***
Леви наконец-то выспался. Проснувшись без головной боли и прочей прелести от недостатка сна, он тут же провёл рукой по другой стороне кровати, но никого там не нашёл, хотя постель была примята, а значит, Микаса всё же спала с ним. Из мыслей его выдернул странный шум, доносящийся из кабинета. Поднявшись и потянувшись, он решил узнать причину. Картина предстала весьма забавная: Микаса безуспешно пыталась найти ключ, отчего некоторые вещи были в хаотичном порядке. Она явно злилась, но поиски не прекращала. На данный момент она была на четвереньках и пыталась нащупать заветный ключ в щели между полом и шкафом. — Весьма интересная картина, Микаса, умеешь порадовать, — мужчина облокотился о косяк двери, ожидая, когда она поднимется. Услышав его голос, девушка вздрогнула и резко встала. В глазах читались раздражение и злоба, отчего Леви ухмыльнулся. — Выпусти меня немедленно! Мне нужно в свою комнату! Ты обещал не трогать меня! — Микаса чеканила претензии и приказы, как пишущая машинка. У Леви не было никакой реакции на это. Без него ей не выйти, а значит, он — хозяин положения. Леви молчал и продолжал смотреть на неё обыденным взглядом, пока та выплёскивала все накопившиеся эмоции. — Выпусти! — девушка уже пылала от ярости. — Кажется, моя метка не хочет этого делать… — саркастично ответил он, вспоминая её слова. — Какая же она эгоистичная… — он наигранно закатил глаза и начал смотреть, как Микаса стала ещё больше выходить из себя. — Леви! — Микаса. Микаса резко одарила его таким взглядом, что мужчина впал в ступор. Он, как зачарованный, наблюдал, когда Микаса подходила к нему, ожидая от отчаявшейся девушки чего угодно, но не того, что произошло далее: она впечатала его в стену руками, губами, телом. До этого момента девушка никогда не проявляла собственной инициативы, поэтому сейчас Леви думал, что он до сих пор продолжает спать. Отвечая на её действия, он даже не заметил, как руки Микасы начали скользить вниз к карманам его брюк. — Не терпится? — усмехнулся он, но девушка на это не ответила и скользнула внутрь, пока разум Леви был послан. Нащупав желаемое, она обрадовалась и аккуратно достала заветный маленький ключик и переложила к себе в карман, пока продолжала отвлекать мужчину. Микаса знала, что поплатится за это, но желанная свобода была дороже, а тем более нужно принять лекарство. Оторвавшись от него, она отметила, что Леви был напряжён, а во взгляде читалось непонимание. Поправив свою одежду и взъерошенные волосы, она сразу же подошла к двери, и тут до Аккермана дошло. Микаса успела вставить заветный ключ и открыть дверь, но тут Леви настиг её и повернул спиной к двери да так, что она ахнула. Теперь в его глазах не было ничего, что она видела минуту назад, пришло лишь бешенство. — Не смей дразнить меня, а затем сбегать! — прорычал он, и со всей силы схватил девушку, направив в сторону дивана. Микаса уже и не помнила, как оказалась на нём, а Леви тем временем схватил её за рубашку и все десять пуговиц покатились по полу, оповещая хозяйку о том, что будет нужно просить новую, придумывая очередную идиотскую причину. — Дверь открыта! Нас увидят! — Микаса извивалась под ним, пыталась привести в чувства, но было бесполезно. Леви исследовал холодными руками её тело, отчего она вздрагивала. Стоило его пальцам коснуться живота, как Микаса тут же напряглась, зато метка тут же отдала приятным теплом у обоих. От этого Леви остановился, не убирая руку с живота. — У тебя там огонёк, что ли? — сказал он, слегка поглаживая живот. Микаса испугалась, что Леви сможет почувствовать ещё что-то и обвила его шею, притягивая к себе. Пусть думает о другом. Из двух зол лучше выбрать меньшее. — Ты попала… — прошептал он ей на ухо и быстро избавил её от остальной одежды. Мысленно Микаса была благодарна, что остальная форма была в целости и сохранности. Он был резок и груб, за что Микаса искусала его плечо, стараясь оставить наиболее выраженные следы. Они прекратили общение на два дня, а Леви вёл себя так, будто они не виделись несколько месяцев. Это был их последний день до расставания.***
Последняя мысль о том, что привязанность к Леви была исключительно в метке, рассыпалась. Микаса сидела в комнате гостиницы и готова была уже сбежать отсюда обратно в замок. В голове вместо привычного и повторяющегося «Эрен» появилось ещё более болезненное «Леви». Девушка даже себе в этом не хотела признаваться, но, когда два дня они не разговаривали и даже не смотрели друг на друга, это стало настоящей пыткой. Микаса привыкла засыпать с ним, ощущать тепло его тела, чувствовать его запах, тогда она ещё как-то засыпала, а теперь, когда он был так далеко, девушка не могла без него заснуть. На часах уже час ночи, а Микаса продолжала страдать. Все уже давно спали, предвкушая встречу с Энни, а она и глаз сомкнуть не могла. Вдруг Микаса вспомнила, что он дал ей книжку. Девушка всегда носила её с собой, чтобы не нашли. Зацепившись за последнюю возможность хоть как-то умудриться заснуть, она открыла её. Сразу бросился в глаза аккуратный почерк Леви, и она невольно коснулась кончиками пальцев каждого слова.«Я никогда не верил книгам, прошедшим через власть. Этот вопрос исключением не станет. Я верю Ханджи и её знаниям о метках, но она — теоретик, напичкавший себя мусором из этих же книжек. Я опишу всё сам. Каждое чувство и ощущение. Мне есть о чём написать.»
