Почему мир так жесток к нам?
Почему он постоянно испытывает наши нервы и терпение?
Почему он постоянно ломает нас, выворачивая наизнанку?
Почему одни улыбаются широкой и ясной улыбкой, а кто-то ночами плачет напролет и ломает пальцы, сидя в машине по пути к своему отцу в больницу?
Мне не ясно, за какие грехи я плачу и что я могла теоретически натворить в прошлой жизни, чтобы сейчас так страдать и получать то на что, по сути, не заслужила. Да, сейчас я веду себя далеко не хорошо, но так поступает добрая половина подростков и почему же им тогда сходит все с рук, а меня ловят и жестко нагибают?
Вопросов дохрена и больше, а ответов я не нахожу. Анна говорит, что ответов мы никогда не получим и искать причину во всем бессмысленно, нам просто нужно справляться с последствиями и стараться не допускать новых ошибок.
Но тем временем мы подъехали к больнице и Анна, припарковав машину на больничной стоянке, развернулась ко мне через кресло.
— Ты как? — она улыбнулась и нежно погладила мою коленку, а потом взяла в свою теплую ладонь мои ледяные пальцы.
— Пока нормально, — наши взгляды встретились. Она понимает, что моя психика ещё не до конца восстановлена и то, что меня опять ломает, может очень плохо на ней сказаться.
— Мы соберем деньги, и ему сделают операцию, после которой ты опять обнимешь своего папу, — я выдавила улыбку и кивнула.
Покинув машину, меня посетило чувство дежавю. В этой больнице лежала я и умерла моя мама. Здесь спасли меня и упустили её душу на небо. Здесь зашивали каждый мой шрам на которые в суме ушло шесть часов, так как машину расхуярило вдребезги так и моё тело. Я провела в гипсах ещё три недели, а потом ещё и две недели ушли на восстановление.
И все происходило в этих стенах.
Проклятые и пропитанные моими криками и слезами физической и моральной боли. Не было не одного вечера, когда санитары не приходили и не давали мне пару таблеток успокоительного, или если не помогало, то не ставили капельницы со снотворным и успокоительным.
И тогда я засыпала. Я видела кошмары. Момент аварии и последние мои воспоминания перед недельной комой повторялся в снах словно на ебаной прокрутке или заевшем диске. Но я не могла проснуться от этих снов. Поднимали меня только медсёстры, которые уже подготовили все для утренней перевязки.
И Аня мне действительно помогла. Она смогла избавить меня от кошмаров, а вскоре я смогла спать и без снотворного. Она была профессионалом своего дела. Так и без этого она прекрасный человек.
Аня красива и приятна на вид. Внутри же она ещё лучше: умная, харизматичная и веселая. Она притягивает к себе, наверное, поэтому мой отец выбрал её.
Она не мама и вообще не похожа на неё внешне, но внутренние миры у них словно отражены друг от друга — настолько похожи. Я уверена в том, что не появись она в нашей жизни, отец бы не посмотрел на других женщин.
Не достойны. Не такие.
А она такая.
— Нам на пятый этаж, — вызвав лифт, женщина встала позади меня и положила ладони на мои плечи и мягко начала их массировать — она прекрасно знала, что массаж меня очень расслабляет, поэтому на её сеансах, перед тем как начать самые сложные моменты работы со мной, она разминала мне плечи и шею и говорила о всякой фигне, чтобы отвлечь и успокоить. Чтобы я смогла открыться.
И я смогла.
— Там и я лежала… — в воздух сказала я. Первую неделю я провела там, потому что это было отделение реанимации и тяжело больных.
Там лежали все от малого до великого, и именно те стены видели больше всего слез людей, чьих родных забрала смерть. Если ты смог покинуть это отделение — победил. Да, приз тебе за это не дадут, но твои родные в карточке хотя бы не увидят подчёркнутое слово «смерть».
— Ну видишь кроха, ты выбралась и папа твой тоже сможет. Ты же такая сильная как он? — мы зашли в лифт и я выдохнула. Запах больниц мне противен.
Кивок головы дал понять психологу, что говорить я пока не намерена, поэтому Аня просто старалась держать со мной физический контакт, показывая, что она рядом и поможет. Этого было вполне достаточно.
Мне просто нужно увидеть папу. Мне просто нужно увидеть огонек в его глазах, и я уже знаю, где достать эти ебаные деньги.
Я вошла в реанимацию в специальном одноразовом халате и придвинув стул к койке отца, села и взяла его за руку, в которую была воткнута капельница.
В горле была трубка и как нам сказали врачи он спит, потому что они колят ему сильные обезболы и ему нужно восстанавливаться во сне и для этого добавляют снотворные и седативные, так как травма на голову пришлась серьезная. Но хуже всего было не это.
Возможно, эта авария была не случайностью, а подарком судьбы, ведь проблема лежала куда глубже, чем казалось с самого начала. У отца серьезные проблемы с сердцем и ему уже критически нужна пересадка сердца.
