***
Тихий небольшой домик в одном из тихих небольших районов севера Китая. В открытое окно так и норовят пробраться сладковатые запахи цветущих деревьев и цветов, заполняя всю просторную комнату, в которую вышла пожилая женщина после сна. Все ещё непривычно чувствовать себя в этом крошечном доме, по сравнению с её прошлым, но она никогда туда не вернется. Просто уже пришло время менять обстановку. Пришло время избавляться от старых проблем и ссор в своей жизни. Уехать туда, где тебя никто не знает, провести старость в спокойстве, в одиночку с самой собой, раз уж сложилось так, что любимых внуков у неё больше не будет, а дочь никогда не образумится, чтобы её мать для неё хоть что-то значила. В их стране можно привлечь своих детей к уголовной ответственности за не содержание своих пожилых родителей, за неоказание материальной поддержки. Да хрен с ней, лучшая поддержка для женщины — больше никогда не видеть ту, которую не хочется признавать своей дочерью. Просто надоело. Старушка, шаркая ногами, пошла на кухню, поставить на огонь черный расписной чайник. Нужно забрать высохшее белье и сложить его на место. «Все таки суббота, нужно сегодня посвятить день уборке и прочим делам по дому». А вообще… это может быть любой день, будь то понедельник или пятница, или суббота. Она полностью свободна, что хочешь — то и делаешь. Не теряя времени, пока закипит чайник, женщина вышла на улицу на задний двор. Через небольшой заборчик виднелась движуха у соседей. — Доброе утро вам, ранние птички, — по-доброму поздоровалась она с легкой улыбкой на устах. — Соседушка наша, госпожа Муи, Вы проснулись. И Вам того же, утро воистину доброе, — щебетала её соседка, сапая клумбу с розами, — какие у Вас планы на сегодняшний день, позвольте поинтересоваться? Та лишь вздохнула. — Уборкой займусь, а потом я ещё не придумала, — тепло ответила, сняла с сушилки бельё, пожелала хорошего дня и ушла в дом. — Делать мне и нечего больше, — пожала она плечами, выключая чайник. Залила набор из трав, закрыла, чтобы настаивался, а потом принялась подметать на кухне. Заходившись мести почти что невидимый мусор, Хуан Муи прошлась по кухне, прихожей и маленьком коридоре, выметая каждый угол. На самом деле они были почти чистые. Мусорить-то некому так то. Дальше, схватив мокрую тряпку, перешла в нападение против такой же почти невидимой пыли на полках с сувенирами из разных стран, которые она же и привозила, в надежде кому-то подарить. Да так и не нашлось кому. А ещё там стояли две фотографии с красивых серебряных рамках. Она с особой осторожностью приподняла каждую поочередно, протирая под ними, и поставила на место. Вновь вздыхая, она задержала свой грустный взгляд на детях, что были на фото. Мальчик, лет восьми, обнимающий девочку трех лет, свою сестру. — Мой Джунни, — прошептала бабушка, — моя Сюин, малышка…***
Проснувшись по будильнику, Джено пожалел, что человечество вообще изобрело эту хренотень. Не, ну… ты не проспишь, конечно же, но те люди, которые делали его, ни разу не вставали под его звон? Они нелюди! Джено лежал и думал, сколько ему ещё можно полежать, чтобы становилось поздно, чтобы бегать по комнате и впопыхах собираться, натягивая белые носки, которые на самом деле разные, но никто это не замечает, даже сам Джено, потому что они одинаково белые, разве что маленький рисунок вверху отличается. Кому какое дело? Нужно поднимать свою тушку и плестись в душ, а потом кушать. Сделав все водные процедуры, парень вышел на завтрак, где уже сидел отец и мать, начав свою трапезу. Джено присел на своё место, охотно пробуя мамину еду со множества чаш, что стояли на их столе. Даже если бы это было не так вкусно, как есть на самом деле, то он все равно бы ел с аппетитом, примером тому — редкая стряпня Донхека, который хочет что-то поэкспериментировать. Растущий организм, бездонный желудок, все дела. Спустя пару минут, Ли Хёнсо, вытирая рот салфеткой, прочистил горло и начал: — Очень скоро у меня предстоит поездка в Китай по работе, буквально на пару дней. Джено, услышав это, перевел взгляд на мать. Та тоже не знала, судя по её