Crystal Tears: second chance

С момента ссоры прошло полтора месяца. Оба родителя делали вид, что другого просто не существует в этом мире. Дазай честно попытался поговорить, но его послали нахуй и бросили трубку, кинув при этом в черный список. Итог — этакая холодная война, полная молчания и взаимной ненависти. Дети вели себя похожим образом, но их отношения слегка усугубляло чувство вины друг перед другом и более близкое взаимопонимание. Сумире перешел в двенадцатый класс. Экзамены сдал, но мог бы лучше. Преподаватели пожурили ученика, не решаясь притеснять его чуть сильнее. Вся школа помнила, как хромой омега пришел на занятия, поддерживаемый подругой, весь в бинтах, пластырях и не в настроении. Он так и не рассказал, что случилось. Допрашивать особо не стали. Двухнедельные каникулы, а потом новый учебный год. Суми сразу начал как не в себя штудировать и учить все нужное для экзамена, понимая, что его двухлетние мучения даром не прошли: сейчас все давалось легко, понятно, что не могло не радовать. Учителя пылинки сдували со столь рьяного ученика, помогая ему во всем. В том, что у омеги выйдет поступить туда, куда он хочет, никто не сомневался. Но учеба — единственное, что хорошо получалось у Сумире. Здоровье его подводило, он стал слегка рассеянным из-за нервов и недосыпа. Желудок давно молил о помощи и нормальном питании, но его затыкали пресным рисом и заставляли ждать ужина. Дома творился кошмар. Чуя постоянно был на взводе, все у него валилось из рук, и он еле заставлял себя функционировать. С сыном отношения явно улучшились, но о своих душевных метаниях он не хотел говорить. Да и не надо было — Сумире сам все понимал и не вмешивался. Сильнейшим ударом стал новый переезд Хикэри. Нет, она все еще оставалась в Йокогаме, но жила теперь слишком далеко. Родители решили, что лучше отдать девочку в специализированную школу, как это сделал Чуя для Сумире, а потому Ито-тян обучалась теперь в физико-математическом лицее. По вечерам, когда ребята умудрялись найти свободный часик, она взахлеб рассказывала об интересных уроках, о новых друзьях и знакомых, о бейсбольной команде, в которой капитан — настоящий ангел, слишком она красива! Сумире тихо посмеивался в трубку и немного грустнел, когда девушка извинялась за невозможность приехать на выходных. Вообще они могли бы с легкостью встретиться, но все время поперек горла вставали срочные дела. Суми не обижался — сам не мог увидеться с подругой по той же причине. В конце концов, проблемой оставалась Мафия с новоиспеченными родственниками. Сумире помнил, как шел со школы и увидел ее: высокую, статную, не потерявшую хватку с возрастом и просто красивую Озаки. Женщина представилась именно так и, слегка робея, попросила Сумире устроить ей по возможности встречу с отцом в ближайшие дни. Она сразу предупредила — ее не направлял Дазай, она не вражеский шпион, направленный с целью разорения бизнеса родителя. Коё-сан шла от себя. Поговорить. Подросток пожал плечами, вспоминая, как в пьяном бреду недавно Чуя слегка расстроился, потому что так и «не поговорил с наставницей». Видимо, это была Озаки, поэтому Сумире предложил ей пойти сразу к ним домой, чтобы без официальной обстановки, искренне и в уютной атмосфере. Женщина улыбнулась и кивнула, не веря в свое счастье. Сумире понял, что сделал правильно — старший Накахара, которого после злополучной ночи на эмоции развести стало нереально, заплакал и бросился в объятия Озаки, как ребенок. Подросток. Сын слегка посмеялся с этой картины и оставил взрослых одних. Но уже спустя десять минут он, отчаянно краснея, стоял за закрытой дверью и подслушивал. Это плохой поступок, но волнение за папу и желание узнать о его переживаниях затмили голос разума. Подросток мягко, неслышно прислонился к двери и прислушался. — Вы все еще не говорили? — Озаки имела мелодичный, низкий голос, и его было приятно слышать. — Мне кажется, пора уже заканчивать с этой ерундой и детскими играми в прятки, Чуя, вы взрослые люди, — с укором и некоей грубостью заметила женщина. Сумире еле дышал, вслушиваясь в ответ. — Я знаю. Но мне просто противно даже от мысли о том, что он все эти годы даже не