Как воспитать своего Шэнь Цинцю

— Бог войны с пика Байчжань здесь! — Лю-шишу вернулся из уединения! Ученики воспрянули духом; с Шэнь Цинцю и Лю Цингэ на их стороне – никакая армия не нужна! Неожиданное нападение Лю Цингэ отбросило Ша Хуалин в сторону, и одежда девушки порвалась самым непристойным образом, заставив демоницу одолжить плащ одного из подчинённых, дабы прикрыться. Присутствие одного горного лорда уже само по себе нарушило все планы, да и тот, что только что появился, не выглядел, будто готов потворствовать её играм. Ша Хуалин знала, когда пора отступать, если поражения не избежать. — Кажется, мы переоценили свои силы! Мы ещё встретимся, уходим! — Думаете, я позволю вам приходить и уходить, когда вздумается? В голосе Лю Цингэ сквозило холодное презрение, пока он с помощью Чэнлуаня формировал ауру меча, безжалостно пронзая разбегающихся демонов. Шэнь Цинцю бросал на него сердитые взгляды, вполголоса ругаясь себе под нос — вот надо было ему явиться именно в этот момент и перетянуть всё внимание на себя. Не желая пропадать со сцены, он снял шлем с изуродованной головы Тянь Чуя. В момент, когда Шэнь Цинцю наполнил шлем своей духовной энергией, металлический конус разлетелся на мириады мельчайших кусочков, каждый не больше иголки. Повинуясь мимолётному взмаху руки, летающие дротики пронзили десятки отступающих демонов. С вновь обретённой храбростью ученики пика Цанцюн наконец изгнали вторженцев с горы. Пока все пребывали в праздничном настроении, Лю Цингэ встал перед Шэнь Цинцю и уже собирался что-то сказать, когда тот с негодованием перебил его: — Этот учитель не нуждался в помощи, шиди Лю. Впредь тебе лучше не вмешиваться в мою битву. Колкое замечание заставило Лю Цингэ тоже нахмуриться: — Предпочёл бы, чтобы я просто стоял и смотрел, как ты получаешь ненужные травмы? — Травмы? Ты предполагаешь, что этот учитель не способен отбить атаку такого уровня? Прежде всего, мы бы не столкнулись с подобной проблемой, если бы шиди Лю не потратил столько времени на медитацию. Как бы то ни было, не думаю, что многое изменилось бы, даже если бы ты появился сразу после того, как всё закончилось, — Шэнь Цинцю с трудом сдержался, чтобы не выплюнуть эти слова с презрительной усмешкой. К его удивлению, взгляд Лю Цингэ смягчился. Его брови всё ещё оставались нахмурены, будто он пребывал в глубоких раздумьях, пока бессмертный с видимым трудом пытался подобрать слова: — Я... я признаю правоту Шэнь-шисюна. Моё пренебрежение во время медитации стало причиной непростительной задержки. Несмотря на всю свою надменность, Шэнь Цинцю оказался настолько потрясён, что чуть было не выронил свой веер. Он и представить не мог, что настанет день, когда высокомерный Лю Цингэ сможет признать свою ошибку. И перед кем? Перед Шэнь Цинцю! Он не смог удержаться от вопроса: — Лю-шиди... ты не полностью восстановился? Для горного лорда пика Байчжань признать свои ошибки... Этот учитель боится, что в следующий раз на пике Цинцзин просвистит рак. — Ты! То же можно сказать и про Шэнь-шисюна! Никогда бы не подумал, что ты настолько великодушен, чтобы протянуть руку помощи! Если рак и свистнет, то лишь потому, что ты первым меня спас! Оба по своей природе были довольно резкими личностями, и на любую издёвку Шэнь Цинцю, как известно, Лю Цингэ не оставался в долгу. И всё же, хотя грубый тон обмена фразами между двумя горными лордами, был всем довольно привычен, сами изложенные в споре факты привели к тому, что ученики, столпившиеся вокруг, теперь вынуждены были подбирать челюсти с земли. Натянутые отношения горных лордов пиков Байчжань и Цинцзин ни для кого не были секретом, поэтому разговор о взаимной помощи поразил всех до глубины души. Лю Цингэ ворвался в самый разгар битвы, чтобы защитить Шэнь Цинцю, который не упускал случая презрительно высказаться о достижениях лорда с пика Байчжань? Ученики вершины Байчжань скорее проглотят свои мечи, чем поверят в это! Пусть причина всё ещё оставалась загадкой, но Шэнь Цинцю по доброй воле помог Лю Цингэ, что бесчисленное число раз надоедал и задирал его? Адепты пика Цинцзин почти не сомневались — их Учитель испытал на себе отклонение