«Не помню, проявляла ли себя метка в детстве. Первое из самых ярких воспоминаний — как Кенни всегда брезгливо смотрел на свою, будто она уродовала его. Я не понимал этого. В мире, полном такой грязи, у тебя есть тот, кто не такой, как они. Я действительно ждал этого момента.»
Микаса оторвалась и попыталась вспомнить, говорил ли он об этом самом Кенни, но в результате попытка оказалась провальной.«Уход Кенни стал для меня тяжелым испытанием. Он всегда говорил, что я перестану в нём нуждаться, а затем он исчезнет. До сих пор мне кажется, что он разочаровался во мне и бросил. Именно бросил, не оставив ничего, кроме крыши над головой и ножа. В ту ночь метка и появилась. Я смотрел на неё и представлял, что тот самый одинокий волчонок — я. Друзей у меня не было и, судя по людям, которые шатались пьяные вокруг моего дома, быть не могло. Нужен был ориентир, чтобы просто не сойти с ума…
Идея разговаривать с меткой была самой идиотской в моей жизни. В качестве самозащиты приходилось её скрывать. В подземном городе была четкая иерархия касательно меток, поэтому приходилось обматывать её грязными тряпками так, что рука немела, но ночью… ночью она всегда была «на свободе». Всё началось с банального привет, а заканчивалось жалким нытьём о том, как тяжело одинокому мальчику, и слезами. Волчонок не отвечал, молча выслушивал всю мою боль, пока я не засыпал. Утром на мне снова была маска хладнокровия и безразличия. Я действительно стал одиночкой, но теперь уже по собственной воле.»
«Впервые метка показала себя, когда мне было девятнадцать лет. Это было начало дружбы с Фарланом. Мы были совершенно разные, до сих пор не понимаю, как нам удалось так сильно сдружиться. У Фарлана была маленькая традиция, которая мне совершенно не нравилась — раз в месяц он захаживал в бордель. Сколько раз мы ссорились из-за этого! Я просто не понимал, как можно вообще зайти в этот рассадник грязи. Там дверной ручки касаться противно, не то что шлюх… но не об этом сейчас. Мы играли в карты, и я проиграл одно желание. Фарлан потащил меня в это самое место, хотел показать, что на самом деле это не так уж и противно. Стоило переступить порог, как нас окружили три девицы с весьма понятными намерениями. — Забирайте девственника! — прокричал им Чёрч и кинул меня в их щупальца. Я уже хотел его придушить, но стоило одной из девиц коснуться моего паха, как метка «взбесилась». Она горела, болела, колола, а от очередного прикосновения этой девицы заставила онеметь мою руку. Я еле отодрал эту дуру от себя и направился домой. Дома Фарлан изводился из-за того, что я отверг их лучшую «девочку», пока я в третий раз отмывался в ванной. Даже касаться себя было противно. Позже я рассказал ему о том, что случилось, но он, естественно, не поверил. Даже метка с моногамным животным не даст о себе знать. Обычный рисунок, которому придают уж слишком большое значение. Думаю, уже тогда связь была теснее. К слову, после появления Изабель Фарлан изменился в лучшую сторону. Для меня она была всё равно что младшей сестрой, но, казалось, мой друг в ней видел нечто большее…»
Микаса перевела глаза на часы. Половина второго. Ладно, ещё одна-две страницы, и она попробует уснуть, тем более запах книги действительно её успокаивал.«Боль потери — самая сильная боль. Я не успел им помочь и лишь обрушил всю свою боль и гнев на огромных уродцев. Казалось, Смит всё же смог вбить в меня мысль, что виноват был не я, но всё равно. Я не могу перестать об этом думать. Почему я вписываю этот день сюда? Всё просто. В этот день я закрылся от себя и своей метки. Никаких связей, никаких сомнений, никаких сожалений. Не подпускать к себе людей намного проще. Это был второй раз, когда я хотел вырезать метку, пусть даже я мог убить себя этим. Оставил её только из уважения к тому, кто был на «той стороне». Она не виновата в моих проблемах.»
На следующей странице было всего шесть букв, которые были написаны посередине. Это было её имя. Маленькая книжечка стала невероятно тяжелой в ту же секунду, когда она его прочла. Ей было страшно узнать всё то, что он чувствовал на протяжении их знакомства. Она быстро пролистала её, осознав, что не готова. Там крылись ответы на многие вопросы. Почему он так себя вёл? Как ему удавалось сдерживаться? Что думал о ней… В конце концов, она решила открыть последнюю страницу, но там было только одно предложение:«Метка не навязывает. Метка усиливает.»