***
До полуночи оставались считанные минуты. Никита все ещё не был уверен, что поступает правильно, вмешиваясь не в своё дело, но присоединиться к ночной вылазке ему предложили Клеменс и Костя. И если первому он мог отказать хотя бы из-за того, что они даже никогда толком не разговаривали, то Бочаров вызывал у него доверие. Алексеев не мог ответить на вопрос «почему?», просто знал, что Косте можно доверять. Слизеринц действительно ждал его у входа в гостиную Хаффлпаффа. За пять минут до полуночи и ни минутой позже, как и обещал. Оказывается, Костя ещё и пунктуальный, но на такие выводы у Никиты уже не было времени. – Куда мы пойдем? – спросил он, когда Бочаров приветственно кивнул. – В астрономическую башню. Наше с... – он запнулся, словно забыл имя, но на самом деле просто не хотел произносить его вслух, – Клеменсом тайное место. Алексеев удивился, но пытался не подавать виду. Костя, который вообще не разговаривает с Клеменсом, имеет с ним совместное тайное место для встреч? Кличка «странник со Слизерина», которую ученики Хаффлпаффа дали Бочарову, казалась очень даже уместной. Больше вопросов Никита не задавал то ли из-за того, что разговаривающих учеников запросто мог услышать школьный сторож мистер Филч, то ли ему просто нравилось то напряжённое молчание, что повисло между ними, словно окутывая тонкими нитями. В серебристом лунном сиянии, которое проникало в замок сквозь окна, загадочный силуэт Бочарова казался ещё более изящным, чем обычно. Никита, сам того не заметив, сравнил его с персонажем какой-то картины, которая однажды мелькнула в учебнике по истории магии и была такой же завораживающей. Продолжая логическую цепочку мыслей, он вспомнил тот урок истории, который они с Лоиком запомнили надолго. И если обычный ученик Хогвартса удивится, видя, как Мустафаев не успевает нанести удар и падает под воздействием заклинания, то Никита скорее не ожидал, кто станет этим смельчаком-защитником. Интересно, что сподвигло Костю так поступить? Тяга к справедливости? Вряд ли, он же слизеринец, ему это не нужно. Желание привлечь внимание одноклассников? Тоже нет, судя по обычному поведению неразговорчивого Бочарова и его вечно отстранённому взгляду, который то ли направлен куда-то вдаль, то ли прожигает и внимательно изучает каждого, кто окажется перед глазами. – Почему ты тогда заступился за Лоика? «Ну вот, спросить оказалось не так сложно», – успокаивал себя Никита, уже начиная жалеть, что начал этот разговор. – За вас обоих вообще-то, – исправил Бочаров, – Чингиз бы не ограничится избиением только Нотте, тебе бы тоже перепало. – И всё-таки... Почему? – не отсупался Никита. – Жертвам нужен защитник, и пусть им буду я. Хотя бы один раз, – ухмыльнулся Костя, сворачивая в последний коридор перед астрономической башней. Алексеева не нравилось, что под словом «жертвы» слизеринец имел ввиду его и Лоика, но времени на дальнейшие вопросы не было. На терассе, с которой открывался вид на двор Хогвартса и Запретный лес, их уже ждал Клеменс. Услышав, что они наконец явились, он медленно повернулся и сделал на лице что-то слабо напоминающее улыбку. – Спасибо, что пришли. Оба, – сказал он. Любой сторонний наблюдатель назвал бы дальнейший диалог «неловко и ещё более неловко», но здесь были лишь они втроём. Они и чаша воспоминаний, которую сюда принёс Клеменс, очевидно, собираясь не только рассказать о произошедшем, но и показать. – Так что случилось? – наконец-то спросил Костя, не выдерживая затяжного молчания. – Я знаю, что мы уже не общаемся так, как раньше, – начал говорить Клеменс. – Мы вообще не общаемся. Уже два года, кажется, – перебил его Бочаров. – И поэтому я не знаю, могу ли просить о помощи, – продолжил Ханниган. – Можешь, – вставил своё слово Никита, не собираясь стоять в стороне и молча наблюдать. Костя взглянул на него недоумевающе, даже слегка сурово, а Клеменс заметно ободрился. – Мэл, – тихо сказал он. – Ты говорил, что имя «Мэловин» тебе не нравится, – равнодушно напомнил Костя. – Вкусы меняются. Ты же хотел, чтобы я тебя так называл. – Хотел. Два года назад, когда ты признался мне в чувствах. А когда я объяснил, почему у нас ничего не выйдет, ты решил забрать у меня Маттиаса. – Я не забирал его у тебя! – повысил голос Клеменс. – Он стал прежним после поездки к родителям. – И почему-то она состоялась на следующий день после нашего разговора, – Костя твердил свое, словно готовился к этому разговору месяцами. Ханниган не знал, что ответить. Знал лишь то, что сам бы никогда не допустил, чтобы Маттиас опять стал бесчувственной марионеткой в руках родителей, которые ждали от подростка величайших подвигов. А всё из-за того, что они родились двадцать второго февраля в 22 часа 22 минуты. А в чистокровных родах существует поверье, что, если двоюродные братья родятся в один день и в одно время, а все цифры будут одинаковыми, на их плечах окажется долг спасения мира от зла и разрушения. Подтвердить это поверье никто не мог, ведь они первые, кто вошли в историю как «Братья-спасители», как их назвали повитухи, принимающие роды у обеих мам. Клеменса и Маттиаса с раннего детства готовили к чему-то важному, но на каждый вопрос отвечали: «придёт время, и ты всё узнаёшь, а пока что учись и тренируйся». Ханниган не понимал, как можно готовиться к тому, о чём не имеешь ни малейшего понятия, но в день их с Матти четырнадцатилетия тайна открылась. – Ладно, проехали, – сказал Костя, видя, что у Клеменса больше нет аргументов в свою защиту, – рассказывай, что случилось. – Маттиас стал неконтролируемым. Он уже не такой, каким был в детстве и уж точно не такой, каким стал благодаря тебе, Мэл. В нём есть нечто иное. Нечто, что заставляет его использовать физическую силу, – Клеменс указал на свою шею, которую наконец мог не прикрывать длинным шарфом или воротником от свитера. В свете полной луны следы от пальцев, ещё недавно беспощадно сжимающих шею, виднелись уж слишком чётко. – Это он с тобой сделал? – Костя не знал, зачем задал вопрос, ответ на который и так был очевиден. – Ты должен увидеть, каким он стал. Возможно, издалека это не заметно, но меня пугает ярость в его глазах, когда он оказывается вблизи, – закончив говорить, Ханниган достал волшебную палочку и приложил к виску, вытягивая тонкую серебристую ниточку воспоминаний. Костя подошёл к чаше воспоминаний, кивнув Никите, чтобы тот сделал то же самое. Слизеринец понимал, что он чувствует себя лишним в этой драме с привкусом жестокости, но Алексееву давно пора узнать, что мир куда хуже и страшнее, чем его описывают в книжках по истории. Когда воспоминания Клеменса оказались в чаше, Костя и Никита смогли окунуть в неё головы, чтобы перенестись в момент, когда всё произошло. Ну конечно. Это случилось сразу после того, как они вышли из библиотеки, где Клеменс сознался, что предупредил Монсье о том, что ученики собираются копать информацию про потусторонний мир. Костя мысленно чертыхнулся, злясь, что понял это только сейчас, но тут же сконцентрировал внимание на картинке перед глазами. Слизеринские подземелье. Не слишком близко к гостиной, но и не слишком далеко, чтобы при потребности спрятаться от посторонних глаз. Маттиас прижимает Клеменса к холодной каменной стене, словно наслаждаясь его страхом. Его голосом, просящим остановиться. Испугом в глазах, мольбой о пощаде. – Ты не имел права рассказывать им, – ещё более хриплый чем обычно голос Маттиаса звучит где-то над ухом у Клеменса, заставляя прочувствовать каждой клеткой тела всю злость, которой он пропитан, – подался в предатели, да? Идёшь по стопам своей разгульной матери? – Нет, – Клеменсу чудом хватает смелости возразить, но, очевидно, зря. – Врёшь! – Маттиас снова кричит, а его глаза угрожающе сверкают, словно предвещая, что одним лишь разговором, пусть и не самым спокойным, это не обойдётся. И предчувствие не подводит. Даже если бы Маттиас не держал руки