Гость из прошлого

Клаус смотрит на такого расслабленного Колю, и ему в голову некстати приходит мысль, что тот, другой, Николай – советский танкист – никогда бы не подставился так перед врагом. Это почти отрезвляет, заставляет на секунды потерять доверие к русскому. – Kolya, du... – обрывает, – ты... доверять мне? – «доверять» – одно из всех тех слов, каким Аня его научила. Ягер думает, что, найдя он сам парня в таком состоянии, наверно, не помог бы. И за это стыдно. Он забывает, что Ивушкин и не в курсе, что был убит. Китель остаётся не надетым, последняя фраза мальчишки – непонятой. — Доверять ли я тебе? — смешно передразнивает мальчишка, изгибая бровь. — Если ты хочешь, чтобы я пустил тебя за руль, то хер, он дороже тебя стоит. Нет, причиной отказа была вовсе не цена излюбленного мотоцикла, с которым Коля уже долгое время возится. Настоящей причиной была жалость – ну вот упадёт этот Клаус с него, а дальше что? Опять его в больницу возвращать? Ивушкин картинно кашлянул, привлекая к себе внимание, и оседлал железного коня, кивая Ягеру, чтобы тот садился назад. — Сидишь тихо, держишься либо за меня, либо сзади. Только очень прошу, не расшибись, не выпрыгивай. И не ори, а то сам скину. Понял? — улыбается мальчишка и крутит рукой, мол, давай быстрее. Немец не понимает, к чему Коля привязывает к разговору мотоцикл, а на все последующие слова лишь кивает, мол, и вправду понял. Хотя и половину слов не разобрал. Мужчина садится и, дабы не смущать ни себя, ни приятеля – теперь-то он может его так называть? – хватается за заднюю ручку мотоцикла. Так будет лучше. На самом деле, Клаус не особо любил мотоциклы, ведь сам учился управлять чем побольше – танком. Перед глазами всплыло село. То село, в котором целую его роту разгромил всего один противник. Достойный противник, ведь пытался, в конце концов, спасти не только себя, но и своего товарища. Однако Ягер прервал и этот подвиг, и жизнь... Последнюю, оказывается, не прервал. По спине пробегает холодок, не об этом он хотел думать после выписки. Ивушкин заводит движок, убирает подножку и через плечо предупреждает Ягера, чтобы держался крепче и по возможности наклонялся вперёд. И как только Коля убеждается в том, что услышан, даёт по газам. Сперва дорога была не слишком удобна для больших скоростей, но когда под колёсами привычно заскрипел асфальт, мальчишка перестал сдерживаться и начал набирать скорость, улыбаясь и кайфуя от чувства ветра в волосах. — Смотри, сейчас свободная дорога будет, погоняем, — белобрысый старался перекричать ветер. Коля любил быстро ездить, любил скорость, любил ветер, что так приятно обдувал всё тело. Но вот пока шлем находился в ремонте, Ивушкин старался не превышать ста километров в час. Первое время в дороге Клаус держится за ручку, потому что скорость не слишком большая. Ему спокойно. Но когда Коля ловит кайф от этой свободы действий и ускоряется, он быстро, буквально в одно мгновение наклоняется вперед, обхватывая талию русского обеими руками. Наверно, даже сильнее, чем нужно. – Scheiße, – мужчина неловко прижимается к спине парня, выдыхая ругательство тому в шею. Он ослабляет хватку только тогда, когда чувствует хоть какую-то безопасность. Однако извиняться, собственно, не спешит. Кажется, Ягер нашёл ещё одну причину, по которой не любил и не любит мотоциклы. Да, ощущение этой независимости манит, но жизнь ему всегда была дороже. Не раз он слышал о мотоциклистах в сороковых, которые слетели со своих железных коней из-за того, что просто отвлеклись на что-то. — Круто, да? — кричит мальчишка и чуть ли не смеётся от впрыскивания в кровь адреналина и чувства свободы. И в такие моменты, будь Коля с девчонкой какой или парнем, никогда не замечал подобных объятий и уж тем более горячего дыхания в шею, но сейчас отчего-то по