пытался… — Он искал тебя, Чуя. Последние пять лет с ума сходил, потому что на одном из складов, где… Ты… — молчание. — Там нашли то, что могло защитить тебя от взрыва. И он прочесывал все, что было в его доступе, но вариант с беременностью и деторождением он даже не рассматривал. Фамия мне потом сам сказал и даже показал документ с вашими данными, который он отложил за ненадобностью. — Фамия? Как он там? — как бы Накахара-старший не дулся на сына, волнение пересиливало обиду. Судя по звуку, Озаки хмыкнула. — Отлично. От Дазая не отлипает, носится как угорелый по каждому чиху и в целом чувствует себя на своем месте. Думаю, к обычной жизни он уже не захочет вернуться. — Я все еще не знаю, что делать, — после продолжительной тишины ответил нехотя Чуя. — Просто… Что мне сказать? Привет, напарник, ты изнасиловал меня семнадцать лет назад, я родил, и теперь хочу принять тебя со всей душой к себе назад? — Изнасиловал? — Озаки охнула. Сумире знал этот факт, но его снова передернуло от отвращения. Он злился на брата полтора месяца назад еще и потому, что тот вместо помощи папе ушел без предупреждения к Осаму. И потом как ни в чем не бывало начал говорить об их встрече. Отвратительно, потому что Суми, интересовавшийся многими аспектами медицины, знал — такой ужас не забывается, не смазывается временем. С ним или мириться, или дорога на лечение в дурку. — Да… Мори тебе не сказал? — Чуя удивленно брякнул чашкой. Бета вздохнула. — Дазай убил его буквально через год-полтора после твоей «смерти». Он на все мои вопросы отвечал, что еще не время, что расскажет мне правду потом, но… Потом так и не наступило, хах. — Он отослал меня из Мафии, потому что боялся реакции Дазая. Аборт делать запретил, связываться с Осаму тоже. Думаю, тогда это было верным шагом, но… — Но он не смог осуществить план по причине того, что Дазай оказался быстрее. Сумире тихо выдохнул. Он в теории уже понимал, что Мори Огай — это бывший босс Мафии. И ему стало даже как-то не по себе, потому что «боялся реакции Дазая» не сильно обнадеживало в любви отца к нему и Фамии. — Озаки… — Чуя вздохнул. Его голос дрогнул. — Я просто не знаю, о чем нам говорить. Я не знаю, что ему сказать, я не знаю, правильно ли было так злиться на Фамию тогда и тем самым стравить его и Суми… Я понятия не имею, что мне делать. Потому что страх никуда не делся, как и чувства. Я не хочу знать Дазая, но и отпустить мысль о том, что сейчас у нас есть шанс на нормальную семью… Сумире отошел от двери и тихо отправился к себе. Он думал, что Чуя не хочет говорить с его отцом из-за плохого прошлого, из-за причины их с Фамией рождения, из-за отвращения к альфам в конце концов. Казалось, что папе просто никто не нужен, и потому та драка с братом имела причину — если так надо общаться с уродами, то пожалуйста, путь вам дорога. А сейчас… Легкая улыбка тронула губы омеги. А все оказалось проще. Просто люди, которые не знали друг друга целых семнадцать лет, не могут найти силы объясниться, ведь ни знания ситуации и чувств второго, ни понимания друг друга у них нет. Да и банальная причина: о чем говорить, если вы вроде как семья, а на деле даже не представляют, как живет и что делает, о чем думает и что любит вторая половина. Поздно вечером перед глазами уже танцевали все эти мышцы-белки-рибозы, но Суми терпел. Кто сказал, что будет легко? Подготовка не ждала, экзамены никто не отменял, поэтому омега снова и снова заставлял себя вникать текст, пока от усталости не поплыли иероглифы. Поток мыслей прервал звук уведомления из телефона, но просмотреть его Суми не успел. Озаки уже уходила, и он вышел попрощаться, даже обняв новую знакомую на прощание. Коё улыбнулась и ушла. А потом наступило утро двадцать девятого апреля, и юноша проснулся от того, что отец присел на край кровати. — С днем рождения, сын, — тепло улыбнулся Чуя и положил на чужой живот большую коробку. Сумире моргнул, все осознал и потянулся к подарку, после бросившись на шею папы и чуть не задушив его при этом от переизбытка чувств объятиями. О ноутбуке младший омега особо не мечтал, но вещь все равно классная, дорогая и качественная. У школы его ждал сюрприз. Хикэри неубедительно