Человек демону Друг, это знают все вокруг

Гифт протянула ему листочек бумаги, на котором обосновались беспорядочные каракули и завитки из фломастеров, немного напоминающие человекоподобные фигуры. Но для трехлетней Гифт они были совершенней работ Микеланджело и Рафаэля (правда, в том возрасте она даже не знала, что это за люди). Друг, восседавший на маленькой кроватке ребёнка, принял листок с вежливым недоумением, едва обхватывая край за кончик. — Что это? — спросил он, встряхнув листок и заглядевшись в беспорядочным набор линий чёрного цвета. Он знал, что человеческий ребёнок нарисовал здесь что-то вроде двух людей, но демон не мог угадать, кого она стремилась отобразить. Гифт пришла ему на помощь в этом, тыкнув крохотным пальцем в одну вытянутую фигуру: — Это ты, — сказала она неловким и нелепым детским голосом, в её возрасте характерный тем, что она явно ещё не умела пользоваться тем набором звуков и слов, что стали ей теперь доступны. Взрослому человеку тяжело разобрать этот лепет, как правило, но Друг обладал поистине удивительными способностями, раз он мог уловить суть речи трёхлетнего ребёнка. — Не очень похоже, — признал он, переводя взгляд на фигуру поменьше: из неё вытягивалась кривоватая линия с пятью короткими чёрточками на конце. — А это, я полагаю, ты? Гифт довольно кивнула, счастливая от того, что Друг перестал быть букой и признал неоспоримое сходство. Друг в свою очередь фыркнул и отбросил рисунок на пол. — И что мне с этим делать? — Забел’и себе! — так запомнила свой ответ Гифт, и, скорее всего, именно таким он и являлся, разве что менее чёткий, с более расплывчатым произношением. — Мне он не нужен. Гифт надулась: — Ты вл’ёшь. — Вовсе нет, мне даже негде его хранить. Гифт сочла этот аргумент логичным. В конце концов Друг очень много был здесь, в доме Гифт, и лишь иногда отходил куда-то. Возможно, у него не было дома. Мама и папа говорили, что Друг не член их семьи, не брат Гифт и не какой-либо другой её родственник, но тем не менее он очень много проводил своё время здесь, играя с Гифт, заботясь о ней и делясь всякими вкусностями, которые заставляли Гифт громко смеяться, чего родители, в отличии от Друга, не очень любили и всегда просили быть тише. Друг же, сколько Гифт помнит, всегда заставлял её смеяться как можно громче — хотел он того или нет. Подняв с пола листок бумаги, Гифт быстро схватила рулон скотча и ножницы со своего детского столика, на котором и был создан сей шедевр, поэтому он был достоин отдельного места в музее. Неловко повозившись с кусочком скотча и безнадёжно помяв его, случайно смяв его в липкий комочек, Гифт в итоге смогла приклеить рисунок к груди Друга на скотч. Сверху от Гифт донеслось изумлённо-возмущённое фырканье, которое Гифт не приняла во внимание, хотя вырвавшийся из носа Друга воздух ударил ей в макушку мягким бризом. Отойдя, Гифт полюбовалась результатом своей работы. Друг же смотрел на собственную грудь с недоумённо поднятой вверх бровью, которая приняла цвет вишни под цвет его волос. — Вот! — торжествующе произнесла Гифт. Друг поднял голову и упрямо посмотрел в голубые глаза человеческой катастрофы, которую принято называть «ребёнок». На его лицо упала глубокая тень, обострившая его выглядывающие клыки и края глаз, делая их куда более острыми, чем может быть острым хирургический скальпель. Это выражение угрозы и опасности, как правило, приводит в ужас любого, кто увидит его: демон это был или человек любого возраста. Гифт же предпочла просто скопировать выражение лица Друга. Гифт не запомнила в силу возраста, сколько они так боролись взглядами, но она помнит, что она усилено хмурила брови и старалась выглядеть угрожающей и непреклонной, что, скорее всего, получилось, потому что челюсть Друга начинала мелко дрожать, будто от страха (ровно от противоположного, на самом деле). … Друг вздохнул с поражением, но к рисунку не прикоснулся. — Хочешь мороженого? Гифт тогда ещё ни разу не пробовала мороженое, о чём и сообщила Другу со всей детской досадой. — Какое упущение, — согласился Друг с прохладой. Он поднялся на ноги и невозмутимо выпрямился, будто приклеенный рисунок на его клетчатой рубашке ничуть его не беспокоил. — Пойдём навёрстывать. Гифт восприняла эту идею с энтузиазмом, выраженном в громком пискливом крике. Гифт не знала довольно долгое время, куда в итоге подевался её рисунок, потому что уже скоро он куда-то загадочным образом исчез. Друг же уверял, что её маленький подарок всегда с ним. И хотя Гифт никогда не проверяла это утверждение, она ему верила.