по обе стороны своего брата, не позволяя ему ступить ни шагу, Клеменс бы всё равно не сдвинулся с места. Он скован страхом, непониманием и нежеланием верить, что перед ним стоит никто иной, как собственный брат. Его Маттиас, его лучший друг, его соратник и родственная душа. Человек, с которым он провёл все годы своей жизни, сейчас больше похож на монстра, который ослеплён осознанием того, что поймал свою жертву, и отпускать не собирается. Харальдсон бьёт стену кулаком. То ли делает последнюю неосознанную попытку выплеснуть злость на неё, а не на брата, то ли просто набирается сил. Входит во вкус. А сразу после этого обхватывает обеими руками шею Клеменса, не позволяя ему ни вдохнуть, ни понять, что происходит. А для Ханнигана всё происходит, словно в тумане. Виною этому то ли слёзы, которые наворачиваются на глаза в самый неподходящий момент, то ли нежелание верить, что это происходит с ним. Нет, с ними. Братьями, которые никогда не поднимали друг на друга ни руку, ни волшебную палочку. У Маттиаса холодные пальцы. Холодные настолько, что обжигают бледную кожу так, как лёд обжигает теплую плоть. Но и не в том холоде дело. А в том, который сейчас в глазах Маттиаса. Безразличие. А ведь минуту назад был гнев. Когда он научился так быстро меняться? Когда он вообще успел настолько измениться? Клеменс не знал и размышлять не мог. Прохрипел последнее неразборчивое «остановись», зная, что никакого влияния это не окажет. Но Ханниган знал. Знал, что Маттиас его не убьёт. Может, он уже далеко не тот, к которому все привыкли, но убить брата он не сможет никогда. Должен же быть свет в непроглядной тьме его души. И Маттиас отпускает. Смотрит на свои руки, словно не верит, что творил ними секунду назад. И Клеменс может поклясться, что видит в его глазах сожаление. Столь велико, как и сердце Харальдсона, которое сейчас окутано темнотой и злобой, но имеет шанс на спасение. Но Маттиас безжалостно уничтожает последний огонёк совести, который внезапно возродился и на миг дал Клеменсу надежду. Ханниган откашливается, но пытается сделать это тихо, чтобы никто их не услышал. Чтобы никто не заметил того, что происходит, и не увидел Маттиаса таким, каким он сейчас является. – Сектумсемпра, – отойдя на пару шагов, Харальдсон проговаривает заклинание, направляя волшебную палочку в плечо Клеменса. И уже не видит гримасу нескрываемой боли на лице у брата. Отряхивая руки, идёт в сторону слизеринской гостиной, не оборачиваясь. На этом моменте воспоминание закончилось, а Косте и Никите пришлось вернуться в реальность. Бочаров интуитивно посмотрел на Клеменса взглядом, полным непонимания. – Почему ты не защищался? – спросил он. – Не мог. Он мой брат. – А ты – его брат. Он не может так с тобой поступать, – включился в разговор Никита, словив мимолётную благодарную улыбку от Кости. – Поэтому я и прошу вас о помощи. Нужно выяснить, что с ним случилось, но один я не справлюсь. – И больше не допускать рукоприкладства, – решительно сказал Никита. Его слишком впечатлило увиденное, чтобы остаться в стороне и не помочь Клеменсу. – Хорошо, – согласился Костя, – какой план? – Для начала нужно поймать Маттиаса и напоить сывороткой правды, – сказал Клеменс, ушам своим не веря, что они оба так быстро согласились помочь ему. – Легко, – ответил Костя, который был знатоком в зельях и настойках. – Лучше всего отвести его в выручай-комнату. Так хоть меньшая вероятность, что нас застукают, – рассуждал Никита. – Я использую Конфундус, чтобы привести его туда, – сказал Клеменс. – Справишься? – недоверчиво спросил Бочаров. – Справлюсь, – выдохнул Клеменс, – завтра в это же время. Сойдёт? – Да, – одновременно ответили Костя и Никита. Прощаний не было. Сочувствующих взглядов и пожеланий удачи тоже. Алексеев подумал, что у слизеринцев так заведено, поэтому удивился, когда, оказавшись там, где расходятся коридоры в их гостиные, Костя спросил: – Не жалеешь, что ввязался в это? – Ни капли, – тут же ответил Никита. – Ладно. – Спокойной ночи, – сказал Алексеев, задумавшись, как часто слышит Костя эти слова и слышит ли вообще хоть иногда. – Спокойной ночи, – ответил слизеринец, и не успел отойти даже на два шага, как снова услышал голос Никиты. – Можно я буду называть тебя Мэл? – Можно, – Косте не пришлось оборачиваться, ведь Никита и так знал, что в тот момент он улыбался.***
