***
Дак только очнулся, поэтому ещё не созрел для того, чтобы отреагировать на шесть пар глаз, упорно сверливших его, как в предыдущую их встречу. — Что я здесь делаю? — старший был слишком слаб, чтобы сразу же вспомнить о недавних событиях. Казалось, что он уснул на завязке эпичного фильма и проснулся на ключевом моменте. Теперь ему нужен внимательный друг, который расскажет ему упущенный кусок сюжета. — Ты — наш пленный, — пояснил Обжора. — Будешь выполнять всю грязную работу. — Обжора, не перекладывай свои обязанности на других. — Мог бы хоть дать моментом насладиться! — Что ты там говорил, боимся перемен? А вот и нет. Ты себя похоронил, когда решил своим соплежуйским клювом очернить наше преступное имя! — Банкир был доволен собой. — Как насчёт сделать из него грушу для битья и отправлять Скруджу фотографии? Или нет! Посылать Скруджу его перья! А в самом конце клюв на блюдце, — братья были возбуждены и преисполнены идеями, чем заняться со своей жертвой. Хьюи молчал. — Мама приготовила пироги, чур, первый для меня, — прокричал несколько знакомый голос. Бигли, как один, спешно ринулись к столу, конкурирующе расталкивая друг друга. К Даку подошёл самый приятный преступник из известнейших ему. Громила проследил за тем, чтобы все точно ушли и лишь тогда решил обратиться к их необычайному гостю. — Если ты реально не помнишь, — пёс нахмурился. — Ты сам пришёл сюда. Я сказал братьям, что пока они просиживали зады за решёткой, я занялся делом и поймал тебя. По-другому я не смог объяснить, что ты здесь забыл, парень. Ну, так… Почему ты пришёл? — Оу, — да, старший Дак припоминает. — Сегодня днём мне было весело, всё реально казалось таким нормальным. Не отвратным, я имею в виду. И… Я будто был близок, чтобы вернуться к своей обычной жизни. — Продолжай, — Громила кивал, решая, что наблюдает некий прогресс. — Я не смог, — пожал плечами старший. — Чем выше заберёшься, тем больнее упадёшь, и я упал. — И ты пришёл к тем, кто хочет тебя четвертовать? — Я пришёл к тебе, — и это совершенно точно меняло дело. Громила больше не мог съязвить или демонстративно нахмуриться. Было сложно объяснить, почему Хьюи казалось, что именно у Бигли он будет в безопасности; это было самым ужасным безумием, которое только могли сотворить племянники богатейшего селезня в мире. Даже разбудить разъярённую мумию, тем самым разозлив её ещё больше, а потом, пытаясь сбежать, спустить пирамиду размером в целый город глубоко под пески — не было чем-то настолько опрометчивым. Решение старшего невозможно оценить без возмущённого размахивания руками в попытке сообщить о своём недовольстве, не прибегая к нецензурной брани. Однако: «Ты ебанутый?» тоже сошло бы, если застроить поверх ещё пару-тройку этажей мата, пока сооружение не начало бы напоминать невообразимых размеров неприличный небоскрёб. Тот же Дьюи прокатился бы на лифте до последнего этажа, а Дональд и вовсе бы пробежал по лестнице до самой крыши и прибыл бы туда раньше, чем приехал бы лифт с синим. Потом обязательно бы навернул по зданию ещё парочку кругов. Абсолютно очевидно, что нечто бредовое сподвигло Дака на столь неадекватные меры, но… Это казалось единственным верным решением. Вопреки всем звоночкам морали, гневным тирадам дяди Скруджа и Дональда, которые подросток сам же живописно воспроизвёл в своей черепной коробке. На фоне его «доверительных» отношений с братьями… Нет, даже не так. На фоне напряжённой ситуации с Дьюи, на фоне чувств, которые даже в фантазиях рискуют остаться без ответа — жестоко обсмеянными и непонятыми. Даже если старший хотел претендовать на взаимность и мог уверить любого в подлинности своей любви, он всё же не мог объяснить, чем занимался эти блядские последние полгода перед днём, когда окончательно пришёл к тому, чтобы в этом утонуть. Как ещё выяснилось, Ллуэллин был рядом со средним братом всё это время: слушал его проблемы, посещал с ним множество развлекательных мест, в которых красный наверняка бы испытывал дискомфорт, становился частью его мира, впечатывался в его личность настолько глубоко, что этих двух, хоть и очевидно разных селезней, иногда было сложно различить. Дьюи говорил словами Луи, использовал его коронные выражения и шутки, второй же делал всё то же самое. И их общение, которое только недавно казалось чем-то немыслимым, до того переросло в