сказала, что у них в школе на сегодня отменили занятия (Сумире знал, что она просто прогуляла), а потому она прибежала поздравить самого близкого ей человека. Ее подарок был простым. Но зато с каким старанием сделан! Красивая рамка, складывавшаяся в «книжку» и состоявшая из трех створок. Внутри — их фото. От самого первых дней дружбы до сегодняшнего дня: Хикэри, смеясь, сфотографировала себя и друга на фотокамеру с моментальной печатью и вставила снимок на место. Омега чуть плакать не начал от переизбытка чувств, но уроки не ждали, пришлось уйти. Школьный день пролетел быстро, потому что классу Сумире по неизвестным ему причинам сняли две математики и иностранный. В итоге еще до обеда юноша довольно потопал прочь из школы, думая, что надо бы поздравить и брата тоже, но… — Эй, Сумире! — Фамия весело махнул рукой. Омега мученически выдохнул, поражаясь тому, насколько порой бывают материальны его мысли. — Ты чего? Ты спал вообще? — намекая на откровенно заебанный вид брата, посмеялся Фамия. — Да… — омега встрепенулся. — Привет. И вообще, что ты тут забыл? — Хм… Что является мономерами белков? — неожиданно коварно улыбнулся Фамия. — Мономерами белков являются аминокислоты. Их двадцать, десять заменимы, восемь нет. Те самые восемь: валин, изолейцин, лейцин… Ты охуел? — Сумире злобно посмотрел на хохочущего альфу, чувствуя, как обида за минуту сошла на нет. — Ты же специально? — А то! Кстати… С днем рождения. В руки легла гладкая длинная, но увесистая коробка, завернутая в красную бумагу. Голубые глаза немного расширились, руки осторожно развернули презент. И… — Ого… — внутри оказалась книга по биологии, причем достаточно хорошая, со всеми справками и пояснениями по любой теме экзамена и открытка. — Это же от вас обоих? — без видимой неприязни спросил Сумире, немного отходя от ворот школы. — А ты все такой же догадливый, — хмыкнул Фамия. Посмотрел на дорогу, дома и немного севшим голосом задал вопрос: — Прогуляемся? — Ты еще спрашиваешь? Не сговариваясь, юноши отправились в парк. Там упали на ближайшую скамейку, помолчали и поняли, что им стоит поговорить о всей этой ситуации незамедлительно. — Так… Сейчас ты не будешь на меня кидаться, если я скажу, что хочу предложить нашим родителям поговорить? — сразу начал Фамия, не отвлекаясь на что-то постороннее, не увиливая от диалога. Сумире невесело хмыкнул. — Не буду, — честно ответил он. — Я подслу… Услышал, как Озаки-сан говорила с нашим папой. И он признался, что хотел бы встретиться с Дазаем, но не знает, что и как делать, что ему рассказать и прочее. Короче, просто сомневается, — выдохнул омега и скрестил руки на груди. — Ну… Со стороны отца то же самое. Правда, как я понял, он вообще ничего не знает о том, что было семнадцать лет назад и… — Дазай изнасиловал папу. Того выпроводили из Мафии, аргументируя это тем, что реакция Дазая как отца не предсказуема, да и детям там делать нечего. — Изнасиловал? — Фамия подавился воздухом, округляя глазищи. — А он… Не знает? В итоге Сумире пришлось почти дословно рассказать то, что он услышал от Чуи полтора месяца назад, в день ссоры. Он что-то добавлял от себя, дополнял рассказ переживаниями отца, которые он видел, и в итоге пришел к выводу, что только поэтому папа сам не стал искать их второго родителя (отцом Дазая он все еще не мог называть). Фамия, помолчав, поведал теорию со стороны босса Мафии: после неудачной пьянки Чуя неожиданно пропал на какое-то время, а потом начал его избегать, хотя, по воспоминаниям Осаму, в тот день они даже не виделись. Потом Мори Огай подстроил смерть напарника, и только недавно подтвердилось то, что эта информация была ложной. Если бы не Озаки, которая потащила Дазая в заведение Накахары, то они бы неизвестно когда встретились. В целом, все сходилось. Поэтому парни поняли, что та драка была бесполезной, и что взрослым точно надо устроить встречу. Но как? Как затащить строптивого Чую куда-то на «свидание» или заставить его начать на диалог первым? Или как Дазаю внушить то, что его вины нет в незнании правды? Что надо сделать? — Придумал! — Сумире щелкнул пальцами и восторженно посмотрел на брата. — Сейчас будет американское клише из