Как воспитать своего Шэнь Цинцю

За пределами бамбуковой хижины царила привычная тишина, ученики всё своё время уделяли тренировкам, в то время как их учитель и его супруг мирно отдыхали в домике. Конечно, никто не догадывался о незваном госте, который в этот момент безмятежно дремал внутри хорошо знакомой ему хижины. Сколько бы Ло Бинхэ ни смотрел, бессмертный выглядел точно так же, как Шэнь Цинцю. Заглянув в воспоминания другого Ло Бинхэ, он с какой-то холодной отрешённостью вынужден был признать, что и сам прошёл бы дорогой людских страданий и разрухи, если бы Учитель относился к нему так, как Шэнь Цзю относился к Ло Бин–гэ в их прошлой жизни. Это лишь в очередной раз подтвердило его подозрения, что причина изменения истории и его жизненного пути заключалась в поведении Шэнь Цинцю. Разгадка крылась в чужих воспоминаниях, но Шэнь Цинцю строго-настрого запретил ему смотреть. Как бы ни хотелось ему узнать о своём Учителе всё, Ло Бинхэ уважал потребность своего супруга в личном пространстве и решил довериться бессмертному. Если Шэнь Цинцю полагал, что подобное знание его мужу ни к чему, Ло Бинхэ с радостью останется в неведении до конца своих дней. Что же касается Бин–гэ, Ло Бинхэ не было никакого дела до его судьбы, однако, он не мог не признать, что волновался о Шэнь Цзю, хотя бы потому, что это всё ещё Учитель, пусть и в альтернативном мире. Окажись на его месте Учитель из первой жизни Бин–гэ, Ло Бинхэ, скорее всего, увидел бы в нём лишь чудовище, примерившее кожу его родного Шэнь Цинцю. Но что ни говори, оба Шэнь Цинцю проявили себя как совершенно разные люди, чьи линии жизни претерпели лишь незначительные изменения. Шэнь Цзю, как юноша мог судить из воспоминаний Ло Бин–гэ о второй жизни, оставался статичен, словно зеркальная поверхность озера в безветренный день, и обладал изящностью тонких стеблей бамбука, изумрудным полотном покрывающих вершину Цинцзин. Между ним и его Учителем всё же оставались различия, но нрав Шэнь Цзю изменился достаточно, чтобы доказать одно — Ло Бин–гэ совершенно напрасно отказывался верить в успех этой затеи. Несмотря на то, что они по-разному жертвовали собой, каждый Шэнь Цинцю заплатил своей жизнью, чтобы вернуть Ло Бинхэ обратно с края пропасти. Ло Бинхэ аккуратно перевернул ладонь спящего гостя, проследив пальцем выпуклый неровный рубец. На его собственной ладони виднелся похожий шрам, который он получил, схватившись за лезвие Сюя. В отличие от повелителя демонов, который мог излечить эти шрамы, если бы захотел, Шэнь Цзю не обладал такой способностью. Хотя у совершенствующихся обычно не оставалось шрамов, Ло Бинхэ прекрасно помнил состояние, в котором находился бессмертный, когда получил эти раны. Исцелить мёртвого уже само по себе считалось невероятным подвигом, шрамы были неизбежны. Их основное отличие заключалось в полученных отметинах, и Ло Бинхэ невольно задумался, не крылось ли в этом что-то от неизбежности судьбы. Будь то Ло Бинхэ или Шэнь Цинцю, один из них неизбежно причинит боль другому. И всё же он давно научился преодолевать препятствия между собой и Учителем, даже если приходилось носить на теле следы их борьбы. Ради благополучия Шэнь Цзю он надеялся, что его собственные шрамы того стоили. Несмотря на то, что условие чужака заключалось лишь в том, что он просмотрит воспоминания Шэнь Цинцю, и на этом они будут квиты, повелитель демонов тайно позволил своему Учителю заглянуть в чужие воспоминания. Так или иначе, Ло Бинхэ позже мог просто попросить Шэнь Цинцю рассказать, как Шэнь Цзю и Ло Бин–гэ уладили своё недопонимание. Просмотр чужих воспоминаний не занял много времени. Шэнь Цинцю пошевелился первым, завозился, просыпаясь. Выражение его лица, как всегда, оставалось безмятежным и невозмутимым. Если бы только то же самое можно было сказать про состояние разума. «...