Королева проклятых

Уайтхолл, Лондон, июнь 1572 года Даже в полумраке прихожей Роберт без труда разглядел недовольство на лице сэра Эдмунда. Приблизившись, он увидел, что старик сжимает в руке какой-то клочок пергамента. Переведя дух и настроившись на неприятную беседу, мужчина подошёл ближе к Алмонту и, взяв его под руку, увлёк его за собой в спасительное уединение небольшого кабинета. - Не говорите мне, что ничего не нашли. Сэр Эдмунд скрестил руки на груди и смерил Дадли странным взглядом, в котором одинаково хорошо угадывались и жалость, и плохо скрываемое возмущение. Граф Лестер уселся в кресло, но сэр Алмонт остался стоять, глядя сверху вниз на своего патрона. - Если вы не желаете слышать правду, то не скажу. Роберт только покачал головой, устало прикрыв глаза. Он и представить не мог, как снова войдёт в покои королевы ни с чем, как скажет, что снова ничего… С каждым новым днём Елизавета, казалось, становилась всё худее и бледнее и была будто одержима лишь одной идеей: найти пропавшую дочь. Она то смеялась резким, болезненным смехом по всякому поводу, то впадала в меланхолию, то с удвоенной энергией бралась за государственные дела, вкладывая в них все свои силы, то днями напролёт просиживала, запершись, в своих покоях, то была груба и резка с приближёнными, то совсем не по-королевски ластилась к нему и фрейлинам. И Роберт стал побаиваться за душевное здоровье возлюбленной. Он предлагал ей пригласить исповедника, но королева лишь смеялась ему в лицо, он предлагал позвать лекаря – и она плакала у него на груди, говоря, что ненавидит и боится врачей. Граф впервые осознал, что его поиски могут никогда не принести желаемого результата, и теперь думал всё больше над тем, как преподнести Елизавете известие о том, что их дочь потеряна раз и навсегда. Видя, что Роберт молчит, погружённый в свои мысли, сэр Алмонд пошевелился рядом с ним. - Это была уже пятая девушка, - устало произнёс старик, - а Её Величество отвергла и её. Вы уверены, милорд, что нужная вам девушка вообще существует? - Она не отступит, - тихо проговорил граф, отвечая скорее на собственные мысли. Эдмунд только пожал плечами и, помедлив несколько секунд, едва слышно сказал: - Иногда у меня складывается впечатление, что Её Величество…ммм…повредилась умом… Роберт так резко вскинул на него пламенеющие яростным возмущением глаза, что старик едва не рухнул перед ним на колени, но Лестер вовремя подхватил его под руки, не давая осуществить задуманное. - С ума сошли?! – прикрикнул на него Роберт, имея ввиду и неосмотрительное заявление старого своего поверенного, и его импульсивный порыв. – Сэр Эдмунд! Никогда больше не говорите этих слов ни мне, ни кому-либо другому. Да, королева расстроена, и очень хочет найти свою дочь… Граф осёкся под внимательным взглядом сэра Алмонда, который словно бы говорил: это ведь и твоя дочь. Хотел бы Роберт желать найти её так же, как Елизавета, но не испытывал ничего, кроме страшной усталости от бесплодных поисков. Он чувствовал, что виноват в этом, и знал, что его Элайза знала о его чувствах и злилась на него из-за этого, но ничего не мог поделать с собой. Ему эта девчонка была совершенно чужой, он ни разу не видел её и не желал бы увидеть, если бы не королева. Но он любил её мать – по-прежнему, как в первый день их знакомства – и готов был бросить к ногам королевы всё до последней пылинки на свете. По губам Эдмунда пробежала едва заметная усмешка, и Роберт почувствовал себя не слишком уютно, словно его видели насквозь. Впрочем, наверное, так оно и было: сэр Эдмунд Алмонд был поверенным ещё его отца, и не оставил семью Дадли даже в те страшные времена опалы, когда так много верных людей попросту отвернулись от них. После казни герцога Нортумберленда старик остался служить его сыновьям, и все они знали, что могут доверить сэру Алмонду самые сокровенные и опасные свои тайны. - Помогите мне, и я озолочу вас, клянусь, - твёрдо произнёс граф Лестер, но за твёрдостью в его голосе скрывалась мольба. Несколько бесконечно долгих секунд сэр Алмонд, прищурившись, смотрел на мужчину, а затем произнёс: - Я попробую найти того, кто служил Филиппу Испанскому или герцогу Альбе, или состоял в королевской страже в то время… Я не обещаю ничего, милорд, поймите… Искать