Гость из прошлого

– Ты не помочь мне выб... – то, что Клауса перебивают, пускай и не специально, уже заставляет замолчать, сжав губы в одну сплошную полоску, и бесшумно выдохнуть, успокаиваясь. Гауптман достаточно медленно поворачивает голову на подошедшего, однако, держа недовольство в себе. Как только он понимает и, собственно, видит какой национальности официант, ненависть начинает очень хорошо читаться во взгляде, который постепенно словно леденеет. Ягер крепко сжимает картон карточки – перечня еды и напитков – смотрит прямо в глаза парнишке, точно хочет прожечь, пробуравить дыру в нём. Теперь он не может сдержать, но не раздражение, хуже – ненависть. – Was zum Teufel sind diese jüdischen Geeks noch am Leben? (Какого чёрта эти еврейские выродки ещё живы?) – он цедит это, шипит сквозь сомкнутые зубы, понимая, что никто здесь не разделит его неприязнь. — Von der gleichen Eigenschaft wie Sie, die Hündin des Faschisten, wurde noch nicht erschossen(Да того же чёрта, что и вас, сук фашистских, ещё не расстреляли.), — в ответ рычит официант. Вероятно, он тоже неплохо знал немецкий. Парень хмурится, поправляет свои кудри и морщится, словно ему было невероятно противно. Коля уверен, у него было такое же лицо, когда родители заставляли его есть рыбий жир. — Вероятно, я тут лишний... — хотел было возразить Коля, но до него дошел весь смысл сказанного двумя оппонентами. — Воу... а... извините, можно нам другого официанта? Извините, пожалуйста. Ивушкину неловко. Вероятно, также неловко, как было его матери, когда, после той самой поездки в Берлин, сопровождающая учительница рассказывала ей о проступках сына. Мужчина поднимается из-за стола, намереваясь отстоять как свою честь, так и свои слова. С каких это пор какая-та шваль может ему так дерзко перечить! – Halt die Klappe, du Mistkerl(Заткни свою пасть, грязная свинья), – он выплёвывает это с таким гневом, какой не испытывал за все последние дни. Сжимает челюсти с силой, даже скулы сводит, жвалки начинают ходить. Немца от насилия удерживает только Коля, что-то там лепечущий на русском, и тот факт, что их обязательно выгонят из-за конфликта. Поесть всё-таки хочется. Неужели всё не могло сложиться иначе? Другой официант или другие посетители – такого бы не случилось, но всё то, какое есть, и ничего не изменить. Поэтому Ягер продолжает буравить взглядом официанта, источая ненависть и презрение, почти брезгливость всем своим видом и поведением. Руки его всё ещё сжаты в кулаки, хотя меню он уже отпустил. Всего одно слово из уст работника кафе – и потасовки будет не избежать. — Надо было вас ещё тогда, в 45 всех сжечь в ваших же камерах, — шипит парень. А Коля, видя, что творится с его товарищем и официантом, резко встаёт из-за стола и, обогнув стол, оказывается прямо перед немцем, кинув парню, чтобы позвал другого официанта. И тот слушается, безоговорочно уходит за другим. — Клаус, слышишь меня? Приём, приём, Третий Рейх на связи, — он берёт лицо мужчины в чашу рук и выдыхает, — здесь так нельзя, слышишь? Давай спокойнее, всё хорошо, убьём его позже, ладно? Я помогу тебе спрятать труп. Пару секунд понадобилось бы Ягеру, чтобы занести руку для удара и, в конце концов, ударить наглого официанта. Но он этого не делает, потому что внезапно перед собой видит Колю. А потом и чувствует тепло рук последнего на своём лице. Это выводит из злости, меняет эмоцию на непонимание, спокойствие. Слова кажутся незнакомыми, слышатся почти сквозь пелену. Ивушкин настолько переживал, что немец сейчас достанет какое-нибудь оружие откуда угодно, или же палочкой для суши глаз тому еврею выковыривать начнет, что даже не обращал внимания на способы, которыми успокаивал Ягера. Он слабо гладил чужие щеки большими пальцами и говорил что-то о том, что это было плохо и не стоит больше так делать. А когда всё же замечает, что мужчина успокаивается, выдыхает и отпускает чужое лицо. Клаус смотрит так же прямо на парня, но теперь выглядит потерянно. Когда чужие руки больше его не касаются, он жмурится на мгновение. – Прости, – мужчина открывает глаза, полностью отходя от произошедшего, садится обратно за стол и прячет лицо в руках, сцепляя их между собой. Он больше не в сорок первом, пора бы привыкнуть, но это всё время забывается. Какая-нибудь маленькая деталь всегда выбивает из колеи, заставляя вернуться в образ жестокого солдата. Коля слегка устало потирает переносицу и, потерев руки, садится на своё место. Кажется, Клаус хотел попросить помощи в заказе. Долго думать не пришлось и мальчишка, кинув что-то вроде «доверься мне», продиктовал заказ другому, только что пришедшему, официанту. А минут через 30 им уже был предоставлен их заказ. Штук 10 