Так много серьёзных сюжетных поворотов, которые следовало бы рассмотреть поближе, но Бин–гэ, этот неизменный главный герой–жеребец, постоянно отвлекал его... Цзю–гэ, откуда в тебе взялась выносливость на целых шесть раундов?! Я еле живой всего после двух!» Он мысленно воздал хвалу стойкости знаменитого совершенствующегося. Что и следовало ожидать, оригинальные герои сделаны совершенно из другого теста и способны преодолеть гораздо более жёсткие испытания. Как бы ни хотелось ему спокойно обдумать увиденное, минуту уединения прервало сообщение Системы. [Двигатель сюжета успешно подошёл к концу! Пользователь, пожалуйста, получите подарочное издание сценария своей жизни, которую увидел оригинальный Шэнь Цинцю] Шэнь Цинцю ощутил томительное предвкушение, кликая на значок «Открыть сообщение», да и выбора у него всё равно не было. Полученный результат его немало удивил. Шэнь Цинцю довольно искренне полагал, что сценарий, разработанный Системой, во много раз превосходил ту низкопробную писанину, что когда-то вышла из-под пера автора; Брат-Самолёт неминуемо сгорел бы от стыда. Обстоятельства детства Шэнь Юаня воспринимались как данность; Создатель этого мира даровал ему возможность возродиться после гибели, лишив почти всех воспоминаний прошлого, но при этом открыв глаза на многие обстоятельства, чем и объяснялось его исключительное понимание некоторых тайн мироздания. Свободный от оков болезненного детства Шэнь Цинцю, получивший второй шанс в момент страшной лихорадки, начал понемногу меняться и постепенно стал другим человеком. Остальное было, как говорится, историей. Идея с реинкарнацией не казалась теперь такой уж неправдоподобной — Ло Бин–гэ, как никак, при помощи Синьмо перезапустил ход целого мира. Иногда случайные обстоятельства выглядят довольно логично, размышлял Шэнь Цинцю. Бессознательно его пальцы обхватили ладонь Ло Бинхэ, которая обнимала его, и супруг с благодарностью сжал её в ответ. На губах бессмертного расцвела доверчивая улыбка. Когда-то он считал, что оба Ло Бинхэ отличаются друг от друга, словно день и ночь, но возможность заглянуть в воспоминания Шэнь Цзю заставила его пересмотреть своё мнение. В глубине души главный герой по-прежнему оставался маленьким белым лотосом. Его давно прогнившая совесть внезапно проснулась — или же то была простая прихоть Ло Бинхэ — и принесла неожиданные плоды. Из того, что удалось увидеть Шэнь Цинцю, они оба сильно изменили друг друга; или же в случае с Шэнь Цзю вернее будет сказать, что он восстановил то, что ещё оставалось нетронутым. Шэнь Цинцю прекрасно понимал, почему Шэнь Цзю упорно отказывался принимать на веру все благоприятные изменения в Ло Бинхэ. Но на самом деле он всегда был таким. Глубоко внутри, за плотными слоями грубого панциря героя–жеребца, всегда скрывался прилипчивый нежный щенок. Мысль, что в этом и крылось настоящее спасение главного героя, казалась довольно волнующей. «И всё же... Перемирие, вот значит как. Параллельный мир удивительно продвинулся вперёд. Интересно, можно ли рассматривать это как продолжение новеллы? Если в их мире не произойдёт слияния Трёх Царств, означает ли это, что перемирие станет кульминационным моментом их мира? И это не говоря о том, сколько супружеских пар у них сложилось! Похоже, стоило главному герою отказаться от своего гарема, его удача расцвела таким пышным цветком, что хватило на всех вокруг». Шэнь Цинцю вынужден был прервать свои размышления, когда Шэнь Цзю зашевелился в кресле напротив. Открыв глаза, он долго смотрел перед собой. Заговорив, он прежде всего отослал Ло Бинхэ прочь. — Этому мастеру есть что сказать твоему учителю. Оставь нас. Повелитель демонов бросил взгляд на Шэнь Цинцю, тот слегка кивнул. Ло Бинхэ, извинившись, послушно покинул комнату, позволив бессмертным остаться наедине. Горный лорд терпеливо ждал, когда гость заговорит, хотя тот, похоже, всё ещё пребывал в глубоких раздумьях. — Неудивительно, что ты казался таким осведомлённым. Так значит, перерождение. — Мгм... Итак, Шэнь Цзю собирался начать с этого. Шэнь Цинцю очень надеялся, что не утратил свою способность плести витиеватую ложь на ходу за годы относительно мирной жизни. — Признаться, довольно тревожно видеть, как человек с моим лицом учится ценить свою маленькую жизнь и бояться смерти, как обычный человек. «Цзю–гэ, всё потому, что ты с самого начала не питал на свою жизнь великих надежд. Ты не видел смысла бежать от сделанных страшных ошибок и отчего-то странно гордился этим, это и привело тебя к мрачному будущему!» Шэнь Цинцю благоразумно решил оставить свои мысли при себе, он приподнял веер, скрывая невозмутимое выражение лица, и степенно произнёс: — Этот мастер почти ничего не помнит о прошлом. Будь то к лучшему или к худшему... Я ничем не отличался от других и менялся, как и любой другой человек растёт и меняется со временем. Ты тоже сильно изменился. Шэнь Цзю размышлял над сказанным, вперив цепкий взгляд в своё