фильмов, но именно мы можем свести родителей! — То есть?.. — заинтересованно выгнул бровь Фамия. — Они оба доверяют нам и не ждут «нападения» с нашей стороны. Поэтому под веским предлогом мы можем просто позвать их в какое-нибудь место… — …и оставить их там взаперти, потому что желание поговорить пересилит обиды! — закончил за брата Фамия. — Именно! — Суми хлопнул в ладоши. — Осталось назначить день и все подготовить! — Сегодня. — Что? Не рано ли? — Сумире удивленно моргнул. — Нет. Сегодня самый веский предлог из возможных — наш день рождения. Они не откажутся, поэтому привести их в нужное место не составит труда. — Ты прав, — Сумире помочал, а потом тяжело вздохнул, бурча: — Мне кажется, или мы слишком быстро с тобой помирились… Фамия рассмеялся, Сумире покраснел, но все напряжение спало. План был в целом адекватен, может не совсем продуман, но лучше сейчас, чем фиг знает когда. Омега уже подумал, что и как будет говорить любимому папе, и как будет усиленно врать, но легкий тычок в бок вывел его из транса. — Что еще? — Сумире немного удивился тому, что брат протягивал ему еще одну коробку. Но маленькую, легкую. — Эм? — Наверное, это попытка извиниться за то, что был плохим братом, хах, — Фамия нервно вздохнул. — И это мое «прости за драку», вот. На тонкую руку легло кольцо. Черное керамическое, аккуратное и не толстое. Оно идеально село на палец, и Сумире улыбнулся. Ему очень нравилось, и даже стало немного стыдно за то, что он ничего не приготовил брату. Ладно, вечером исправит. — Спасибо, — тихо сказал омега и хихикнул. Фамия, редко видевший брата таким, улыбнулся тоже. — И да, вытащи меня из черного списка. — Так я уже, — был ему ответ. На скептический взгляд альфа пояснил: — Ты вообще вчерашнее сообщение мое прочитал? — Сообще… А, — то уведомление, которое парень смахнул и не просмотрел из-за ухода Озаки, оказалось поздравлением от брата с пометкой «Можешь писать мне где хочешь и сколько хочешь: з». Суми почувствовал себя глупо. — Тебе точно не надо поспать лишние пару часов, братец? — на ироничный вопрос парень ответил слабой пощечиной, влепленной больше от шутки. — Ну так куда будем наших мучеников звать? — Я знаю человека, который нам подскажет, — таинственно улыбнулся Сумире и набрал Озаки, с которой отношения у них за вчерашний день достигли небывалых высот. Сперва в трубке слышали одни гудки, но потом знакомый теплый голос спокойно поприветствовал Сумире. Женщина осведомилась о причине звонка, и омега быстро выложил ей все соображения и идеи, которые скопились за час разговора с братом. Повисло недолгое молчание. — Есть одно местечко, где им никто не помешает, и в целом все пройдет хорошо, — загадочно произнесла в итоге Озаки, наверняка улыбаясь. — Но вам придется очень постараться, чтобы их туда позвать.

***

Накахара откинулся на сиденье такси, которое плавно скользило в вечернем потоке машин, и вперил взгляд на часы. Что-то тут нечисто. Сумире буквально три часа назад написал ему: «Привет, пап. Как насчет сходить в ресторан в честь моего дня рождения?))». Чуя, не подумав, согласился, и теперь немного сожалел об этом. Заведение оказалось одним из очень дорогих и известных, и Накахара понимал — весь ужин ему придется оплачивать из своего кармана, ведь откуда у школьника такие деньги? В итоге Чуя договорился встретиться с сыном у ресторана, но в самый последний момент, когда уже пришло время заходить в заведение, Сумире известил отца о своем опоздании и в следующем сообщении отправил все данные о брони. Хмурясь и качая головой, мужчина зашел внутрь. На ресепшене его, казалось, узнали, а потому мягко подозвали к милому омеге и проводили до красивой VIP-залы с панорамным видом на Йокогаму и недешевым убранством. Подозрение масштабного наеба достигло апогея. Чуя нервно закуривает, выдыхая дым и в немом ожидании смотря в окно. А еще спустя пару секунд по носу ударяет его запах. Кровь и дождь… — Ты?! — Накахара одним движением стирает сигарету в прах, в ужасе пялясь на альфу. Дазай более-менее вальяжно падает напротив на стул, игнорируя откровенную злость в свой адрес. — Я. — Зачем приперся? — шипит омега, ощущая странный, неведомый раньше