выражению лица. Но против отца никто ничего не имеет, он поступает так, как сам решает за нужное. Чаще всего он просто оповещает их о своих планах, как это есть сейчас. — Хорошо, папа, — с набитым до некультурности ртом, говорит Ли младший, за что получил недвусмысленный взгляд от мамы, в которой так и читалось «ты ведешь себя некрасиво». Плевать ему хотелось, он ест завтрак, а не у президента на совещании. Джено еле пожал плечами, продолжая есть. — Как скоро? — осторожно спрашивает госпожа Юна. — В следующий вторник. В пятницу утром домой. Город Гилин, провинция Цзилинь, — отвечает глава семьи. — Хорошо подготовиться и пускай все пройдет на изи, — быстро вытирает рот Джено, и под шиканье мамы «Джено!» несется в комнату, чтобы одеться. Донхек уже написал, что обувается и будет ждать его у его же ворот. Значит нужно шевелиться. Через пять минут готов, как штык, брызгает на себя дорогими духами, застегивает верхнюю пуговицу черного пиджака, хватает рюкзак и несется в школу. Донхек стоит спиной к выходу и смотрит куда-то в сторону кладбища, словно что-то высматривает. Услышав, как дверь позади него открылась, он говорит: — Что-то не видно парочки нашей, куда они делись, не в курсе? — Вроде не говорили ничего, они же часто шарятся по городу, сегодня, наверное, без них будем, — поджимает губы старший. — Нам же нужно поговорить с ними всеми, — озадачился Хён. Наконец-то увидел, как из их дома высувается неспеша длинноногий младший, а за ним движется его вечный раб и покорный слуга, а точнее Чэнлэ. — Чэнлэ, — зовет Джено, когда те почти поравнялись с ними. — Да-да? — У тебя сегодня важное поручение, — серьезно говорит Ли, — нужно встретить Джуна и Джемина, и передать им, что вечером нужно встретиться на нашем месте. А место, кстати, у них поменялось давно. Будучи детьми, они тусовались на площадке, что рядом с домами, но потом они перекочевали вглубь кладбища, туда, где были самые старые могилы, рядом с которыми были дряхлые лавочки под деревьями. От глаз подальше. — А на когда именно? — ну... где-то часов на восемь, — думает Донхек, — если мы их встретим, то передадим, но не факт, что столкнемся. — Ладно, придется прогулять свою мнимую заочную недошколу, — усмехнулся призрак. Он провел их до школы, попрощался и слинял, словно ветром сдуло. Где-то ближе к часу дня, он видится с Ренджуном. Тот действительно шастал всю ночь и утро, кайфуя у реки, пугая детей отдыхающих там людей. К этому его можно сказать приучил Джемин — он любитель попугать. А вот где сам Джемин, то китаец не знает, он свалил от него под утро. Сказал, что хочется побыть одному. — Ребята просили собраться на нашем месте где-то около восьми, скорее всего, повод ты и сам понимаешь, — сообщает Чжон, на что Ренджун кивает понимающе. — Как увижу Джемина, скажу ему. Ну или ты, смотря, кто первый найдет. — Я... это, думал, что могу уже быть… свободным и побыть в школе, — мнется тот, а Ренджун ухмыляется. — Ладно, вали давай, я сам его найду, — машет Рен рукой с теплой улыбкой. А сам возвращается поближе к кладбищу. Спустя ещё час появляется и Джемин. Немного грустный, как отметил про себя китаец. Тот молча приземлился рядом с худощавым пареньком и потупил взгляд куда-то перед собой. — Я тебя понимаю, — тихо отзывается Рен, положив руку на плечо. Джемин глянул на него, а китаец улыбнулся грустно как-то, «я такой же». Они думали все время об одном на самом деле: если у Чэнлэ есть будущее, то их будущее друг в друге, но этого недостаточно, чтобы прожить в этом мире. — Давай подождем ребят, они хотели встретиться вечером поговорить. Так хочется сказать ему, что Ренджун самый классный. Что если бы даже они оставили все так, как есть, то он всё своё никчемное существование провел рядом с ним. Что он ему никто не надоедает. Что он разделяет с ним все, абсолютно все, что чувствует или думает Джемин. Так хочет сказать, но эти слова почему-то кажутся лишними, поэтому остаются лишь в голове На. — Хорошо, — кивает кореец. А спустя время спрашивает, — а ты хочешь вернуться? Я не к тому, что… — Хотел бы, на самом деле, — перебивает его