Ци. — Этот учитель уже устал повторять, я тебя не спасал... Пф, дальнейшие объяснения будут лишь потерей времени. У нас есть более неотложные дела, — Шэнь Цинцю резко прекратил спор и, развернувшись, направился к Ло Бинхэ. Мальчик всё ещё пребывал в смятении после поединка, но смотрел на Учителя глазами, блестящими от слёз. Шэнь Цинцю подавил глубокий вздох, мысленно задаваясь вопросом, почему этот день оказался так богат на непредвиденные события. — Как ты можешь называть себя заклинателем, когда после нескольких ударов готов рыдать? — Нет, это совсем не из-за ранений... Этот ученик просто очень тронут верой своего Учителя в него, тот даже защитил своего неопытного ученика... Ло Бинхэ казался искренне взволнованным, но Шэнь Цинцю больше встревожили прозвучавшие слова. Он совсем не ожидал, что его действия увидят в столь позитивном свете, и отчего-то это обеспокоило его. Люди, встречающие его по одёжке благородного заклинателя, были ему только на руку. Когда в нём видели лишь того, кого он намеренно им показывал, это избавляло Шэнь Цинцю от множества хлопот. Но то, с каким искренним обожанием взирали на него эти мальчишеские глаза, было, по меньшей мере, тревожным. Шэнь Цинцю знал, что не святой; уж точно не совершенствующийся с благородными или высокими устремлениями, который мог бы стать примером для подражания. Дети, что смотрели на него такими полными доверия глазами, были наивны, их ждут лишь страдания, когда они повзрослеют и столкнутся с жестокими реалиями мира. Для Ло Бинхэ было бы лучше как можно быстрее узнать, что не стоит так бездумно верить в одного человека, но Шэнь Цинцю, несмотря на всё своё красноречие, не знал, как выразить это словами, не разрушив полностью образ учителя. Его тревоги прервал Ло Бинхэ, когда, всё ещё колеблясь, нерешительно пробормотал: — Я... Учитель, этот ученик сумел победить демона. Вы гордитесь мной, Учитель? Вопрос застал Шэнь Цинцю врасплох. Чувство гордости кем-то было для него доселе незнакомо. Он никогда не хвалил своих учеников, и ещё реже чувствовал гордость за их достижения. Гордыня Шэнь Цинцю не знала границ, но даже он сам довольно редко гордился собственными свершениями, уж тем более, не задумываясь о чужих. Любой успех был результатом собственных усилий, обдуманной решимости. В том, чтобы гордиться чем-то, что было запланировано, Шэнь Цинцю не видел совершенно никакой пользы. Будь Юэ Цинъюань тут, он бы сказал Шэнь Цинцю, что тот излишне суров как к самому себе, так и к другим. Под пристальным взглядом всех окружающих, полными надежды глазами Ло Бинхэ и даже вопросительным взором Лю Цингэ, разум Шэнь Цинцю готов был задымиться в попытке придумать подходящий ответ. Он мог бы солгать и похвалить своего ученика, но сомневался, что это прозвучит достаточно искренне. С другой стороны, Ло Бинхэ действительно превзошёл самого себя и совершил невозможное, и это выходило за рамки самопровозглашённого Шэнь Цинцю правила о похвале. И всё же он не мог представить себя произносящим тёплые слова, поскольку обычно эту роль брал на себя Юэ Цинъюань. Однако если сегодня и произошло что-то, соответствующее интересам Шэнь Цинцю, то этим стала победа Ло Бинхэ. Казалось, одно это послужило достаточным доказательством, что интерес Хуа Цина в мальчике мог быть вызван его неординарным потенциалом, пока скрытым от взгляда горного лорда, и любое неблагоприятное воздействие могло нанести непоправимый вред. Шэнь Цинцю странно утешил сей факт, будто оправдывающий само произнесение несвойственных его натуре слов. Он тщательно сформулировал их, убедившись, что слова не прозвучат излишне тепло — всё же Шэнь Цинцю не стоило забывать и о своей репутации строгого учителя. — Твой поединок превзошёл ожидания этого учителя. Будто круглые глаза Ло Бинхэ и без того были недостаточно большими, после слов Шэнь Цинцю они заметно расширились, и наконец крупные блестящие слезинки покатились по израненному лицу. Шэнь Цинцю оторопел. Он видел более чем достаточно рыдающих лиц, когда избивал других детей в свою бытность рабом, но впервые видел человека, плачущего после добрых дел. Слова, что он сказал, ведь относились к добрым