Пёс

      Оправив ворот и так идеально сидящей рубашки камзола, мужчина шагнул ближе к двери непримечательного аккуратного дома и вежливо постучал. Помня о знаменитой забывчивости и рассеянности художника, он настроился прождать на пороге пару десятков минут, прежде чем хозяин дома опомнится и впустит гостя внутрь. Однако, что приятно удивило человека, торопливый звук шагов раздался буквально через две. Ещё несколько мгновений творцу потребовалось, чтобы расправиться с замком, и наконец дверь открылась, представляя взгляду визитёра проход в дом и перегораживающего его монстра, владеющего этим местом.       Мужчина приготовился озвучить перед скелетом традиционное приветствие, однако на несколько секунд замялся, оценивая внешний вид художника. Мастер Инк, успевший прославиться в узких кругах своим талантом к искусству, выглядел несколько… удручающе. Более помятый, чем обычно, заметно невыспавшийся и болезненно бледный. Могло показаться, что монстр был болен, если бы его взгляд не оставался по-прежнему ясен и, что необычно, на удивление холоден. — Моё почтение, господин маг, — воспользовался образовавшейся паузой скелет, перенимая у собеседника право первого приветствия.       Голос скелета также оставался твёрд и спокоен, так что человек предположил, что виной непотребному виду была извечная увлечённость творца его работой, и успокоился. На холёном немолодом лице расцвела дружелюбно-покровительственная улыбка. Мужчина, ничуть не уязвлённый упущенным моментом, с явным удовольствием от этой встречи ответил: — И вам доброго дня, Мастер Инк, — и протянул монстру ладонь для рукопожатия. — Впустите в дом? — Конечно, — кивнул творец, удивив отсутствием улыбки, обычно появлявшейся на лице при встрече со знакомыми, и ответил на приветственный жест.       Человека этот маленький нюанс насторожил, однако, не получив ответ на осторожно заданный вопрос, дальше выспрашивать он не стал. Неожиданно сдержанный и отстранённый художник проводил его в гостиную, где устроил в кресле перед камином, предложил чай, пока сам ходил за выполненной к сроку работой. Мужчина, ожидая скорого возвращения скелета, ненавязчиво огляделся, отмечая интересные детали обстановки. Гостиная, в которой он находился, не блистала роскошью, в ней даже мебели было немного: диван почти в центре, по сторонам от него высокий книжный шкаф и рабочий стол, что интересно, камин находился в стене за его спинкой, и к огню было повёрнуто только кресло, рядом с которым примостился небольшой чайный столик. На удивление, дом был хорошо убран и выглядел куда опрятнее своего хозяина. Никакого мусора или лишнего хлама в поле зрения не было, все вещи лежали на своих местах в удобном для владельца положении. Уютное местечко. — Вот, прошу, ваш пейзаж. Как и просили, никаких кричащих цветов, — с этими словами вернулся художник, тягая за собой увесистое большое полотно.       Мужчина оставил свои наблюдения и первым делом взглянул на почти скрытого широким холстом монстра, а не на картину, как можно было ожидать. Сколько он не смотрел на подобные ситуации в исполнении этого скелета, всё никак не мог понять, почему тот постоянно корячится, вместо того чтобы использовать магию? Насколько человек помнил, у скелетов почти поголовно, за редким исключением, есть предрасположенность к телекинезу. Ан нет, конкретно этот упрямится и таскает тяжести сам, ручками. Человек пока не решался удовлетворить своё любопытство касательно этого вопроса, поэтому, подивившись, вернулся к причине своего визита.       Маг даже поднялся с места, когда художник опустил на пол и прислонил картину к спинке дивана, позволяя заказчику во всех подробностях рассмотреть результат работы, за которую он должен был прилично заплатить. Мужчина с минуту прохаживался рядом, присматриваясь и не видя никаких неприятных огрехов, однако чувствуя какую-то царапающую сознание мысль, возникающую при взгляде на полотно. Он не решался озвучить свой вердикт, пока не выловит эту вёрткую проказницу. Однако, когда вопрос напросился на язык, от его озвучивания человека отвлёк шум и короткий сдавленный вскрик на втором этаже. Звуки были совсем тихими, старательно чем-то заглушаемыми, но недостаточно для невероятно чуткого слуха мага.       Инк об этом знал, и он тоже прекрасно расслышал буянящего наверху невольника. Ничего другого не оставалось, ему нужно было проверить подопечного. Извинившись и попросив подождать, обещая объясниться после, художник спешно направился к гостевой комнате. На месте выяснилось, что чернокостный скелет во сне сполз с кровати, уже на полу проснулся от нового кошмара и со сна не сразу вспомнил, где и почему он находится. Опять испугался резко влетевшего в комнату творца. Чернильному снова пришлось, мысленно отвесив себе оплеуху за спешку, успокаивать испуганно-виновато скулящего монстра и возвращать его обратно в кровать. Невольник тяжело и неуклюже, с болью, двигался из-за треклятых старых переломов, поэтому Инку приходилось помогать ему практически с любым действием, по факту, выполняя большую часть бытовых задач за него. Этот процесс многократно усложняла имевшаяся у раба дикая боязнь прикосновений, поэтому отлучка художника значительно затянулась.       Оставшийся внизу в одиночестве маг послушал тихие речи скелета, успокаивающего неизвестного монстра, нашёл это весьма занятным и решил дольше не тревожить своим присутствием творца, и так занятого тяжёлой работой опекуна. Хотелось узнать подробности этой, наверняка, интересной истории, но чувство такта удерживало от лишних расспросов. Больше ничего не держало мужчину в чужом доме. Картина, за исключением потерянной маленькой мысли, вопросов не вызывала. Она была идеальна, по мнению падкого на красоты тропических пейзажей человека. Поэтому, с помощью магии подхватив свой заказ, он направился к выходу, посчитав уход без прощания невеликой грубостью.       На чайном столике близ камина остался лежать конверт с полной стоимостью заказа. К работе нареканий не было.