Утро наступило слишком рано. В коридорах было слишком шумно. Учителя казались слишком грустными в связи со вчерашними событиями. И даже этих «слишком» было недостаточно, чтобы описать напряжение, которое витало в воздухе повсюду: на завтраке в большом зале, в коридорах и классах, в гостиных и во дворе школы. Слухи о том, что случилось с Билалом, распространились молниеносно, но на то они и слухи, чтобы быть приукрашенными враньём. Кто-то даже говорил, что его заклял Алессандро из-за ненависти к магглорождённым. Но этим атмосфера непривычного утра не ограничилась. Когда звонок оповестил о начале учебного дня, а Лука, Дункан и Кейт бежали на урок зелий и настоек, из окна они увидели профессорку Макгонагалл, которая встречала трёх людей в министерской форме. Она долго разговаривала с ними, а Кейт не могла допустить опоздания на один из своих любимых уроков, поэтому потащила друзей в класс, обещая, что поможет им всё выяснить на следующей перемене. Но долго ждать не пришлось, ведь уже через несколько минут мракоборцы зашли к ним в класс. – Здравствуйте, – громко и даже немного пафосно поздоровался мужчина в зелёной мантии и с длинными черными волосами, собранными в низкий хвост. После него в класс вошла ещё одна персона, которая привлекла ещё больше внимания. Ученики неловко стали шептаться, споря о том, мужчина это или женщина, потому что у этого человека присутствовали черты обоих полов: плечы и борода как у мужчины, а длинные ухоженные волосы и ресницы как у женщины. Последним в класс завалился огромный мужчина, больше напоминающий местного лесника. Вот только Хагрид – наполовину великан, а этого мужчину, скорее всего, очень, очень хорошо кормили в детстве. – Меня зовут Конан Осирис, – первым представился черноволосый мракоборец, – это Кончита Вюрст, – он указал на свою вторую коллегу, – а это Жак Хоудек, – представил он последнего вошедшего, – мы прибыли из Министерства Магии, чтобы соорудить купол над вашей школой для дальнейшей её защиты. Ученики, которые до этого момента лишь шептались, теперь стали в открытую обсуждать. Защита школы? То, что случилось с Ассани, грозит им всем? – Защитить от чего? – спросил первый смельчак, а остальные затихли, ожидая ответа мракоборцев. – От всего, – избежал ответа мистер Осирис, загадочно улыбнувшись, но его слова вызвали бурю возмущения, – мадам Монсье, не могли бы вы присоедениться к остальным учителям? Ваша позиция возле Чёрного озера. – Конечно, – ответила профессорка, – сидите тихо, я скоро вернусь, – обратилась она к ученикам, хоть и знала, что они не обратят внимания на её слова. Как только они ушли, когтевранцы и гриффиндорцы побежали в коридор, чтобы из окон наблюдать за происходящим, но там уже столпилось огромное количество учеников, чьи учителя ушли ещё раньше. – Одному Мерлину известно, что может случиться с Хогвартсом, когда в замке нет ни одного преподователя, – засмеялась Микела, когда увидела Дункана, приближающегося к окну. – И не говори, – согласился парень, – это же те мракоборцы, о которых вчера говорила миссис Маличи? – Скорее всего. Я думала, что это будут серьёзные дяди и тёти в министерской форме, но эти очень даже милые. – Особенно Хоудек. Он едва поместился в дверной проем, когда заходил к нам в класс, – хохотнул Лоуренс. – Он сказал, что у него просто кость широкая, а Осирис такой: «нет, Жак, у тебя просто желудок бездонный». Когда они достаточно насмеялись, Микела вспомнила, что не спросила о главном. – Не знаешь, когда Билала заберут в больницу? Дункан лишь пожал