коже пробежали мурашки. Забавная особа – этот немец. Всё-таки забавная. Резкий поворот. Коля любил такие и практически не сбавлял скорости, каждый раз пугая этим своих пассажиров. И сейчас, удачно проскользнув у бока дороги, лишь прибавил скорости, выезжая на пустую дорогу. Где-то вдали уже виднелась заправка и Ивушкин, глянув на запас топлива в баке, заметил, что остановиться там было бы кстати. Но до нее ещё целый километр скорости. – Du bist verrückt! (Ты сумасшедший!) – рычит в ухо Ягер, лишь сильнее стискивая мальчишку. – Unsterblich oder was? (Бессмертный что ли?) – о, он ещё как недоволен. Хотя, возможно, такого от Коли следовало ожидать и быть готовым ко всему на всякий случай. Теперь то, что он слишком уж близко прижимается к парню, не кажется немцу постыдным. Он решает, что это месть за предыдущий и каждый последующий резкий поворот. Наверняка, этому горе-водителю тоже неудобно, причем, во всех смыслах этого слова. Клаус несколько крупнее Коли, а хватка у него вообще стальная. Мимо них проносятся поля, пролески и даже далёкие деревенские дома, избы, из которых порой даже дым виден. И всё же им некогда на всё это смотреть, одно неверное движение – и оба будут в канаве. — Сам ты Verrückte (сумасшедший)! — смеётся мальчишка. Когда-то ему уже кричали такое. Тогда его школа брала путёвки в Берлин, в самый центр. На удивление, Ивушкина тоже не оставили без внимания и он, с трудом связывающий слова в предложения, отправился гулять самостоятельно, пока группка, состоящая из ребят из школы, задержалась у ларька. Не сказать, что Коля был очень проблемным подростком, но не забраться на чей-то балкон он просто не смог. Тогда он и услышал это слово, отбиваясь от полицаев. Лохматый широко улыбается, оголяя зубы, отчего те неприятно сушит, но перестать радоваться от криков сзади он не может. И на последних ста метрах сбавляет скорость, так как хватка сильных рук уже всю печень отдавила. Коля тормозит у шлангов, похлопывает ладонью по чужим рукам, мол, отпускай, и чуть назад откидывается, опираясь на грудь немца. — Кайф. Настоящий адреналиновый кайф. Но мужчина лишь обиженно отталкивает Колю и слезает с мотоцикла. Его ноги слегка трясутся, его самого переполняет тот же адреналин, о котором говорит парень. Он накидывает китель, чтобы руки держать свободными, и выравнивает дыхание. – Дурак, – с акцентом, но беззлобно выплёвывает немец, отворачиваясь от Ивушкина. Внезапно, Клаус ловит себя на мысли, что такая езда всё-таки завораживает, потому он через плечо кидает взгляд на русского. Никогда ему в этом не признается. «Ещё зазнается» – мелькает в голове, и он ухмыляется, поднимая уголок губ с той стороны, где лицо не искажено шрамами. С другой же стороны губы чуть дёргаются, и это больше страшно, чем смешно. — Сам дурак, — всё ещё посмеиваясь, кидает Ивушкин и зачёсывает волосы назад. Дело оставалось за малым, поэтому, недолго разбираясь с пистолетом, из которого тёк бензин, Ивушкин, приказав немцу стоять здесь, сбегает к кассе. А оплатив счёт, возвращается обратно, но уже без той улыбки. — Цены на бензин опять подскочили. Совсем охуели, жиды, — чуть ли не выплёвывает мальчишка и, взяв мот за ручки, отходит с ним в сторону парковки, зазывая с собой немца. Парковка здесь была пустой, что не могло не радовать. Никто не стыбзит ничего, не придётся искать потом своего «коня». — Пойдем перекусим? Несмотря на то, что настроение Коли испортилось, сам Клаус не особо расстраивается, пожимая плечами, мол, и такое случается. Это ведь не в новинку. А на предложение перекусить он кивает, понимая о чём речь только из-за взгляда на постройку около заправки. – Ты рассказать мне о том... телефон? – конечно, это забавно слышать корявый русский от иностранца, хотя Ягер старается вспомнить все слова в точности, как