Королева проклятых

С самого рассвета на кухне царило лихорадочное оживление: стучали ножи, шипело на сковородах мясо, Энн отдавала отрывистые приказания. Бадья, стоящая перед Урсулой, уже в третий раз наполнилась грязной посудой, и воду чертыхающемуся вполголоса Гейбу пришлось менять уже трижды. И наверху, в доме, слышались резкие голоса и быстрый топот ног. Впервые за два месяца, что девушка работала в доме барона Морли, здесь происходило что-то подобное: прежде жизнь в этом доме текла размеренно, словно река, послушно следующая по своему руслу под неусыпным взором миледи Френсис Коллтон. Исключением стало, пожалуй, празднество по случаю возвращения хозяина дома из тяжёлой поездки, но и оно не шло ни в какое сравнение с тем, что затевалось теперь. И, орудуя тряпкой или снова и снова окуная в чистую воду горшок или сковороду, Урсула находила достаточно времени, чтобы удивляться. Впрочем, объяснение очень скоро нашлось, сорвавшись с языка одного из посыльных, отправлявшихся к мяснику за лучшим его товаром: сегодня вечером в особняке Морли устраивали большой приём, на который был зван «сам Уильям Сесил». Это имя не говорило Урсуле ровным счётом ничего, но по тому, с каким придыханием передавали его друг другу служанки, она поняла, что гость этот был не последним лицом в королевстве. Девушка с тоской украдкой поглядывала на большую глиняную миску, куда то и дело сбрасывали мясные обрезки и подгоревшие кусочки. Это должно было составить ужин хозяйских псов, хотя Урсула знала людей, которые сочли бы это лакомством. Но она всё ещё очень хорошо помнила осуждающий и предостерегающий взгляд Эдварда – этот взгляд отпечатался у неё на сердце отметиной, что саднила всякий раз, когда она только думала о том, чтобы стянуть что-нибудь с кухни. Но с упорством, которым бы смог гордиться Хьюго, она уже второй месяц она откладывала добрую половину своего небольшого жалования. Всё, что было ей нужно: еду, крышу над головой и даже кое-какую одежду, ей дали хозяева. Так что, получив своё первое в жизни жалование, Урсула поняла, что ей не на что потратить эти деньги. И тогда она пошла на рынок, купила хлеба, солёной рыбы и другой нехитрой снеди и отнесла всё это детям. Получив деньги за второй месяц работы, она поступила так же, и собиралась кормить несчастных малышей, пока сама получала хоть какие-то деньги. Ей нравилось делиться тем, что она имела, с теми, кто был ещё беднее её; всякий раз, разделяя снедь между малышами, она вспоминала библейские истории, которыми баловал её в детстве Хьюго, и Урсуле нравилось, что она поступает согласно заветам Спасителя. Пару раз в месяц она сбегала ночью из дома, чтобы отнести в новый дом нищих целебные травы – ими охотно делилась с девушкой знающая Эмма. Ей, правда, приходилось лгать, что она проведывает свою хворую тётушку и относит их её, но это было лучше, чем сказать правду или вовсе промолчать. Во всём доме правду о ней знал лишь молодой господин, но до сих пор он молчал, и Урсула понимала, что теперь уже он вряд ли кому-нибудь её откроет. Её отлучки оставались никем не замеченными, что подпитывало гордость Урсулы. Но, всякий раз, пробираясь в дыру в ограде заброшенного поместья, она боялась столкнуться нос к носу с Томом. Несколько раз она видела его издали, и каждый раз спешила убраться восвояси. И всё же Урсуле казалось, что она чувствует его жаркий, полыхающий непонятным ей огнём взгляд. Она, никогда не боявшаяся ни наглых нищих, ни солдат и патрулей, теперь боялась его – товарища детских игр, своего лучшего друга, самого верного своего защитника. Боялась – и скучала, страшно скучала по его смеху, его чуть угрюмой решимости, по блеску его янтарных глаз. Она хотела помочь и Тому тоже, но он эту помощь отвергал, как отвергал и её саму, причиняя Урсуле жгучую боль. Неясный шум наверху стал громче, а затем зловеще затих. Следом за этой тишиной в кухню вбежала миссис Фицалан – экономка Коллтонов. - Катастрофа, - обречённо выдохнула женщина и утёрла вспотевший лоб концом лежавшего на плечах платка. Повинуясь этому тихому звуку, вся работа на кухне остановилась, и слуги уставились на вошедшую. Брови Урсулы поползли вверх: Роуз Фицалан было крайне непросто вывести из себя. Первой опомнилась Энн и протянула экономке воды в металлическом кубке. Та сделала маленький глоток и кивнула в знак благодарности. - Ну, что вы работу-то побросали?! – прикрикнула она на замерших служанок. – Хотите, чтобы к закату нас всех вышвырнули из этого дома?! - Да что стряслось-то? – пробасил