делам, он же не мог ошибиться? Инстинктивно Шэнь Цинцю повернулся к единственному взрослому человеку здесь, кроме него, на секунду пожалев, что того, кто бы с лёгкостью мог разобраться в подобной ситуации, сейчас с ними не было. Лю Цингэ наблюдал за Ло Бинхэ с нечитаемым выражением лица. Кажется, он тоже не имел ни малейшего понятия, почему мальчик плакал. Шэнь Цинцю закатил глаза; этот человек и о своих-то учениках толком не заботился; пытаться понять, что думает Лю Цингэ, было пустой тратой времени. Шэнь Цинцю как раз собирался сделать Ло Бинхэ замечание за неуместное хныканье, как снова оказался застигнут врасплох, когда Ло Бинхэ подскочил к нему, заключив в медвежьи объятия. Совершенно ошеломлённый, он потерял дар речи; веер выпал из ослабевших рук, впервые в своей жизни Шэнь Цинцю открыто демонстрировал изумлённое выражение лица. Лю Цингэ также хранил молчание, ему в свою очередь впервые доводилось видеть Шэнь Цинцю с лицом, выражающим нечто помимо ледяного презрения. Мин Фань и другие ученики пика Цинцзин в изумлении приоткрыли рты; откуда у Ло Бинхэ столько смелости, чтобы так хватать их Учителя! — Учитель, этот ученик и дальше будет стараться, чтобы вы гордились им! Я никогда не забуду наставлений Учителя! Если Шэнь Цинцю и был возмущён тем, что простой ученик посмел не просто коснуться, а обнять его, он был слишком растерян, чтобы выдать очередное ругательство или колкость, или даже высмеять эту детскую непосредственность. Ему ещё не приходилось встречать человека, который бы выражал ему столь открытое обожание, и это заставляло Шэнь Цинцю чувствовать себя не в своей тарелке. Разве такие эмоции не предназначались хорошим людям, таким как Юэ Цинъюань? Что заставило Ло Бинхэ допустить мысль, будто Шэнь Цинцю ждал от него привязанности? Если он действительно уважал его как учителя, разве не должен он также уважать границы между учеником и учителем и держать дистанцию? Ло Бинхэ, должно быть, слишком поверил в его маску хорошего учителя. Очевидно, он навоображал себе глупости, вроде того, что Шэнь Цинцю великодушен и добр, хотя он и близко таковым не являлся. Множество вопросов, родившихся в его голове, смешались в одну сплошную путаницу. Ситуацию спасло своевременное появление Лю Минъянь, что вошла в круг с почтительным приветствием: — Брат, ученики пика Цюндин привели лекарей. Му-шишу уже осматривает пострадавших. Пожалуйста, брат и Шэнь-шибо, ученик Ло, сюда, — позвала она, хотя сама получила повреждения и также нуждалась в осмотре Му Цинфана. Что касается Лю Цингэ, он не получил травм в бою, но на светлом ханьфу темнели пятна крови, и его сестра Лю Минъянь беспокоилась, что это могло быть как-то связано с пещерой Единства душ. Воспользовавшись ситуацией, Шэнь Цинцю наконец-то сумел оттолкнуть Ло Бинхэ, обронив: — Иди вперёд вместе с ученицей Лю, твои ранения гораздо тяжелее. Ло Бинхэ, разом позабыв о мокрых пятнах от слёз и соплей, что он размазал по запачканным кровью одеждам Учителя, радостно кивнул в ответ на благонамеренные слова и направился вслед за Лю Минъянь. Шэнь Цинцю слишком сильно отвлёкся на свои мысли и не заметил странные взгляды Лю Цингэ, которые тот бросал на него, пока они следовали за Лю Минъянь к лагерю, где лекари сновали туда-сюда, пытаясь оказать первую помощь всем пострадавшим от вторжения демонов. Му Цинфан определил всех троих участников поединков и Лю Цингэ в отдельную времянку, сначала осмотрев тех, кто пострадал сильнее всего. Он провёл много времени с Ло Бинхэ и, в конце концов, оказав необходимую помощь, оставил его на попечение одного из старших учеников. Лю Минъянь получила лишь лёгкие поверхностные повреждения, а Шэнь Цинцю практически не нуждался в медицинской помощи, поэтому им почти сразу разрешили уйти. Как только подошла очередь Лю Цингэ, Му Цинфан окинул тревожным взглядом кровь на его ханьфу. Лю Цингэ был слишком силён, чтобы позволить кому-то подобраться настолько близко и ранить его, да и само состояние мужчины не говорило о серьёзных травмах. На вопросительный взгляд горного лорда Лю Цингэ ответил честно: — Я подвёргся искажению Ци во время медитации. По правде говоря, он и так собирался