Построить счастливое будущее

Иногда же мне казалось, что Оливер владеет легилименцией, но позже он открыл мне «страшную» тайну: у меня всё написано на лице. Но я смог удивить доктора, который за свою жизнь многое повидал. Он ожидал чего угодно, когда мы будем говорить о моей главной проблеме, но не того, что я начну рассказывать о злом, язвительном, предвзятом профессоре зельеварения. Он, конечно, уже слышал про него от меня, но только то, что знали все, как бы — официальную версию, про то, что профессор был на нашей стороне, про то, как он защищал меня, но в то же время делал всё, чтобы я ненавидел его. Я максимально детально рассказывал о моей жизни в Хогвартсе, о Дамблдоре, о друзьях, так же и о Снейпе. Думаю, после этих двух недель Оливер может написать «Биографию Гарри Поттера» настолько детально, насколько даже я бы не смог. Хотя, сомневаюсь, что ему это нужно. Теперь же я сконцентрировал весь свой рассказ на профессоре Снейпе. На Северусе… Но пока он только «профессор», потому что Северусом он для меня стал лишь под конец моего повествования. А всё началось с первого урока зельеварения, когда я, юный и верящий в чудо первокурсник, с открытым ртом слушал хмурого, грозного, невероятного, как старинный замок, профессора, который имеет свою великую историю, но с виду выглядит как неприступная крепость. Только сейчас я рассказывал не о том, как он начал заваливать меня, глупого и наивного студента, вопросами. Нет, теперь же я открываю сердце, оголяю душу своему доктору, с которым мы устроились в уютных креслах на террасе его огромного дома. Я закрываю глаза и вспоминаю тихий, но густой, бархатистый, проникающий прямо в душу голос. Я был единственным из класса, кто записывал за профессором его слова. «Я научу вас, как околдовать разум и обмануть чувства», будто бы сейчас я не здесь, не на другом конце земли, а там, в старом кабинете, и мне совсем не семнадцать, я маленький и восхищённый мальчишка. «Как заваривать славу, и даже как закупорить смерть». Так он говорил, и как бы мне хотелось, чтобы он закупорил свою смерть. Рассказываю, как он пытался спасти меня от взбесившейся заколдованной метлы, как пытался не допустить того, чтобы мы не лезли в опасный коридор, как он хромал несколько дней после встречи с Пушком, как защищал безмозглых третьекурсников от оборотня, как… Таких «как» очень много. Но тогда я ещё не понимал, что я чувствую по отношению к нему. Мне казалось, что я ненавижу злого, похожего на вампира, профессора. Всё меняется на пятом курсе, когда я случайно, не рассчитывая силу и даже не подозревая, что делаю, проникаю в воспоминания Снейпа, открывая для себя другую, скрытую ото всех, сторону его жизни. Тогда он был очень зол, поэтому выгнал меня, не желая больше видеть. Но я, глупый и импульсивный юнец, начинаю разбираться во всем намного позже. Это происходит летом перед шестым курсом. Лишь тогда я понимаю, что он больше был зол на себя, а не на меня. Ведь тогда я случайно увидел его юность, увидел его позор, воспоминания, которые он похоронил глубоко в памяти, а какой-то мальчишка их увидел. Даже как-то странно было осознавать, что он не стёр мне память. Тем летом я открываю для себя много нового, сопоставляя в мыслях всё, что делал профессор. И это открытие заставляет меня рыдать. Уже тогда я понял всё, тогда же мои чувства приобрели другой вид. Ненависти больше не было, но название этому я пока дать не мог. Я решил попросить прощения у профессора Снейпа, но не знал, как подступиться, поэтому тянул время, пытаясь подобрать нужный момент. И вот он настал. В моих руках оказалась ценная вещь. Учебник Принца-Полукровки. Нет, конечно, я уже не был таким глупым, я наизусть выучил почерк профессора, его красивые резкие буквы, поэтому сразу же понял, кому принадлежала книга. Записи на полях очень сильно помогли мне на уроках зельеварения, но мне было мало, поэтому я потратил несколько месяцев на изучение того, что должен был знать ещё на младших курсах. В тот день мне на помощь пришли карта и мантия, благодаря которым я пробрался к покоям декана Слизерина, тихо постучавшись в дверь. Все те пару минут я смотрел на карту, где