***

      Вполуха слушая без умолку тараторящего человека, Инк вспоминал своего первого на этой неделе визитёра. Человеческий маг был вежлив, тактичен и немногословен. Художнику нравилось работать с его интересными масштабными заказами и, изредка, вести неторопливые беседы об искусстве. А ещё ему нравилась одна яркая черта в характере мужчины: он прекрасно и поразительно точно чувствовал царящую вокруг атмосферу. В отличие от нынешнего гостя.       Полноватый низенький мужичок, бойкий и энергичный, позабавил и развеселил бы творца, находись он под действием красок. Но сейчас его разговорчивость мешала чернильному, из необходимости соблюдать правила этикета вынужденному терпеть словоохотливого заказчика. Человек никак не мог нарадоваться полученной на руки картине, расхваливал талант художника. А у самого Инка в этот момент в голове крутилась только одна мысль, что он опаздывает накормить своего подопечного. И неплохо было бы ненароком проверить его, потому что с самого утра невольник был подозрительно тих. Слишком тих, даже на фоне его значительно обострившейся в последнее время боязни привлекать к себе внимание Хозяина.       Интуиция подсказывала, что ничего хорошего в такой тишине не было. В какой-то момент, избрав её голос лучшим советчиком, чем голосок вежливости, Инк некультурно прервал поток слов со стороны гостя, резко поднявшись с места и отправившись на второй этаж. Мужчина от такой наглости подавился недосказанной фразой и удивлённым взглядом проводил сбежавшего собеседника. Шок не отпускал человека до самого возвращения творца.       Инк в свою очередь на втором этаже застал очень… неоднозначную картину. Он наконец научился не врываться в чужую комнату с грохотом и в этот раз аккуратно и тихо заглянул внутрь. Его осторожность позволила застать невольника в непривычном положении. Скелет как обычно занял дальний угол кровати, у стены, закутался в одеяло и замер в нём. Однако в этот раз он не закрылся полностью, оставив на виду руки, и всё смотрел на свои скованные ладони, не шевелясь. Со стороны монстра не доносилось ни звука, он даже не дрожал. Но по его лицу медленно катились мелкие прозрачные слёзы, повторяя путь несмываемых полос.       Входить художник не стал. Осторожно прикрыл дверь, пока увлечённый своими мыслями скелет не заметил его, и бесшумно прислонился к дверному косяку лбом. Вздохнул. Ещё было слишком рано проводить операцию. Монстр до сих пор оправлялся от истощения и до полного восстановления рук должен был излечить всё перебитое и изуродованное тело. От того, что Инк не может объяснить этого подопечному, — его словам сейчас просто не поверят — чернильный почти ощущал отблеск сожаления.       Неторопливо творец вернулся к заказчику и сдержанно извинился за проявленную грубость. Нарвался на целую возмущённо-нравоучительную лекцию, которую преспокойно выслушал, деланно покаялся в ответ и объяснил, что у него была действительно веская причина так резко покинуть собеседника. Человек его выслушал, подивившись стойкости монстра перед его обличительной речью, и искренне посочувствовал несчастному ребёнку, о котором взял на себя смелость позаботиться художник. Отдельной историей оставалось, как мужчина пришёл к последнему выводу, ведь монстр сказал только, что обеспокоился слишком тихим поведением тяжело больного подопечного. Однако из-за этой детали человек увеличил стоимость покупаемой картины и буквально впихнул в руки скелета лишние деньги. Инк отказаться просто не смог, не найдя ни единого аргумента против такой благотворительности.