норму, что больше невозможно было понять, где начинался младший близнец и заканчивался средний. И это раздражало до конвульсивных истерических припадков. А в голове постепенно рассеивались события последних месяцев, начиная с момента, когда Луи по ошибке принял одного брата за другого. Хьюберт чувствовал себя преданным, хоть и ясно осознавал, что никто ему ничего и не был должен. Над ним искусно поиздевались и не докинули до урны. Для них это казалось забавным или даже безобидным раскладом, для него — участью. И с каждой минутой, что парень продолжал думать об этом, злоба и обида накатывали с невообразимой силой. Но как бы там ни было, Дьюфорда ненавидеть не получалось от слова совсем. Для красного он был таким идеальным, таким правым во всём, неприкосновенным. Таким недостижимым. Даже когда нужно было рассмотреть общие причины дерьмового самочувствия, старший Дак скорее приходил к тому, что винил обстоятельства, судьбу, жизнь, себя, Луи… Остатки разума продолжали твердить, что он должен завязать с обвинениями любого характера в адрес последнего. Хью ненавидел себя каждый раз, когда Луи улыбался ему, ни о чём не подозревая. Но его он ненавидел ещё больше: когда видел, что средний звонит ему, когда замечал за ними обсуждение вещей, понятных только им двоим, когда видел, что младший касается его, какой бы посыл в этом ни был. Дак протестующе дрожал, одержимо сравнивая себя каждую секунду с, якобы, своим соперником и во всём до абсурдного считал себя хуже. В подмётки не годившимся. Да и в свете произошедших событий он чувствовал себя никем. Пятном, которое лень вытереть, не понадобившимся списком продуктов на дом, жуткими пиксельными тенями на огрызке от обоев, являвшимися единственным рисунком старшего в авторстве того, кто был для него всем. Вот из какого дома парень решил удрать, всецело находя его отныне вражеской зоной, ссылаясь лишь на эмоции испытанные в нём за последнее время. Скрудж, Дональд и Вебби были недостаточным поводом пересмотреть решение, как бы он ими ни дорожил. Они бы и сами это прекрасно поняли, если бы были в курсе всей ситуации. Хьюи был слишком загнан в угол, чтобы трезво мыслить. Он устал держать планку, о чём свидетельствовало его пятидневное тотальное затворничество, защитный механизм прекратил свою деятельность, оставив Дака с голой спиной, вглядывающейся в кончики летящих в неё ножей. Поэтому, наверное, не так удивительно, что красный совершенно обесценил в своих глазах преступления братьев Бигли, условно установленное зло в принципе. Свою отвратительную жизнь. Громила понятия не имел, в какую сторону запустить поток размышлений. К племяннику Скруджа он уже начал питать некую симпатию, поэтому всецело поддержать затею братьев с его пытками не мог. Не хотел. Тем более, этот представитель утиных почему-то верил именно ему, раз не нашёл укрытия лучше или же совсем безумен. Нет, даже не так, он в любом случае уже продемонстрировал своё безумие тяжёлой степени, лишь допустив мысль о том, что… «Вау, неплохо было бы прийти к псам, которые постоянно пытаются ограбить моего дядю и заодно отправить нас на тот свет. Закатим крутое барбекю! Феноменальная идея!». Конечно, было понятно, что это явно не тот настрой, но просто сам итог уже производил впечатление, что тут явно не обошлось без вмешательства непонятной магии. Подсознательно грабитель со стажем понимал, что даже если будет тонуть в сомнениях, всё равно поставит в список приоритетов на первое место ментальную помощь одному из наследников МакДака. А уж когда красный вновь обретёт неподдельное желание жить и вернётся обратно в поместье, то можно будет проведать их с целью пригласить на чай… Парочку ценных вещей, соответственно. — Мама, у нас всё готово для барбекю? — пританцовывая в нетерпении, спрашивал Обжора. — Тупица! У нас могла быть электрогриль, если бы в прошлый раз вы не отвлеклись на анекдоты этого ребёнка. Впрочем, на природе её всё равно не к чему было бы подключить. Вот если бы у нас был хорошенький генератор… — Я понимаю, о чём ты, ма! Надо забрать наш фургон. — А после решим, что нам делать с желторотиком. Обжора, ты самый бесполе… Ты будешь самым полезным, если останешься дома и присмотришь за ним. — Я полезный, слышали? Было не столько обидно, сколько непонятно, по какой причине Громила не потрудился объяснить пленнику, как