плечами. Он не спал до трёх ночи, обдумывая, почему Ассани согласился вырезать глаза, но в голове этот факт всё равно не укладывался. – Давай сходим к нему сейчас? – предложил Лоуренс. Терять им было нечего: учителя заняты строением купола, а учеников в коридоре столпилось настолько много, что их отсутствие вряд ли заметят. – Никуда вы не пойдёте. Они тут же повернули головы на источник звука. За их спинами стоял школьный сторож мистер Филч, а это, как известно всем ученикам Хогвартса, плохой знак. Поняв, что план проведать Билала провалился, даже не вступив в действие, Дункан и Микела продолжили наблюдать за тем, как учителя и мракоборцы занимают свои позиции и объединяют магию, чтобы создать защитный купол. Из окна, с которого наблюдали они и ещё несколько учеников, открывался вид на поле для квиддича. На трибунах стояла Фурейра, подняв вверх руку с волшебной палочкой. Возле запретного леса расположились профессор Флитвик, Синистра и Стебль, а недалеко от Гремучей ивы стоял Монс. Остальные учителя и мракоборцы, скорее всего, заняли позиции с внутренней стороны Хогвартса, сконцентрировав своё волшебство там. И если не все те, кто наблюдал за происходящим со стороны, осознавали всю силу и серьезность используемого волшебства, то тем, кто оказались в эпицентре событий, пришлось выкладываться на полную. Зелмерлёв был ослаблен после того, как разбилось уже второе зеркало, но всё равно оставался на месте и поддерживал купол. Монсье выглядела растерянной и постоянно оглядывалась по сторонам даже после того, как мистер Осирис уже не первый раз попросил её не отвлекаться. – С вами точно всё хорошо? – спросил он, когда рука профессорки содрогнулась, и из-за этого в куполе, который был уже почти готов, со стороны центрального входа появилась едва заметная щель. – Да, просто нервничаю, – ответила Монсье и снова направила палочку вверх. Сначала защитный купол был больше похож на слой тумана, который окутал школу, а когда волшебство каждого, кто его строил, столкнулось в самой высокой точке, туман стал сверкать, будто в нём появились миллиарды звёзд. Ученики, затаив дыхание, смотрели, как каждая из этих звёзд постепенно угасала. И лишь когда купол стал полностью невидимым, мистер Хоудек торжественно заявил: – Успешно! – Вообще-то я всегда говорю эту фразу, – возмутился мистер Осирис. – Извини, не удержался, – пробормотал Жак. Вскоре преподователи вернулись в школу, чтобы угомонить учеников и продолжить уроки. Конан и Жак вернулись в Министерство через камин, а мисс Вюрст попросила у Макгонагалл разрешения проведать Билала, чтобы лучше узнать, что с ним вчера произошло. Из больничного крыла выписали уже всех, кроме него. Директриса ждала письменного согласия на ампутацию глаз от родителей Билала, хоть в учительской она созналась, что таким образом просто тянет время, чтобы Ассани передумал, но он и не собирался. «Лучше вообще избавиться от глаз, чем ходить с тем, что от них осталось», – твердил он каждый раз, когда его пытались переубедить. – Тук-тук, можно к тебе? – спросила Кончита, войдя в просторную палату в больничном крыле. – Кто вы? – Меня зовут Кончита, и я из Министерства. Хочу задать несколько вопросов о случившемся, если ты не против. – Против, – резко ответил Билал, – я уже сто раз рассказал обо всём Макгонагалл, мне больше нечего добавить. Я не видел нападающего. – Хорошо, я не буду настаивать. – Стоп, вы так быстро сдадитесь? А как же ваша обязанность перед Министерством? – удивился Билал, потому что не ожидал, что его так просто оставят в покое. – Обязанность исполнена. Я спросила, ты ответил. У тебя красивые волосы, кстати. Билал уж точно не ожидал комплиментов от сотрудника Министерства. – Спасибо, – ответил он, всё ещё удивляясь, – а можно узнать, как вы выглядите? Кончита, видя повязку на глазах парня, поняла, что он ждёт словесных описаний. И он их получит. – Ну, у меня тоже длинные волосы. Тёмно-русые. И такого