***

— Что это? — удивилась женщина, заметив на диване спешно прикрытого одеялом чернокостного скелета. — Мне казалось, вы живёте один, Мастер Инк. — Слухи не всегда говорят правду, мадам, — не стал заострять внимание заказчицы на подопечном художник и, попросив её подождать пару минут, торопливо вбежал в мастерскую отыскивать небольшой портрет.       Визит этого человека стал для Инка неожиданностью. Творец ждал её на день позже, поэтому спокойно устроил всё тихушничающего скелета в гостиной, дабы совсем не запирать невольника в четырёх стенах его комнаты. Сам художник исписывал заметно пополневший, посвящённый травмам раба и их лечению журнал, когда внезапно услышал стук в дверь. Чернильный только успел поправить на подопечном одеяло и попросить его не шуметь, после чего открыл двери внезапному гостю.       Женщина ворвалась в его дом маленьким ураганчиком в аккуратном летнем наряде и первым делом, конечно же, заметила то, что не ожидала увидеть в жилище одинокого художника. И всё то время, которое творец потратил на поиски её заказа, эта дамочка коршуном кружила вокруг вжавшегося в спинку дивана скелета. Ей было любопытно, что это за подозрительный и странный индивид завёлся в доме такой талантливой звёздочки, как Инк.       Эррор смотрел на женщину с суеверным ужасом в дрожащем взгляде. Проблема заключалась в том, что он очень давно в последний раз видел человека женского пола, а потому не знал, как на поведение незнакомки реагировать. А любое незнание повергало чернокостного либо в шок, либо в ужас. Учитывая, что люди добра скелету не делали, а последний человек, с которым он пересекался, не дал ему умереть, избил и отправил в дом художника по почте, второе чувство монстру оказалось ближе. Когда женщина протянула к нему руку с непонятным намереньем — вообще, она просто подняла ладонь, заметив страх в чужих глазах, и пыталась придумать, как монстрика успокоить — Эррор едва не начал загнанно скулить.       К счастью, в этот момент вернулся художник, и женщина отвлеклась, сразу направилась к нему с расспросами, оставив невольника в покое. Чернокостный, когда предполагаемая угроза ушла, мог немного расслабиться. Но из-за полученных переживаний вместо этого выпал из реальности и в прежней неудобной позе — с силой вжавшись в спинку — замер на диване.       Инк к нему подойти не мог следующие добрые полчаса: заказчица не отставала от него, пока художник не удовлетворил её любопытство. Даже картину она оплатила не глядя и всё время оживлённой беседы — её стараниями оживлённой — сжимала в ладошках небольшое полотно таким образом, будто способна была использовать портрет собственной тёти вместо дубинки, лишь бы выпытать интересующие её ответы. — То есть он не ваш родственник? — Нет. — И даже не друг? — Нет, не друг. — Может, тогда любовник? — довольно громко, с неожиданным энтузиазмом спросила женщина, замершая у входной двери.       Люди, привычные к половой бинарности, в целом спокойно воспринимали свободу монстров в выборе партнёра, поэтому сам вопрос скелета не удивил. А вот его подоплека вынудила художника замереть, бросив быстрый взгляд в сторону дивана. Может, невольник их не услышал, и чернильному не придётся его успокаивать, напоминая о своей незаинтересованности в насилии над рабом, в том числе и сексуальном. — Так я уга- — Нет, — оборвал собеседницу творец. — Он всего лишь мой пациент. У него множество тяжёлых травм, а также сложное психическое состояние. Поэтому я должен попросить вас покинуть мой дом. Ваше поведение уже его испугало более, чем достаточно.       Женщина, замершая под отповедью художника, после окончания его речи захлопнула рот, проглотила остаток невысказанной фразы и крепче прижала к себе картину, ужаснувшись смыслу, таившемуся за скудными словами. Однако через минуту тяжёлого молчания она вдруг нахмурилась и без прежней весёлой легкомысленности произнесла: — Но вы заявляли, что больше не занимаетесь врачебной практикой. — Я её не возобновлял, — резко отбрил этот выпад творец. — Но вы же понимаете, что в таком докторе, каким вы были, нуждаются многие люди… и монстры, — решилась возразить собеседница, указала на свою картину. — Даже эта женщина, моя тётушка, нуждается. Не многие маги — монстры маги — изучают человеческую медицину. Куда меньшее их число имеет схожий с вами талант. Вы бы могли спасти куда больше жизней, чем успели до войны. — Я больше не доктор, — с нажимом повторил Инк, проигнорировав увещевания человека. — Не врач и не лекарь, я не лечу людей. Прошу вас, идите.       Женщина раздосадованно поджала губы, дождалась, пока художник вежливо откроет перед ней дверь, и шагнула за порог. Но прежде, чем дверь за ней закрылась, до творца долетела её последняя фраза, полная укора: — Но для монстров, значит, вы делаете исключения, доктор.       Инк качнул головой, будто вытряхивая эти слова из черепа, и без дальнейших комментариев отвернулся от двери. Он давно уже не слышал этих упрёков и даже считал, что за прошедшие четырнадцать лет слухи о его прошлом призвании совсем утихли. Оказывается, нет.       Это было... неприятно. Не мог же художник объяснять всем и каждому, что он просто не может больше быть врачом. Его руки помнят, что делать с травмами, реже — болезнями, расцветающими на его глазах. Но сам он, после происшествия в Первом Приграничном Госпитале, забыл почти все необходимые для сохранения профессии знания. Не вспоминая о том, что творец не помнит и большей части первой половины своей жизни.