роллов и небольшого размера пицца. — Тут всё пополам, поэтому приятного аппетита. Вот эти штуки, — белобрысый указал на роллы, — можешь есть вилкой. Можешь макать в это, — кивает на соевый соус, — А можешь ещё и в это, — указывает на васаби и улыбается, надеясь, что немец, не задумываясь о том, что это может быть очень остро, макнет сразу много. Сам Коля, взяв кусок пиццы, тут же начинает есть, рассматривая то еду, то мужчину, и пытаясь понять, что сейчас для него выглядит более симпатично и аппетитно. От таких мыслей он усмехается и облокачивается на мягкую спинку. Все эти полчаса Клаус думал о происшествии, будто какой-нибудь ребёнок из детского садика, которого поставили в угол и наказали «постой, подумай над своим поведением!». Пора оставить в прошлом старые порядки и устои, то, что было нормой тогда – сейчас неправильно, неверно и наказуемо. Немец, как будто не доверяя себе и своему выбору, тоже берёт кусок пиццы, обещая потом попробовать эти странные штуки и всё, идущее вместе с ними. Как раз на выбор Коли он вполне может полагаться. Тот-то не первый год знаком с этой кухней, с этими продуктами. Ягер откусывает кусочек и от удовольствия прикрывает глаза. У этой еды совершенно другой, необычный вкус, но от этого хуже она не становится. Он мимолётным движением слизывает остатки приправы с губ, уже смотря при этом на парня. Такие новшества нравятся ему гораздо больше, с этим он готов мириться. Коля улыбается на такие мелкие, но весьма забавные действия и вопросительно поднимает бровь. — Ну как тебе такая кухня? — посмеивается, считая это даже смешным. Он ни капли не жалеет, что привел немца именно сюда. Ивушкин справляется с этим, да и следующими двумя кусками быстро, беря в руки палочки для суши. То ли хвастаясь Клаусу своими умениями, то ли просто приводя пример, белобрысый ловко подхватывает ими ролл и, макнув его в соевый соус, отправляет в рот. Вкусно. Ягеру должно понравиться. Вообще мальчишка долго думал о том, что можно показать немцу в этом мире и как научить вести себя более свободно, легко. Планов на данный момент было не так много, однако показать, как он живёт, Коля планировал в ближайшем будущем. – Вкусно, – кивает немец, продолжая трапезничать. Ему даже было интересно из чего, кроме теста и приправ, сделана эта пицца, если ощущения от неё такие разнообразные. Разнообразные, но положительные. После этого и следующего куска – Коля ест гораздо быстрее него, то ли потому что действительно голоден, то ли торопится куда – он принимается за суши. По примеру парня Клаус сначала берёт палочки, но, помучившись не так и долго, уронив в итоге один целый кусок в этот соус, он мудро решает взять вилку. – Прости, – извиняется за неаккуратность, которая не особо типична для него. Но эти палочки буквально вывели его из себя! – Как ты вообще есть этим? – мужчина смакует во рту вкус и понимает, что эта еда ему тоже по нраву. Специфичная, но съедобная. — Сейчас домой, потом... я не знаю, можно ли тебя там одного оставить, а то вдруг ты начнёшь стрелять в мой пылесос... Но, в общем, мне на работу надо заехать позже. Ягер кивает, показывая, что понял и что постарается не разрушить новейшие изобретения человечества. — И не извиняйся, — махнул рукой мальчишка, пихая себе в рот ещё один ролл, — я в первый раз вообще чуть глаз отцу не проткнул. Посмеивается, показывая свою расслабленность и расположенность к мужчине. Коля редко говорил о своём детстве, вероятно, потому что оно построило себя не из самых приятных воспоминаний, но именно сейчас почему-то захотелось рассказать что-то человеку, который не знает, кто такой на самом деле этот Николай Ивушкин. Ягер прыскает со смеху, не скрывая улыбки, отводит голову чуть в сторону, кидает взгляд в окно. Ситуация с отцом, о которой рассказал Коля, забавная, так что сдержать веселье невозможно. Оно отражается даже в чуть прищуренных глазах, собравшихся около последних морщинках и настоящей улыбке. Если они будут строить отношения друг с другом из таких моментов, это будет очень и очень неплохо. — Хороший предмет, вилка, удобный, — улыбается мальчишка уголком губ. — Знаешь, почему я ем именно палочками, а не вилкой? — В голове зарождается глупая шутка, очередной глупый подкол, который может вывести Ягера на эмоции. — Их делают из какашек бобра, — уверенно кивает он. – Немцы придумали. Экология. Коля старался говорить эту фразу с невероятно серьёзным лицом, чтобы не выдать себя, даже в глаза немцу заглянул, словно действительно не врёт. И замер в ожидании реакции, казалось, даже дыхание притаил. Когда парень начинает уже другой разговор, немец кивает, соглашаясь с тем, что вилка – удобный предмет, а потом смотрит с замешательством. – Из чего это делать? – он хмурится, пытаясь понять, о чём идёт речь. Нет, очевидно, о материале, из которого сделан столовый прибор, но сам материал объяснён незнакомыми словами. Может к счастью, а может и нет, такая шутка не проходит просто потому, что он не знает слов. Если бы понял, то, наверно, сильно удивился бы, снова воззрясь на Колю округлёнными глазами. — Ну, он...