мандраж. Ему дико хочется перегнуться через стол и уткнуться в сильную шею альфы; ударить его, избить до смерти, а потом зацеловать; накричать, просто поговорить, излить ему душу. Его трясет от столь разных и неожиданных мыслей и идей, но он держит себя в руках. Вроде как. — Эй, я с кем разговариваю?! — Со мной, — легко отвечает Осаму, а потом поднимает тяжелый, странный взгляд и вперивает его в омегу. — Будем нормально говорить или останемся стоять по разным углам? Накахара, громко выругавшись, упал на второй стул. Он не дурак, быстро понял, что Фамия и Сумире определенно спланировали это. Омега гневно выдыхает и сует в рот приличный кусок мяса, тут же оттаивая. Какой бы поганой не была у него компания, еда тут просто нечто из разряда невозможно вкусного. — Почему ты не сказал, что жив? — неожиданно выдал Дазай; его глаза холодно блеснули, выдавая плохо скрываемое волнение и легкую обиду. — Я тебя искал. — Не ври, — отрезает Чуя и на всякий случай дает себе мысленную оплеуху. Зачем он дальше строит из себя независимого и обиженного судьбой, если и сам хочет наладить контакт? Но ответить на данный вопрос он сам не в силах, а Дазай, кажется, готов к такому. — Чуя… Я искал тебя последние пять лет своего главенства над Мафией. И я знаю, что Озаки говорила тебе об этом, — рука застывает с новым куском мяса. Во рту появляется противный привкус предательства. — И нет, я ее не подсылал. Это я ей предложил устроить вам встречу через Сумире, зная, что он не откажет, — привкус исчезает. Похоже на правду. — Завались, — Накахара тихо бормочет это, а потом начинает задавать вопросы сам. — То есть ты и эту встречу через моего сына устроил? — Чтоб ты знал, я сам ничего не ведал до тех пор, пока не зашел и не увидел тебя, — Чуя скептически фыркает и начинает есть гарнир, отмечая, что Дазай даже не трогает еду, для вида ворочая в тарелке столовыми приборами. Странно. — Как будто я тебе поверю, обмудок. — Как будто я не ждал такого ответа, слизень. Ненадолго повисает тишина. — Так ты действительно ничего не знал все эти семнадцать лет? — Чуя слабо прищуривается и изо всех сил боится услышать положительный ответ — тогда у него просто не останется причин обижаться и ненавидеть, потому что Дазай не будет ни в чем виноват. Более того, весь груз ляжет на плечи Огая, который ничего не рассказал, но о мертвых плохо не говорят. — Именно так, — Чуя тушуется и злобно насаживает картофель на вилку, противно шкрябая ей по тарелке. Альфа немного морщится от звука. — И я знаю теперь о том, что я… Точнее, что послужило причиной твоей беременности. Вот оно. Чуя боялся этого разговора больше всего. Потому что ему нечего сказать, нечего ответить, ведь всё упрется в обвинения и крики. И Дазай все понимает без слов. Он терпеливо ждет, почти семь минут молчит, прежде чем омега, который наелся и больше не может прикрываться своим увлечением ужином, говорит всего четыре слова: — И что ты знаешь? — Мне жаль, — Чуя прерывисто дышит, собираясь сорваться на крик, но его припечатывают холодным: — Просто. Послушай, — молчание. — Огай ничего не успел мне сказать ни при жизни, ни перед смертью. И я совершенно не помнил тот день, поэтому не мог даже подумать о подобном развитии событий, — внутри Чуи что-то определенно екнуло. — И я больше ничего тебе не могу сказать в оправдание своего отвратительного поступка, потому что такое не оправдывают, но… Я бы действительно хотел, чтобы у меня был второй шанс. Шанс наладить с тобой отношения. — Красивые слова, — хрипло смеется Чуя. И затихает. Он растерян. Не похоже, чтобы напарник врал, но и слышать такое от могильно холодного Дазая, который улыбаться искренне не умеет, странно и страшно. Вдруг он говорит правду, и что тогда? На шею ему броситься? Отшить? Что делать? — Ты… Подумаешь над ответом? — Над ответом? На что я должен ответить? — с насмешкой спрашивает Чуя. И Дазай, который и сам не знает, что говорить, через силу выдает: — На то, что… Я л-люблю тебя. Все эти годы любил. Сердце, кажется, остановилось к чертям собачьим, дыхание сперло, а глаза вылезли из орбит. Чуе аж плохо от того, насколько громко и до отвратительного искренне звучат эти слова. Он