нанести визит Му Цинфану после завершения уединённой медитации, не уверенный, была ли помощь Шэнь Цинцю эффективной. После упоминания об искажении Ци взгляд Му Цинфана изменился, он обхватил ладонью запястье Лю Цингэ, прослушивая пульс и оценивая общее состояние. Спустя минуту его брови нахмурились: — Лю-шисюн, ты самостоятельно смог преодолеть искажение Ци? — для кого-то, кто пережил подобное, тело Лю Цингэ находилось в довольно хорошем состоянии. Лю Цингэ покачал головой: — Шэнь-шисюн находился в пещере Единства душ... Я не помню подробностей, но, похоже, он... помог мне. Это само по себе звучало невероятно, поскольку речь шла о горных лордах пиков Байчжань и Цинцзин, но Му Цинфан понимающе кивнул, не прерывая осмотр. — Вот оно что, значит это был Шэнь-шисюн. Неудивительно, что твоим меридианам нанесён минимальный вред. Его вмешательство предотвратило дальнейшие осложнения; при обычных обстоятельствах выздоровление после искажения Ци может занять не менее полугода. Сказать, что подобные слова встревожили его, это ничего не сказать. Лю Цингэ была известна опасность искажения Ци, но он и не подозревал, что помощь Шэнь Цинцю оказалась такой своевременной. То, с каким спокойствием Му Цинфан принял этот факт, пробудило его интерес: — Судя по твоим словам, ты знал, что он может справиться с подобной ситуацией. — Что ж, несомненно. Пытаться исправить искажение Ци при помощи внешнего воздействия опасно как для пациента, так и для целителя, особенно, когда целитель не разбирается в медицине на таком же уровне, что и заклинатели нашего пика. Шэнь-шисюн однажды просил меня научить, как действовать, если он когда-нибудь столкнётся с подобной проблемой. Я согласился обучать его, поскольку в большинстве случаев искажение Ци — это битва со временем. Если я не подоспею вовремя, Шэнь-шисюн сможет справиться своими силами. Как и ожидалось от горного лорда пика Цинцзин, начитанный и изобретательный; Му Цинфан продолжал говорить, но Лю Цингэ его не слышал. Пусть он и относился с подозрением к Шэнь Цинцю до сего момента, но словам Му Цинфана можно было доверять. У Лю Цингэ больше не было причин не верить в то, что этот надменный бессмертный лорд действительно протянул ему руку помощи, зная, что он, возможно, был единственным спасательным кругом Лю Цингэ в пещере Единства душ. Несмотря на свою гордость, Лю Цингэ был простодушным человеком. Он запоминал людей по их поступкам, и высокомерие Шэнь Цинцю, само собой, никогда не импонировало ему. Он также знал, что глава школы заботился о нём больше, чем следовало, что в свою очередь давало Лю Цингэ основания подозревать, что заслуги Шэнь Цинцю были достигнуты не совсем своими силами. Он назвал бы своё мастерство владения мечом прямым доказательством того, что навыки Шэнь Цинцю оставались далеки от совершенства, поскольку тому так и не удалось ни разу победить его, но любой возразит — это всё равно, что просить солнце взойти на западе! Шэнь Цинцю хвалился тем, что превосходил Лю Цингэ во всех остальных аспектах. Он декламировал классику так, словно сам сочинил эти труды, писал картины, ставшие украшением как минимум пяти главных залов других вершин, и был искусен с гуцинем. Шэнь Цинцю освоил все эти искусства, на которых специализировался пик Цинцзин, и знания его поистине являлись безупречными. Если и было что-то, чему Лю Цингэ мог позавидовать, так это умение Шэнь Цинцю распознать практически любое ночное существо или необычное растение во время их редких совместных ночных охот. Его знания стали мощным оружием, которое с лихвой компенсировало его навыки владения мечом. Он просто упрямо отказывался признавать возможность того, что Шэнь Цинцю оказался верен своему слову, учитывая, что тот не упускал малейшей возможности задеть его. Внутри него происходила непримиримая борьба, поскольку, несмотря на поведение Шэнь Цинцю, Лю Цингэ не мог в одночасье пересмотреть свои взгляды, как бы высокомерно это ни звучало. Тот даже оказался настолько предусмотрительным, чтобы взять уроки у Му Цинфана, как справляться с искажением Ци. И всё же, хотя их отношения были далеки от дружеских, в глубине души начало зарождаться