учила его та медсестра, Аня. – Мне интересно, – добавляет он, посматривая на Колю. Некоторые буквы немец коверкает специально, чтобы казалось ещё смешнее. Всё-таки вести разговор с прежним – весёлым – парнем будет легче, чем с тем, кто расстроился или разозлился – а может и то, и другое – из-за подлетевших цен на бензин. Коля глупо хихикает из-за произношения и проходит в забегаловку. — Расскажу, если тебе так интересно. Странно, конечно, что ты никогда о них не слышал. Но, может, это из-за новой модели, — Ивушкин пожимает плечами и сразу же осматривает помещение в поисках кассы. За стойкой его встречает симпатичная девушка, что приветливо улыбается и спрашивает про заказ. Ивушкин любил такие моменты, любил заглядывать в чужие глаза. Почему-то про глаза немца он совсем забыл, но была причина. Он был ранен, и было совсем не до разглядывания чужих глаз. — Что будешь? Чай, кофе? Пиво? — усмехается мальчишка, понимая, что поездки на спортивном мотоцикле для Ягера могут быть слегка нервными. Ягер решает промолчать на слова парня, ведь единственные телефоны, о которых он слышал, да и которые он видел – это телефонные аппараты, с проводом и трубкой. И теперь вот та штука – он даже не знал, как можно прилично назвать этот, как говорил Коля, смартфон – умещает в себе не только провода, но ещё и информацию обо всём. В это верилось с трудом. – Ein Bier, wenn du behandelt (Одно пиво, если уж ты угощаешь), – уже на родном языке отвечает гауптман, переводя взгляд на посетителей забегаловки. Их немного, однако, компания очень разношёрстная, есть даже шумная группа, очевидно, подвыпившая. На их поведение – полупьяное завывание русских песен – немец морщит нос и отворачивается. Как бы он не пил раньше с кем-нибудь – там, в сороковых – никогда не доводил себя до такого состояния, чтобы с утра не захотеть просыпаться вообще. От этого и было противно. – Säufer (Пьяницы), – выбрасывает со всем пренебрежением, что в нём есть, тихо, но разборчиво. — Одно пиво и Латте с мятным сиропом, пожалуйста, — Коля улыбается девушке и, пока та готовит заказ, не упускает шанса получше рассмотреть Клауса. Шрамы на щеке потихоньку затягиваются, швы уже сняли, поэтому ещё месяц-другой и риск расхождения будет нулевой. Однако сейчас, на удивление и недолюбие в сторону любых шрамов, Ивушкину они понравились. Слишком гармонично на лице немца смотрелись, слишком правильно. Некоторые слова Ивушкин всё же различал, так что проблем с переводом не было, поэтому сразу после замечания немца, он повернул голову в том же направлении. — Привычно, не обращай внимание. Девушка отдала заказ и мальчишка, вложив в руку Ягера бутылку пива, достал из бумажника карту, которой, приложив к терминалу, оплатил счёт. Коля занял столик у окна, приглашая последнего сесть напротив. И мужчина действительно садится, всё ещё косясь на компашку, что вроде притихла, но о чём-то шепчет. Один из выпивших ловит взгляд Ягера и злобно хмурится, так что последнему приходится просто отвернуть голову. Он открывает бутылку и делает первый глоток. Ничего особенного, но, впрочем, отказываться бессмысленно, тем более это досталось ему бесплатно. Пиво прохладное, освежает и почти утоляет жажду. – Спасибо, – снова на свой лад извращает слово немец. Он лезет во внутренний карман кителя и достаёт оттуда часы. – Взять в качестве... zahlung (оплаты), – Клаус двигает вещь по столу, издавая негромкий, но не очень приятный звук. Сзади внизу на серебряной поверхности написан год издания – 1937 и страна – Германия. Сам предмет выглядит потрёпанным, и странно, что стрелки ещё идут. Коля молча кивает на благодарность и, когда часы придвигается к его носу, он даже отставляет стакан с кофе в сторону. Нет, конечно, он был удивлён таким поступком, ведь сейчас так никто не делает, да и вид