Солома в волосах

— Лави! Лави! — их раскидали по разным батальонам, решили, что и так пойдёт. Многих так разделяли и ничьи пожелания не учитывали, но ни один из них не намерен был с этим мириться. Особенно, Аллен. Новые ребята интересные, все такие разные, некоторые ещё совсем зелёные, не видевшие войны, смерти, рек кровавого оттенка — на их фоне Аллен чувствовал себя лишь тенью себя прежнего, такого же яркого мальчишки. Война будто состарила его, состарила их всех.       Батальон Аллена какое-то время был в тылу, отсиживался, потом их перекинули на фронт, в самый центр событий. Несколько месяцев они кочевали из одной горячей точки в другую, а Уолкер всё не оставлял надежды увидеть Лави живым.       Попав под конец весны в переходный пункт, расположившийся в тени зазеленевших лесных деревьев, Уолкер наконец услышал о знакомом батальоне Лави и даже не знал: радоваться или не стоит.       Чаща чиста от снега и грязи, будто и не весна вовсе, а тёплое лето. Народу в переходном пункте — пруд пруди, кто на переформирование, кто отдохнуть перед дальней дорогой. Разные подразделения, разные люди.       И лишь рыжая макушка на ступеньках госпиталя выбивается на фоне военной формы, так сильно выбивается, что слушавший до этого своего сослуживца Аллен, даже ничего не сказав удивившемуся парнишке, стремглав бросился к знакомому цвету волос, с замиранием сердца боясь, что обознался — мало ли рыжих?       У самого госпиталя он застревает, как вкопанный, встретившись растерянным, но таким счастливым взглядом с ярким зелёным глазом (одним, второй под собой скрывает плотная тканевая повязка). — Лави!..       Сильные руки заключают его в ответные объятия не задумываясь, держат крепко. Уолкер в тиски сжимает форму на его спине и сорвано, хрипло шепчет куда-то в перебинтованную шею: «Живойживойживой». Он чувствует, как в сумасшедшей чечётке заходится сердце Лави, как он, резко выросший, дышит ему в светлую макушку, и готов поклясться любым богам и демонам, что ни за что, ни за какие коврижки, больше его от себя не отпустит.       Только потом Аллен увидит пустую глазницу под тёмной повязкой, потом узнает, что «Лави» — вообще-то, не настоящее имя. Только потом, услышав громкий, заливистый смех, Аллен поймёт, что Лави, изменившийся внешне, на самом деле остался тем же мальчишкой с пожаром на голове, летом в глазах и солнцем в сердце.