крошечный сапфир или рыжеволосую девчонку по всей Англии – всё равно, что иголку в стоге сена. Украшение, - он вытянул вперёд руку с пергаментом, в котором Дадли признал рисунок, данный королевой, - могло потеряться, а девочка – умереть. Я ничего не обещаю, - снова покачал он головой, - но сделаю всё, что смогу. - Спасибо вам. Надеюсь, вы понимаете, что я этого никогда не забуду. Не забудет и Её Величество. Сэр Эдмунд пожал плечами. - Чего хочет королева, того хочет Англия, верно? – и, откланявшись, он удалился, не приняв от Роберта даже кошеля с деньгами. Граф Лестер ухмыльнулся в ответ на последние его слова. Нужна ли была Англии незаконнорожденная девчонка, внучка и правнучка государственных изменников? Впрочем, и он сам недалеко ушёл от своих отца и деда: если кто-либо узнает о его связи с королевой, головы ему не сносить даже при самой высокой протекции. Англии нужен был законный наследник и надёжный союз с сильным королевством – всё то, что завещала сестре умирающая королева Мария, всё то, чем так беспечно пренебрегала королева Елизавета. А как ужаснулись бы все эти напыщенные лорды - члены Тайного Совета, представь им королева свою внебрачную дочь как официальную наследницу английского престола! Представив себе эту картину, граф Лестер едва не рассмеялся. Но его весёлость быстро улетучилась, стоило ему вспомнить о том, в каком состоянии пребывала его Элайза, как умоляюще посмотрит она на него, когда он вернётся к ней в будуар, как обречённо она опустит взгляд. Сердце Роберта всякий раз обливалось кровью, стоило ему увидеть прежде такую живую Елизавету подавленной и отчаявшейся. Он не искал встречи со своим потерянным ребёнком, он почти не помнил о дочке, но он знал, что сделает всё, чтобы его Элайза перестала грустить.

***

Ещё один качан капусты сильнее оттянул её руку, и Эмма только недовольно покачала головой. - Нужно было брать с собой Тома. Ты того и гляди сломаешься. Урсула только хихикнула в ответ. - Ничего страшного, я справлюсь. На самом деле спину уже неприятно тянуло, а они ещё и полрынка не обошли. Но девушка приучала себя к покорности, понимая и принимая своё место в этом мире. Если она хочет навсегда выбраться из той грязи, где провела всю свою жизнь, ей нужно научиться стоически переносить все лишения и точно исполнять указания – своих господ или слуг, стоящих над нею. - Точно? – прищурившись, женщина окинула пристальным взглядом тоненькую фигурку Урсулы. - Точно, - кивнула она, хотя была совсем не уверена в том, что выдержит. Эмма и без того жалела её: собственная корзина женщины была, пожалуй, вдвое тяжелее, но Урсула и к таким тяжестям не привыкла. Она знала в своей жизни немало лишений, но у нищего никогда не бывает ничего тяжелее его головы и краденого кошелька с несколькими монетами. - Тогда идём скорее, пока ты чувств не лишилась, - поддразнила её Эмма, и девушка нахмурилась ей в ответ. Урсула петляла вслед за женщиной между рядами с зеленью и птицей, совершенно по-новому глядя на лондонский рынок. Иногда взгляд её по привычке останавливался на пухлых кошелях покупателей или отыскивал местечко на виду у всех, где можно было бы сплясать пару задорных танцев, которыми полнилась память бедняков, но всё-таки теперь чаще она обращала внимание на цену мяса или качество овощей, внимательно выслушивая свою товарку. Незаметно для самой себя Урсула превращалась из танцовщицы-оборванки в благочестивую служанку из хорошего дома. Она не сразу поняла, что за шум доносится до неё справа, а, когда поняла, оставались лишь считанные секунды оставались до того момента, когда подкованное лошадиное копыто размозжит ей голову. И всё же, инстинкт самосохранения, еще не уснувший окончательно от жизни в тёплом и сытом доме, отбросил её на другую сторону дороги, в грязный проулок. Вслед удаляющейся богатой карете щедро сыпалась ругань, мужчины потрясали кулаками, а женщины визгливо выкрикивали проклятия. Но Урсула, как завороженная, наблюдала, как, покачиваясь, карета скрывается за поворотом, как отблески солнечных лучей гаснут на блестящей сбруе лошадей, на их гладких шкурах, на золочёных деталях вычурного герба. И на миг ей показалось, что солнечный свет померк, удалившись вместе с каретой, оставив её в непроглядной тьме бедности и тяжёлой