зеркальное отражение напротив. В конце концов он кивнул: — И всё же, удивительно. Так значит, столь незначительное событие привело в движение волну, которая ввергла привычный уклад жизни в пучину, изменив всё... Ты видел происходящие с тобой изменения, поэтому представился как Шэнь Юань? Чтобы мысленно отделить себя от призрака, жалкого подобия живого человека, которым он был в прошлом, вот что подразумевал Шэнь Цзю. Шэнь Цинцю согласно кивнул, какой смысл спорить, если оригинальный персонаж сам придумал ему подходящее объяснение. — Мальчик не знает... Ты когда-нибудь собираешься рассказать ему? Вопрос Шэнь Цзю, очевидно, касался так называемого перерождения Шэнь Юаня. Но Шэнь Цинцю невольно задумался о своём перемещении в роман и надолго замолчал, размышляя о последствиях такой откровенности. Поначалу Ло Бинхэ был очень настойчивым; он не сомневался, что юноша вот-вот загонит его в угол и потребует рассказать всё как на духу, но в какой-то момент тот вдруг отступил, приняв решение больше не возвращаться к этой теме. На память Шэнь Юаня пришли трагичные обстоятельства, которые привели его в этот мир. У него была семья, которую пришлось оставить позади, и будет ложью сказать, что он никогда не скучал по ним. Но Шэнь Юань умер. Он так старался выжить именно поэтому — в случае неудачи его отправят в мир, в котором он уже мёртв. Когда кто-то из близких умирает, остальные со временем находят в себе силы двигаться дальше. Шэнь Юань давно смирился с тем, что его жизнь в собственном мире давно закончилась. Поэтому он и не хотел ничего рассказывать Ло Бинхэ, это было равносильно тому, чтобы разбередить старые раны. Он не мог заставить себя признаться в том, что занял чужое место в этом мире и полностью изменил течение жизни. Как только Ло Бинхэ узнает об этом, ребёнок легко сложит два плюс два и догадается, что, если бы не это обстоятельство, учитель так и продолжил бы ступать по пути становления безжалостным тираном, а Шэнь Цинцю не мог позволить своему любимому видеть в нём подобного человека. Другая причина крылась в остатках гордости Шэнь Юаня. Ради собственного выживания он поглотил и отнял чужую жизнь, хотя и сделал это помимо воли. Шэнь Юань умер, а всё что от него осталось, изо всех оставшихся сил впивалось, подобно паразиту, высасывая чужую жизнь, даже если того, кого он заменил, неминуемо ожидал страшный конец. Самое малое, что мог сделать Шэнь Юань, чтобы отблагодарить за полученный второй шанс — это достойно носить имя и личину Шэнь Цинцю до конца своих дней. — Нет... Это всё дела давно минувших дней. Не вижу смысла рассказывать об этом Ло Бинхэ. — Что ты думаешь о словах Юэ Цинъюаня, которые он произнёс на хребте Майгу? Тихие слова Шэнь Цзю ошеломили Шэнь Цинцю, лишь теперь он понял истинный смысл задания Системы. [Шэнь Цзю запустил миссию «Истинная Развязка». Принять или отклонить миссию?] Комната на мгновение погрузилась в звенящую тишину, но Шэнь Цинцю послушно принял миссию. Он даже не видел смысла спрашивать, что причитается за успешное прохождение. Мог ли он когда-то предположить, что всё обернётся таким образом, когда в сердцах посетовал, что Юэ Цинъюаню следовало сказать те самые слова нужному человеку? Несмотря на то, что Шэнь Цзю тоже переродился, его сердце и душа не изменились. И теперь он здесь. — Цзю–гэ... что я мог подумать? Кроме того, не было никакого смысла признаваться мне в этом. С исчезновением большинства воспоминаний я и сам будто стал другим человеком; я даже не мог вспомнить кто я, когда очнулся. Его усилия... благородные, но напрасные, — неторопливо пояснил Шэнь Цинцю. Шэнь Цзю язвительно рассмеялся: — Ты прав. Он всегда опаздывает. Шэнь Цинцю вынужден был согласиться. Юэ Цинъюаню, каким бы праведным он ни казался, мешал двигаться вперёд его нерешительный и миролюбивый нрав. Но на этом Шэнь Цзю не закончил. — Этот глупец взывал к твоей памяти, но, как ты и сказал, он спросил не того человека... Юань–эр, ты показал мне кое-что интересное. Как насчёт того, чтобы я переговорил с Юэ Цинъюанем от твоего лица. Поверь, после этого он оставит тебя в покое раз и навсегда. Стоило услышать, как Шэнь Цзю называет его милым прозвищем «Юань–эр» ни с того ни с сего, и в сердце невольно закрались подозрения, что тот видел эту ситуацию несколько иначе. Очевидно, бессмертный собирался помочь ему отстоять своё право жить своей жизнью, а не становиться