Гость из прошлого

Немец криво усмехается, будто впрямь понял, и подаёт руку. Сам почему-то не считает чужую реакцию странной, а свою же фразу слишком строго кинутой. Не замечает этого вовсе. – Вставать, – на русском то же самое кажется мягким и совершенно спокойным, другим. Да и сказано необычайным образом почти без этого рычащего немецкого акцента. Впрочем, Клаус долго не ждёт, когда чужая рука касается его, то он помогает Коле подняться. – Так-то лучше, – держит ладонь парня ещё пару-тройку мгновений, а потом перестаёт её касаться. Мужчина пронзительно смотрит прямо в глаза мальчишке, прежде чем отвернуться и ровным шагом пойти в коридор, сложив руки за столь выпрямленной спиной. Сейчас старые привычки почему-то особенно проявляют себя. Коля встаёт, смотрит пару секунд в чужие глаза и резко выдыхает, когда Ягер уходит. И всё-таки, где-то внутри него сидит штандартенфюрер, который, безусловно, всегда будет главным. И мальчишка ещё не до конца понимает, чем это обернётся: интересной историей или убийством. Ивушкин опережает мужчину и кидает тому под ноги его новую обувь. – Надеюсь, со шнурками ты справишься. Э...штанину вовнутрь. Он кивает, а после облокачивается на дверь, лохматя и без того непослушные волосы, стараясь их чуть подсушить. Белобрысый натягивает на палец колечко ключей и опускает взгляд в пол, наблюдая за тем, как Клаус мучается с этими шнурками. Ему определённо легче. На кедах не так много ниток. Клаус не понимает, хотя, скорее, даже не думает о том, что его такие склонности и манеры могут вызвать не самые приятные ощущения. Он,правда,мучается со шнурками, но отнюдь не так долго, как можно подумать. Всё-таки что-то похожее он носил в армии, не всё же в сапогах солдатам щеголять. В конце концов, война была, а не учения какие. Иногда одежды и обуви не хватало на всех. Тем более такой качественной. Ягер встаёт и сводит друг к другу лопатки на спине, чтобы размяться после не слишком-то удобного положения. И всё же, оно стоило того – ботинки держатся отменно, да и выглядят так же, особенно в сочетании с такими штанами и футболкой. – Идти? – немец ждёт, пока Коля отстранится от двери и откроет её, чтобы они затем вместе вышли на улицу. – Ага. Вперёд. Ивушкин открывает дверь и выпускает мужчину на улицу. Выбор падает на мотоцикл, поэтому ещё минута и мальчишка седлает железного коня, приглашая Клауса сесть сзади. Как только он ощущает чужое тепло спиной, заметно расслабляет плечи и заводит мотор. Возможно, сейчас действительно настало время перемен. Пусть даже таких внезапных и практически невозможных. – Научишь стрелять из винтовки? – просит мальчишка, как только они выезжают на дорогу. – Всегда хотел попробовать. Если нужно оружие, купим. Коля вздыхает и, чуть прижавшись спиной к чужой груди, набирает скорость. Хотелось побыстрее оборвать свою зависимость от работы. В новой одежде прохладнее, тепло от солнца ощущается не так сильно, что даже радует немного. – Стрелять? – он хмыкает, думая, прежде чем ответить. – А зачем тебе это? – мужчина оглядывается, смотрит на то, что они оставляют позади. – Сейчас же не война, – поворачивается обратно, смотря на парня с вопросом в глазах. Клаус не видел смысла в оружии в мирное время. Разве что полиции, и то по необходимости. Никто больше не собирается ни в кого стрелять, те времена прошли, и, кажется, никто не хочет больше их тревожить. Немец вздыхает, перекладывая руки на животе мальчишке в более удобное положение. Из-за того, что отцепиться нельзя, он просто, не убирая рук, пытается сменить позу, потому слегка задирает чужую футболку. Однако