призрак, прекрасно понимая, что именно он не. Не хочет отговорить его или что-то в этом роде, а просто интересуется. — А ты? — И я, — и это правда. Хочется жить рядом с ним жизнью. Куда друг, туда и Джемин. Время пролетело достаточно быстро, чтобы не забивать голову ненужной ерундой до прихода остальных. Но все-таки Джемин заглядывал в какой-то дом, чтобы посмотреть время на часах, и, как оказалось, через пол часа уже они все поговорят. Чэнлэ, Джисон, Донхек и Джено пришли все одновременно, молча усаживаясь кто куда. Слишком о кардинальных вещах им предстоит поговорить, а никто не может начать. И все-таки Джено, как и всегда (если вспомнить, каким он был все время: говорил первым, заступался за друзей, не боялся получить или быть отчитанным), понимая, что какая-то ответственность лежит только на нем, начинает. — Джемин, как это должно произойти? Расскажи ещё раз, что мы должны сделать, чтобы что вышло? -…ну, проявив желания быть воскрешенным, призрак получает пузырек с водой, которая на протяжении всего времени будет отображать его жизнь. Вначале она как обычная вода — прозрачная. Как и мы все, в принципе, — тут он остановился, но, собравшись с мыслями, продолжил. — Нужно три слезы разных людей, которые искренне заплачут, вспоминая кого-то из нас. «Отлично, конечно, особенно для меня», — думает Джемин. — Слеза первого человека окрасит воду в синий. Второго — в желтый. Получается зеленый, что подразумевает под собой жизнь. Слеза третьего активирует весь пузырек, и тогда нужно его передать самому призраку. Потом уже увидим, что произойдет, не знаю толком… — последнее он мямлит. — В принципе, все понятно, не так уж и сложно, — отзывается Донхек. — А что потом будете делать? Каждый из вас? — У меня все логично, я к родителям, — почти сразу говорит Чэнлэ. Ренджун и Джемин молчат, опустив головы. А Донхек поджимает губы, ругая себя за этот тупейший вопрос, но его нужно все равно было задать. Рано или поздно. Ренджун молчит, потому что он не знает даже, жив ли кто-то из его родных, а к маме он категорически не вернется. Никогда. Только бабушку вспоминает смутно. Она единственная, кто в той жизни относится к нему нормально. Вот бы ещё сестру вернуть… Увы, это невозможно. Она навсегда в его памяти. У Джемина вообще дела плохи. И тут обзывается Донхек говоря, что — Я совсем не против, чтобы ты был моим братишкой, — Донхек улыбается, делясь своим планом, который у него созрел ночью. — Я просто уверен, что отец, узнав, что ты жив, согласится усыновить тебя. У Джемина на лице фейспалм. Ренджуновы глаза загораются, и он восклицает: — Точно, Джемин, это выход! — Вы оба поехавшие, мы были лучшими друзьями давным давно. Я УМЕР КАК БЫ, ОН ЭТО ЗНАЕТ. — В любом случае, ему нужно будет принять то, что ты снова жив, а отказаться он не сможет, просто доверься, я своего отца знаю. Джемин чувствует какую-то тревожную надежду внутри себя. И хоть какая бы она не была, а надежда умирает последней. — Ренджун, — говорит Джено, привлекая внимание немного повеселевшего друга. — А? — Молись, чтобы твоя бабушка была жива. — В... в смысле? — непонятно хмурит призрак брови, хотя правильнее сказать, что они у него просто ходором ходят, не понимая, какое положение им занять на лице. — Мой отец едет в Китай на следующей недели. И ты просто не поверишь, но это тот город, откуда ты родом, я сегодня в школе проверял, — Джено улыбнулся уголками губ, — и я точно намерен уломать его ехать с ним. Другого варианта нет. — Так...а... но кроме неё у меня больше никого нет, — сразу поникает мальчик. — Также я узнал, где живут те люди, у которых вы арендовали тот домик. Думаю, они помнят тебя, не переживай. В противном случае, я найду твою учительницу. И с тобой тоже все будет хорошо. Несмотря на то, что Джун призрак, внутри у него все расцвело. Надежда. — Но, а первым делом, извините, возьмемся за нашего дельфина, — поворачивается он к Чэнлэ, а тот лыбится во все 28. — Его правда воскресить не составит труда, но он сам для этого попотеет тоже. Китаец вопросительно вскидывает бровь, но готов делать всё, что ему скажут. — Ты шуруешь домой и