тем, кем Юэ Цинъюань хотел его видеть. Предложение звучало заманчиво, и Шэнь Цинцю не видел причин отказываться. Да и в первую очередь, эти слова с самого начала предназначались Шэнь Цзю. — Если это не причинит беспокойства Ци–гэ, я не против. Его гость поднялся с кресла, преисполненный намерений исполнить свою сделку с Шэнь Цинцю. Ло Бинхэ занял привычное место по правую руку супруга, наблюдая, как Шэнь Цзю удаляется от бамбуковой хижины. Как только их внезапный посетитель ушёл, горный лорд перевёл угрюмый взгляд на мужа. Тот заметно стушевался — в последнее время у Шэнь Цинцю нечасто можно увидеть подобное выражение лица. — Что-то не так, Учитель? — ожидаемо заволновался Ло Бинхэ, изо всех сил пытаясь развеять гнетущую атмосферу. Голос Шэнь Цинцю звучал низко, но чисто, излагая то, что у него на уме; его тревоги были совершенно не связаны с тем, что затеял Шэнь Цзю. — Бинхэ, этот учитель почерпнул кое-что важное из воспоминаний Цзю–гэ... Я пойму, если ты не захочешь ничего слышать, и никогда больше не заговорю об этом, но... Это касается твоих родителей.

***

На стремительном Сюя добраться до пика Цюндин оказалось достаточно просто. Никто не заподозрил подмены, и один из учеников торопливо отправился сообщить главе школы о его прибытии. Старший брат казался приятно удивлённым неожиданным гостем, но Шэнь Цзю был не настроен вести праздные разговоры. За неспешной прогулкой они оказались наедине в густой роще хребта Цанцюн. — Шиди Цинцю, что-то случилось? — голос Юэ Цинъюаня был пропитан теплом, несмотря на всё, что увидел Шэнь Цзю в воспоминаниях Шэнь Юаня. Простодушие этого человека стало последней каплей, губы Шэнь Цзю изогнулись в холодной злой улыбке. — Чжанмэнь–шисюн, этот шиди пришёл, чтобы прояснить кое-что. Я хочу, чтобы ты повторил мне то, что сказал на хребте Майгу. С лица Юэ Цинъюаня схлынули все краски. Он сосредоточенно нахмурил брови, и всё его лицо, казалось, исказила гримаса боли. — Ты говоришь про...тот день, Сяо Цзю? Его робкая попытка позаботиться о чувствах Шэнь Цинцю вывела Шэнь Цзю из себя, он зарычал: — Просто повтори это! Юэ Цинъюань понимал, что Шэнь Цзю собирался стоять на своём до конца, и плечи побледневшего бессмертного поникли. Вероятно, ему потребовалось всё его мужество, чтобы признаться в тайне, которую он скрывал на протяжении стольких лет, и вырвать эти слова с корнем из глубин самого сердца вновь стало поистине непосильной задачей. На лице Юэ Цинъюаня залегла печать невыносимой муки, когда он произнёс: — Я... Я собирался вернуться. Я пытался, но поторопился и всё испортил. Мой учитель был вынужден запереть меня в пещере Лин Си. К тому времени, когда я смог выйти, было уже слишком поздно. Ты оказался прав, я всегда позволяю чувствам взять над собой верх. Стоило ему начать говорить, как слова полились нескончаемым потоком, будто Юэ Цинъюань боялся, что Шэнь Цзю в любой момент может встать и отказаться его слушать. — Прости... Я знаю, «прости» это пустое и бессмысленное слово, но я лишь хотел, чтобы ты знал это. Не ради прощения или сочувствия... Я боялся, что если не скажу, может оказаться слишком поздно, — мужчина с такой силой стиснул кулаки, что между пальцами проступили рубиновые капельки крови. — Я искренне... очень хотел вернуться к тебе... Мне очень жаль... Шэнь Цзю охватила столь безудержная ярость, что он не смог сдержать эмоции. С его губ сорвался тихий смешок. Наконец этот крошечный кусочек мозаики, который развёл их с Юэ Цинъюанем в их первой жизни, теперь встал на своё законное место. И кто бы мог подумать, что в своей второй жизни глупое безрассудство Юэ Цинъюаня привело к тому, что он вновь наступил на те же грабли? — Поздно? Ты прав, ты опоздал. Но ты ведь думал, лучше поздно, чем никогда? Юэ Цинъюань, ты самый настоящий глупец. Говоришь, не ждал ни прощения, ни сочувствия? Тогда ради чего всё это? Чтобы ты мог умереть довольный, зная, что мне наконец известна причина? Если бы мог, Юэ Цинъюань побледнел бы ещё сильнее. — Нет, нет, я не это имел в виду... — Неважно, что ты имеешь в виду! Ты прав, мне не нужны извинения. Было весело наблюдать за тем, как ты мучился от чувства вины, но кто бы мог подумать, что ты решишься признаться только на смертном одре? Если бы ты не собрался умирать, ты бы и дальше молчал и смиренно наблюдал, как я раз за разом выставляю себя на посмешище, проверяя пределы твоей