типо...такой...срёт и... — мальчишка сводит брови вместе и выдыхает, — Да ну тебя, не интересно. Не сказать, что он сильно расстроился из-за неудавшегося прикола, но новый выдать хотелось поскорее. Хотя сейчас Коля затих, доел свою порцию роллов и перевел взгляд на мужчину, слегка склонив голову набок. Было интересно наблюдать за тем, как он ест, какие у него манеры и как быстро он заканчивает. Коле было интересно всё. — Тебе жаль, что Третий Рейх проиграл? — неожиданно даже для самого себя выдает мальчишка и хлопает глазами, следя за мимикой Ягера. — Жалко, что не всех евреев вы убили, а истинных арийцев сейчас мало? Вопрос застаёт совсем врасплох, мужчина даже кашляет, от неожиданности подавившись едой. Он смотрит на парня со смятением, растерянностью. – А не разбить ли ты мне лицо, если я ответить? – немец усмехается, откидываясь на спинку стула и прекращая есть, вздыхает, прежде чем всё же ответить. – Мне жаль, ja. Жаль, что мы проиграть, – он вглядывается в глаза напротив и тут же отводит голову в сторону, сверля взглядом прохожих на улице. На второй вопрос учтиво молчит, понимая, что ответ дал ещё тогда, когда они только пришли сюда. – Ich kann nicht eindeutig antworten (Я не могу ответить однозначно), – сам Клаус не был истинным арийцем, но, в общем-то, не стыдился своей внешности нисколько. Ягер не смотрит на Колю. Куда угодно, лишь бы не на него. Он должен быть готов к таким вопросам, должен отвечать запутано, не давать точных понятий, но не так-то просто сориентироваться в одно мгновение, когда за тобой с таким пытливым любопытством наблюдают, читая каждую деталь перемены настроения. Коля, заметив, что мужчине неловко даже смотреть на него сейчас, понимающе опускает глаза и, стащив палочками последний ролл Ягера, макает его в соус, а затем пихает в рот, при этом улыбаясь уже более расслабленно. — Пойдём, — кивает белобрысый и, достав из бумажника одну купюру в две тысячи рублей, оставляет её на столе, вставая с места. Немец поднимается, успевая вытереть салфеткой со стола как рот, так и руки, и следует за парнем к выходу, почему-то кидая взгляд за спину. В голове крутится мысль, что он ещё отомстит наглому еврею, вдруг решившему перечить, да и к тому же оскорблять его. Мужчина одёргивает себя. Так нельзя – вот что теперь нужно хорошенько усвоить. Нельзя и точка. Когда оба выходят из кафе, Ивушкин уже задумывается о том, куда может поселить гостя. Ведь оставить его в своей комнате будет странно, поселить на диване на первом этаже грубо, а запереть в туалете глупо. По выходу из центра, мальчишка расслабленно потягивается и выдает лёгкую улыбку. — Домой и на работу. Ягер слабо улыбается на столь обыденный жест Коли и кивает на его же слова. Домой. Чуть больше, чем неделю назад он спрашивал мальчишку о том, поможет ли тот найти дом. Не просто здание, – место, родней которого нет ничего на свете, наверно. Клаус всегда думал, что его дом в Германии, но теперь это расслабленное, приятное «домой» – это особняк в России, особняк чужой для него, незнакомый, но собственность человека, который, кажется, объяснит всё, что ещё неясно, поможет разобраться и, в конце концов, со всем познакомит. Снова сев в машину, Коля всё же решает задуматься о своем дальнейшем будущем. Сейчас, когда навалилась вот такая гора проблем с человеком, стариком, двадцатого века, – Коля усмехается – придётся отдать свое место в уголовном розыске кому-то другому на время. Он ведь и без работы этой справляется, правда? Дом – это действительно то, что нужно Ивушкину сейчас. Вся эта беготня знатно утомляет, поэтому и возникает желание банальной передышки. Дома. К которому и подъехала машина. Мальчишка вылезает лениво, едва перебирая ногами. Сразу по виду его можно понять, что ему легче сейчас просто свалиться здесь на асфальт и переждать этот период неизвестно откуда взявшейся усталости. Но он, когда Клаус вышел из машины, блокирует двери и направляется к дому. Да, пожалуй, нынешнее состояние сейчас предвещает начало периода, когда Коля бросает всё и уезжает в небольшую квартиру на конце города, в самом обычном районе. Где кот жрёт цветы на подоконнике, а утром, надевая тапки, ты расплющиваешь пяткой его говёху. Ему действительно пора отдохнуть. — Ты не против, если мы уедем в более маленькое помещение пожить?