неподвижной точкой посреди комнаты находилось имя профессора. Я знал, что он в курсе, кто стоит за дверью, скорее всего, он надеялся, что я передумаю и сбегу. Но я был настойчив, поэтому постучал ещё раз, не собираясь никуда уходить. Моё сердце, до этого спокойное, бросилось вскачь, когда заветная точка двинулась и направилась к двери. Я быстро убрал карту, но мантию снимать не стал, дабы не подставлять профессора, если вдруг кто-то увидит меня, входящего в его покои. Он открыл дверь и даже не изменился в лице, когда увидел перед собой пустоту. Я шепотом попросил его меня впустить, моля Мерлина, чтобы он не послал меня к чертям. К моему удивлению, профессор подвинулся, открывая мне проход, и когда я проскользнул внутрь, он оглядел коридор и закрыл дверь, произнося защитные заклинания. — Что за детские игры, Поттер? — спросил он меня тогда. А я снял мантию, убирая её в карман, всё ещё стоя к нему спиной, боясь повернуться и увидеть в его глазах лишь ненависть. Вся моя настойчивость мигом испарилась, но я должен был взять себя в руки и не дать страху всё испортить. Я повернулся к нему, доставая из-под футболки учебник по зельям, всё еще смотря в пол. То, что он не кричит и не выпроваживает меня — даёт мне силы, и я медленно начинаю произносить заготовленную речь. Отдаю ему учебник, говоря о том, что он может быть ему дорог, а я нашёл его в шкафу среди других пыльных учебников. Лишь тогда я поднимаю голову и смотрю на него. Многие бы подумали, что ему плевать, но я вижу удивление в его глазах. Лишь они выдают его, когда лицо остаётся всё той же безэмоциональной маской. Он берет в руки учебник, ничего не произнося. И тогда я чувствую облегчение, поэтому продолжаю. Я начинаю с извинений, говорю о том, что я не хотел, да и не имел права смотреть те воспоминания, что я не буду против, если он их сотрёт. Но в то же время я пытаюсь как можно более понятно объяснить ему, что не держу зла, даже произношу слова благодарности за все те разы, когда он спасал меня и моих друзей. А он всё это время молчит, просто слушая и не перебивая. Мне даже на мгновение кажется, что мыслями он не со мной, поэтому я замолкаю, считая, что сказал всё, что хотел. Когда проходит минут пять напряжённой тишины, я считаю, что должен оставить его в покое и достаю мантию, прося открыть мне дверь. Чего я ожидал? Ответных признаний? Ха-ха-ха, Поттер, ты слишком наивен. Я уже обхожу профессора, приближаясь к двери, когда его слова заставляют меня замереть, и мне даже кажется, что я разучился дышать. — Когда ты успел вырасти и поумнеть? — тихо произносит он. — Не глупи, Поттер. Я хочу выпить чаю, не составишь мне компанию? Вот и всё. Это тот момент, когда я полностью и бесповоротно пропал. До этой минуты всё, что я о нём думал — было лишь моими догадками, а теперь он подтвердил, доказал мне, что я оказался прав во всём. В тот вечер мы просто пили чай, больше не поднимая этой темы, ведь всё основное тогда было сказано. Если бы меня тогда попросили описать парой слов, что мы делали в тот вечер, то я бы без промедления ответил, что мы изучали друг друга, каждый думая о своём. Я думал о том, как я ошибался все прошлые года, а профессор, наверное, о том, где же он, двойной шпион со стажем, допустил ошибку, промах, позволив мне разглядеть его лицо под маской ненависти и отстранённости. Но мне было уютно, уютно вот так сидеть напротив него, уютно молчать, пить чай и думать о своём. С тех пор он надевал свою маску злого профессора лишь на людях, сразу же снимая её, когда мы оставались наедине. Не сговариваясь с ним, я делал глупые ошибки на уроках Защиты, а он будто подыгрывал и назначал мне отработки. Не знаю, как так получилось, но я быстро начал разбираться в его эмоциях, его тоне, когда он прилюдно оскорблял меня и мои умственные способности. Я понимал, что это лишь игра на публику, не более. Сложнее всего мне было сдерживать улыбку и продолжать огрызаться, чтобы никто ничего не заметил. Ведь даже после победы я никому так ничего и не рассказал, да простят меня Рон с Гермионой, но я не был готов. Да и сейчас я бы ни за что не рассказал им НАШУ тайну. Просто потому, что я не