тут же, заметив это, принимается возвращать край одежды на своё место, кинув что-то вроде: «прости». Ивушкин тихо усмехается, когда струйка воздуха щекочет живот, и жмется ближе к мужчине, чтобы не замёрзнуть. – Давно хотел. Дед всё обещает, но вечно отмазки потом находит, прям как я, – издаёт смешок Коля и сворачивает по кольцу. Тут было ближе к работе. Когда же расстояние было преодолено, и Ивушкин остановился у здания уголовного розыска – весьма приличное для такого района. Рядом копошились ребята, – кто в форме, а кто, как и сам Коля, носили то, что в голову взбредёт – но внимания на них мальчишка не обратил. Встав с мотоцикла, он потянул Ягера за собой. Мужчина давит в себе смешок, когда видит полицейских. Кто как одет, как будто маленькие. И где дисциплина? – Ist das... die Polizei? (Это... полиция?) – он цокает, очевидно, выражая своё недовольство. Кто-то из бравых блюстителей порядка оборачивается на последнее слово, но, впрочем, источник звука не находит. Немец встаёт с мотоцикла, переставая держаться за Колю, и тут же идёт следом за ним, выслушивая, что тот говорит. – Есть у меня идея одна... Подыграешь? – ухмыляется Ивушкин, медленно отводя взгляд от окна своего начальника. – Мужик он, конечно, хороший, но с психикой беда... Я говорю, ты подтверждаешь. Окей? Ягер кивает, мол, окей, замётано, и не понимает, чем начальник парня заслужил такую кару. Каждая шутка мальчишки – испытание, ради прохождения которого нужно потратить достаточно сил. Это он знал по себе. Да и как тот вообще может издеваться над начальством? Клаус поджимает губы и вновь остаётся неудовлетворённым порядками – а точнее, непорядками – этой полиции. – Уголовный розыск, – отвечает мальчишка и пробегает вверх по ступенькам к входу, – те, кто едут на засаду и одеты, соответственно, так, чтобы не палиться. Как у нас... – он делает небольшую паузу, после которой исправляет себя, – у вас разведка. Зайдя внутрь здания, Ивушкин очень быстро находит нужный коридор и, миновав пост со словами «это со мной», кивая на Ягера, топает к лестнице на второй этаж, к кабинету начальника. Он останавливается у двери, прижимается к ней ухом, убеждаясь в том, что подполковник на месте. И, развернувшись лицом к Клаусу, хитро улыбается: – Это будет круто. Без стука резко дёрнув дверь на себя и затаскивая следом мужчину, Коля останавливается прямо перед столом начальника. – Привет, Стёпка, новость у меня для тебя хорошая. Мужчина поднимает глаза на пришедших и, заметив невыносимого мальчишку, тяжело вздыхает. – Привет, демон, говори быстрее, что там у тебя? Привычное обращение вновь заставляет Колю усмехнуться и стащить конфетку со стола подполковника. – Уволюсь прям сейчас, если третьим у нас будешь, – ухмыляется и кивает на Ягера, соблазнительно положив конфету в рот. И, мальчишка готов поклясться, он отчётливо видел, как задёргался глаз Степана Савельича. Ягер всё ещё удивляется тому, что такое неуважение прощается парню и на работе. Да он завалился, будто бы к себе домой, в кабинет начальника! И вместо «здравствуйте» или «извините» бросил «привет». Мужчина уверен, случись такое, к примеру, в армии – наказание было бы неизбежно. Но то, как старший по званию реагирует на это – то есть никак – больше поражает его. Как вообще держится этот отдел, если внутри такой беспорядок? Клаус косится на Колю, останавливаясь чуть позади. Последствия предстоящих событий рисуются в голове не слишком хорошими, даже, скорее, очень плохими, мало ли что там задумал мальчишка. Одно можно знать наверняка – весело здесь будет только ему. Немец стоит с каменным