теряется, ведь… Это правда? Уловка? Пьяный бред? Что это? Почему все так быстро и нелепо, до невозможности клишированно? Дазаю смешно. До тошноты. И страшно до нее же, потому что он никогда не был так честен и открыт в своей жизни. Тем более перед напарником, которого, конечно же, он совершенно не знает сейчас. Внутри все переворачивается, когда Накахара отрывает от стола прямой, гордый взгляд. Вилка, управляемая гравитацией, впивается в руку альфы — тот тут же отвлекается и шипит, видя кровь. Чуя встает и недолго молчит, тихо шепча: — Я тебя не простил. И не прощу. Но второй шанс у тебя есть, не просри его, как это было со мной, — криво усмехается он, зная, что его услышали — ошарашенно выпученные глаза и рваный вздох это подтверждают — и хочет уйти. Но не получается. — Чуя, — от звучания собственного имени внутри все дрогнуло. Накахара слегка заторможенно реагирует на чересчур личное прикосновение со стороны бывшего напарника, который, забыв о боли, резко обнимает омегу рукой и тянет к себе. Последний чуть ли не плюхается ему на колени, еле удерживая более-менее вертикальное положение. От стыда и осознания причины таких поступков Накахара краснеет против воли. — Чуя, посмотри на меня. Убью вас, сволочи — так подумал Чуя о своих драгоценных детях, когда видит мягкую улыбку и полные желания карие глаза. Сумире и Фамия словно заманили его к хищнику, но теперь Накахара не может воспротивиться. Его ведет, его тянет к этому альфе против его воли и разума, но он ничего не может с собой поделать. Губы сталкиваются. Чуя гневно мычит, понимая, что упустил момент, когда это произошло, но его только настойчивее вжимают в сильное, крепкое тело, окутывают со всех сторон до восхитительного дрянным запахом жестокости и насилия, от которого внутри все сладко поджималось. Чуя коротко охнул, когда его нежно ущипнули за бок, и хотел уже построить из себя стерву, начать поддразнивать, но… — Дазай-сан! — Кека, которая, видимо, неслась сюда на всех парах из Мафии, проигнорировала занятие мужчин и встала в странную позу, выражавшую волнение и обиду. Дазай уже хотел, сощурившись, отругать зарвавшуюся в своих полномочиях подчиненную, но та успела раньше. — Они пропали! Только записка! — Они? — Чуя быстро слез с чужих колен, чувствуя, как сердце пустилось вскачь, но по другой причине. Только не… — Фамия и Сумире. Только записка и… И… Осаму быстро вырвал из чужих рук листок и окаменел. Простой тетрадный листок, криво вырванный и забрызганный кровью — ее он уж мог отличить от краски. И всего несколько отточенных, каллиграфических иероглифов. «Дать тебе второй шанс на проигрыш, Дазай-кун?». Чуя стоял сзади и видел то же самое. Его тряхнуло, и он еле сдержался от того, чтобы не закричать. Он даже представить не мог, что его вечер кончится так. — Мы не знаем точно, но… Кажется… Это Достоевский. Тот самый, который пытался натравить на нас «Токийских псов». Рискую предположить, что он хочет отомстить… Дазай-сан… — Кека неожиданно подняла влажные глаза и тихо спросила: — Дазай-сан, их надо срочно найти. Все знали о связи брата Изуми-тян и сына босса Мафии — те несколько раз появлялись вместе в организации, да на том же стрельбище, и за спинами слепых в плане чувств подростков пошли слухи. И Кека, конечно же, знала об этом, и сама была очень привязана к Фамии, так что… — Быстро. Вызывай всех. Объявляем тревогу, усиливаем охрану, всем быть крайне осторожными. Хигучи пусть сейчас же ищет информацию о любых следах «Токийских псов» за последнее время, Тачихара и Акутагавы координируют действия всех спецподразделений. Живо. Ты и Озаки отправляетесь на поиски последних следов парней. — Слушаюсь, — Изуми вихрем выбежала из комнаты, клича, судя по крику, Ацуши. Надо же, даже здесь не разлей вода. — Дазай… — дрогнувшим голосом тихо позвал Чуя. Альфа обернулся и удивленно воззрился на то, как омега из-под пол кимоно вытаскивает ножи. Руки у него дрожат, сам он бледный, истерично взмыленный, но все чувства неумело прячет. — Я с вами. — Насовсем или на час? — не слишком уместно пошутил Осаму при выходе из комнаты, но Накахара, что странно, оценил. — Пока не застрелю тебя в пылу битвы, обмудок.