работы. Обернувшись и убедившись, что погони за ней нет, девочка распласталась по серому камню стены, словно стараясь слиться с ним. Массивное строение скрывало её в своей безопасной тени. Ежегодные королевские процессии были единственным столпотворением в городе, которых избегали бродяги, ибо горе было тому попрошайке или карманнику, какой попадался на глаза бдительным охранникам королевы. Но сегодня Урсула успела улизнуть до того, как Хьюго крепко-накрепко запер массивные ворота монастыря и выставил у всех выходов охрану из отборных головорезов. Девочка не могла отвести глаз от великолепной процессии и людей, разодетых в лучшие свои одежды. Драгоценные камни на нарядах придворных и плюмажах лошадей перемигивались в ярком свете с сапфиром на её шее, и она спрятала его в кулачке. Когда она была меньше, мечтала, что однажды за ней явится великолепная пара, разодетая в шелка и бархат, и объявит её своей дочерью. Но вот уже десять лет она жила в грязи и нищете, и с каждым прожитым днём эта надежда превращалась в блажь, над которой впору было только посмеяться. Наверняка, её мамаша была шлюхой или карманницей, укравшей где-то эту великолепную подвеску, а, быть может, и тем, и другим. Толпа восторженно закричала и заулюлюкала, и Урсула увидела королеву на ослепительно-белой лошади. Все богатые уборы, какими девочка восхищалась раньше, казались рубищами по сравнению с нарядом королевы. Это была красивая золотоволосая женщина, и Урсула удивилась. «Еретичка!» - нередко говорил о ней Хьюго, сплёвывая на пол и прибавляя пару крепких ругательств. Но теперь, глядя на королеву Елизавету, девочка впервые усомнилась в словах человека, который был центром её мира. Еретички – всегда уродливые согбенные старухи, с бородавками и седыми спутанными космами, как у старухи Мег. А эта женщина, прекрасная, как солнечный луч, никак не может быть еретичкой. Хьюго ошибается, и она скажет ему об этом, даже если он потом её выпорет. Королева благосклонно улыбалась, кивая своим подданным, но Урсуле вдруг показалось, что она смотрит только на неё одну. Невозможно было заметить серую фигурку у серой стены за толпой, что стояла плотной стеной, и девочка со злостью напомнила себе об этом. И всё же её сердечко билось быстрее, и она непроизвольно подалась вперёд, цепляясь пальцами за шершавый камень. Всем своим существом Урсула тянулась к красавице на прекрасном коне, не понимая, что с ней делается. Она попыталась скользнуть между ногами людей, лишь отчасти сознавая, что подвергает себя опасности, но толпа качнулась назад и оттеснила её обратно. Споткнувшись, Урсула упала, а когда поднялась, увидела пышно одетых дам на холёных лошадях, но золотоволосой королевы и след простыл. Сердчишко её упало, глаза наполнились слезами, и девочка почувствовала себя глубоко несчастной. Сев на землю, она прижалась спиной к холодной стене и горько расплакалась, спрятав лицо в ладонях. - Урсула? – тоненький голосок заставил её оглянуться, и девушка охнула: прямо перед ней стояли трое детей из их монастыря. Забыв обо всем, она опустилась на колени, раскрывая малышам объятия. Дети доверчиво бросились к ней и стиснули её в крепких объятиях тоненьких ручек. - Энн! Джон! Кэт! – она поочерёдно гладила их по тощим спинам, трепала грязные прядки волос. - Куда ты пропала? – пропищала, отстраняясь, самая младшая девочка. - Теперь я работаю в богатом доме. Когда дети отстранились, от Урсулы не укрылись мимолётные взгляды, которые они бросили на корзину с продуктами в её руках. Девушка покраснела, покупки в корзине словно превратились в тяжёлые булыжники и оттягивали ей руку. Она бы без раздумий отдала бы всё, что было у неё, этим голодным детишкам, да только знала, что тогда ей не миновать жестокого наказания. Сердце её разрывалось, и Урсула поспешно отвела взгляд, не в силах смотреть в лицо детям. - Дейзи умерла, - сказал Джон, - и Молчаливый Джо тоже. - А Белл убежала с каким-то солдатом, хоть ей всего двенадцать, - прибавила Энн. Она медленно прикрыла глаза, воскрешая перед глазами худенькие личики своих подопечных. В монастыре дети всегда были на её попечении, и ей сложно было представить, что стало с ними теперь. Урсула чувствовала себя предательницей, хоть ничего никому не обещала – нищие, каждую