Генри, снова берясь за свой огромный нож для рубки мяса. Урсула опасливо покосилась на нож в руке повара, затем на экономку и, тыльной стороной ладони убрав волосы, упавшие на лоб, вновь взялась за тряпку. Миссис Фицалан обвела слуг долгим взглядом и тяжело вздохнула. - Да не томи ж ты! – воскликнула Энн, хмуря широкие брови. - В доме всё вверх дном: там чистят, моют, стирают пыль, начищают дорогую посуду для приёма… Рук едва хватает. А леди Френсис возьми да уволь Мери! И именно сегодня! Именно сейчас! – женщина горестно всплеснула руками и упала на стоящий подле неё табурет. Сдавленный вздох прокатился по кухне, и на несколько мгновений в просторном помещении замерли все звуки кроме потрескивания огня в большом очаге. Леди Френсис Коллтон была со слугами строга, но всегда справедлива; не было ещё случая, чтобы слугу уволили за какую-то незначительную мелочь. Именно потому известие экономки повергло всех в шок. Урсула вздрогнула так, что звякнул, ударившись о медный котелок, кубок в её руках: ей всегда казалось, что хозяйка видит её насквозь, и с самого первого мгновения в этом доме Урсула старалась как можно меньше попадаться суровой госпоже на глаза. Этот звук будто вывел всех из оцепенения. - Но…но за что? – прижав руки к груди, тихо спросила Лиз. Женщина только пожала плечами. - Если бы я только знала. Миледи накричала на бедняжку, швырнула ей монеты – жалование за полмесяца, а затем выставила из дома. Я и глазом моргнуть не успела. Словно…словно дьявол вселился в госпожу! Энн и подошедшая Эмма дружно зашикали на неё, торопливо крестясь, но та только отмахнулась от них. - Вот только что мне теперь делать, ума не приложу. Работы в доме ещё много, а служанок стало на одну меньше, да и остальные так напуганы внезапной вспышкой миледи, что цепенеют, как только она показывается в комнате. Если так пойдёт и дальше, сегодняшний приём станет настоящим посмешищем. В кухне повисло зловещее молчание: каждый понимал, что случится, если приём не удастся. И только Генри невозмутимо вернулся к своему мясу: он был одним из лучших поваров в Лондоне, так что ему увольнение уж точно не грозило. - Энн, - миссис Роуз обратилась к кухарке, которая негласно единолично правила на кухне, - можно взять кого-нибудь из твоих девочек? Страсть, как нужна ещё одна пара рук. Кухарка окинула четверых девушек, бывших у неё в подчинении, строгим, придирчивым взглядом. - Урсулу забирай, - при звуке своего имени девушка замерла с миской в руке, - Китти, Лиз и Бетси пускай при мне останутся. Экономка пожала плечами и поманила Урсулу за собой. Девушка кивнула, вытерла руки о полотенце и нервным движением переложила косу с одного плеча на другое, ожидая приказаний от миссис Фицалан. Та оценивающе посмотрела на неё и произнесла: - Ну, живо за мной, - теперь её голос звучал бодрее и резче, повелительнее. Урсула послушно поднималась за ней по лестнице, слушая, как шум, царящий в кухне до появления экономки, возобновился, только зазвучал чуть настороженнее. Прежде девушка была в господских комнатах лишь однажды, как раз тогда, когда повстречалась там с молодым господином; всё остальное время она мыла посуду, убирала на кухне и несколько раз приготовила похлёбку для слуг. Понемногу она начинала понимать, чем живут люди, отличные от тех, кого она знала всю свою жизнь; в банде пищу готовили и вели нехитрое хозяйство нищих самые слабые и никчёмные, кто не мог просить милостыню или воровать, а порой довольствовались краюхой чёрствого хлеба и большим количеством дешёвого пойла, здесь же каждой повседневной мелочи даже слуги придавали большое значение, не говоря уже о господах. Это был совсем другой мир, отлаженный, лишённый потрясений и, что самое главное, каждодневной борьбы за выживание. Войдя в гостиную, она едва сдержала восхищённый возглас: натёртый паркет сверкал, полированная мебель яркими бликами отражала июльское солнце, всюду стены были завешаны гобеленами, лоснящимися шёлковой нитью. Казалось, Коллтоны ждали в гости саму королеву и собирались сделать свой дом таким же великолепным, как королевский дворец. Но работа всё ещё кипела; нужно было начистить до блеска каминные решётки и достать из кладовых вышитые скатерти и салфетки, нужно было принести больше стульев в залу, где уже составляли длинные столы, и задрапировать цветным шёлком помост для музыкантов, и сделать ещё великое множество разных вещей, без которых приём не мог считаться приличным. Часы, занятые беспрестанной работой, протекли