желаю слушать то, как они начнут поливать грязью Северуса, хотя они все давно поняли, что он был на нашей стороне и сделал столько, сколько не сделали все члены Ордена, вместе взятые. Я не готов забыть его, не готов найти кого-то другого, ведь его никто и никогда не сможет заменить. Всё вышло как-то быстро, но легко, будто мы были созданы лишь для этого. Война отошла на второй план, поместив на первый нас самих. Я точно не знаю, как всё это было у профессора, но я быстро начал понимать, что он тот человек, который был нужен мне всю жизнь. Я просто хотел быть рядом с ним, пить чай, говорить о важных и не очень делах, уютно молчать, сидеть в кресле у камина, смотреть на его тонкие пальцы, которые медленно перелистывают страницы какого-нибудь старого трактата по зельям. В скором времени он позволил мне заходить в его личную лабораторию. И только тогда я понял, каким же был глупцом все те годы, когда всей душой ненавидел зельевара и сами зелья, как дополнение к нему. Знали бы вы, Оливер, как он выглядит… выглядел, когда оставался один на один со своими котлами, как красиво двигаются его руки, кисти, когда он нарезает очередные ингредиенты, Мерлин, уже тогда я понял во второй раз, что пропал. Это было самое лучшее, что я когда-либо видел в своей жизни. А каким для меня было счастьем, когда профессор узнал, что благодаря его учебнику, я начал подтягивать свои знания по зельеварению, вы не представляете. Ведь он сразу же предложил мне попробовать сварить любое зелье на выбор! А еще сказал, если у меня всё же получится, в чем он сомневается (это было сказано с такой доброй ухмылкой), то он позволит мне, глупому и счастливому Поттеру, помогать ему готовить зелья для больничного крыла! Кто бы только знал, да я и сам не представлял, что умею идеально резать скользких червей, дурно-пахнущие травы… О нет, это не главное, ведь раньше даже я не замечал за собой такой усидчивости, а тогда простоял над котлом почти два часа, что было в несколько раз дольше, чем на обычном уроке. В тот день я был готов на всё, даже поцеловать дементора, лишь бы увидеть его улыбку хотя бы ещё раз. Но ничто не может быть вечным, вы и сами знаете. Вот и моё счастье продлилось не долго. Директор начал действовать, ну вот зачем он надел то проклятое кольцо?! Профессор был вне себя от ярости в тот день. Мне на мгновение показалось, что всё, что происходило до этого — было просто долгим и прекрасным сном. Но он быстро взял себя в руки и впервые сделал то, о чем я мечтал уже долгое время. Он поднялся с кресла, когда я только вошёл и снял мантию, и быстрым шагом, как хищник, увидевший свою добычу, подлетел ко мне, мгновенно сжимая в объятиях. В тот момент мне второй раз показалось, что я разучился дышать. Я просто стоял, уткнувшись в его теплую шею, рассматривая мелкие родинки на гладкой коже, украдкой вдыхая такой родной запах. А он всё обнимал меня и обнимал, уткнувшись в макушку, а его дыхание щекотало мои волосы. Я понял сразу, что произошло что-то важное, что-то страшное, но в тот момент я старался вообще не думать, а просто наслаждался объятиями, теплом чужого тела, что было самым приятным и долгожданным в моей жизни. Думаю, мне повезло, ведь я даже не задумывался, что в этом есть что-то неправильное, мне не было важно то, что он старше меня на два десятка лет, что он мой профессор, что он наполовину пожиратель. Это было так не важно, да и сейчас это не важно. Я бы отдал всё, чтобы сейчас оказаться в тех объятиях, ощутить слабый запах полыни и кофе, уткнуться в теплую шею и на секунду забыть обо всем, что произошло. Когда профессор всё же переборол свой порыв и решил отстраниться, я схватил его за талию, прижимаясь сильнее, я не хотел его отпускать, поэтому просто уткнулся ему в грудь, лишь бы больше никогда не прерывать наши объятия. А знаете, тот день был одним из ужасных, но, в то же время, одним из самых счастливых. Ведь то, что он сказал дальше, заставило меня на секунду умереть и заново воскреснуть, как феникс, честное слово. — Гарри, — он впервые назвал меня по имени. — Нам нужно поговорить, это очень важно. Но я был как избалованный ребенок, которому купили