терпимости? Почему нельзя было рассказать раньше и тем самым избавить нас обоих от неприятностей? Или было бы лучше, если бы я умер, и тогда ты смело мог унести свой секрет с собой в могилу? — слова Шэнь Цзю звучали безжалостно и жёстко, но он уже не мог остановиться. — Нет, я никогда так не думал... Я бы никому не позволил тебе навредить... Его шиди лишь насмешливо фыркнул в ответ на слабый протест. — Думаешь, я поверю такому человеку, как ты? Если бы я правда умер, что бы ты сделал? Рыдая, исповедовался на моей могиле? Что ж, Юэ Цинъюань, ты не единственный, кому есть что рассказать, — его ярость была понятна, но бессмертный не забыл о цели своего визита. — Помнишь ли тот день, когда я слёг с лихорадкой? Глава школы лишь слабо кивнул, кроткий и покорный перед гневом своего шиди. — В тот день во всепрощающем пламени лихорадки сгорело большинство моих воспоминаний. Я забыл множество эпизодов своей жизни, включая тебя. Даже забавно, что забыв о прошлом и своей истинной природе, я сумел стать порядочным человеком. Но тебе просто необходимо было напомнить мне, вылить на меня всю ту грязь, которую я так упорно пытался оставить позади! От брошенного в лицо обвинения его шисюн застыл как громом поражённый. Шэнь Цзю не понаслышке знал, как мучительно упиваться собственным чувством вины, но сейчас он преследовал совершенно иные цели. Ярость Шэнь Цзю утихла так же внезапно, как и вспыхнула. Он наконец встретился взглядом с Юэ Цинъюанем. — Извинения бесполезны, и всё же это не значит, что твоё объяснение напрасно. Ты задолжал мне его. Теперь мне гораздо спокойнее, когда я знаю правду. Я обрёл новую жизнь и оставил прошлое позади. Сопляка, который хвостом следовал за тобой, больше нет. Во всём, что случилось, не было вины Юэ Цинъюаня. Вина целиком и полностью лежала на плечах Шэнь Цзю. Он должен был научиться принимать Юэ Ци, они должны были пойти каждый своей дорогой в тот самый день, когда расстались в поместье семьи Цю. Ему следовало оставить Юэ Цинъюаня позади в тот самый момент, когда они встретились после долгой разлуки, вместо того, чтобы хранить верность человеку, который не мог выдавить из себя ничего, кроме пустых извинений. Если бы тогда Юэ Цинъюань признался во всём, Шэнь Цзю нашёл бы в себе силы оставить обиды и отправиться своим путём. Но Юэ Цинъюань этого не сделал; и всё же Шэнь Цзю безропотно принял свою долю и готов был отпустить всё. Он причинил Юэ Цинъюаню достаточно страданий, и давно переступил через свою обиду, готовый подарить Юэ Цинъюаню прощение в их последней встрече. Но Шэнь Цзю не мог сдвинуться с места, пока тяжёлые и душные сожаления Юэ Цинъюаня держали его в ловушке. — Шисюн, пожалуйста, отпусти меня... Будто одного отчаянного откровения было недостаточно, после душераздирающей просьбы лицо Юэ Цинъюаня исказила мучительная агония. Шэнь Цзю больше не давил на него, предоставив главе школы время подумать над его словами. Это оказалось долгое мучительное ожидание. Наконец раздался безжизненный голос бессмертного: — Не мог бы ты назвать меня Ци–гэ в последний раз? Как раньше... — Если я сделаю это... ты наконец успокоишься? Юэ Цинъюань кивнул с трагичным выражением лица. Как будто присутствовал на чьих-то похоронах. — Ци–гэ... Этого достаточно. Никакое искупление ничего не изменит. Мы достаточно долго шагали бок о бок на этом пути бед и лишений. Пришло время оставить меня позади. Шэнь Цзю позволил себе исполнить это желание, хотя бы потому, что он так же отпустил Юэ Цинъюаня в своём собственном мире. Человека перед ним била мелкая дрожь, будто тот пытался подавить сильную волну эмоций, которая грозила вот-вот подняться и затопить его с головой. Спустя некоторое время Юэ Цинъюань обрёл видимость контроля над собой и успокоился достаточно, чтобы спросить: — Сяо Цзю, ты меня ненавидишь? Шэнь Цзю приподнял бровь. А его старший брат обладал недюжинным мужеством, чтобы осмелиться спросить такое, несмотря на свою робость перед лицом его нрава! И всё же заявление звучало отчаянной глупостью из уст того, кто полагал, что знает Шэнь Цзю как облупленного. Уж ему-то должно быть известно, что от тех, кого ненавидел, его шиди избавлялся в первую очередь! Хотя не стоило забывать, что он говорил с человеком, который знал его с детства и всё ещё продолжал в нём сомневаться, Шэнь Цзю не стоило питать особой надежды на чуткость Юэ Цинъюаня. — Если когда-то