лицом, когда звучит заветная фраза от печально известного шутника. Однако, уловив чужой кивок, он странно улыбается и переводит взгляд на начальника отдела, будто подтверждая слова Коли: «да, да, уволится». Эта игра уже не кажется удачной затеей, но отступать теперь поздно. Подполковник вновь глубоко вздыхает, поднимает глаза на мужчину рядом с «излюбленным» сотрудником и, когда тот кивает, медленно поворачивает голову к мальчишке. – А как же жена моя? – вдруг спрашивает он, и Коля прыскает в кулак. Неужели действительно поверил? – Наташка то? И её с собой бери, – чуть ли не смеётся он, от чего голос становится чуть тоньше. По лицу Степана можно было заметить, как тот медленно краснеет, закипает. – Ивушкин, я же пристрелю тебя когда-нибудь. – Так я знаю, Стёпка, но жена у тебя огонь, конечно, у меня каждый раз встаёт. Ещё секунда и его кресло ударяется о сзади стоящую стенку, а на мальчишку был направлен служебный пистолет, который Степан Савельич так крепко сжимал в руке, что она аж побелела. И в ту же секунду – реакция у белобрысого была великолепная – Коля направляет на начальника свой кольт, подаренный старым знакомым пистолет, сощурив глаза. – Ты что делаешь, демон? – с офигевшим и немного злым тоном спрашивает Степан. – Так защищаюсь, товарищ подполковник, – мальчишка даже ноги в коленях чуть согнул, не отводя взгляда от начальника. – Солнце, ты присядь пока, – обращается уже к Ягеру, усмехаясь в глаза Савельича. – А жену бери, я рад только буду. – С..су..ка.. Немец кое-как сдерживается от того, чтобы бросить эту шутку, которая, очевидно, вышла из под контроля, и уйти в закат, пообещав больше не принимать участия в Колиных розыгрышах. Он, в конце концов, садится, следуя совету, держит лицо, словно не видит, что происходит в помещении, не участвует в этой разборке. Вообще, как только в ход пошло оружие, Клаус уже хотел сказать, что пора прекращать, извиниться и спокойно уйти, дав мальчишке хороший такой подзатыльник. Но оказалось, что пистолеты есть у обоих, и это ввело в замешательство, заставив его продолжать держать язык за зубами и следить за развитием событий. Ягер сидит, по-хозяйски закинув одну руку на спинку стула. Он смотрит то на парня, то на начальника последнего, ожидая хоть чьих-то действий. К слову, все слова, что говорят оба, он запоминает, теперь зная, что фамилия у Коли – Ивушкин, а имя жены подполковника – Наташа. Мужчина произносит про себя «Ивушкин» и ухмыляется, ещё один способ привлечь внимание русского к себе. Коля не собирался сдаваться. Более того, даже не собирался опускать кольт. Лишь поглядывал иногда на Ягера и усмехался. Слишком спокойно реагирует. – Товарищ подполковник, Вас следователь срочно зовёт, говорит, нашёл что-то важное, Вы просили звать. – Дверь после недолгого стука открылась и из-за нее показалась голова парня в форме. – Передай конченному, чтобы послал по почте, – шипит Степан, сняв фуражку и положив её на стол. – Не могу, Степан Савельич, он сказал срочно, – настаивал служащий и начальник, фыркнув, не сразу, но опустил пистолет; Коля последовал его примеру. Забавно было наблюдать за тем, как посторонние люди, входя в кабинет начальства и застав такую картину, привычно усмехаются, мол, опять Ивушкин испытывает нервы Степана. Клаус бесшумно выдыхает, когда оружие в итоге остаётся в стороне, даже немного успокаивается, принимая более расслабленное положение. Подполковник покидает помещение, и он укоризненно смотрит на парня. – Du bist nur verrükt, Ивущкин (Ты просто сумасшедший), – вместо «ш» он слегка тянет «щ», даже тут коверкая слово своим