***

Фамия со вздохом кладет меню на стол и берет у Сумире телефон. Эти двое болтают уже полчаса, все никак не закончат. Но тут на экране высвечивается уведомление от Хикэри: «Я уже жду тебя у входа в парк Мицузава. Долго еще?)». — О, черт, совсем забыл! — Сумире выхватывает у брата телефон, следом свою легкую куртку и хочет уже уйти, но его хватают за руку. — Чего? Мы еще утром договаривались о встрече! — Да я тебя проводить, все равно уже задница отсохла столько этих двоих ждать, — предупрежденный о столь странных посетителях омега забрал пустые стаканы из-под воды, пока парни собирались уходить. — Я ее кстати в твоей школе не видел. — Она перевелась. В другую, с уклоном в точные науки. Поэтому это достаточно редкий шанс встретится, — Фамия улыбнулся тому, что его брат выглядел действительно счастливым в этот момент. Да уж, у такой замкнутой в себе персоны — и такой яркий общительный друг. Лучший, верный и единственный. — Боюсь, мы с тобой живем последний день, — неожиданно протянул Фамия и на удивленный взгляд брата пояснил: — Ну ты просто подумай, что с нами сделает папа, когда они там закончат! — Ну… Тут два варианта. — И каких же? — с интересом спросил альфа. Омега пакостно улыбнулся. — Если они не помирятся, то он будет пытать меня в своем кабинете истерикой. — А если помирятся? — То нас обоих, причем в подвалах Мафии. Ребята заржали, чуть ли не сгибаясь пополам от смеха. Что верно, то верно — это Сумире красиво подметил. Они так же, неспешно и весело прогуливаясь, пока не дошли ко входу в парк. Хикэри там не было, но Суми успокоил — она точно отошла в магазин, потому что без еды долго не может. Фамия снова рассмеялся, и тут же сосредоточенно прищурился, слегка пихая брата.  — Эй, Сумире. — Ну-у-у-у? — зависая в диалоге с подругой в соцсети, протянул отдаленно омега. — У тебя, кажется, появился запах, — он наконец-то понял, что его так смущало всю дорогу в брате. Что-то непривычное. Сумире аж подскочил от такого заявления. Его мало интересовала вся эта тема с половыми созреваниями и отношениями, но такая весть его все же немало обрадовала. Он ошарашенно уставился на брата и тут же смешно завертелся, начиная втягивать запах своей кофты. Фамия хихикнул и помог кое-как дотянуться до ворота узкой футболки, скрытой под курткой. — Хмф… — Сумире даже теряется. — Вода? Соль? Цветы? Освежитель воздуха? Гель для душа? Медикаменты? — он все никак не мог понять, чем пахнет. Фамия, не в силах вынести этого цирка, осел на асфальт. — Нет таких запахов, дурак! — он еле смог просмеяться. — Думаю, морской воздух и цветы вроде сирени. Тебе идет, правда, — Сумире довольно заулыбался, но тут же посерьезнел. — Да где уже эта Хикэри… Может, позвонить? — тишина. Омега поднял взгляд, но рядом никого не было. Совершенно. — Фамия? Тишина. Где-то неподалеку провыла сирена. Внутри удушающей волной всколыхнулся ужас. — Фамия? Вылезай, это не смешно! — Сумире начал со страхом оглядываться по сторонам. — Фамия?.. Резкий удар — картинка перед глазами смазалась и окончательно исчезла, как и сознание юноши. Мобильник покатился по асфальту на проезжую часть, пока тело едва не упало на тротуар. Его подхватили и ничуть не ласково закинули на «плечо». Из тени небольшой аллеи вышел высокий седовласый мужчина с бинтами на голове. Он странно улыбался — так, как улыбаются психически нездоровые люди. Его смех рассек ночную тишину, пока два подростка в бессознательном состоянии лежали на руках у големов. Те стояли и во всем слушались своего создателя. Тот, недолго думая, приказал им широкими шагами прошествовать до середины парка по темным, малоизведанным людьми аллеям и остановиться у спортивного городка. Тут же грязевые гиганты стали буквально засасываться землей, а вместе с ними и два подростка, бессознательные и беззащитными. Гончаров еще раз дико, нечеловечески страшно засмеялся и тихо пробормотал: — Как вы и заказывали, Федор-сан!

