Демоны начинают и выигрывают?

       Измайлов размашисто дергает ручку двери в кабинет Яковлева.        Гриша улыбается так лучисто и поразительно тепло, что Володя забывает слово, которое только что, всего секунду назад хотел написать в рапорте.        Демон прислоняется к двери, тихо щелкая замком и замирает, задумчиво крутя рукой верхнюю пуговицу на рубашке.        Яковлев в мгновение ока теряет почву под ногами, срываясь вниз горным обвалом.        — Демон, что ты делаешь? — спрашивает он, как под гипнозом подходя к бесу.        — Я не знаю. — пожимает плечами неуправляемый бес.        Они целуются в губы с таким закипающим в венах адреналином, что президент на стене смущенно отворачивается, а подаренный Яковлеву кем-то портрет Эйнштейна говорит, что пойдет покурить.        Мыслей в голове у околдованного чарами Володи нет, разве что одна.        Туманная.        Демон еще не совсем пришел в себя после болезни, и антибиотики продолжают оказывать на его организм свое лекарственное воздействие.        «Ну ладно, допустим, у Гриши колеса, а я-то куда лечу?» — спрашивает сам себя Яковлев, когда демон внезапно прерывает поцелуй и без объяснений улетает обратно в бездну, исчезая также бегло, как и появился.        Ответ простой и незатейливый — за бесом.        Куда угодно.        Следующий час Володя проводит, рисуя задорных зеленоглазых чертей на полях ежедневника.        Все они в голос хохочут над незадачливым художником, напоминая ему, что до вечера еще далеко.        Рапорт забыт, точно его и не было.        Главное, что работать совершенно невозможно.        Бесовщина.        Воспоминание об измайловском, прожигающем Володю до печенки, взгляде не отпускает Яковлева до конца дня…        Смирившись с так и недоделанным рапортом и целой кучей важных дел, брошенных на произвол судьбы, Володя запирает кабинет, думая только о демоне.        Практически на одних морально-волевых дотянув, дотащив себя до конца бесконечного, как очередь в столовой, рабочего дня.        Чего у беса не отнять, так это филигранно отточенного годами совместной жизни мастерства накрывания Яковлева с головой.        Быстро, качественно, безумно.        Измайлов влетает в салон машины, как «лимонка», и продолжает издевательства.        Фирменная Гришина ухмылка загадочно освещает лицо демона, глаза горят знакомыми дьявольскими озорными огоньками.        — Демон, прекращай! Я и так сегодня ничего путного на работе не смог сделать! — признается Володя, зависая и тормозя от любимых глаз.        — Измайлов! Ты хочешь, чтоб мы добрались до дома или чтобы мы улетели в канаву? — умоляюще говорит Яковлев.        Бес нехотя переводит свой взор в окно, снижая давление.        Володя выдыхает, с неописуемыми усилиями все же отводя глаза от беса.        Механизм этого волшебного отравления понятен, но сила притяжения возрастает с каждым днем.        Измайлов даже в таком виде, бледный, усталый, тянет к себе Володю так, что хоть бросай руль и сам съезжай в кювет…        Демон сегодня сводит с ума.        Измайлов целуется с таким жаром, что Яковлев сомневается, что он не чокнется до квартиры.        Бес горит, как спичка, он выносит их в космос, с ошеломляющей Яковлева легкостью и не думая закрывать глаза в поцелуях, когда Володя вжимает беса в стенку лифта.        Сумасшествие.        Полное и абсолютное.        Володя вынимает из карманов все что угодно, но только не ключи, когда они выпадают из лифта, как умалишенные, не разрывая объятий.        Они тонут в водовороте, как осенние листья, кружась в любви.        Володя тащит беса, уже почти не соображая, что он делает.        Глаза демона сверкают такими искрами в полутьме прихожей, что Володин мозг послушно отключается, предоставляя все права на дальнейшее целиком захватившему их в плен безумию.        Раз за разом падая в измайловские губы, Яковлев зачарованно тает в зеленых огнях.        Каким-то чудом они добираются до кровати, не чувствуя пола под собой.        Гриша что-то шепчет, и Володя летит все глубже, разлетаясь на кусочки от этого.        Яковлев не помнит, закрыл ли он дверь; где-то вдали, как на другой планете, полузадушенно играет чей-то телефон, кажется, Володин, но поздно.        Нас нет.        Раздевая Измайлова лихорадочными, трясущимися, резкими, жадными движениями, Яковлев плывет.        Ныряя в любовь все глубже, расплескиваясь фонтанами в бесовские жаркие глаза.        Целуя, гладя, лаская демона, сминая на нем одежду, как фантики, отбрасывая все в сторону, чтобы добраться наконец до беса.        Стонущего, плавящегося под Володиными руками, горячего, темпераментно облизывающего губы.        Гриша невозможен, его немыслимо отпустить, от него не оторваться.        Володя почти задыхается, еле-еле приходя в себя после знойного, кипучего, поднимающего в небо, поцелуя.        Расхристанный, со вспухшими губами и стремительно темнеющими от нежности глазами демон прекрасен.        Терзая беса сладкими, шальными ласками, Володя сам тонет, видя, как бес начинает закатывать глаза и откидываться назад, хмелея от любви.        «Гришенька!..» — раскаленным возбужденным голосом шепчет Яковлев, прижимая демона к себе все крепче и крепче.        Касания становятся все более жгучими, проникающими и невыносимо жаркими.        Не смотри на меня так, бес.        Не надо так пленительно поднимать полуопущенные ресницы, чтобы затопить меня под горло малахитовым, срубающим на скаку желанием.        Я больше не могу.        Я хочу тебя, демон.        И Володя врезается в любимое тело, отдаваясь невыразимо безумному ритму…        Демоны заберут у вас все, оставив только одно — сжимающее сердце до боли желание умереть и тут же воскреснуть от его улыбки.        Удержаться на поверхности.        Остаться с ним.        Увидеть свое отражение в бесовских глазах.        И так сладостно снова проиграть бесу.        И выиграть.        Себя.