акцентом и произношением. А сам хмурится перед тем, как засмеяться, чуть отворачивая голову. – Ты знать это? – заглядывает в чужие глаза, показывая отблеск веселья в своих. Напряжение от ситуации слетает до конца, немец ставит локти на стол и закрывает лицо руками. С кем, называется, связался? – Я же мочь тебя так называть? Ивущ-щ-щкин, – теперь Ягер протягивает согласную специально, откидываясь назад на спинку и буквально пронзая острым взглядом мальчишку. С кем же он всё-таки связался? Вопрос, на который Ивушкин дал бы ответ с лёту. С самым сексуальным парнем на земле. И усмехнулся бы, гордо подняв голову. – Как хочешь, так и называй. Только не части. Не хватало ещё, чтобы пол района меня по фамилии знало, – фыркает, но сам смеётся с произношения. Забавно всё же. Коля берет со стола начальника бумагу и ручку, садится напротив Ягера и начинает писать заявление. Почерк красивый, но буквы больше на печатные смахивают. Слишком часто он все же сидит за компьютером. Когда заявление было написано и положено на стол Степана для печати и его подписи, Ивушкин встаёт и распихивает конфеты по карманам, усмехаясь. – Идем, Ягер, нас ждёт квартира. – У меня есть три варианта, – немец ухмыляется и начинает перечислять, поднимаясь со стула. – Коля, Коленька и теперь Ивущкин, – каждый «вариант» произносит по-особенному. Первое – весело, с усмешкой, второе – с почти нежной издёвкой, третье – строя серьёзную мину. – Какое тебе больше нравится? Конечно, Ягер смеётся над парнем, выбрав удачный момент и подходящую тему. Когда последний заканчивает с заявлением, и они оба выходят из кабинета, Клаус снова стирает все эмоции со своего лица, строя из себя чуть ли не каменную статую в этом плане, холодную и безучастную. Мужчина больше не выглядит так грозно, как выглядел в военной форме, вся строгость перешла в некий своеобразный, но так идущий ему стиль. И, в принципе, его это устраивало, хотя видеть себя в такой одежде пока было всё ещё непривычно. – Уймись, изверг, – кидает мальчишка и берёт Ягера под локоть, добавляя тому скорости при спуске вниз, а затем и на улицу. – Можешь называть меня любимым, – усмехается, сверкнув глазами в сторону мужчины. – У нас же теперь будет тройничок. Шутка дурацкая, как и многие шутки Ивушкина, однако он доволен собой. Как и всегда. Дойдя до мотоцикла, они так же молча садятся, правда на этот раз Коля просто облокачивается на мужчину, даже не думая положить руки на руль или хотя бы завести двигатель. Он просто ложится тому на грудь и довольно прикрывает глаза. – Хочу фисташек, – задумчиво тянет он и, зевнув, поворачивает голову набок, краем глаза следя за людьми, что ходят по двору и иногда кидают взгляды на пару. Забавная картина. – Лю... любимый? – Ягер хмурится, пробует слово, не очень-то привычное для него. С диким акцентом, он всё же произносит его, оставаясь довольным собой. – Это от слова «любить», ja? So ein süßes Wort und klingt wiе... (Такое приятное слово, а звучит как), – мужчина задумывается на несколько секунд, – бить, кажется. Сам Клаус русский язык считает довольно трудным в плане обучения, а если ты иностранец – ещё и произношения. Некоторые буквы, а тем более слова приводят иногда в сильное замешательство. Например, вот, что такое «фисташек»? Нет, это, конечно, последнее, что выводится в вопрос. Первым делом немцу хочется спросить, какого чёрта Коля делает, а потом уже всё остальное. – Может поехать уже? – ему порядком неудобно под пристальными взглядами и под парнем, который так по-собственнически разлёгся на нём. – А надо? – усмехается Коля и, потянувшись, все же