красивую игрушку, о которой он давно мечтал. Я не желал выпускать его из своих объятий, поэтому профессор предложил переместиться на диван, ведь стоять посреди комнаты было не слишком удобно. Мы сели, и я опять обнял его, уткнувшись в шею, как маленький котёнок, которому всю жизнь не хватало тепла. И вот сейчас он впервые узнал, что такое ласка, поэтому не желал больше никогда покидать объятия своего хозяина, боясь, что если он хоть на мгновение упустит его из вида, то потеряет навсегда. Вот такой я романтик, не смейтесь. И то, что он рассказал мне дальше, навсегда изменило мою жизнь. Вот почему? Почему всё, что было «самым-самым» в моей жизни, происходило именно рядом с ним? Самое счастливое, самое теплое, самое ужасное… Он рассказал мне о том, что пару часов назад ему поведал Дамблдор, который умирал от проклятия. Вот не жилось же старику спокойно, прости Мерлин. В тот вечер я узнал, что профессор должен убить Дамблдора, чтобы войти в полное доверие к Воландеморту, что это уже решено и обжалованию не подлежит. Профессор после этой информации, сброшенной на меня как снежная лавина, долгое время молчал, осторожно гладя меня по спине, а я чувствовал, я знал, что это не самое главное, не самое страшное, что мне предстоит за сегодня узнать. Ведь не могло же именно это заставить профессора переступить через себя и проявить такие эмоции при мне? — Профессор, — начал я осторожно. — Я знаю, что это не всё, не молчите, прошу вас. — Северус. — Что? — Не понял я. Он что, думал, что я не знаю его имени? — Зови меня Северус, Гарри. — Снейп осторожно приподнял мою голову за подбородок, пытаясь заглянуть в глаза, а я пропал в третий раз. — Если ты хочешь, конечно. А я хотел! Ещё как хотел! Я думал, что мое сердце выскочит из грудной клетки. Ну не могут такие обычные слова так влиять на человека, не могут! Оказалось, что я опять необычный, потому что в тот миг я думал не о том, что же ещё плохого преподнесла мне судьба, а о том, какие теплые пальцы у профессора, нет, у Северуса, и насколько близко его губы были к моим. Но я взял себя в руки, поднимая взгляд на его глаза, которые, казалось, горели ярким пламенем в малоосвещенной гостиной. — Хорошо, Северус, — я замолчал, впервые в жизни услышав, как звучит его имя из моих уст. Мне кажется, он думал о том же. А потом он мне рассказал, что же придумал старый директор. Рассказал о крестраже внутри меня, поведал о том, что я должен буду умереть от руки Воландеморта, при этом руки Северуса так крепко прижимали меня к нему, что у меня темнело в глазах. А я просто слушал, опять уткнувшись в его шею, в который раз понимая, что я мало что решаю в своей жизни, тут уже все решено за меня. Было обидно до слёз, но я сдержался при Северусе, а заплакал лишь лёжа в кровати в гриффиндорской башне. Позже он отдал мне воспоминания, которые я припрятал в одном из коридоров. Думаю, он уже тогда знал, как все произойдет в ту роковую ночь. Простите, я не смогу… Не смогу вновь повторить это. Он ведь умирал на моих руках, а я, кретин, не мог ничего сделать! Я стоял столбом у ещё живого Северуса, надеясь лишь на то, что это сон. Знаете, я тогда пошел за воспоминаниями, чтобы отнести их в кабинет директора, потому что хотел, чтобы Северуса оправдали. И мне уже было плевать на то, что через несколько минут меня должны убить. Мне было не важно, как и сейчас. Моя жизнь стала бессмысленна после того, как я потерял его. — Вот такие дела, Оливер, — я глубоко вздохнул и открыл глаза, встречаясь взглядом с доктором. Единственное, что я там увидел, была боль, боль за близкого человека, какими мы стали с Оливером за эти дни. — Вы первый и единственный человек, который узнал эту сторону нашей жизни с профессором. В тот вечер мне больше нечего рассказать доктору, а он не задает вопросов, поэтому мы не спеша допиваем чай и расходимся по комнатам, чтобы обдумать всё, что было сказано этим днём. Мне даже становится легче от того, что я высказался вслух. Это и правда помогает мне, потому что в эту ночь я не вижу кошмаров, мне лишь снится звёздное небо и мягкие облака, которые проносятся низко над землёй, будто бы обнимая меня и принося покой.