и ненавидел, то всё давно позади. — Ты... теперь счастлив? Он хорошо к тебе относится? Нетрудно догадаться, о ком говорил Юэ Цинъюань. — Я не знаю, что такое быть счастливым. Мы вели себя как настоящие ублюдки по отношению друг к другу, но... Он сейчас мой, и я хочу, чтобы так оставалось и впредь. Это был честный ответ. Шэнь Цзю понятия не имел, как выглядит счастье. То, что должно было вызывать улыбку и заставлять его смеяться, как других людей? Бессмертный до сих пор не знал ответа на этот вопрос, несмотря на то, что проживал свою вторую жизнь. Но он стал гораздо спокойнее и не приходил в ярость по любому поводу, это ведь должно что-то означать. Что же касается того, как Ло Бинхэ обращался с ним, не было необходимости лгать. Когда-то они были готовы вцепиться друг другу в глотки, а теперь согревали друг друга в постели. И Шэнь Цзю был доволен таким положением вещей, потому что, как он только что сам признался Юэ Цинъюаню, Бинхэ принадлежал ему. — Ци–гэ, я сделал шаг вперёд. С этого момента ты тоже должен начать думать о себе. Больше нет нужды кого-то спасать, — пробормотал он. Он никогда этого не заслуживал, да и действительно давно оставил прошлое за спиной. Воспоминания об этом теперь, когда он знал правду, казались такими незначительными. Всё больше не имело значения, Шэнь Цзю обрёл новую жизнь и старается изо всех сил сохранить её. Но всё это потеряет смысл, если Цинъюань будет продолжать цепляться за него и пытаться удержать подле себя. Шэнь Юань попытался уйти от того разговора именно поэтому — он чувствовал: того человека, кого всё ещё пытается отыскать Ци–гэ, больше нет. И Шэнь Цзю решил вмешаться, чтобы позволить им обоим жить своей жизнью. Небольшая плата за искупление собственных грехов. Юэ Цинъюань чувствовал, это неизбежно должно было случиться, и в то же время это было его самым сокровенным желанием. Шэнь Цзю, предлагающий ему примирение — это большее, на что он мог надеяться. Но увидев, что бессмертный всё забыл и обрёл своё счастье, оставляя его в прошлом, Юэ Цинъюань наконец осознал эгоистичность своего желания. Желания, чтобы Шэнь Цзю продолжал помнить. Он испытывал невысказанное чувство вины за то, что умышленно закрывал глаза на то, как привязал своего брата к себе, пока Шэнь Цзю самому не пришлось просить о свободе. Он сделал это ненамеренно, и всё же слова его шиди оказались правдой. Какую цель в конечном счёте преследовал Юэ Цинъюань, он и сам не мог сказать. Глава школы просто хотел, чтобы Шэнь Цзю знал истину, если он вдруг умрёт. Он совершенно не подумал о последствиях такой правды и, учитывая, что его признание вернуло Шэнь Цзю давно забытые страдания, последствия оказались катастрофичными. И всё же, несмотря ни на что, он нашёл в себе силы отпустить их прошлое. Гулкая пустота заполнила Юэ Цинъюаня до краёв. Маленький ребёнок, которого он когда-то оставил позади и которому позволил страдать в одиночку, в конце концов отыскал свой собственный путь к лучшему будущему. Он на самом деле не мог ничего сделать для Шэнь Цзю, и это понимание отрезвило его не хуже ведра ледяной воды, выплеснутого в лицо. Шэнь Цзю оказался прав, как и всегда. Он больше не нуждался в искуплении Юэ Цинъюаня, и защита Юэ Цинъюаня ему тоже больше не нужна. — Сяо Цзю... я понимаю. Все эти годы я... По крайней мере, смог ли я немного облегчить твою боль? — Ци–гэ.. — Учитель! Из тени леса выступила высокая фигура и направилась в сторону Шэнь Цзю. Глаза Ло Бинхэ горели опасным кроваво-красным огнём, демон выглядел крайне недовольным уединённой встречей двух горных лордов. Бессмертный никак не ожидал, что Ло Бинхэ появится так быстро; вполне вероятно, что он снова игрался со временем, ведь задание, которое он ему поручил, заняло бы никак не менее двух шичэней. Шэнь Цзю бросил на него короткий взгляд, прежде чем снова повернуться к Юэ Цинъюаню. — Ци–гэ, будет лучше направить твою доброту на благо школе, чем тратить её на меня, — уклончиво, как и всегда, заметил Шэнь Цзю, но смысл оставался ясен. Хотя бессмертный так и не ответил на вопрос, он повидал много хорошего от старшего брата. И теперь это великодушие следовало обратить на пользу школы Цанцюн. Юэ Цинъюань тихо кивнул. Нежная улыбка мелькнула и пропала, мимолётная, как струйка дыма на губах: — Несмотря ни на что, Сяо Цзю, школа Цанцюн всегда останется твоим домом, — заверил его шисюн. Они могли оставить