же оттенка борода. Друзья говорят, что у меня красивые выразительные глаза. А ещё я высокая. На каблуках тем более. Билал какой-то миг «переваривал» услышанное, пытаясь сложить в голове её образ. Кажется, пора привыкать к тому, что окружающий мир так и останется в его мыслях таким, каким он его помнит, ведь ничего нового он уже не сможет увидеть. Но, исходя из услышанного, Кончита казалась ему невероятно красивой. – А если я скажу, что могу вернуть твоё зрение? – внезапно заявила Кончита, вырывая Билала из мимолётных раздумий. – Ч-что? – заикаясь от волнения, переспросил он. – Фениксы по всему миру вымерли ещё два года назад, но некоторые люди держат их слёзы, так сказать, «на чёрный день». А они могут исцелить что угодно. – Вы действительно хотите сделать это для меня? – Ты хороший человек, Билал. Ты заслуживаешь видеть всё прекрасное, что тебя окружает, потому что и ты прекрасен, – улыбнулась мисс Вюрст, доставая из сумки крошечную баночку, в которой хранила слёзы феникса, который помогал её семье много веков, – ты готов? – Да, – ответил Билал, а в следующий миг Кончита осторожен сняла повязку с его глаз. Увиденное заставило её вздрогнуть: зрачки, которые будто застыли на месте и не шевелились, а белки были покрыты густой паутиной из ярко-красных капилляров, которые могли лопнуть в любой момент. По одной капле на каждый глаз. Кончита сделала это осторожно, даже затаив дыхание. Казалось, что весь Хогвартс замер в ожидании и волнении. Капилляры стали исчезать, а зрачки шевелиться, когда Билал попытался рассмотреться вокруг. Он моргнул. Раз, второй, третий, а затем внезапно всхлипнул, словно попытался угомонить бурю эмоций, которая бушевала внутри. – Я вижу. Так же, как и раньше, – прошептал он, а посмотрев на Кончиту, сказал, – а Вы ещё красивее, чем говорили. Мисс Вюрст не могла сдержать благодарную улыбку и смахнула с ресниц выступившую слезу радости, но продолжить разговор они не успели, ведь в палату вошла Катерина Дуска. – Привет, Билал. Кажется, я могу тебе помочь, – с порога констатировала она, но затем растерянно посмотрела на Ассани, – но, кажется, это уже не нужно. – Спасибо за беспокойство, но я уже в порядке, – улыбнулся парень. – Я искренне рада за тебя, – сказала девушка, прежде чем развернуться и уйти, стукнув дверью слишком громко. – На твоём месте я бы ей не доверяла, – внезапно сказала Кончита. – Да нет, она хорошая, – пожал плечами Билал, – спасибо огромное. Я не знаю, как выразить свою благодарность за то, что Вы сделали. – Береги зрение и себя. Впереди нелёгкие времена. А мне пора, до встречи, – попрощалась мисс Вюрст, собираясь уходить. – До встречи, – задумчиво сказал Ассани.***
В слизеринской гостиной было непривычно тихо. Кто-то пошёл в Хогсмид, пока учителя были заняты, кто-то собирался провести всю ночь в библиотеке, чтобы написать реферат по трансфигурации, кто-то просто решил прогуляться, пока погода радует. Алессандро сидел возле камина, будто хотел согреться, хотя на самом деле ему просто нравилось смотреть на языки пламени. Это успокаивало. И помогало забыть о пристальном взгляде Кристабель, которая сидела на диване в другом конце гостиной, привычно положив ноги на стол. – Ты нервничаешь, – сказала староста, наконец нарушив длительное молчание. – Нет, – коротко ответил Мамуд, не отводя взгляда от камина. – Не отрицай очевидное. Ты же не волнуешься из-за этого Ассани? – Уж точно не из-за него, – Алессандро ответил чересчур быстро и неправдоподобно, и сам это осознал. Мог поклясться, что в этот момент Кристабель прищурила глаза, не веря его словам, поэтому поспешил договорить, – просто интересно, что именно с ним случилось. Вдруг мы все в опасности, и этот сделанный на скорую руку купол нас не спасёт. – Если это так важно, то почему бы не спросить у самого Билала? – Уважаемая Кристабель Борг, ты самый наивный человек в мире, – Алессандро выдал нервный смешок, – я не буду разговаривать с