми, делать такие признания ужасно тяжело. - Здесь твой дом, Урсула, - девушка вскинула на него удивлённый взгляд. Наверное, она думает, что он сумасшедший. – Здесь твоя семья. Твой отец, - он отвесил Урсуле поклон, представляясь, - граф Лестер. И твоя мать – королева. Урсула ошеломлённо глядела на него. Наверное, она спит, или это чья-то дурная и совсем не смешная шутка. Она вспомнила о медальоне, о буквах, выбитых на податливом золоте. «Е» и «Р» - как часто она гадала, что же кроется за этими замысловатыми завитушками. Елизавета. Роберт. Быть этого не может. Она была близка к тому, чтобы рассмеяться в лицо графу, назвать его шутником или лгуном, но лишь до тех пор, пока королева не шагнула к ней, раскрыв руки в приглашающем жесте. А в глазах королевы блестели слёзы. Так неужели это правда?Конец первой части.