Он не знал об этом. Или знал и не говорил мне, чтобы не огорчать. Они пил таблетки, которые уменьшали сердечную боль и помогали ему кое-как качать по телу кровь. Их нашли в его крови.
И он не говорил.
Он знал. Как он мог не знать? Он просто не хотел опять ломать меня. Опять делать очень больно и резать по свежим шрамам. По щекам тихо катились соленые слезы, а я просто сжимала рук отца и не понимала где брать новое сердце.
Очередь на орган, как нам сказали, больше чем в сотни тысяч человек и они конечно внесли моего отца в срочные случаи, требующие незамедлительной пересадки, но это сильно не помогло и нам говорили просто ждать. Просто ждать и молиться. Но я не верю в бога и поэтому я знала у кого можно просить помощи.
В мире всё решают деньги. На черном рынке я, конечно, не собиралась покупать сердце, но вот продвинуть его в десятку первых за кругленькую сумму и с помощью главврача одной из клиник я теоретически могла.
Пока Аня везла меня домой, я нервно крутила в руках телефон и не как не могла решиться на это.
Даня мог помочь. Его семья владеет огромными деньгами, да и отец работает хирургом лучшей клиники России. Я не знала, как просить.
Я не знала, что предлагать взамен. Вечное рабство? Не вариант. Душу? Он не дьявол. Мне просто нужно было узнать, согласен ли он и какую цену потребует.
Я набрала его уже дома в своей спальне и завтра мы должны встретиться, чтобы обсудить все, так как он согласился.
***
— Сожалею что с твоим отцом такое произошло, — произнес Даня, сидя напротив меня в пустом кабинете химии на большой перемене. Я нервно теребила в руках телефон и смотрела на его колени, ведь не могла поднять глаза. Впервые мне было страшно и стыдно.
— Мне просто нужно его спасти. У меня есть только он и если он не выживет, я просто покончу с собой, — глаза после вчерашних слёз были опухшими, и я не собиралась это скрывать косметикой. Не до этого было.
— Мой отец может продвинуть его в первую сотню на пересадку и даже оплатит операцию, но мне тоже нужно что-то получить взамен и ты это знаешь, — его указательный палец поднял мою голову за подбородок и заставил посмотреть прямо ему в глаза. Они сияли хитрым блеском и мне это совсем не нравилось.
— Сотня… Он может не дожить, — предположила я, еле выговаривая слова из-за подступившего к горлу кома, который, сука, никак не хотел проглатываться и затруднял дыхание, перекрывая кислород.
— Очень много людей умирает каждый день, и списки на пересадку двигаются гораздо быстрее, чем ты думаешь. Из одного человека погибшего в аварии при отсутствии сильных хронических заболеваний могут забрать все ценные органы, разуметься с согласия родным, а когда им заливают, что где-то в мире вскоре умрет несколько человек, а смерть вашего родственника может спасти чьих-то три-четыре жизни они, как правило, соглашаются.
— Ты так много знаешь об этом всем. Ты не похож на типичных плохих парней, — я хотела разрядить обстановку для самой себя. Мне нужно было успокоиться и не думать о плохом, а настраиваться на положительные эмоции и что вскоре папа опять будет на ногах.
— Я будущий врач и владелец клиники, — он ухмыльнулся и мне эта ухмылка не нравилась. От слова совсем.
— Так твоя цена? — я с явным испугом смотрела в его глаза, ожидая ответа. Секунды тянулись вечность, пока он молчал и настраивался на ответ. Но одно я знала точно: каким бы не был ответ, я выполню его и спасу жизнь папы. Он для меня дороже всего на свете и даже моей гордыни.
— Ты, — ответил он и отпустил мой подбородок, откинувшись назад на руки и взглянув на меня свысока.
— В смысле? — меня повергло это в шок. О рабстве я, конечно же, шутила, но если это оно то…
То что, Лолита? Ты отвергнешь жизнь отца? Ты не можешь так поступить. Он за тебя бы и жизнь отдал.
— Ты будешь со мной. Со мной до тех пор, пока я не скажу «стоп».
— И сколько это? — я вопросительно вздёрнула бровь.
— Хоть до венца, хоть до гроба, — руки вмиг задрожали. Всю жизнь прожить с нелюбимым мне человеком и каждый день понимать, что ты тут просто игрушка для души и не только — мерзко. Но я отвечаю:
— Хорошо. Только вот почему я? И зачем это тебе? — я пыталась скрывать за безразличием явный страх. Он бежал холодком по позвоночнику. Он скручивал мой желудок до болезненных спазмов. Он разрывал меня на куски, но я привыкну.
Когда-то я привыкну.
Смирюсь.
Все это не просто так.
— После изменения ты стала такой цепляющей. Тогда на вечеринке когда ты подралась. Или как ты била за школой Астафьеву. Или как ты себя ведешь с одноклассниками, одним взглядом показывая, кто здесь главный и как ты хуй на них всех ложила. Ты стала сукой. И именно той, которую я захотел, — Даня был счастлив и очень доволен, словно кот получивший сметану. Он ликовал.