у этих часов не слишком современный. Под тип тех часов, что Коля видел у деда. Поэтому он с интересом берет их в руки, а увидев гравировку, замирает. — 37 год? Оригинал? Признавайся, кто подарил? Ты знаешь, сколько такие на чёрном рынке стоят? — чуть ли не с восхищением произносит мальчишка и, потерев шею ладошкой, вспоминает о лежащей рядом карте. Достав бумажник, Ивушкин неловко открывает его так, что некоторые монетки высыпаются на стол, но карта, всё же, отправляется в её законное место. Мужчина не понимает удивления друга – наверно, теперь можно и так – и вопросительно смотрит исподлобья. – Что тебя так... удивлять? – он делает заминку, засматриваясь на выкатившиеся монетки. Даже берёт одну, рассматривая детально. На одной стороне чётко вырисовывается 10, перевернув же, Ягер видит двуглавого орла, небольшие надписи и... год? 2017? – Was zur Hölle? (Какого чёрта?) – он возмущается громче положенного, хватает другую монету – пятирублёвку – и видит 2018. – Was für Witze sind das? (Что это за шутки?) Немец подрывается на ноги, чуть ли не роняя стул и стол вместе с ним. Он смотрит с недоумением и внезапным приступом злости. – Dies ist nicht das Ausgabejahr der Münzen! Das kann doch nicht sein! (Это не год выпуска монет! Такого не может быть!) – его раздражение почти необоснованно, но знали бы все, кто сейчас оборачивается на него, что он действительно не из двадцать первого века, никто бы не подумал, что он сумасшедший. — Эй-эй-эй, ты чего вскочил то? — взволнованно спрашивает мальчишка, забыв о том, что делал до этого. Он слышит сзади сдавленно-рычащее «тупые фашисты забыли своё место» и тут же чуть за сердце не хватается. Ну, всё, теперь лицо Ягера снова разойдется по швам. — Иди-ка бегом сюда, — опомнился Ивушкин быстро, сразу же притягивая к себе мужчину за рукав кителя, желая спасти от кулаков невоспитанного быдла. И только Коля, прихватив стакан кофе и впихнув в руки Клауса его пиво, хочет побыстрее свалить из забегаловки, как слышит глухой удар пластика стула о керамику пола. — Ну, всё... Попали. Непонимание не сменяется страхом, но почти занимает место агрессии. Ягер по привычке тянется за маузером, но, к сожалению, вспоминает, что выронил его, когда стрелял в Колю. Другого Колю. – Meine Herren, lassen Sie uns alles in Ruhe entscheiden (Господа, давайте решим всё мирно), – он не понимает, что немецкая речь только усугубляет ситуацию, а китель на нём действует на такое общество, как красная тряпка на быка. Клаус пятится к выходу, явно не желая вступать в драку против выпивших людей, и тянет за собой парня. – Wir kommen gerade hier raus (Мы просто уйдём отсюда), – но всё, оказывается, не так просто. Один из компании не медлит вообще – подходит, дыша точь-в-точь, как разъярённый буйвол, и, хватая немца за воротник, цедит: – Заткни свою пасть, мразь фашистская, – от него несёт ужасным перегаром, и капитан едва сдерживается, чтобы вновь не показать своё недовольство. – У меня дед таких, как ты, в сорок первом пачками перебил. Так что, пока ещё живой, не возмущайся и сиди на жопе ровно, понял меня? – злость буквально пеленой закрывает глаза бугая, он чуть ли не плюётся, выбрасывая слова прямо в лицо чужаку. Но Ягер вовсе не собирается это терпеть. Он рывком убирает руки незнакомца от себя и смотрит невозмутимо. – Hände weg. (Руки прочь). – Чё вякнул? – здоровяк с силой толкает Клауса, и тот даже отходит на шаг назад из-за этого, но возвращается на своё место. – Руки прочь, – с слишком явным акцентом повторяет уже по-русски он. — Молодой человек, ну что же вы к человеку пристаете? — раздалось совсем рядом с Колей, от чего тот даже вздрогнул. Безусловно, мальчишка хотел помочь немцу и даже потянулся за кольтом, но вот только тогда, когда не обнаружил его за поясом, осознал, что находится