***

Внутри было сыро. Темно. Но на условия тут не жаловались — привыкли. Щупловатый, вредный и бойкий на вид подросток смачно сплюнул в сторону и снова закурил, чем невероятно разозлил сидящую рядом девушку. В бедного и без дополнительных ударов пацана полетела острая палка. — Завали свое ебало, пока я не засунула тебе твои сигареты в зад! — визгливо просипела она и снова затихла. Одна ее нога мягко пинала камни в сточную пересохшую канаву, другая отсутствовала до колена. Все же та дрянь с «Золотым демоном» оказалась хороша. — Зат… Кни… — тихо, смято проговорил юноша и продолжил курить. Потом он внезапно сел на корточки и долго, надрывно сотрясалась его грудь в кашле. Он еле смог восстановить дыхание. — Ко. Скоро. Где. Фед-сан… — Скоро, мальчишек уже поймали, — поморщилась Кики и встала. Это не было ее именем — в трущобах они никому не нужны. Девушка оперлась на палку, а затем здоровой ногой вскочила на нее, оперлась на маленький выступ и в идеальном балансе застыла над канавой. Грациозно и страшно — последнее из-за отсутствующей ноги и татуировки с озлобленной псиной мордой прямо на ключицах. — Федор-сан приказал нам сидеть тут. Когда придет клоун, тогда и попремся в общий зал. — По… Ят. — парень снова закашлялся. Девушка злобно выругалась: — Ты уже по самые гланды затрахал, туберкулезник! — Кики шестом выбила из чужих рук никотиновую смерть, а затем хмуро протянула: — Вспомни дерьмо — и появится оно. Да, Николай? — Вы как всегда любезны, госпожа! — рассмеялся Гоголь, один из самых близких приспешников самого Федора, и полушутя поклонился. — Прошу проследовать за мной. Кики, бормоча самые грязные ругательства из возможных, устало поскакала на шесте вслед за Гоголем. Худощавый парень что-то невнятно промычал и, слабо двигая ногами, поторопился за соратниками. Долгие, запутанные ходы, петляния, повороты — и в итоге они пришли на место. Заброшенное нечто — дорогу из канализационных стоков полтора года назад прорубил здесь Гончаров, открывая проходы в пустую залу какого-то подземного строения. Именно он сейчас с дьявольской улыбкой подвешивал худые юношеские тела за цепи к стенам, делая это неаккуратно и с видимым отвращением. Сумире тихо что-то пробормотал, и Иван, гаденько хихикая, еще раз наподдал ему по голове. Негоже так рано просыпаться, красавица, еще не время бала! Кики молча подскакала к пленникам. Красивые. Оба. И похожи на того мудозвона, который их, «Токийских псов», расшвырял несколько лет назад, после чего ее жизнь упала вот до этой затхлой залы, где словно в насмешку над бандой Федор-сана повсюду висели освежеванные трупы крыс. И кто только этим мог заниматься… — Итак! — Гончаров расхохотался. Гоголь выкатил губу и сплюнул. У него с этим истеричным шизофреником были свои счёты, и взаимная нелюбовь сквозила в каждом их движении. Вот и сейчас тот самый клоун, о котором говорила Кики в тоннеле, всем свои видом высказывает презрение и отвращение к чужой персоне. — Федор-сан, мы все сделали! Можно начинать?! Человек, до этого не подававший никаких признаков жизни, томно вздыхает и приоткрывает один глаз. Кровавый, пустой, он насквозь пропитан отвращением к жизни, к людям и собственным превосходством. Человек тихо, бесшумно встаёт с огромного кресла и… Чихает. — Федор-сан, вы же так простудитесь! — Кики подпрыгивает, но предусмотрительно останавливает метрах в пяти от босса. Дальше нельзя, себе дороже. — Ф… — Тишина. Голос Федора тихий. Но его слышно везде. В каждом уголке огромной пустой залы заброшенного подземного строения. Люди, распиханные по углам, как игрушки у неаккуратного ребенка, вздрагивают и встают. Их около двадцати. Четверо русских, десять бывших псов, которые сейчас озлобленно и с предвкушением шептались, две пары странных на вид человек в лице задыхающегося парня, священника с библией и крестом в руках, мрачного человека с чьей-то оторванной рукой у ног, ибо пол неясен, высокой фигуры с двухцветными волосами и колодой карт в руках и двух девушек. Одна из них с мучительной болью давится, глядя на худое тело омеги в цепях, а вторая осторожно косится в телефон, ожидая чьего-то сообщения. Федор мало заинтересован в соратниках. Он с тем же хладным и неземным величием подходит к людям, висящим на стене, и внимательно смотрит на них. А потом бьёт одного в лицо. — Нет! — девушка в пальто вскрикивает, и вторая тут же приставляет к ее затылку пистолет. — Молчать. Достоевский слабо улыбается, но выглядит это так, словно маньяк смотрит на жертву. Ласково, с утешением, ведь ее уже ничего не спасет. — Сигма, — мужчина с двухцветными волосами кивает и внимательно смотрит на босса. — Встреть наших друзей. — Как прикажете, — почти шелестит эспер и уходит в один из тоннелей. Достоевский возвращается к пленникам. — Федор-сан, а что делать нам? — один из псов, огромный суровый альфа с мускулами, как с гранитными валунами на руках, вопросительно смотрит на Достоевского. — Сидеть. Крысы редко вылезают из нор без необходимости, как мне кажется, вот и мы не будем, — почти нежно смеётся Федор и гладит по лицу Фамию. «Дать тебе второй шанс на проигрыш, Дазай-кун?». — Конечно да, конченный ублюдок, — яростно шепчет Осаму, ожесточенно перезаряжая пистолет. — Этого тебе даже бог не простит, крысиная ты шлюха.