удивительно быстро. Отерев со лба пот, Урсула отставила от себя последнее серебряное блюдо, с нескрываемым удовлетворением окидывая взором результаты своей работы: в каждом из них, преломляясь самым причудливым образом, отражалось лицо девушки в обрамлении медно-рыжих прядей. Она улыбнулась и подмигнула своему отражению, и села на стул, стоявший рядом, давая отдых уставшим ногам. - Урсула! – окрик миссис Фицалан заставил её подскочить на месте и испуганно оглянуться. Строгая дама стояла прямо над ней и смотрела на неё, вопросительно подняв брови: - не время рассиживаться, мисс! Пора сервировать стол. Девушка нервно сглотнула, увидев на буфете целую груду посуды. Экономка сунула ей в руку пронумерованный список гостей и отошла, отдавая указания одной из служанок. Урсула часто заморгала, вглядываясь в написанное твёрдой рукой хозяйки. Когда-то Хьюго учил её считать, но это было давно, и она никогда не упражнялась… Впрочем, если она и могла с горем пополам сосчитать гостей, то абсолютно точно ничего не смыслила в сервировке стола для приёмов. Глиняная тарелка, нож да выщербленная кружка – вот единственная сервировка, которую она знала все пятнадцать лет своей жизни. Понимая, что теряет в бесцельных раздумьях драгоценные минуты, она окликнула одну из девушек, бывших тут же, в зале. - Джейн! – прошептала она, подбираясь ближе к молоденькой темноволосой служанке. – Прошу, помоги! Я ничего не понимаю в этом, - она тряхнула в воздухе списком приглашённых и как можно более выразительно кивнула на посуду, стоящую на буфете. - Уф… - девушка отложила свечи, которые расставляла в канделябры, и проследила взгляд Урсулы. – Миссис Фицалан любит, чтобы каждый исполнял то, что она ему велела, - осторожно произнесла она. - Ох, но миссис Фицалан явно не понравится, если стол будет сервирован неправильно, и кубков будет меньше, чем тарелок, а ложки будут лежать не с той стороны… И ещё меньше это понравится миледи. О, прошу тебя! – воскликнула она, молитвенно прижав руки к груди, смяв в пальцах листок. Джейн поджала губы, но, спустя целую бесконечную минуту, кивнула. Обрадованная тем, что угроза скорого увольнения отступила от неё, девушка подхватила тонкие свечи и принялась с удвоенным усердием вставлять их в подсвечники. Когда все приготовления были окончены, экономка, напустив на себя самый торжественный вид, отправилась за баронессой. Когда леди Френсис показалась на пороге, служанки присели в почтительном реверансе, а слуги низко склонили головы, приветствуя свою госпожу. Своим всегда острым взглядом женщина обвела сначала комнату, выхватывая каждую деталь изменившейся обстановки, а затем и своих слуг. Ожидание вердикта затягивалось, и краем глаза Урсула увидела, как нервно заламывает руки миссис Роуз, но спустя несколько томительных минут хозяйка раздвинула губы в благодарной улыбке и сказала: - Вы все потрудились на славу! Она тут же хлопнула в ладоши, и тут же экономка принялась выпроваживать слуг вон из комнаты. Спускаясь по лестнице, Урсула слышала скрип подъезжающих карет и топот конских ног и пожалела, что не может хотя бы одним глазком поглядеть на это великолепное общество.

***

Когда смолкли музыка и размеренный топот ног, когда блестящие экипажи и лошади в великолепной сбруе выехали со двора Морли, когда музыканты спустились на кухню подкрепиться, вереница служанок потянулась из кухни наверх, дабы навести порядок в комнатах. Они снимали нагар со свечей и тушили ставшие ненужными огоньки, сносили посуду на кухню, где над очагом уже висел внушительный котёл с водой, стряхивали крошки со скатертей и складывали салфетки. Кажется, было уже за полночь, когда Урсула подхватила со стола два последних кубка и с облегчением вздохнула. Но тут же она погрустнела, вспомнив, что груда посуды, бадья с водой и тряпка дожидаются её на кухне. Уже на выходе из зала ей в глаза бросилась едва уловимая искорка света, отражённая от чёток невероятной красоты, забытых кем-то на низеньком столике. Перемежающиеся чёрные и белые камни так и манили своим блеском, рука сама потянулась к гладким бусинам. Отставив свою ношу в сторону, девушка пропустила сквозь пальцы гладкую твёрдую нить, оканчивающуюся узорным серебряным крестом. Как заворожённая, она вертела чётки и так, и эдак, любуясь игрой свечного огонька на камнях. Кажется, у самой английской королевы не было подобной красоты, а уж Урсула могла поклясться, что красивее этого ничего не видела. Иногда молодцам из их банды удавалось добыть у какого-нибудь