вести себя наедине с его братом. Позже дошло, что там скорее Обжоре срочно понадобилась инструкция. Пёс принёс с десяток тарелок с пирогами подростку, видимо, посчитав, что тот питается примерно тем же образом и тем же количеством пищи и ждал, пока Хьюи подкрепится. — Ты же понимаешь, что это только по той причине, что если ты двинешь коньки от голода, то ма меня прибьёт? О! Начни с черничного, он самый сочный, — пёс поочерёдно болтал пальцами в воздухе с умиротворённым выражением лица и выступающей в уголке рта слюной, видимо, представляя вкус мучного детища своей матери. Попросить столовые приборы к еде казалось явным злоупотреблением гостеприимностью и даже непозволительной роскошью, поэтому старший Дак довольствовался тем, что есть. Правда, идей, как аккуратно отломить кусочек, было не так много. — Чуть не забыл! — Обжора легонько постучал себя по виску костяшками пальцев, продолжая неловко улыбаться, одновременно прикрыв один глаз и показав кончик языка. — А нож тебе, что ли, не нужен? Сложно было толковать отношение упитанного мужчины как проявление дружелюбия, однако процесс создания определённого образа в голове красного уже был запущен. Пёс нередко задирался при столкновениях с богатейшим семейством в городе и в целом был достаточно груб, пытаясь переплюнуть братьев в выдумывании самых унизительных комментариев. Но, как выяснилось, наедине Бигли был достаточно безобидным, чтобы Хьюи пришлось быть напряжённым слишком долго. А ещё он, по-своему, заботлив и пытался быть милым. — А что это за комната? — заметив ящики и разного рода запасы, спросил Дак. — Хо-хо, тебя заинтересовало? Ну, я не могу тебе рассказать, что это склад с награбленным, — гордясь собой, заявлял преступник. — Ой… Не рассказывай никому, пожалуйста, что это я тебе сказал. Но одно было понятно в любом типаже его поведения — он совершенно неуклюж и не скрывал этого. Невольно, конечно, продолжали подступать сравнения с Громилой, хоть и его Дак тоже знал едва. Он вглядывался в черты лица своего смотрителя, про себя отмечая, что впервые видит его так близко в спокойной домашней обстановке, будто запоминая. — А ты, смотрю, даже не думаешь сбегать. Уже смирился со своей участью или Громила припугнул? — ехидность определённо шла Бигли и придавала определённого шарма, должно быть, он и сам это понимал и пользовался частью своего очарования. Хьюберт молча начал разрезать пирог, немного переживая о том, что наткнётся на детонатор или ещё какой-нибудь хитро спрятанный инструмент для осуществления побега, к счастью, изделие целиком имело съедобный характер, и даже на вкус показалось неплохим. — Я, может, план побега вынашиваю, — неочевидная ложь. — Тем более, вы сами наверняка выдадите мои координаты Скруджу. А там я уже и дома — пять секунд, — провокация. — И почему этот пирог такой вкусный? Если бы миссис Бикли готовила такие, то я бы ел их на протяжении долгого времени, — подача идеи. Парень правда считал, что пирог удивительно недурно получился. В конце концов, глава семейства — мать с большим количеством детей, неудивительно, что её навыки готовки не уступали любой другой женщине. Отличие было лишь в том, что те были в первую очередь хозяйками, а мамаша Бигли руководила преступными операциями. — Думаешь мы вновь упустим свой шанс? А вот и нет! — А вот и да. — Даже во сне я от тебя глаз отрывать не буду, да и у тебя всего два брата, а у меня их… На ночное дежурство по часу хватит раза два! Или три. Где-то пять, — пёс считал на пальцах, сокрушаясь, что познал не всё волшебство математики в своё время. — Да неважно, ты отсюда ни-ку-да! — Хех?.. Своих братьев ты ведь… Любишь? Было бы полезно узнать, как в других семьях обстоят дела в взаимоотношениях сиблингов, чтобы легче было разобраться, что именно не то у тройняшек Дак. — Фе, — Обжора скривился в выражении лица. — Любить братьев? Гадость какая. Банкир на меня всегда кричит, когда я делаю что-то не то, а Битник тычет в меня локтем, когда рассказывает что-то смешное. А Громила!.. Занимает единственный телевизор в доме. Грабитель жаловался на всякие мелочи, касающиеся членов его семьи, пока красный едва сдерживался, чтобы не издать смешок. Будь это реальным похищением, то можно было бы закатывать глаза, заявляя об очередном случае стокгольмского синдрома. — Ты не сказал «нет», — продолжая