заводит двигатель. – Держись. С места они стартуют быстро, и Ивушкин даже успевает подмигнуть одной девушке в форме, когда мотоцикл выезжает за пределы их отделения. Ехать до места достаточно долго, так что Коля максимально расслабляется, вливаясь в течение из машин. Ветер привычно гуляет в волосах, и, белобрысый готов поспорить, это одно из самых приятных чувств на земле. – Расскажи что-нибудь о месте, где жил, – просит мальчишка, обгоняя машины сбоку. Было интересно, как сам Ягер провел своё детство и разумную жизнь, где служил, как на войне себя чувствовал. Да и как оно, воевать. И Клаус держится, снова обхватывая мальчишку чуть выше живота. Так удобнее всего для них обоих, вроде как. – Жил... – он опускает взгляд в однотонную серую дорогу. Наверно, и улицы, домов таких уже нет. – Ich wurde 1903 in Hamburg geboren. Dort verbrachte ich meine ganze Kindheit (Я родился в 1903 году в Гамбурге. Там я провел все свое детство), – мужчина снижает тон к концу предложения, но говорит всё ещё слышимо для Коли. – Die Straße war ruhig, das Haus, wie alle anderen auch (Улица была тихой, дом, как и у всех остальных), – погружается в воспоминания, даже не думая о том, что Ивушкин, наверно, и половины не поймёт. – Die Jungs vom Nachbarhaus waren lustig, sie riefen mich immer zum Spazieren (Ребята с соседнего дома были забавные, они всегда звали меня с собой на прогулку). Немец вздыхает, уже привычно кладя голову на спину парню, прижимаясь чуть ближе. – Моё детство быть весёлым, – наконец он начинает на русском, – я рад, что встретить войну уже взрослым, – открывает глаза, смотря в сторону. – Du hast keine Ahnung, wie sehr der Krieg die Menschen verändert (Ты понятия не имеешь, как сильно война меняет людей). Коля молча слушает каждое слово, произнесённое мужчиной, и сейчас его накрывает удивительная волна расслабления. Он чувствует себя необычайно комфортно, пока немец что-то рассказывает. Пусть даже это не всегда понятно и порой не совсем слышно, но он ощущает тепло сзади, тёплое дыхание рядом с шеей и это удивительно успокаивает. – Это здорово, – тихо отзывается, даже не думая о том, что рассказал Ягер. – Правда здорово. И Коля вновь затихает, просто позволяет себе посидеть в чужих, пусть и вынужденных, объятиях. Так спокойнее. Дорога была действительно длинной, поэтому мальчишка тихо попросил Клауса просто поговорить с ним, на любые темы, пусть даже на немецком, чтобы ему было комфортнее. Ему просто нравился его голос. Непонятная, но уже ясно выраженная зависимость. Мужчина пару минут молчит, даже не зная о чём ещё можно сказать, а потом всё же продолжает рассказывать разные истории. Он говорит о Гамбурге, о своём детстве, о друзьях и глупых поступках, которые совершил вместе с ними. Вверяет Коле даже то, чем раньше увлекался, свои хобби, любимые книги. Следом повествует про юность, про то, что стал серьёзнее, пошёл в армию, про Берлин. Замолкает, когда дело доходит до войны. А что ему об этом рассказать? Как он быстро поднялся и за счёт чего? Практически всю дорогу мальчишка молча слушал рассказы Ягера, время от времени немного разминая плечи и вновь облокачиваясь на мужчину. Они были забавные и не очень, познавательные, интересные. У Коли тоже было интересное детство, и он рад, что большую его часть провёл у деда в деревне. Клаус прерывает свои россказни, просто смотря в сторону. – Помнить, что я хотеть тебе кое-что сказать, но ты тогда ничего не понять? – он думает, что самое время для этого разговора. Если не сейчас, то никогда. – In einundvierzigstem Jahr... (В сорок первом году...) – прерывается, хочет сказать всё на русском, – я видеть человека, который ты. Это быть... der Panzersoldat und ich habe ihn erschossen (...