небольшое чувство искренней признательности к Шэнь Цинцю за помощь. Его размышления прервало появление Шан Цинхуа, который принёс Му Цинфану требуемые компоненты. Должно быть, пик Аньдин не сильно ценил своего лорда, который бегал словно посыльный. С другой стороны, возможно, ситуация несколько отличалась от той, чем казалась со стороны, раз один горный лорд лично передавал другому лорду снадобья. Шан Цинхуа на секунду замер при виде Лю Цингэ, его взгляд устремился к Му Цинфану за объяснениями. Тот мягко улыбнулся: — Я осматривал Лю-шисюна на предмет повреждений после искажения Ци, но Шэнь-шисюн уже проделал хорошую работу. Услышав это, Шан Цинхуа понимающе кивнул, пробормотав себе под нос: — Так значит Шэнь-шисюн снова это сделал? — Снова? Стоило вопросу сорваться с губ Лю Цингэ, Шан Цинхуа застыл, словно ненароком раскрыл какую-то страшную тайну. Весь его вид говорил, что он не вымолвит больше ни слова, но ладонь Лю Цингэ угрожающе легла на Чэнлуань, и сопротивление рухнуло: — Что ж, шиди, давайте не будем снова прибегать к насилию, хорошо? — Тогда договаривай, — Лю Цингэ не собирался ходить вокруг да около. Он и без того был достаточно раздражён, и дураку было ясно, что лучше не испытывать границы его терпения. Шан Цинхуа выглядел немного оскорблённым угрожающим тоном; он проглотил ответный выпад и вместо этого рассказал Лю Цингэ то, что он хотел знать. — Помните тот раз, когда Шэнь-шисюн и Лю-шиди отправились на совместное истребление демонов, а я остался в лагере заниматься снабжением? Я о том случае, когда ты подумал, будто Шэнь-шисюн попытался отвлечь тебя при помощи скрытой атаки. Что ж, на самом деле он уничтожил демона, что появился за твоей спиной, но ты не мог его заметить... Прошу, не говори Шэнь-шисюну, что я рассказал об этом. Он запретил мне упоминать тот случай. Если бы взглядом можно было убивать, Шан Цинхуа испепелило бы на месте. Подобное не укладывалось у Лю Цингэ в голове, он едва смог выдавить: — Почему?! Если это правда, почему он потрудился скрыть это? Шан Цинхуа закатил глаза. — Ойа-ойа, Лю-шиди и Шэнь-шисюн так похожи в своей гордости. Лю-шиди обвинил Шэнь-шисюна в вероломности, разве мог он сохранить своё лицо, пустившись в объяснения перед своим соперником, что на самом деле спасал ему жизнь? Представь, что ты спас Шэнь-шисюна, а тот обвинил тебя в том, что ты устроил засаду? Ты бы рассказал ему правду? Поскольку я стал свидетелем этой картины, то решил, что мне стоит прояснить ситуацию, но гордость Шэнь-шисюна уже пострадала, и он, естественно, запретил мне что-либо объяснять. Поэтому, прошу, не говори ему ничего! Неистовая внутренняя борьба между сложившимся образом Шэнь Цинцю и его поступками грозила перерасти все мыслимые масштабы. Если Шан Цинхуа не лгал, Лю Цингэ был вынужден признать, что, даже основываясь на одном этом примере, он был несправедлив к Шэнь Цинцю. Оставив в стороне их длительное соперничество — в каждом из поединков они сражались на пределе собственных возможностей — произошедшее недопонимание следовало исправить. Лю Цингэ не был столь высокомерен, чтобы не признавать своих ошибок. Му Цинфан, казалось, чувствовал смятение Лю Цингэ, он мягко покачал головой: — Шэнь-шисюн может быть острым на язык, но и Лю-шисюн недалеко ушёл. Вы оба полны неоценимых талантов, только вот честности вам стоит поучиться. За всю свою жизнь я не видел столь неуклюжих людей. Вот почему я всегда настаивал на том, чтобы вы продолжали поддерживать здоровое соперничество, но не позволяли своим ученикам заблуждаться, будто горные лорды затаили личную обиду друг на друга. До сих пор он отказывался признавать, что они соперники. По правде говоря, Лю Цингэ всё ещё отказывался признавать Шэнь Цинцю достойным противником, пока тому не удалось ни разу одержать над ним верх. Сейчас же у него появилось много пищи для размышлений, невозможно в одночасье оставить вражду позади. Но люди пика Байчжань не любили оставаться в долгу, поэтому перед Лю Цингэ встала непростая задача — подумать над запутанной головоломкой под названием «Шэнь Цинцю». Особенно теперь, когда перед ним стояла необходимость погасить как минимум два долга.