зазевавшегося дворянина брошь или цепь, украшенную кулоном. Урсула видела рубины и зелёные, словно сочная весенняя трава, изумруды, видела сапфиры, видела бриллианты прозрачней слезы. Но таких необычных – смоляно-чёрных и белых, белее крыльев ангелов – она ещё никогда не видала. Шаги, раздавшиеся за её спиной, заставили её инстинктивно сунуть руку, сжимавшую чужие чётки, за спину и выдавить из себя улыбку. Но, встретившись взглядом с серыми глазами Эдварда Коллтона, девушка почувствовала, что сердце её летит вниз, а лицо заливается краской. Она переступила с ноги на ногу и закусила губу, стирая с лица улыбку. Под этим взглядом вовсе не хотелось улыбаться. - Дай сюда, - чётко и бесстрастно проговорил парень, протянув ей раскрытую ладонь. Когда чётки его матери прохладой легли в его руку, он почувствовал, как внутри разливается горькое разочарование. О, как он хотел ошибиться в ней! Он понимал, что её жизнь до встречи с ним была нелёгкой, и, быть может, голод подстёгивал её таскать еду из кухни в первые дни её работы в их доме… Но теперь он обнаружил в её руках агатовые чётки и понял, что оправдать её уже не получится. Она никогда не изменится, как бы добр и терпелив ни был он! Однажды его не окажется рядом, чтобы предотвратить кражу, и это обязательно вскроется, и он, именно он будет виноват в том, что это случилось, ведь это он привёл её в дом! Девушка неотрывно следила за тем, как сменяются на красивом лице молодого барона эмоции: сожаление, разочарование и, наконец, решимость, которая ей вовсе не понравилась. Тревожно засосало под ложечкой, когда он поднял взгляд от враз потускневших камешков на неё, и девушка едва не отступила назад, увидев, сколько грустного разочарования было в его глазах. - Я должен был знать… - горькие слова сорвались с его уст, и, умолкнув на полуслове, он покачал головой. Пусть он не договорил, но Урсула всё отлично прочитала по его взгляду: он думал, что она хотела украсть эти чётки! Сперва она почувствовала укол едкой злости, но затем испуг и обида заставили её сердце биться чаще. Она не могла позволить ему выгнать её! И уж тем более не за то, чего она даже не собиралась делать! Слёзы задрожали на изогнутых ресницах девушки, и Эдвард тяжело вздохнул: он плохо переносил женские слёзы, а к этой девушке он и вовсе чувствовал какое-то необъяснимо влечение. Ему не хотелось быть причиной её слёз, но и потакать её дурным склонностям из одной только жалости он не хотел. - Как вы могли подумать обо мне такое! - Разве у меня было мало поводов? Ты воровала продукты с кухни… - Как будто немного еды для голодных детей и драгоценные чётки – это одно и то же! Мне просто хотелось посмотреть, ведь они такие красивые, - пробормотала она, заливаясь румянцем ещё более жарким, чем прежде. Эдвард подавил смешок, поражённый непосредственностью Урсулы. - Что же я должен был подумать, когда увидел, как ты прячешь чётки? Они принадлежат моей матери, кстати, и она непременно бы их хватилась. А я тебе уже говорил, что моя мать не терпит… - Но я не воровка! – пылая гневом, воскликнула она. Стоило ли говорить ему, что, даже живя среди воров, она почти никогда не воровала сама? Нет, он не поверит – лишь посмеётся, а потом всё равно прогонит. Нет, она не боялась возвращаться на улицу, к нищете и голоду – если только чуть-чуть, - но одна мысль о гаснущей надежде в десятке пар детских глаз была ей невыносима. – Хотите, я поклянусь? – девушка уже подняла руку, чтобы осенить себя крестным знаменем, но Эдвард удержал её. Что-то в Урсуле заставляло его верить ей. Были ли это пылающие гневным румянцем щёки, или слёзы обиды, стоящие в зелёных глазах, или слова – почти обвинение, - срывающиеся с её уст? Он не знал. Понял только, что сейчас она действительно не виновата, и сам устыдился своей вспышки и недостойной дворянина мелочной подозрительности. Заметив, как две прозрачные слезинки всё-таки скатились по её щекам, Эдвард поспешно опустил взгляд, тогда как она продолжала прямо смотреть на него. - Прости, - пробормотал он. – Я был не прав. Я не должен был обвинять тебя… - девушка шмыгнула носом и утёрла слёзы рукавом, будто бы успокаиваясь. Эта девчонка, которую он вытащил из грязи и позора, имела над ним почти мистическую власть! Разозлившись на самого себя за то, что не смог устоять перед её слезами и жаркой речью, парень коротко бросил: - возвращайся к своим обязанностям, - и, круто развернувшись на каблуках, покинул комнату, всё ещё сжимая в ладони согретые её прикосновением агатовые чётки.