танкист, и я его застрелил), – Ягер пытается объяснить как можно доступнее, хотя и сам путается в словах. – Но не может быть, что это ты, потому что ты сейчас, а он быть тогда. Немец вздыхает, лелея надежду на то, что мальчишка хоть немного разберёт в этом. Он поднимает голову лишь для того, чтобы ткнуться лбом от безысходности в спину Ивушкина. К концу пути услышав странный рассказ немца о его последних воспоминаниях с сорок первого года, Ивушкин вздыхает и долго не решается что-либо сказать. Он не знает, возможно ли такое, не знает, зачем ему эта информация. Но то, что Ягер делится именно с ним своими переживаниями, льстит. – Ты уверен, что он был похож на меня? – тихо, но слышимо спросил белобрысый, сворачивая во дворы. – Это... невозможно. Я никогда не видел никого, кто мог выглядеть, как я. Даже на старых фотографиях... – Я уверен, – мгновенно отвечает Клаус, дослушав парня. – Это быть ты, но не ты, – он вздыхает, понимая, что несёт бред, но как объяснить иначе, более понятливо, не знает, как бы усердно ни думал над этим. Окружающая обстановка непривычна, но мужчина устал удивляться, так что даже ничего не говорит, лишь проводит взглядом серые дома во дворах, детей, играющих на площадках, и просто проходящих мимо людей. – Пойми меня, пожалуйста, – то, что он использует правильную форму глагола уже удивительно, а то, что просит так искренне не понятно о чём – вообще чудо. Немец задирает голову наверх и спрашивает, будто ни в чём ни бывало. – Нам ещё долго ехать? – чувствует, как желание вновь завалиться и ничего не делать поглощает его всё больше. И откуда только берётся эта странная, порой такая ненавистная апатия? – Уже приехали, – кидает Коля и, заехав на парковку во дворе, выдыхает. Почти всё, как раньше. Почти всё так, как тогда, когда он был ещё совсем ребёнком. Оба сходят с мотоцикла и, когда взгляд младшего падает на знакомую дверь парадной, улыбка сама просится на лицо. – Идём, я покажу тебе квартиру, и можем сходить ближе к природе. Там дорогу перейти и лес, а где-то в лесу поляна и старый дуб. Я в детстве часто там сидел, – рисует себе в голове план мальчишка и потягивается, разминая затёкшие мышцы. – А об этом я подумаю. Дома найду что-нибудь в ноутбуке. Мальчишка тянет за собой немца за рукав и, открыв дверь в подъезд, пропускает вперёд мужчину. Идти было не долго, лифта тут не было, да он и не нужен, как казалось Ивушкину. Они быстро добираются на четвёртый этаж и, как только ключ входит в замочную скважину, Коля расслабленно выдыхает. Наконец-то дома Клаус слабо улыбается, почти кожей ощущая обычную жизнь людей, словно стены говорят ему об этом. – Почему мы проиграть? – неожиданно задаёт вопрос немец ещё по пути на четвёртый этаж. – Всё идти к нашей победе, насколько я помнить, – он ждёт, когда Коля откроет, а потом и заходит в квартиру следом за ним, закрывая дверь позади себя. – Wie lange dauerte der Krieg? (Сколько длилась война?) – это внезапно интересует, хотя вспоминать о войне Ягер теперь не любил. Мужчина разувается и осматривается. Такое жильё ему нравится больше. Может, оно и меньше, но кажется более уютным, более родным, домашним. Вопросы на тему проигрыша немного озадачили Колю, однако он лишь присобрал брови на переносице и, взглянув на немца, кинул что-то себе под нос. Но после глубокого вздоха, всё же, ответил, пусть и отшучиваясь. Не хотелось эту тему затрагивать. Наверное, поэтому он отмахивается привычными шутками. – Мы русские. С нами Бог.