далеко за городом, а всё оружие, как и удостоверение, в особняке. — Нужно свалить под шумиху, — шепчет русоволосый, зная, что сам не вывезет в этой схватке титанов, а Клаусу его больничный запрещает. А пока мужик отвлёкся на священника, Серафима, кажется, из местной церквушки, Коля решил, что лучшим вариантом будет слиться, а потом сходить отблагодарить парня. Появление «на сцене» ещё одного персонажа вводит в ступор всех, кто так или иначе задействован в конфликте. Гауптман соглашается, что следовало бы уйти, пока внимание пьяницы отвлекает незнакомец. Но им, собственно, не дают этого сделать. И из всего этого кружка алкоголиков слишком серьёзно чешутся кулаки только у одного – самого крупного. Однако всё было не так просто, ведь при попытке утащить немца от лап бугая, чья-то рука с силой сдавила плечо. — Куда собрался, подстилка фашистская? — выплюнул мужик. И всё бы ничего, но вот такое обращение как никогда задело Ивушкина, что он сжал кулаки до побелевших костяшек. И именно сейчас Серафим прикрыл глаза, молясь, чтобы тот, с кем пришёл мальчишка, удержал этого камикадзе на месте. Оскорбление звучит наполовину знакомо, но по тому, как в мгновение загорается яростью Коля, оно исковеркано ещё обиднее и адресовано уже лично парню. Ягер хмурится, видя, что последний теперь и сам готов развязать драку. – Wir sind noch nicht fertig (Мы не закончили), – за плечо Клаус разворачивает к себе верзилу для того, чтобы отвлечь от Ивушкина. И бьёт. Бьёт наотмашь, размахнувшись так, что сбивает с ног. Немец слышит сзади рычание и быстро, хватая за руку Колю, выбегает – нет, вылетает – из здания. Пока не опомнилась остальная компания стоило бы уехать отсюда. Но Коля сдаваться даже не планирует, вырывается из рук немца, пока безуспешно, кричит, что это ещё не конец и он обязательно добавит быдлану, как только вернётся, что ему ещё повезло с забытым в городе кольтом, из которого Коля – он уверен – обязательно прострелил бы ему ногу. Но ещё пару секунд и Ивушкин, уже потихоньку разжимая кулаки, указывает Ягеру на мотоцикл. — Садись. И сам садится, нервно дёргает зажигание, а после того, как спиной ощущает чужое тело сзади, даёт по газам. Сейчас ему нужно вернуться к деду и бабке, чтобы не волновались. И уже после решить вопрос с проживанием потеряшки сзади, ведь адреса своего он так и не сказал. Мужчина в разы не так сильно, как в прошлый раз, держится за парня, когда они выезжают. Ему понятна злость приятеля, и он её разделяет, но всё-таки количество порой решает больше. — Давно ты в России? — спрашивает Ивушкин. Пока негромко, ведь едут они не столь быстро, чтобы ветер заглушал слова. – Eine Woche (Одну неделю), – понимает, про что разговор только из-за знакомого «в России». Он отвечает быстро, чтобы следом задать свой вопрос. – Что он сказать? – Ягеру интересно, что могло так резко разжечь в русском огонь агрессии. – Я понять только «фашистская», – криво усмехается он, забавно извращая чужой язык. Шрамы искажают лицо ещё больше, когда Клаус и сам смеётся над своим произношением, улыбаясь. Между передними зубами – щербинка, и он впервые улыбается за весь прошедший день. Коля фыркает, чуть увеличивает скорость и на секунду прикрывает глаза, отдаваясь ветру в волосах. — Er sagten, ich sei deine Schlampe, (Он сказал, что я твоя подстилка.) — Здесь всё-таки мальчишка смог подобрать слова. Как бы обидно не было это произносить. Ивушкин выдыхает и замолкает до конца поездки. Говорить что-то сейчас было неловко, а слушать ответ немца совсем не хотелось. И немец, будто почувствовав, что Коля не в настроении, молчит в ответ, укладывая здоровую щёку на спину мальчишки. Делает, чтобы успокоить себя и его, хотя насчёт последнего закрадываются сомнения. Слова и вправду обидные и комментировать их не хочется от слова