прошлое позади, но его снисходительная мягкость, с которой он всегда относился к младшему брату, никогда не изменится. Голос Шэнь Цзю не дрогнул, когда он ответил: — Не сомневаюсь. Мы ведь принадлежим одной школе. Ци–гэ, на этом простимся, мне есть что сказать своему ученику. Юэ Цинъюань смерил Ло Бинхэ долгим взглядом, но послушно оставил их, следуя просьбе Шэнь Цзю. Это станет последней встречей призраков Юэ Ци и Шэнь Цзю. Юэ Цинъюаню потребуется время, чтобы принять это, но если глава школы этого мира хотя бы вполовину напоминал его собственного брата, Шэнь Цзю не сомневался, что этот человек справится. Лишь тогда он обратил своё внимание на ученика. — Зверёныш, — цокнул он языком, неодобрительно качая головой, явно недовольный, что Ло Бинхэ вмешался в личный разговор. Однако, похоже, его ученик не чувствовал угрызений совести. — К нему обращаешься «Ци–гэ», а меня зовёшь зверёнышем? Я вообще-то твой возлюбленный! — ожидаемо вспылил Ло Бинхэ. Он так торопился в другой мир, а когда узнал, что его Учитель отправился поговорить с Юэ Цинъюанем, поспешил сюда, только чтобы застать их обоих в этом укромном уголке! Откровенная предвзятость Шэнь Цзю по отношению к своему старшему брату приводила его в неописуемую ярость. Шэнь Цзю отвернулся, коротко бросив: — А к тому же мой ученик. Что тут сказать: скотина, зверь... Ты всегда отзываешься, как бы я тебя ни называл. Так какая разница? Ло Бинхэ чуть было не взвыл от негодования, заставив своего учителя недовольно поморщиться. — Тогда этот ученик отказывается откликаться на зов Учителя, пока тот не узнает, как правильно обращаться к другим, — с напускной важностью заявил Ло Бинхэ. Шэнь Цинцю многозначительно приподнял бровь. Отчего-то вид бунтующего мальчишки, который в последнее время лип к нему, как банный лист, привёл его в благостное расположение духа. — Думаешь, можешь угрожать этому учителю? Верный своему слову, Ло Бинхэ проигнорировал Шэнь Цзю. Бессмертный понизил голос и соблазнительно прошептал: — А кого ещё недавно возбуждало, когда его называли животным в постели? Бесстыдник. По правде говоря он не собирался опускаться до таких низостей во время любовных утех, но Ло Бинхэ сам с ходу принял предложенные правила игры. Для него эти ругательства звучали теперь чуть ли не слаще нежных прозвищ, каким бы странным это ни казалось для посторонних ушей. — … К его чести Ло Бинхэ удалось сдержать улыбку. Шэнь Цинцю решил, что за столь невероятный контроль над собой маленький демон заслужил вознаграждение. Смягчившись, он позвал юношу: — Бинхэ. Взгляд алых глаз вновь остановился на Учителе, прежде чем демон нерешительно откликнулся: — Да?.. Судя по слегка раздражённому голосу, он всё ещё дулся. Шэнь Цзю с трудом подавил желание отвесить избалованному мальчишке подзатыльник. — Этот мастер сначала должен вернуться на пик Цинцзин и сказать несколько слов Цинцю. А потом вернёмся домой, — бессмертный не сказал ничего необычного, но Ло Бинхэ утратил дар речи. Не секрет, что Шэнь Цзю всегда думал о хребте Цанцюн, как о доме. Кому как не ему знать, что Учитель делал всё возможное, чтобы и Ло Бинхэ смог остаться там рядом с ним. Но впервые Шэнь Цинцю говорил о школе как об их общем доме. — В чём дело? — Шэнь Цзю остановился, увидев, что юноша не спешил следовать за ним. Бессмертный даже не осознавал веса своих слов, и это лишь доказывало, насколько естественной для Шэнь Цзю была сама мысль, что Ло Бинхэ принадлежал тому же месту, что и он сам. В груди что-то болезненно кольнуло. Ло Бинхэ никогда не волновали мелочи вроде крыши над головой. Всё, чего он хотел, так это оставаться подле Шэнь Цзю. Однако слова Шэнь Цзю о школе как об их доме, одном на двоих, задели в его душе неизведанные доселе струны. У него появилось место, которое он мог назвать домом, и возлюбленный, с которым он собирался провести там остаток своих дней. Пустые обиды оказались забыты, глаза жгло от выступившей влаги. Когда-то давно, когда Шэнь Цзю при первой встрече вылил чай ему на макушку, Ло Бинхэ пообещал себе больше никогда не плакать. Вместе с последними сверкающими каплями мальчик выплакал удушающее разочарование и боль от разбитых надежд, слёз больше не осталось. Много лет спустя Ло Бинхэ уже и не мог вспомнить, каково это — плакать. Но здесь, в этот самый момент, Шэнь Цзю вновь вернул ему слёзы. Он уже плакал однажды, но то случилось в Царстве Снов, и