налегать на пирог, дразнился пленный. — Я сейчас скажу «нет» прямо по твоей голове! — Хотел бы я не знать своих братьев, тогда всё было бы по-другому. — Я тоже хотел бы не знать тебя и твоих братьев, так сложно, что ли, не путаться под ногами? О… Так вот, что Банкир имел в виду, когда говорил, что я мешаю. Блин… Я как и племянники МакДака — кретин, — мужчина схватился за голову. — Да не кретин ты, — был поражён выводами собеседника Хьюи. Кто же знал, что даже состоявшимся злодеям свойственно загоняться? — Кто-то должен быть душевной грушей компании. — Теперь меня утешает желторотый, но я слишком тупой, чтобы не повестись!.. — Это было скорее оскорбительное высказывание, но как удобнее. Ты в некотором роде мог бы быть неплохим, я думаю. — Это выше моих сил. Обжора встал с ящика, на котором устроился не так давно, возмущённо указал пальцем на Дака, желая показать всю степень своего раздражения и одновременно смущения. Он тяжело дышал и пристально смотрел в глаза подростка, как будто первый раз в жизни пытается сделать заказ в ресторане самостоятельно. — Ни один из существующих Бигли никогда не станет «неплохим», а уж тем более «хорошим», даже если все здания мира, которые можно ограбить, исчезнут! Мы не можем быть такими, — пёс развернулся и вышел из комнаты, продемонстрировав уверенность в своих же словах, но пару секунд спустя вернулся. — Но я всё равно очаровательный, да?***
Слова Обжоры продолжали крутиться у старшего Дака в голове, заставляя его ощущать внутри пустоту неизвестного происхождения. Даже Громила не может? Прошло уже пару дней, а этот вопрос продолжал использовать в качестве аттракциона извилины Хьюберта, заставляя его несколько сменить основную составляющую своих мыслей, которую обычно занимали все вариации разговоров с Дьюи. Когда парень напрямую спросил у пса, что он об этом думает, то ответом послужило примерно то же самое, что выдал Обжора, но, возможно, в несколько другой формулировке. Сейчас же они с Громилой шли куда-то посреди ночи, а спрашивать, куда именно, прямо сейчас казалось несколько неуместным, поскольку нельзя было не заметить, как сильно Бигли погрузился в свои собственные размышления. Но как только Хьюи понял, что это всё может обозначать, решил не медлить с озвучиванием догадки. — Ты… Хочешь, чтобы я вернулся домой? Мужчина виновато опустил взгляд, не собираясь останавливаться. Он уже всё давно обмозговал. — Понятно. Прости, что доставил вам проблем. Это было полезно выбиться на пару деньков из повседневности. Мне понравилось с вами. Громила не реагировал. — Хотя, соглашусь, я поступил совершенно безрассудно решив, что могу вот так заявиться к вам, ха-хах. Но, думаю, что я дальше и сам со всем справлюсь. Спасибо, что слушал меня, хоть я и был совершенно невыносим. Молчание. — Тебе когда-нибудь говорили, что если бы не ты, то всё было бы намного хуже? Я понимаю, что мы не знаем друг друга и ты посчитаешь, что я говорю что-то совершенно невразумительное, а может я реально присел к тебе на уши. Глубокий вздох «похитителя». — Когда-то я считал, что невозможно начать хорошо относиться к кому-либо из вас, но вы с Обжорой что-то типа исключения, хотя его это не прям обрадует. Остальные решат, что я окончательно поехал, — глубокий вздох «похищенного». — Почему-то я бы хотел остаться. — Слушай, ты мешаешь мне считать, что я всё делаю правильно. Мистер МакДак усиленно ищет тебя, поэтому, другого выхода у нас всё равно нет. — Прямо сейчас я… не хочу быть дома. Слова давались красному с трудом. Он прекрасно понимал моральную сторону ситуации и проклинал самого себя за то, что его мозг не был центром принятия решений. Эмоции диктовали правила, возводя каждый пункт в масштабное безрассудство. Больной Хьюи, больной, больной, больной. Отчаянный безумец с разбитым сердцем. — Я понимаю, о чём ты. Но не хотеть находиться у МакДаков и хотеть быть здесь, с нами — не одно и то же. Чем раньше ты вернёшься, тем меньше с этим возникнет проблем. И я даже не о том, что по голове тебя за побег из дома не погладят. Ты пытаешься сбежать от действительности, сместив все приоритеты бесцельным существованием. Возможно, даже получится создать видимость того, как весело тебе проводить время, подкалывая Обжору. Но твоё чувство вины будет продолжать расти, заполнять твоё подсознание, а после отправит тебя