совсем. Греет душу только то, что он «отомстил» за оскорбление, хорошенько вмазав обидчику. Когда в первый раз они ехали, Клаус не замечал красоту округи, однако сейчас он заворожено смотрит на золотистые поля, переливающиеся под светом солнца. Свобода. Ягер думает о том, что нашёл ещё причину любить мотоциклы. Приехали, на удивление, быстрее, чем раньше. Было ли это из-за того, что Коля больше не ограничивал себя в скорости, или же потому, что в тишине время казалось быстрее. На подъезде к дому, к счастью фрица, людей на улице не оказалось. И потому, когда оба уже слезли с мотоцикла, Ивушкин попросил Ягера снять китель. И тот послушно снимает и сворачивает его так, чтобы он казался подобием обычного серого мешка. Именно сейчас встаёт вопрос о том, как объяснить деду, почему он привёл в дом немца, зная, что это не совсем приятно ветерану. Да и бабушка точно будет плакать, воспоминания у неё были не из лучших, абсолютно точно. Ничего лучше, как объяснить Клаусу причину своего поведения Коля не нашел, поэтому, глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, мальчишка заглядывает прямо в глаза немца. — Ты молчишь. Ни звука. Я скажу, что ты глухонемой. Тебя зовут Николай. Ферштейн? — чуть дёргает вверх подбородком в вопросительном знаке Ивушкин. А, дождавшись ответа, кивает сам себе и слабо машет рукой на себя, зазывая Ягера за собой, в дом. На входе стоит удивительная тишина, какой раньше практически никогда не было. — Дед? — тихо зовёт белобрысый и по-детски суёт нос в дверной проём комнаты, отчего выглядит очень мягко, невинно. Мальчишка видит деда на диване, листающего газету, и успокаивается, мягко улыбаясь. Он смотрит на старика, изучая его внешний вид, и рука сама тянется к бумажнику. Ему давно уже пора сменить одежду, да вот только он всё не решается, а денег от Коли никогда не принимал. Тишина в доме оглушает, но голос парня нарушает её и становится чуть легче. Конечно, он не знает чего можно ожидать. Может, его вообще сейчас выгонят и оставят на улице. Но это, конечно, навряд ли. — Дед, я...у нас переночует тот пострадавший, ладно? Он хотел бы снять у нас комнату, ему пока жить негде. Я ему свою отдам на сегодня. Ивушкин поднимает глаза на отложившего газету старика и достаёт из бумажника две пятитысячные купюры, ставя их ребром на журнальный столик. — Слишком много за одну ночь то, забери. — Он богатый, ему не жалко, — уверяет его мальчишка и кивает в подтверждение своих слов. — Купи себе и бабушке что-нибудь, хорошо? Ягер видит, как Коля достаёт деньги, и опускает взгляд в пол. Вся эта забота, жильё – всё для него бесплатно. Нет, он, конечно, отдал часы, – не такие уж и дешёвые – но разве это оплатит всё, что делает для него мальчишка? Старик, всё ещё неверяще смотрит на внука, но слабо кивает, смирившись со своей «участью». А Коля, воспользовавшись моментом, тянет немца за собой, в дальнюю комнату. Ягер проходит следом за Колей, ему даже как-то неловко, что тот вот так просто взял и приютил его. Буквально ни за что. А знал бы, что немец действительно фашист – не то чтобы не приютил, убил бы, скорее всего. И от этого гауптману ещё хуже. Русский помогает, толком не зная кому. В горле застревает ком несказанных слов. То ли от того, что нужно молчать, то ли по иной причине. Они отходят от двери, за которой сидит старик, и мужчина тихо, шёпотом, произносит корявое «спасибо». Но больше он не станет ни о чём просить. Хотя на эту мысль живот недовольно скручивает от голода. Организм не согласен с этим выводом, стоило бы поесть. – Есть... das Essen? (Еда?) – почти неслышно спрашивает Клаус, переводя взгляд на Колю. Об этом просить тоже неудобно, но это, всё же, необходимо. — Да, я сейчас принесу, и пойдем на улицу, прогуляемся. Заодно и расскажешь, чего это ты в кафе разорался.