— Поверь, меня ты и месяца не вытерпишь. Сбежишь, — я ухмыльнулась, ведь показывать, что я слабая — не мой девиз. Он лишь рассмеялся. Громко.
— Не сбегу. Ты будешь такой, какой я захочу. Ты будешь слушаться меня и даже после того как твой отец встанет на ноги тебе придётся это делать, ведь я в любой момент могу отнять у тебя его.
— Ты охуел! Как ты такое можешь говорить! — я спрыгнула с парты и подошла к нему впритык. Он тоже спрыгнул и поравнялся со мной. Он был на голову выше, но это не мешало мне пилить его гневным взглядом.
— Успокойся, киса, — его противная рука заправила одну мою прядь за ухо, а я терпела и сдерживала руку, которая хотела с размаху ебануть его по довольной морде.
— Я ненавидела тебя ещё с первого класса, — сквозь зубы процедила.
— Ты всегда была мелкой сучкой, — не выдержав, я замахнулась для удара, но парень перехватил мою руку и другой схватив за талию прижал к себе и впился в губы поцелуем. Я пыталась его оттолкнуть, но все было безуспешно, поэтому я просто прикусила ему губу и от сам отлетел от меня. Всегда работало на отлично.
— Вот… — он вытирал кровь с прокушенной губы, а я перебила.
— Сука. Да, знаю, — сложив руки на груди, я встала в уверенную позу. — Мне нужно сердце для отца, но не такой ценой.
— А какой?! — закричал остервенело Волков. — Хочешь, чтобы твой папаша сдох в ожидании, валяй! Или так или никак! Выбор за тобой, — закинув рюкзак на спину, он вышей из кабинета громким размашистым шагом ровно по звонку. Пунктуальность ебаная!
Выбора у меня действительно не было. Никогда.
***
Флакон дорогущих духов подаренных папой на шестнадцатилетние летел резко и метко, превращая весящее на стене зеркало в кучу осколков на полу. Вся моя косметика валялась по квартире, в то время как туалетный столик уже еле стоял. Полка с книгами была развалена и стопки макулатуры были раскиданы по комнате и кажется, разбили экран моего ноутбука.
Ненависть. Вот что руководило мной.
Не смотря на то, что завтра новое сердце отца доставят в лучшую больницу города, в которой он сейчас перебывает, меня не утешало. Я слишком много заплатила за это. Жалею? Сейчас, скорее всего да, но когда отец откроет глаза… Это затмит всё.
Я буду готова стать кем угодно для Волкова лишь бы папа жил. Лишь бы он начал новую жизнь с Анной и забыл все плохое. Пускай с новым сердцем у него начнётся новая страница жизни, а я продолжу раскрашивать свои листы в черный, зная, что в это время у отца белые.
И так мне будет спокойнее. Я сижу в своих разбросанных вещах посреди разрушенной комнаты и, пождав коленки, плачу.
Я жалкая. Я растоптана.
Он сделал меня своей. Для всех я его «девушка». Мы целуемся напоказ. Мы держимся за руки и счастливо улыбаемся. И все в шоке. Все думают: «какого хрена?». Я такого же мнения.
Это всё длиться пока только три дня, но я уже не вывожу. Я думала, будет легче, но морально ни хрена не легче. Я пока не была у него, но мы вместе зависали на хате его друга, а потом спали в одной из спален вместе. Мы просто спали, так как он надрался в стельку и всю ночь сильно прижимал меня к себе, бубня во сне мне что-то в волосы.
Я бы хотела так лежать с Богданом, но далеко не с ним.
Я не хочу с ним спать. Я не боюсь. Но морально это добьет меня. Если лягу под него — стану личной шлюхой.
Я должна буду быть покорной, и если улыбаться и целовать его по вызову я ещё могу на публике, то играть парочку когда мы одни я не хочу. Но я не просто трофей похвастаться. Я его игра. Его красивая игрушечка.
Та, с которой можно всё и она не откажет.
Не сможет. Не потому что не хочет, а потому что не может.
Вынуждена.
Телефон издает оповещение. Я медленно встаю и трусящимися руками достаю телефон с заднего кармана. Даня.
«Сегодня у меня в 21:00».
И я не могу отказать. Кидаю телефон на кровать. Ору во все горло. Прыгаю на месте остервенело, словно хочу сломать пол и провалиться в ад, где мне, похоже, и место. Побитые руки в волосах, словно хотят вырвать с корнем и облегчить физической болью моральную.
Не получиться.
Никогда не получалось.
Это не выход.
Мне страшно. Я не знаю, куда и за чем я иду. Я не знаю, что меня ждет. Разговор? Что-то ему не понравилось? Или он хочет меня всю? Как он тогда сказал?
«Ты стала сукой. И именно той, которую я захотел»
И видимо не только как человека с моральной точки зрения, но и физически. И я вновь плачу. Захлебываюсь слезами. Но когда на часах показывает восемь, я утираю слезы и иду в ванную. Я должна ему понравиться, что бы сердце папы оказалось на его законном месте.
Чтобы он жил, даже если мне придётся умереть. Пусть и морально.