прокрастинировать с новой силой. И идея вернуться превратится в табу и будет вызывать только приступы паники. С Бигли у тебя не будет будущего. Проваливай, малявка. Тот, кто говорил, что Громила достаточно проницателен, не ошибался. А кто слышал об этом — наверняка всецело протестовал. Но то, что он был прав, сомнений не возникало совершенно. Хьюи бросил на него последний взгляд и медленно зашагал по известному ему маршруту, не рискуя поднимать взгляд с тропинки, по которой шёл. Он ничего там не потерял и не пытался найти, скорее, просто не было желания глядеть на город, в который он не хотел возвращаться. Ведь затем придётся виновато смотреть в глаза членам семьи и делать вид, что он всё переосмыслил. А это не так.***
Бигли упорно пытался разобраться с тем, как работает кухонный комбайн, под крики своих братьев, что какому-то несносному ребёнку удалось сбежать. Он планировал игнорировать их, как и расспросы на эту тему, до момента, когда она полностью исчерпает себя и перестанет быть актуальной в этом доме. В конце концов, иначе в их семье никогда не выходило, так чем этот раз должен быть лучше? Не нужно было придумывать хороших оправданий или первоклассных легенд, просто МакДаковское отродье перехитрило их, придурков, — вот и вся картина произошедшего. Ведь Громила всё равно был абсолютно прав по поводу него. Было бы удобно так считать. Неважно, что эта глупость — лишь часть моральной доли пса. В этом что-то было. — А я его за пять секунд нашёл, — раздался голос Банкира, раскрывшего входные двери и приказавшего старшему Даку войти. — Так жалко пытался сбежать, что сразу, видимо, заблудился. Пойду передам ма. — А я отведу его на наш склад, — натянуто улыбался преступник в адрес членов своей семьи, которые хотели ринуться в сторону юноши и наподдать ему разок-другой подзатыльниками. — На этот раз не сбежит. Хьюи пожал плечами и последовал за Громилой, заранее приготовившись к нотациям. Картина маслом: злодей должен затереть за правильность поступков положительному герою и наставить его на путь истинный. Что дальше — Гломгольд будет призывать Скруджа к здравомыслию? — Ты сказал, что с Бигли у меня не может быть будущего, и я пытался понять, что именно ты имел в виду, — лучшая защита — нападение, потому красный начинает первым. — Дошло, что это наверняка связано со словами Обжоры, что плохой однажды — плохиш навсегда. — И ты не можешь в этом… — Я не спорю, что ваша деятельность далека от моего понимания, но могу догадаться, что это… Стиль добычи заработка, который меня не касается, нет-нет, нужда? — Это не просто нужда, малявка. Обчищать богачей, банки и магазины — это призвание. Это работа, хобби и ритм жизни одновременно. Но тебе не положено иметь к этому хоть какое-то отношение. Смирись. — Ты так боялся, что вы на меня дерьмово повлияете, что забыл об одной вещи. Я — просто потерявшийся подросток. Тем более, ты зря переживаешь о том, что я поддамся «влиянию». Чем бы ты всю сознательную жизнь ни занимался, ты проявил себя с удивительно хорошей стороны по отношению ко мне. Ты внимательный и соображаешь неплохо. В голове не укладывается, что ты правда Бигли, — Хьюберт активно жестикулировал, пытаясь выглядеть убедительным, но собеседнику, в принципе, вполне хватало и слов. — Да нет, — пёс почесал затылок в знак сомнения в чём-то из озвученного. — Мои братья тоже тебя удивят… Когда ты лучше узнаешь их. Это означало только одно: — То есть, я могу… — Да. Пока не разберёшься в себе, или Ма не решит как-нибудь икусно над тобой поиздеваться — склад в твоём распоряжении. Один склад и много вечеров с Обжорой. Очень много, — мужчина уступил, но был доволен результатом, а также не упустил возможности упомянуть о минусах затеи. — А по субботним вечерам он особенно разговорчив. — Хватит, я понял, — вздыхает Дак, а уголки губ невольно приподнимаются, заставляя их обладателя впервые за долгое время улыбнуться. Как-то смиренно и грустно, но это не отменяло ощущения спавшего фантомного груза с плеч. Хьюи определённо будет в порядке. Чего не скажешь о Дьюи, в который раз отмечавшего собственного брата в журнале посещаемости прочерками и мысленно поедавшего самого себя заживо. Чувство вины надолго впечатается в эмоциональный спектр старосты, он и сам это понимал, хоть и ничего не мог сделать. Было удобно считать, что не мог.