грязнокровкой, тем более с Ассани. Слизеринка обречённо вздохнула, и Мамуд уже подумал, что их диалог подошёл к концу, но Борг иногда действительно удивляла его. Она поднялась с дивана и, подойдя к камину, остановилась прямо перед Алессандро, сложив руки на груди. – Чем Ассани отличается от других магглорождённых? – Он ударил меня по лицу! – воскликнул слизеринец. – Своей маленькой гадкой ручёнкой он посмел вмазать мне по щеке. – Ты бы ещё заплакал тут, – сказала Крис, не выдерживая этот детский сад под названием «помоги другу не вести себя как идиот», – думал, он будет вечно терпеть твои издевки? – Чего ты добиваешься? – Алессандро старался не повышать голос. Они с Кристабель ругались крайне редко, и никто из них не хотел, чтобы сейчас это изменилось. – Чтобы ты прямо сейчас поговорил с ним. Его глаза исцелили, но Помфри настояла, чтобы эту ночь он провел в больничном крыле. Так что вперёд. – И что я должен сказать? Кристабель хлопнула себя ладонью по лбу. Мамуд либо притворяется глупым, либо таковым и является. – Попробуй хотя бы раз в жизни не оскорблять его. Как и почему через несколько минут Алессандро оказался у входа в больничное крыло, он не знал. Помнил, как Кристабель буквально выгнала его из гостиной и посоветовала «вести себя по-человечески». Правду говоря, для каждого эта фраза имеет совершенно разное значение, но Мамуд не хотел окончательно добивать этот вечер размышлениями о своих моральных ценностях. – Ого, какие люди, – прокомментировал его появление Билал. – Это из-за Кристабель. Она бы не угомонилась, если б я сюда не прошёл. – Оправдываешься как типичный слизеринец. На какой-то миг Алессандро забыл, кто здесь кто. Для него была привычной ситуация, когда он оскорбляет, а Ассани игнорирует либо обижается. Никак не наоборот. – Вообще, я собирался узнать, что с тобой случилось, чтобы обезопасить себя, так как не горю желанием остаться без глаз в ближайшее время. Но эта милая беседа явно не предоставляет мне удовольствия, – стараясь сохранять невозмутимое спокойствие и в голосе, и в эмоциях, сказал Алессандро. – Хорошо, тогда уходи. Не удивлюсь, если скоро увижу тебя тут, в больничном крыле, плачущего кровью, – Билал продолжал откровенно насмехаться. – Тебе должно быть плевать, что со мной случится, – Алессандро знал, что тут он точно прав. – Так и есть. – Это взаимно. Жаль, что ты не сдох, а всего лишь отделался глазами. Кажется, всё начало вставать на свои места. Типичная для этих двух ссора возвращалась в привычное русло, которым руководил Алессандро. И ему хотелось верить, что это надолго, но уже следующие слова Билала заставили его удивиться. – Выйди и закрой дверь, грёбаная слизеринская змея. – Ты хоть в курсе, что сделал мне комплимент? – А если назвать тебя отродьем твоего чистокровного папаши, для которого деньги важнее, чем собственный сын? Это перешло последнюю границу того, как Мамуд мог позволить к себе обращаться. Пусть этот грязнокровый наглец пищит сколько хочет, но вмешивать своего отца Алессандро не даст. Слишком личная тема, чтобы обсуждать её, тем более с Ассани, который только что ловко использовал аргумент, моментально выбивший Мамуда из колеи. – Откуда в тебе столько злости? – Алессандро спросил шёпотом, будто всё ещё находился под впечатлением от услышанного. – Ты заразил меня ею. Возвращаю твой яд вдвойне, – Билал ухмыльнулся. Как же ему не идёт эта самодовольная ухмылка. Во имя Мерлина, пусть прекратит. – Катись к чёрту, – последнее, что сказал Алессандро прежде чем развернуться и уйти, подавляя желание оглянуться. – Только после тебя, – кажется, это первый случай, когда в их ссоре последнее слово осталось за Билалом. Каждый раз, когда они были готовы нормально поговорить, не срываясь на крик и не пытаясь друг друга задеть, между ними проскакивала искра, порождающая неописуемую ненависть. Наверное, так и должно быть: на свете существуют люди, которые никогда не смогут найти общий язык.