стащиваешь вещь, которая была тебе дорога, вы же можете брать только те вещи, которые принадлежали вам при жизни, так? — Точно, — отвечает Рен. — Только не трусы, — хохочет Джисон. — Кароче, несешь что-нибудь, чтобы у меня был предлог заглянуть к твоим родителям домой. Еще желательно, чтобы ты был уверен, что они будут дома вечером, это все-таки далеко переться. Чэнлэ закивал головой, мол «всё сделаю». Такой радостный. Донхек, окинув всех взглядом, тоже счастливо улыбнулся. Ведь все его друзья горят желанием жить, и пускай у них все получится. — У всех довольные моськи? У всех есть приблизительный план действий? — спрашивает весело Ли Джено, получая благодарные кивки в ответ. Ради этого стоит жить. Ради счастливых друзей. Часов к девяти Джено заходит после собрания к Донхеку, чтобы забрать рюкзак, который он бросил после школы и пиджак. Не переться же ему на кладбище в этом было. Отец парня, как всегда в ночную (работу не сменил), а мама уставшая сидела в прихожей возле телевизора. — Добрый вечер, госпожа Ли, — вежливо здоровается Джено, проходя в комнату за другом. — Привет, милый, — поприветствовала она его, помахав по-дружески тонкой ручкой. Джено зашел вслед за Донхеком в его темную комнату, закрыв дверь за собой. — Ты тут ещё будешь? — мимолетно спрашивает его младший, повернувшись лицом к нему. В углу комнаты светилась только неоновая вывеска в форме кактуса, которая синим освещала лицо Джено. Тот в свою очередь не спеша подошел к нему, положив пиджак назад на стул, где взял его секунду назад. Донхек наблюдал за его действиями, немного отойдя назад, упираясь в стол. Джено неторопливо наклонился к лицу младшего и поцеловал его, обвивая руками талию. Донхек улыбнулся уголками губ в поцелуй, отвечая ему, не медля ни секунды. За этим разом их поцелуй был немного другим. А точнее, он был нежным и чувственным, в отличии остальных, когда они целовались так, словно в последний раз, кусаясь, царапаясь, и сталкиваясь зубами. Донхек это понял сразу тогда, когда начал отвечать слишком охотно, но, поняв, что Джено целует намного мягче и нежнее, чем раньше, раслабился в его руках. Старший гладит спину парня, а его то и дело бросает мурашками, потому что спина у него чувствительная и всегда реагирует на любое прикосновение. И Джено это точно знает. И сейчас водит под рубашкой, вытащив её из черных брюк, словно нарочно, медленно, скользяще, от поясницы до лопаток. Донхек млеет и иногда прогибается в спине, вжимаясь тем самым в стоящего вплотную друга, который все ещё целует его так изнежено, что Донхек пропускает тот момент, когда роняет тихий полувздох-полустон. Ли-старший мягко отрывается от губ, покрывая поцелуями его лицо, одной рукой придерживая за подбородок, заставляя младшего прикрить глаза с трепещущими ресничками. — Я тебя люблю, — тихо шепчет Джено ему, не ожидая реакции вовсе. Но Донхек на это распахивает глаза и смотрит на него. Джено умудряется задать интересующий его вопрос лишь одними глазами. — Это как? — спрашивает Хёк. — По-настоящему, как любят любимого человека. — Я думал… — и его слова обрываются тихим вздохом, когда Джено легонько целует его шею, едва прихватывая её зубами или губами, чтобы не оставлять никаких следов. Думает о последствиях для Донхека. А хотя ох как хочется. И размашисто ведет языком от уха до ключицы. — Продолжай мысль, — напоминает ему Джено, улыбнувшись на то, как младший хватается за его плечи. — Думал… что ты просто делаешь все это, — Донхек набирает воздуха больше, потому что не может уже говорить, — потому что. ну из-за там… не знаю, гормонов, переходного возраста или просто тупо интереса. И Донхек затыкается, потому что боится ответа от него. Точнее, боится расстроиться ответом. — А ты? — спустя время спрашивает Ли. — Ты делаешь это из-за гормонов? Донхек не знает, что ему ответить. Ему просто… очень сильно нравится целоваться с Джено и долго нежиться с ним. — Скорее всего, нет, — отвечает он. — Но как так… чтобы ты… меня? — Я всегда тебя любил, а ты, наверное, не замечал, — по-доброму улыбается старший и прижимает к своей груди голову Донхека.