минуту ходящие по краю пропасти, вообще не могут никому ничего обещать. Бывали моменты, когда девушка считала себя не такой, как остальные в притоне – лучше, добрее, отзывчивее – но теперь понимала, что ничем не лучше остальных, ведь тоже в первую очередь она заботилась о собственной шкуре, забыв о тех, кто нуждался в ней. Но что могла она теперь? Уйти из дома Коллтонов, вернуться на лондонское дно и влачить прежнее убогое существование? Разве сможет она защитить или накормить этих детей, если каждый день будет опасаться за собственную жизнь и бояться умереть с голоду? В голове девушка созрел план, и она поймала Энн за руку, улыбнувшись девочке. - Где вы теперь живёте? Девчушка нервно сглотнула и, понизив голос до шёпота, произнесла: - В Доме с Привидениями. - Нам там очень страшно, - добавила Кэт, и голубые глаза её наполнились слезами. Урсула усмехнулась: Домом с Привидениями Хьюго называл мрачный особняк в трёх кварталах отсюда, пугая нищих детишек и не в меру любопытных взрослых. Несколько лет назад там жил один джентльмен, больной настолько, что выл от боли, словно обезумевший призрак, но без промаха стрелявший в каждого, кто осмеливался пробраться к нему в дом. Но мужчина умер, дом стал рушиться, а байки старого Пастора всё ещё гуляли между бродягами, передаваясь из уст в уста. - Я приду, как только смогу. Обещаю. Дети по очереди поцеловали её в щёки, перепачкав золой и грязью её чистое платье, но оставив на устах Урсулы нежную улыбку. В уме она принялась составлять план на случай, если ей не удастся просто выбраться из баронского дома, и не заметила, как от стены отделилась тень. - Здравствуй, Урсула. Она отпрянула назад, к солнечному свету, и испуганный вскрик замер на её губах, когда девушка увидела перед собой Тома. Живого, здорового, такого же красивого и мужественного, как прежде. Урсула почувствовала подступившие к глазам слёзы облегчения и радости и хотела было подойти к нему, но что-то в облике парня остановило её. Он выглядел старше и суровее, черты его лица приобрели властное и жёсткое выражение, какое она, бывало, видела у Хьюго. Дрожь пробежала по её телу, когда она поняла, что опасается своего друга. - Привет, - просто ответила она. Том сделал к ней несколько шагов, подошёл вплотную, двумя пальцами, словно брезгуя, приподнял тряпицу, закрывавшую корзину. - Как ты живёшь, – голос его был непривычно глухим, а взгляд, полный неясных ей чувств, скользил по её фигуре, - после того, как предала свою семью? Обида комом подступила к горлу. - Я не предавала! Это неправда! - Где ты была в ночь погрома?! - Я хотела быть с вами, Том! Хотела помочь! Правда! – девушка прижала руку к груди в молящем жесте. – Но мне помешали! - Кто?! – прорычал парень. Урсула сглотнула и замялась, зная, как он отреагирует на её слова. А лгать она не собиралась. Даже сейчас. Даже ему. - Кто, Урсула? Скажи, иначе я подумаю, что прав. - Один офицер…он спрятал меня и не давал выйти, но благодаря ему я осталась жива… - она смотрела в землю под ногами, не в силах поднять на него взгляд, и быстро-быстро говорила: - а потом он дал мне работу… Я думала, вы все залегли на дно или ушли из Лондона, я думала, что потеряла вас и… Я всего лишь хотела выжить, Том… - Солдат, значит, - презрительно сплюнул парень. – Знал бы Хьюго, что его обожаемая «принцесса» ничем не лучше любой шлюхи в его притоне. - Заткнись, - прошипела Урсула, оскорблённая до глубины души. Возможно, она и была нищенкой большую часть своей жизни, но о чести тоже имела кое-какие понятия. – Ты не знаешь, о чём говоришь… - Мне и не нужно знать… Вдруг Том метнул острый взгляд ей за спину, и девушка поспешно обернулась: прямо за ней стояла Эмма, и широкое лицо женщины выражало готовность к бою. - Ану-ка проваливай отсюда, дьявольское отродье! У неё нет денег, слышишь? Они у меня, да только со мной ты не сладишь. Отойди от неё, не то я стражу кликну, уж они о тебе как следует позаботятся! Урсула облегчённо выдохнула и благодарно улыбнулась Эмме. Никогда бы она не подумала, что будет бояться Тома, или что он сможет причинить ей вред. Но его слова были так жестоки, что девушка по-настоящему испугалась. Когда она вновь повернулась к нему, в проулке остался только порывистый ветер, гоняющий пыль от стены к стене.