в тот раз горячие капли пробудили Учителя ото сна. Крупные слезинки катились по щекам, оставляя холодные и мокрые дорожки. Кожа ощущалась неприятно стянутой, глаза горели от долго сдерживаемых слёз. Из носа потекло, а горло душили надрывные всхлипы. В тот день, много лет назад, с его головы стекали чуть тёплые струйки чая, скрывая беззащитное выражение лица, но сейчас его мокрое неопрятное лицо оказалось открыто для всеобщего обозрения. Он не мог вспомнить, когда в последний раз представал перед Шэнь Цзю в столь жалком виде. Пока Учитель недоумённо смотрел на плачущего ребёнка перед собой, Ло Бинхэ взял руку Шэнь Цзю в свою. Кончиками пальцев нащупал неровную полоску шрама, оставленного Синьмо — вечное напоминание, сколько жертв потребовалось, чтобы они начали доверять друг другу. Но ради того, чтобы Учитель и дальше оставался с ним, он был готов пожертвовать гораздо бóльшим. — Шэнь Цинцю... Ты не можешь покинуть меня... Никогда, слышишь? Я последую за тобой до самого края земли и даже дальше, так что лучше не пытайся. Глупый ребёнок. Ну что за глупый ребёнок. Именно эти слова готовы были сорваться с губ Шэнь Цзю. Принимая во внимание мощь Синьмо, угроза преследования до края земли казалась вполне реальной. Бессмертный мог лишь мысленно усмехнуться. — И что ты собираешься делать, если я умру раньше тебя? Снова вернёшь мир к исходной точке? То, что Ло Бинхэ не намеревался его отпускать, было очевидно с самого начала, хотя его первоначальная цель заключалась в том, чтобы отыскать способ и дальше мучить своего пленника. С тех пор намерения ученика поменялись, но можно с уверенностью сказать, что его одержимость не изменилась ни капли, возможно, стала только сильнее. Навязчивость мальчишки иногда переходила все мыслимые границы; бессмертный невольно задавался вопросом, на какие безумства вновь отважится его ученик, если их вдруг снова что-то разлучит? Ло Бинхэ продолжал всхлипывать, плечи медленно подрагивали. Шэнь Цзю не потрудился вытереть его слёзы, лишь коснулся чужих щёк и почувствовал, как намокла ладонь. Было что-то непередаваемо красивое в том, каким человечным и уязвимым выглядел в этот момент Ло Бинхэ. С тех пор, как мальчик повзрослел, он впервые видел, как тот плачет. Мужчина задумался: если бы он увидел слёзы мальчишки, когда впервые обидел его, смог бы он остановиться? Но, верный своему характеру, Шэнь Цзю понимал, что бессмысленно размышлять о том, чего не дано изменить. Прошлое позади, а у него есть всё время их мира, чтобы справиться с этими слезами. — Поплачь ещё, приятно видеть настоящие слёзы, — слова можно было принять за насмешку, если бы не безжизненный голос бессмертного. Сам он никогда не плакал. Ни в одной из своих жизней. Должно быть, Ло Бинхэ плакал за них обоих. Юноша нахмурился сквозь слёзы, прижимая ладонь Шэнь Цзю к мокрым щекам. — Ты всё ещё не ответил мне, — пожаловался он, голос звучал глухо и хрипло после рыданий. Учитель не изменился в лице, вызывающе бросив: — Почему я должен тебя слушаться? Если ты не собираешься меня отпускать, тогда придётся постараться. Шэнь Цзю вырвал свою руку из хватки ученика, намереваясь отправиться на пик Цинцзин, но объятия Ло Бинхэ не дали ему сделать и шага. — Отправимся вместе, Учитель. Путешествие на одном мече гораздо незаметнее, чем на двух. Горный лорд позволил Ло Бинхэ утянуть себя на Синьмо, и они взяли путь на вершину Цинцзин. Повелитель демонов вплотную прижал его к своему горячему телу, и юноше не приходилось даже повышать голос, чтобы горный лорд слышал каждое слово, невзирая на свист встречного ветра. — О чём вы говорили с главой школы? Кажется, Шэнь Юань не стал рассказывать, зачем Шэнь Цзю отправился на пик Цюндин. Ло Бинхэ появился, когда их разговор уже подходил к концу, и стал свидетелем лишь нескольких фраз. Бессмертный и без того уловил в прозвучавшем вопросе явные оттенки ревности, когда повелитель демонов по-хозяйски обнял его сильными руками. Шэнь Цзю иногда терялся в догадках, откуда в его ученике столько неуверенности в себе? Даже пожелай он оттолкнуть чужие руки, сейчас они парили высоко в воздухе и, очевидно, это был бы не самый мудрый шаг. Вместо этого он решил ущипнуть крепко держащую его руку. Если бы Ло Бинхэ видел сейчас его лицо, он бы заметил редкое для Шэнь Цзю умиротворение. — Просто приводил в порядок кое-что. Всё это дела прошлого, нет нужды вспоминать.